Текст книги "Перевернутый мир"

Марина Журавлева

Катя Васильева уже была одета и выкладывала из тумбочки свои вещи, когда в палату вошла медсестра:

– Васильева, тут к тебе журналистка пришла, заведующий сказал впустить.

– Ой, я не хочу. Я ничего не собираюсь рассказывать.

– Так ей и скажи. Мне велели ее привести. Она в коридоре.

Катя вышла, и ей навстречу шагнула незнакомая женщина в черном брючном костюме. У нее были гладкие темные волосы, стянутые на затылке резинкой, и очень светлые серые глаза. «Как у хаски», – подумала Катя.

– Здравствуйте, Катя, – сказала женщина. – Меня зовут Марина Журавлева, я репортер интернет-издания «Краб». Извините, что приехала без звонка, просто не знаю вашего мобильного. Заведующий меня пропустил, мы с ним знакомы по разным делам. Вы домой? Не против, если я вас подвезу? Или вас ждут родственники?

– Не ждут. Мама сказала, чтобы я такси вызвала.

– Так вы согласны со мной поехать?

– Поехать, конечно… да. Но я ничего не помню, во-первых. Во-вторых, мне сказали не общаться с прессой.

– У вас есть адвокат?

– Нет. У меня есть папа.

– Понятно. Я, собственно, потому и приехала, что очень неплохо знаю Арсения Васильева как прекрасного следователя. Даже писала о нем. Потому меня и встревожила ваша история.

Машина у Марины оказалась красивой, модной и удобной. Катя откинулась на спинку светло-бежевого сиденья и выдохнула:

– Господи, неужели я еду домой… Из черного-черного кошмара.

Марина внимательно посмотрела на ее бледное, измученное и даже в этой ситуации нежно-выразительное, одухотворенное лицо и сказала:

– Вы очень интересная, перспективная актриса. Я посмотрела кусочек фильма Смирнова с вашим участием.

– Спасибо, – улыбнулась Катя. – Вот так приходит популярность. Сначала тебе пробивают голову, потом зритель ищет кусочек фильма с твоим участием.

– Вы сказали это так, как сказал бы Арсений. – Марина уже не смотрела на Катю, выражение ее лица было непроницаемым, когда она спросила: – Как он поживает?

– Даже не знаю, как ответить. Папа всегда поживает сложно. А теперь – вы сами, наверное, понимаете, насколько сложно.

– Конечно. Заведующий мне сказал, что вам нужно недели две полежать дома, только спать и есть. В целом прогноз хороший.

– Посмотрим, – неуверенно произнесла Катя. – Голова еще сильно болит. Мне можно вас называть просто Мариной?

– Разумеется.

– Марина, раз вы общались по делам с моим отцом, у вас наверняка есть своя версия. Я очень старалась ничего не читать в инете, не слушать сплетни, которые ползли по больнице. Но что-то доходило, конечно. Вы к чему склоняетесь: на меня напали из-за папы или из-за режиссера Смирнова? Или вообще я просто подвернулась этим скотам?

– А говоришь, не читала, – рассмеялась Марина. – Три основные версии изложила грамотно и со знанием дела. Папина дочка. Он что думает?

– Он никому не доверяет, конечно. Сам приезжал в больницу меня осматривать и опрашивать. Сам и будет искать. У него есть товарищи. А думает он сразу все. Не уверена, что собирается всем со мной делиться. А вы?

– Я пока думаю только о двух вещах. О том, что это не было случайностью, – дело посмотрела. И о том, что следствие его закроет именно как случайное нападение заезжих хулиганов, не оставивших следов. Но второе даже к лучшему, раз Арсений с товарищами взялись разбираться.

– А вы с какой целью интересуетесь? Материал собираете?

– Я, конечно, его собираю. Но писать пока не собираюсь. Я просто интересуюсь. Мне небезразлична драматичная судьба твоего отца, и я переживаю за тебя. На том пока и остановимся. Не возражаешь, если мы обменяемся телефонами? Мне можно звонить по любому поводу, в том числе срочному и секретному. У моего издания есть помощники разного рода. Собственно, только это я и хотела тебе сказать. Мы приехали.

– Да. Зайдете к нам? Папа, наверное, будет доволен.

– Нет, не сегодня. Очень рада знакомству. Мы еще увидимся. Так ты не забывай: только есть и спать. До связи.

– Спасибо, Марина.

Катя вышла из машины, от порыва ветра у нее закружилась голова. Она глубоко вздохнула и медленно направилась к подъезду. Перед тем как открыть дверь квартиры ключом, подумала: Марина не спросила у нее адрес. Она точно знала, куда ехать и где припарковаться.

Отец смотрел на нее из прихожей сосредоточенным, ждущим и в кои-то веки теплым взглядом.

– Ох, привет, папа. Добралась. Вот где счастье в несчастье – добраться домой. Из боли – к тебе.

– Я так рад, – произнес Арсений. – Ты приехала не на такси.

– Меня привезла твоя знакомая Марина Журавлева, журналистка. Заинтересовалась делом и нами. Ты такую помнишь?

– Такую трудно забыть, – серьезно ответил Арсений. – Она сменила машину, потому я не понял.

– Интересная женщина, правда? Темные волосы и светлые глаза, как у хаски.

– Да. Марина красивая женщина и очень способная журналистка. А я сегодня сам приготовил обед. Мойся, переодевайся. Я подам. Мать приедет сегодня раньше, но звонила, чтобы ты не ждала, ложилась отдыхать.

– Замечательно. На моей памяти ты второй раз в нашей жизни готовишь обед. Первый был на мое шестнадцатилетие. Даже скажу что: тогда был узбекский плов.

– Точно. А сегодня телятина с баклажанами. Даже каплю красного вина тебе налью. Звонил врачу, он разрешил. А лекарства тебе с собой дали?

– Дали, только я не собираюсь… Не делай страшные глаза: если будет больно, конечно, буду принимать.

Катя вошла в ванную. Поняла, что стоять под душем – для нее пока невозможная задача. Полежала в теплой ванне. Голову уже кружил подбирающийся сон, тяжесть души и тела таяла в душистой пене. Какое закрытое выражение лица было у папы, когда он давал характеристику Марине, как на производственном совещании. Как и у нее, когда она примерно так же говорила о нем. А если… А может… А ведь это было бы так понятно… Папа всегда был хорош собой, как бог-воитель. Ему бы подошла такая женщина, красавица-волчица. И в этом случае как жестоко все оборвалось. Как страшно. Страшнее, чем смерть. Увечье. Изоляция. Зависимость.

Марина Журавлева вошла в свою квартиру, сняла у порога короткие сапожки, опустилась на банкетку в прихожей. Боже, как она устала! Как ее достала эта усталость неизбежности! Выплывать из омута смятения и потерь, глотать горький воздух и вновь уплывать в безнадежную тьму. Она забыла цвет и тепло солнечного луча в душе. Шла в последние годы вроде по ровной, гладкой поверхности, успешно старалась ничего не чувствовать. А ее опять занесло в тревогу и свинцовую грозу. Арсений без ног, его дочь – жертва подлого нападения. И есть люди, виновные в том и в другом. Никто не виноват лишь в том, что она, Марина, так несчастлива. Ее нет в жизни людей, которые могли бы быть ее близкими. Если бы ей в жизни хоть раз повезло…

Случайная встреча

Кира, проводив мужа, какое-то время рассматривала свой список. Пока, конечно, полная самодеятельность. Ни о чем. Если бы не орудие преступления, тщательно упакованное вместе с шарфом в плотный пластиковый пакет и уложенное в коробку от новых сапог на самой нижней полке шкафа в гардеробной, она бы чувствовала себя полным ничтожеством на фоне таких спецов, как Арсений и его товарищи. Чего стоят этот картинный позер, блондин – частный сыщик и непрошибаемый в своей казенной значимости полковник по убийствам. Но орудие у нее! Притом что все вроде бы его искали. И пусть пока полежит в коробке. Из ее списка нужно делать настоящий документ. И чем он должен отличаться от формального протокола? Да настоящей, добытой откровенностью, душой, интуицией и человеческими контактами.

Для начала Кира решила поискать фото «фигурантов» в соцсетях и на официальных сайтах, посмотреть по возможности их альбомы. Так у нее появился портрет Геннадия Павлова с одного из сайтов МВД, фотография Алисы Смирновой, жены режиссера, с сайта школы «Наш Оксфорд». Снимок Виктора Тарана Кира нашла, набрав в поиске «дело пасынка сотрудника МВД, обвиненного в разбое». Несколько газетных публикаций четырехлетней давности: на снимке за стеклом клетки вполне запоминаемая личность. У Киры вообще уникальная память на лица. Заодно попалась свежая заметка: Виктор Таран вышел на свободу. Как интересно: бандит, которого посадил Арсений, вышел из тюрьмы, – и тут же совершено нападение на дочь Арсения.

Николая Смирнова, сына режиссера, Кира нашла в фейсбуке. Было очень много совпадений по имени-фамилии. Но Кира все же вычислила того Николая Смирнова, который нужен. На страничке в основном дурацкие картинки и такого же качества стеб. Но в комментариях за последние дни то и дело появляются вопросы об отце и нападении на его «актрисулю». Коля в одном месте отвечает: «Вы чего, на меня намекаете? Я тащусь от вас, дебилы». В принципе, бессмысленное какое-то там общение. Но вот интересный снимок. Николай стоит на одной ноге посреди комнаты, заставленной коробками. В поднятой руке он держит большую яркую подушку. На лице неплохо состроенная гримаса идиота. И написано: «Все, козлы, я пропал для вас. Мой дом – моя крепость. Я сегодня стал собственником». Еще фото довольно красивого высотного дома.

Кажется, режиссер и его жена купили сыночку отдельную квартиру. И по времени это незадолго до нападения на Катю. Совпадение, конечно, – скажет Арсений. Но в науке из случайных совпадений рождаются открытия. В таком доме квартира в любом случае дорогая. Кира неплохо знает Москву. Довольно быстро отыскала этот дом на Чистопрудном бульваре. Вот и номер. Снимок сохранила. Ничего странного, конечно, у режиссеров могут быть большие гонорары, у его жены платная элитная школа. Просто по датам получается, что купили до нападения, а парень въехал в свою квартиру сразу после нападения на Катю. Насыщенная у них жизнь. И Катя, наверное, не самое главное в жизни этого режиссера. О чем это говорит? Да пока фиг его знает.

Еще снимок. Коля тащит к подъезду из машины что-то вроде упакованных досок. Ему помогает девушка, довольно крупная и плотная. Лицо не слишком выразительное, да и видно не очень. Но бросается в глаза ярко-розовая прядь в темно-русых волосах с левой стороны лба. А ничего, довольно красиво.

Кира решила, что очень плодотворно поработала, ее список украшен снимками и ссылками. Она выпила кофе с холодными оладьями, которые остались от завтрака, посмотрела в окно. Боже, какая радость! Катюша приехала. На какой-то незнакомой красивой машине. За рулем, кажется, женщина. В таком случае Кира сегодня не станет отвлекать Арсения своими раскопками. Им сейчас не до нее. Завтра навестит.

Она вновь бросилась к компьютеру и нашла чудесный рецепт с бананами – что-то среднее между хлебом, пирогом и сказочным блаженством. И не так сложно. Встанет завтра пораньше, испечет, половину Алеше, половину Васильевым. Надо только выскочить за ингредиентами. Они есть везде, наверное, кроме, скажем, мускатного ореха. А не поехать ли за ним на Чистопрудный бульвар? Сто лет там не была. А ведь у них с диссидентом Соколовым там была одна из явочных квартир для встреч с единомышленниками. И они были такими молодыми, что целовались полночи на балконе.

Через сорок минут Кира уже изучала продовольственные магазины в районе новостройки, в которой была квартира Коли Смирнова. Как изменилась Москва…

Кира купила бананы, кокосовое молоко, мускатный орех, еще массу всего того, что может пригодиться по любому поводу. Как шутит над ней Леша, когда она притаскивает огромные пакеты всякой всячины, выскочив за хлебом: «Это называется – раз уж я выскочила». Кира подошла к тому самому дому. Ограды еще нет, подъезд она легко узнала по снимку. Поискала взглядом хоть какую-то скамейку, не нашла, зато обнаружила старый стул неподалеку от подъезда. Начала пристраивать на него свои пакеты, и в это время на нее налетела девушка, которая на ходу что-то писала в своем смартфоне и смеялась. Это она несла с Николаем свертки к подъезду, и, судя по комментариям, ее зовут Надя. Если совсем честно, то Кира узнала ее издалека, и Надя ни за что бы на нее не налетела, если бы Кира не опрокинула ногой стул, свертки с которого и преградили «фигурантке» путь.

– Ой, боже мой, – запричитала Кира. – Какая же я глупая и неловкая, завалила этот стул, а он оказался сломанным. Девушка, милая, вы не ушиблись? Не испугались?

– Мне-то чего пугаться, – удивленно-недовольным тоном ответила Надя. – Только не понимаю, как вы с этими мешками здесь оказались?

– Я шла из магазина, устала, зашла во двор – поискать скамейку. Увидела чертов стул… У вас такое милое доброе лицо, я вам еще кое-что скажу. Я задумалась и страшно расчувствовалась. Давно не была в этих местах. А тут примерно стоял старый дом, и на это место выходил балкон, на котором мы целовались с моим первым мужем. Глупо, да?

– Вообще ничего глупого. – Надя почти с интересом посмотрела на Киру, прикидывая, когда у нее мог быть первый муж – до революции или после. – Давайте я вам помогу все собрать. Знаете что вам нужно вместо десятка маленьких пакетов? Один большой. Все свалить и так тащить.

– Потрясающая мысль! – восхитилась Кира. – И где я могу достать такой пакет? Надо ведь, чтобы он не сразу разорвался.

– Да у нас их полно! От всяких тяжелых покупок. Мусор в них выносим. Хотите, пошли со мной.

– Неудобно как-то. Там, наверное, ваши родители. Я – чужой человек с улицы.

– Никаких неудобств и родителей. Я с парнем тут живу. Вообще это его квартира. Пока. Мы же еще не поженились. Но его сейчас нет, он на занятиях.

– Вот я просто издалека поняла, какая вы необыкновенно отзывчивая девушка. – Кира выдала себя с потрохами, но Надя этого не заметила. – Как вас зовут?

– Надя. А вас?

– Кира, можно без отчества, я демократка.

Из посуды в квартире был только электрический чайник и две кружки, из еды – холодная вчерашняя пицца и растворимый кофе. А посидели они неплохо, обе расширили свой кругозор. Кира в ярких и эмоциональных деталях поведала кое-что о любви бессонных борцов за мир и свободу. Надя, не заметив тонких подводок и скрытых вопросов, поделилась любопытной информацией о семье своего парня, которым явно гордилась. Квартиру Коле подарила мать, директор элитной школы.

– Папаша у Коли – сам по себе. Он известный и мало кому понятный режиссер, такой, который «кино не для всех». У него и денег не бывает, как у всех гениев. Одни фантазии и проекты, – объяснила Надя. – Может, вы даже читали в газетах. Это на его актрису напали недавно. Чуть не убили, прикиньте?

– Припоминаю такую информацию. Ужас. Фамилия режиссера, значит, Смирнов, а актрисы – Васильева? Я даже нашла их фото в интернете.

– Точно. Инет на ушах. Все думают, что у них что-то было: у этой актрисы и Колиного папы.

– А что думает сам Коля?

– Никому бы не сказала. Кира, но вы же никому не расскажете. Коля точно знает, что было. Он мне не сразу рассказал, только на днях, когда мы новоселье отмечали и он был пьяный. Он их видел! Отец подвозил эту Васильеву, и они целовались.

– Как это поэтично… – задумчиво произнесла Кира. – Вы считаете, нападение на актрису связано с ее романом?

– А почему нет? – увлеченно произнесла Надя. – Коля говорит, после этого отец стал сам не свой. На них с матерью просто бросается.

– А как сам Коля воспринял такое открытие: отец изменяет матери?

– Обалдел, конечно! Как еще?

– Он сказал матери?

– Даже не знаю. Но скоро же все равно все узнали. Может, мамаша потому так и расщедрилась, чтобы Коля не слышал, как они с мужем теперь грызутся. В общем, для нас все вышло к лучшему.

– Определенно, – заключила Кира. – Повторюсь: вы, Наденька, сразу показались мне доброй и чуткой девушкой. Я имею в виду этот чудесный, огромный пакет, который сейчас так облегчит мне путь домой. Очень рада знакомству. Хотите записать мой телефон?

– А давайте. Вдруг захочется еще послушать про этих, диссирнетов, или как их там. Выпендрюсь в инете. Напишу, что они целовались на балконе, я точно это знаю, инфу скинули. Можно?

– А почему нет? Это соответствует действительности. С удовольствием поделюсь чем смогу.

Кира вышла на дорогу и остановила такси. Она заслужила отдых, не в метро же тащиться с этим мешком. Она не просто купила мускатный орех в том числе. Ей подвернулась находка для шпиона.

Дома Кира внесла поправки в статью «семья Смирнова» своего списка. «Квартиру сыну Николаю купила жена Смирнова, директор школы. Даты новоселья и нападения на Катю – разница в два дня. Сначала нападение. Коля в курсе романа, мать, возможно, просветил».

Она посмотрела на запись: что из этого вытекает? Как и прежде, фиг его знает. Но это факты, а они всегда имеют смысл. Следствие могло бы это назвать мотивом, но Кира не рубит с плеча. Пока ясно только одно: надо приготовить все к утру, чтобы испечь банановый хлеб.

Часть шестая

Смерть на рассвете

Утром Зина суетилась по квартире, убирала, готовила еду на день перед работой. В восемь часов толкнула дверь в комнату дочери, но та оказалась запертой изнутри.

– Почему Катя закрылась? – влетела Зина в комнату Арсения. – Может, у нее депрессия, или она вообще что-то задумала… Но в любом случае – что за дела: от матери закрываться?

– Невозможно закрыть дверь персонально от кого-то, – невозмутимо произнес Арсений. – Катя отсыпается. Она вернулась из больницы, где дверь в любое время суток открывают чужие люди. Совершенно нормальное поведение. Не понял, с какой целью ты туда рвалась в такую рань? Катя поздно уснула, я полночи видел свет под ее дверью.

– Поцеловать! Я, мама, хотела поцеловать свою доченьку перед работой. Я соскучилась, ты меня даже в больницу не пускал. А вечером она мне сказала, что у нее голова очень болит, спать хочется. Оказывается, полночи и не думала спать.

– Это называется иначе: не смогла уснуть. И тоже объяснимо. Зина, я понимаю твое волнение, твою озабоченность, проблема лишь в том, что у тебя все быстро перерастает в раздражение. Поцеловать – это хорошо и важно, но когда девочке больше двадцати, непременно требуется ее согласие. А Катя вернулась из боли и кошмара. Подожди, а? Спокойно работай, звони, мы справимся. Пахнет вкусно.

– Понятно. Не знаю, как Катя, а ты всегда ждешь не дождешься, когда я уйду. Ладно. Обещай, если она плохо себя почувствует, ты мне позвонишь. У меня есть одна клиентка, она чуть ли не нейрохирург.

– Обещаю. И очень надеюсь, что обойдемся без нейрохирурга. Удачи тебе, дорогая.

Арсений всегда вздыхал глубоко и облегченно после ухода жены. Всегда – имеется в виду его заточение. Формально у него есть начало. По ощущениям это бесконечность. А это февральское утро вдруг осветилось весенним солнцем в окне и в душе. Из своей комнаты вышла сонная Катя в халатике, прижалась к его лицу горячей щекой. Сказала:

– Привет, папа. Не могу поверить. Ты, я, дом… Как будто жизнь не ломалась. Я в ванную, а потом будем есть, да? В первый раз захотелось. И опять спать. И опять есть. И мы целый день дома одни, и ты ни о чем у меня не будешь спрашивать больше.

– Ничего больше не нужно говорить. Все решится без тебя, Катюша.

Она ушла, позвонила Кира, сообщила, что испекла какой-то банановый чудо-хлеб.

– Можно принести? Не помешаю? У меня еще есть информация, пустяки, наверное, но тебе, возможно, будет интересно. А кое-что из того, что у меня есть, точно не пустяк. Но по телефону не скажу, слишком секретно.

– Тащи, конечно, Кира. Катя встала и есть хочет. С нетерпением жду твоих открытий.

Они с Катей уже были на кухне, когда впорхнула к ним Кира, ну, точно птичка певчая. Она с восторгом смотрела на Катю и щебетала такие милые слова. Арсений давно заметил, что его сердце теплеет и тает, когда кто-то хвалит Катю. А у Киры особое чутье, свое видение и редкая способность любить чужих детей. Как будто она в своей бурной и полной лишений жизни научилась узнавать своих детей в сплошной толпе незнакомцев. Как будто ее дети рождались из мыслей, тоски и схваток нерастраченной любви.

– Ты немножко бледная, Катюша, – говорила она. – Капельку похудела. Но если бы ты могла видеть себя со стороны, в этом солнечном освещении! У меня нет для тебя обычных слов, смотрю и вижу: это царевна, панночка, богиня и раба любви. Глаза – шелк и бархат, губы – цветок. Как подумаю про твою боль, твой страх…

Кира вдруг расплакалась в голос, как ребенок, закрывая лицо ладонями.

– Тетя Кира! – бросилась к ней Катя. – Да ты что, Кирочка ты моя милая. Мне не больно. Все прошло. Мне так хорошо сейчас с тобой и папой. Давай свой хлеб. Господи, да это же мечта какая-то. Папа, мне больше ничего не надо, только кофе. Я только эту прелесть есть буду.

Через пять минут Кира с наслаждением смотрела, как исчезают теплые ломти ее шедевра с тарелок Кати и Арсения. И эту банановую идиллию вдруг прервал звонок. У Арсения, который умел по звонку определять степень тревожности или срочности события, лицо мгновенно стало сосредоточенным и ждущим.

– Когда Сережа приедет? – спросил он. – Жду. Буду готов… – Он положил трубку и повернулся к столу. – Девочки, вы побудете вдвоем? Мне нужно съездить к Земцову в отдел. Кое-что произошло. Сережа поднимется минут через пятнадцать. Прошу прощения, Кира, твою информацию обсудим потом.

Когда Кольцов вошел в квартиру, Арсений был уже в черном костюме и бежевой рубашке. Он посмотрел на закрытое, точнее засекреченное, выражение лица товарища и понял, что при дочери и Кире вопросов задавать не стоит.

– Всем доброе утро, – произнес Сергей. – Отлично выглядишь, Катя. Очень рад, что ты дома.

– Спасибо, Сергей… Это касается меня? Я не вмешиваюсь, просто одно слово – да или нет. Кого-то поймали?

– Нет. Другая тема. Правда, по моей теории, не бывает на свете совсем изолированных тем. Это просто ручейки, которые стремятся к одной реке под названием Истина.

– Как красиво сказано! – восхитилась Кира.

– Сережа, – укоризненно сказал Арсений. – Ну, как же тебя заносит в твоей демагогии. Катя, не обращай на него внимания. Речь совсем о другом. Вернусь – расскажу. Поехали, философ.

В машине Арсений спросил:

– Ты сам-то курсе, в чем дело? Слава просто сказал, что мне будет интересно. Я не понял, по какой причине. Убийство какой-то неизвестной девушки в ее квартире.

– Я всегда в курсе, Сеня. Часто до того, как в курсе бывает Слава. Но не произнесу ни слова. Пусть он сам тебе обрисует и покажет все, что есть. Я пока в задумчивости: куды бечь, кого искать, к чему привязать. А дело просится: хватай и рой.

– Ладно. Интригуй. Я терпеливый.

Земцов встретил их у порога своего кабинета, пожал руку Арсению и кивнул Сергею. Они явно уже виделись сегодня. Арсений заметил, что Земцов, пропустив их, закрыл дверь кабинета на ключ изнутри, он почти никогда так не поступал. Похоже, что-то на самом деле серьезное.

Слава поставил перед Арсением пепельницу, сел за свой стол и открыл файл в документах.

– Вера Игнатьева, вот фото. Тридцать семь лет, приехала из Калуги десять лет назад. Жила в съемной квартире по адресу: Петрозаводская улица… Постоянной работы нет, список занятий и контактов довольно обширный. Была обнаружена мертвой хозяйкой квартиры, которая приехала за квартплатой из Подмосковья сегодня в восемь часов утра. Позвонила в полицию, туда выехал дежурный наряд. Женщина лежала на кровати, обнаженная. Горло стянуто ее собственным кожаным поясом, на теле колото-резаные раны. Патологоанатом еще не дал ответа на вопрос о причине смерти – асфиксия, поражения внутренних органов или потеря крови. До вскрытия ясно лишь то, что у Игнатьевой был с кем-то незащищенный секс. Смерть наступила примерно в три-четыре часа утра. Дело у нас. Есть вопросы?

– Как я понял, – произнес Арсений, – я должен спросить, почему? Почему ты забрал дело у районного следствия? И почему решил, что это будет мне интересно? Может, след, связывающий убийство с нападением на Катю?

– Этого нет, Сеня. Пока. И сразу скажу, что следователь, который вел дело о нападении на Катю, убил время на поиск и проверку заезжих хулиганов, засветившихся в ту ночь еще в паре мест. Нашел, обнаружил алиби как раз по Кате и закрыл дело за неимением улик. А почему убийство Игнатьевой у нас, сейчас покажу. В наряде, который приехал по вызову, был мой информатор. Он проверял камеры слежения в подъезде, на стоянке, а затем – уже по моему поручению – во дворе другого дома. Вывожу в полный размер, смотрим внимательно на изображение и время. Это подъезд дома на Петрозаводской, три ноль пять ночи. Человек выходит из лифта. Вот он садится в свою машину. Вот увеличен номер. Через тридцать минут машина въезжает в этот двор. Человек выходит…

– Чтоб я сдох! – воскликнул Сергей. – Я был в курсе в общих чертах, но чтобы так откровенно… Ты узнал его, Арсений?

– Да. Это Геннадий Павлов, – Арсений достал сигарету, зажигалку, не сразу сумел раскурить, как будто пальцы свело. – Я так понимаю, что есть записи и вечером или ночью. Когда он привез эту Игнатьеву или приехал один к ней?

– Есть, – кивнул Слава, – пока не вычислили, откуда они приехали. Вошли в подъезд в час тридцать.

– Как в аптеке, все сложилось! – восхитился Кольцов.

– Именно, – кивнул Арсений. – Как в аптеке или в мозгу клинического идиота, не уверен, что Павлова можно обвинить в этом. Подлее не бывает, но его ходы никогда не были маразмом. Скорее не как в аптеке, а как в классической тупой подставе.

– Мы видим записи. До восьми утра больше никто не выходил из подъезда.

– Оригинал записей отправили на экспертизу?

– Ты думаешь… – начал Земцов.

– Я уверен, – ответил Арсений. – Там будет пробел. Что-то стерли. В том, что все отпечатки принадлежат Павлову, как и сперма, не сомневаюсь. Если честно, был бы я еще при деле и на ногах, то решил бы, что в убийстве и коварной подставе обвинили бы меня. Пока не врублюсь в этот адский замысел.

– Два вопроса. Ты исключаешь совершенно, что Павлов, скотина по сути, в пьяном виде совершил это преступление? Возможно, начиналось как садо-мазо и вовремя не остановился? А потом очнулся и поехал домой, как ни в чем не бывало, будучи уверенным, что в подробности кончины девицы такого уровня никто особенно вникать не будет. И второе: дело сейчас – яснее не бывает. Куча прямых улик. Ты не думаешь, что кто-то подписал Павлову приговор?

– Первое исключаю. Павлов – скотина в той степени, которая совершит любое преступление, не оставив ни одной зацепки или продуманно выведет его на кого-то другого. Тут как раз почерк, очень похожий на его. И второе: не исключаю, конечно, расправу и приговор. Скажу больше: это не могло не случиться. Он продает, покупает, продает тех, у кого покупает, – это все жизни и репутации. В каком-то месте торг не сложился. Тебя ждет сложная работа, Слава.

– Ты хочешь сказать, что тебя все это не интересует даже в качестве созерцателя и советчика?

– Интересует. Но я пока просто подумаю. Что-то тут есть. Пока неуловимое, возможно. Вышел его пасынок, которого я посадил. Напали на мою дочь. Павлов попадается на таком диком преступлении. Даже если получится доказать, что он не убивал, история плохая. Он всегда позиционировал себя идеальным семьянином. И все так близко. Не хотелось бы накликать, но если есть связь, то такие цепочки событий не обрываются или до криминальной цели, или до раскрытия… Кому повезет.

– У меня такое впечатление, что Сеня не накликать не может, – поднялся Сергей. – Заметь, Слава, он и нам оставил шанс на раскрытие. Поехали, созерцатель. – Сергей подошел к креслу Арсения и вдруг хлопнул себя по лбу:

– А оно нам надо – это раскрытие по стерильным нормам Васильева? Слава, тебе в клювик положили готовое дело, нашпигованное уликами, как рождественский гусь. Это дело на нашего врага, поскольку враг Арсения – и есть наш враг… Дело громкое, резонансное, Земцову генеральские погоны просто подмигивают издалека. И никто не упрекнет в халатности ни на секунду. Невозможно даже сомневаться, что уже есть судья, который ждет не дождется.

– И поскольку многим известно, что Васильев с нами по-дружески сотрудничает, нет сомнений в том, что и мы схаваем это как голодные караси, – добавил Земцов.

– Ну и что? На поле боя случаются разные альянсы.

– И общий враг с не менее врагами? Да, Сережа? – спросил Арсений. – Победу не ищут в акульей пасти. Если речь о солидарности со мной, то спасибо, так не стоит. Но ты, конечно, играешь в детский сад. А сам прекрасно понимаешь, что нас отвлекли не случайно. Пока мне ясно одно: если бы дело было только в приговоре Павлову, этой ночью грохнули бы его, а свалили бы на несчастную девицу. Павлов нужен под следствием, чтобы вывести на кого-то еще. Или как вариант: его начали казнить за преступление, в котором есть подельник, и до него еще не добрались Ищите от кого они приехали. И еще. За такой операцией, если она существует, не может быть тупой, чисто криминальный мочильщик. Руководит тот, кто умеет использовать правосудие как орудие расправы.