Текст книги "Кукольная королева"

Это казалось невероятным, но это было так.

– Какие титулы, – махнула рукой Таша. – Просто… я никогда и никому этого не рассказывала.

Объяснив всё мамино презрение к «деревенским» и светский окрас Ташиного воспитания, тайна жгла её три года. Три года тяготила сердце осознанием, что Таша никогда и никому не сможет её поведать. Три года мучила мыслями, что лучше бы она ничего не знала: ведь что она может сделать, если хочет жить?..

– Не рассказывала, – повторила Таша. – Даже Лив. А тут…

– Я понимаю. Но вашей вины здесь нет, во всём повинен мой дар и моё любопытство. – Дэй вновь взялся за меч – для успокоения, наверное. – Впрочем, каким бы интересным ни было ваше фамильное древо, сейчас стоит подумать о том, что нам делать дальше.

– Нам? – уточнила Таша.

– Когда спасаешь кому-то жизнь, берёшь за него ответственность. Бросить вас, когда вам некуда идти, преступление.

– Почему некуда? У нас с Лив есть…

– Вы не можете вернуться домой. Не думаю, что похитители успокоятся прежде, чем найдут вас.

– И что вы предлагаете?

– Спрятаться.

– Мы не сможем всё время прятаться.

– Всё время нам и не придётся. А даже если бы пришлось, это легче сделать, чем вы думаете. Особенно с верой в защитный круг.

– Будем всю жизнь ночевать в лесах?

– Я выразился… фигурально. – Он наконец вернул клинок в ножны, оставив лезвие обнажённым где-то на полпальца. Наклонился, положив меч между ними, странно далеко от себя. – С верой вы будете в безопасности в любом доме.

Скажите это тем наёмникам, мрачно подумала Таша, протянув руки к потухающему костру.

«Нам». Вот так просто взял и распорядился её судьбой. А она, что самое паршивое, даже не хочет возражать: ей ведь действительно отчаянно нужна помощь…

– Поспите, – посоветовал дэй.

– Не хочу.

– Тогда хотя бы ложитесь.

Таша осталась неподвижной; он слегка пожал плечами и лёг, заложив руки за голову, глядя в небо.

Хворост прогорал быстро, и вскоре поляну озаряло лишь тусклое мерцание углей. Их отблески так причудливо сплетались с ночной тьмой, что лежавшего по другую сторону костра мужчину легко можно было принять за тень – только в глазах блестели отражённые искры. Веки оставались открытыми, но взгляд из-под длинных ресниц был странным: точно на окна опустили стальные ставни, точно он смотрел на что-то бесконечно далёкое.

От осознания, что сейчас он, лежащий рядом, на самом деле совсем не здесь, делалось жутко.

– Святой отец?

Он моргнул. Повернув голову, посмотрел на неё: светлым, дружелюбным взглядом.

Обычным. Близким.

– Да, Фаргори-лэн?

Таша облизнула пересохшие губы.

Ей не слишком хотелось спрашивать то, что она собиралась спросить. Хотя бы потому, что если её опасения верны, едва ли он скажет ей правду. Но не спросить не могла.

– Почему… вы это делаете?

– Что именно?

– Почему помогаете мне? Почему бросили все свои дела и поехали со мной?

Может, потому что сразу узнали, кто я, и всё же решили этим воспользоваться, могла бы добавить она – и, естественно, не добавила. Чтец и так наверняка её услышал.

– Это ведь рискованно, а вы… вы меня совсем не знаете, и…

– Я ничего не бросал. – Дэй приподнялся на локте. – Иногда случается так, что людям нужна помощь, но они не могут обратиться к страже. Я покидаю свою паству и странствую по Долине, чтобы помогать этим людям. Или нелюдям.

– Зачем?

– Так завещала нам Богиня.

Таша недоверчиво уставилась на него:

– Так вы что… паладин?

Он усмехнулся.

– Паладин. Бескорыстный наёмник. Тот, кто решает чужие проблемы. Называйте, как вам удобнее.

– И какая вам от этого выгода?

– Я никогда не требую платы, но обычно люди платят. Довольно щедро. В остальных случаях я довольствуюсь тем, что спас одну или несколько невинных жизней.

– И вы просто помогаете каждому встречному?

– Если его проблема слишком сложна, чтобы он мог решить её сам. – Дэй скользнул локтем по мху, устраиваясь поудобнее. – Знакомые советуют мои услуги своим знакомым, и порой меня вызывают, чтобы разрешить щекотливые вопросы. Но если по дороге я встречаю кого-то, кто также нуждается в помощи, я не делаю никаких различий между ним и тем, кто меня вызвал.

– И вы за этим ездили в Заречную?

– Да. Помогал одному молодому человеку, у которого несправедливо отобрали отцовское наследие.

– Ясно. – Таша помолчала. – Значит, из простого человеческого участия? Никаких… более личных причин?

– Когда тебе нравятся люди и ты хочешь им помочь – это, как мне кажется, достаточно личная причина.

– Пожааах… луй.

Таша зевнула, прикрыв рот ладонью.

– Спите, – мягко произнёс дэй. – Вам нужно отдохнуть.

– А что мы будем делать утром?

– Вначале дождёмся, пока оно наступит.

На сей раз Таша всё же легла. Одной рукой обняв сестру, другой, не глядя, нашарив рядом нож.

Нет, она не будет спать. Спать в Криволесье, бок о бок с незнакомцем – не лучшая идея. Только отдохнёт немного. Пусть веки смыкаются, будто кто-то тянет за ресницы, и…

Таша резко открыла глаза. Какое-то время боролась с дремотой, глядя на подёрнутые серостью угли. Запоздало сообразила, зачем дэй положил меч поближе к ней: золотое мерцание рассеивало темноту, не позволяя страху удушьем вцепиться ей в горло.

Снова открыла глаза – и когда они успели закрыться?

Я только подремлю немного, подумала Таша. Совсем недолго. Очень чутко. Я не засну.

Хотя, конечно, он обещал, что я смогу спать спокой…

…лето. Яркая, изумрудно-яркая трава по колено. Смеющаяся Лив убегает вдаль:

– Не догонишь!

– Стой! Стрекоза, подожди…

…почему вдруг так темно?

– Лив!

…только что был день, почему сразу ночь? Она ненавидит темноту, ненавидит…

…почему она бежит, но остаётся на месте, а сестра ускользает всё дальше – её уже не видно, и нет ни поля, ни травы, ни лета, один лишь мрак…

– Лив!..

Крик хоть немного разрывает тишину, от которой глохнешь. Судорожный, гадкий холод сковывает шею, плечи, спину, сползает ниже, когда тишину разбивают шаги за спиной.

– Кто здесь?

Он дразнится медленным приближением. Ты не видишь его, но чувствуешь – и твой крик не пугает его, не заставляет показаться; он всё ближе, глядит в затылок, вот сейчас коснётся шеи…

Он ждёт, пока ты обернёшься.

…шаги…

Таша открыла глаза – и вскочила, задыхаясь, в липнущем к телу платье. Небо ещё и не думало светлеть: она проспала совсем немного.

Шаги… шуршание сапог по листве.

Они пришли из реальности.

– Святой отец?..

Лив спала рядом, меч по-прежнему светился чуть поодаль, но по ту сторону мёртвого костра было пусто.

– Арон!

– Тш. Я здесь.

Дэй стоял за её спиной, всматриваясь во тьму.

– Кто-то идёт!

– Я слышал. Двое… Не беритесь за нож. Он вам не понадобится.

Таша, уже нагнувшаяся подобрать ножичек, замерла. Неохотно выпрямилась, кусая губы.

Оглянулась на Принца: тот, тревожно фыркая, нервно топтал траву.

– Спокойно, малыш. – Таша подскочила к коню, и мягкий тёплый нос тут же ткнулся ей в ладонь. – Всё будет хорошо, слышишь? Обязательно…

Она уже различала чёрные тени и запах. Знакомую гнилостную сладость тлеющих цветов. Та парочка из трактира – здесь?..

– Это не займёт много времени, – сказал дэй.

Его уверенность странным образом передалась ей. Погладив Принца по холке, Таша подошла к дэю; привстала на цыпочки, чтобы наблюдать за происходящим из-за его плеча.

Когда незваные гости шагнули на поляну, конь тихонько, испуганно заржал.

Это и правда были молодые люди, что преградили Таше дорогу к конюшне. Только теперь радужки их светились в темноте – пугающим, фосфоресцирующим блеском, синим у одного, зелёным у другого. И тем отчётливее выделялись огромные, неровные, с рваными лучистыми краями зрачки: бездонные, словно поглощающие свет… чёрные звёзды.

Отныне Таша знала, как пахнут эйрдали.

– Доброй ночи, – заговорил один. – Мы видели, как вы свернули с тракта в это жуткое место.

– В Криволесье, знаете ли, ночевать небезопасно, – добавил другой.

– Вот мы и подумали, не нужна ли вам компания? Или помощь. Мало ли что.

– Вдруг вами лес захочет поживиться. Или нечисть какая-нибудь. Ха-ха.

…маленькая потерявшаяся девочка, её сестра – ещё младше – и дэй. Сорвавшиеся из трактира на ночь глядя, свернувшие с большой дороги, чтобы переночевать вдали от неё.

Наверное, на месте эйрдалей Таша тоже сочла бы эту компанию лакомым кусочком – если б была достаточно смелой, чтобы сунуться на Ложные Земли с подобными намерениями. Или достаточно голодной.

– Увы, мы не можем согласиться на просьбу, которую вы собирались изложить, – любезно отозвался Арон. – На этой полянке слишком мало места, чтобы вы устроились на ночлег по соседству. Но, уверен, это далеко не единственная подобная поляна в Криволесье, так что советую вам не терять времени, находясь долее в нашем обществе, ибо очаровать нас всё равно не выйдет.

Эйрдали остановились. Трудно было сказать точно, но Таше казалось, что они смотрят дэю в глаза – и видят там что-то, чего ей увидеть не хотелось бы.

Когда они метнулись вперёд, Таша отшатнулась, закрывая собой сестру, но незваные гости застыли миг спустя: удивление вытянуло их лица почти смешно.

– Я не хочу вредить вам, – сказал Арон негромко: эйрдали замерли перед границей круга, не в силах преодолеть невидимую стену. – Однако если вы намерены и дальше нарушать наш покой, вполне возможно, захочу.

– Громкие слова, святоша, – ухмыльнулся один, оправившись от изумления. – Ты не такая лёгкая добыча, какой кажешься, но изнутри круга ничего сделать не сможешь, только отсиживаться. Сталкивались, знаем… и не такие заклятия рушили.

– И не таких, как ты, ломали, – добавил другой. – Не знаю уж, что за побрякушка хранит тебя от зачарования, но скоро узнаем. Даже сохраним её для коллекции.

– Вот как, – очень, очень мягко произнёс Арон. – Посмотрите на меня.

Их взгляды точно магнитами притянулись вверх.

Эйрдали одновременно издали скулящие стоны. Одновременно рухнули наземь, беззвучно шевеля трясущимися губами, дрожа, как в лихорадке.

Они смотрели в глаза человеку, за спиной которого стояла Таша, и ужас до неузнаваемости искажал их красивые лица – вынудив её попятиться прочь от дэя, чувствуя, как растекается под кожей холодок колючей жути.

– А теперь уходите, – коротко сказал Арон.

Эйрдали ползли спинами вперёд, пока не уткнулись в стволы деревьев. Вскочив, на подгибающихся ногах побежали во тьму. Таша почти уже решилась хватать в охапку сестру и, прыгнув на Принца, рвануть в другую сторону, когда дэй обернулся: спокойный, ничуть не пугающий. Ровно такой, каким Таша видела его раньше.

Словно только что эйрдали не бежали от него со всех ног, узрев нечто несравнимо страшнее, чем они.

– Думаю, они не вернутся. – Арон хмуро оглядел деревья вокруг. – И зачем лес привёл их к нам? Здесь невозможно найти кого-то, если лес того не хочет. Если только то, что вы поминали эйрдалей…

– Что вы с ними сделали?

– Всего лишь изменил их веру в то, что они видят перед собой, – буднично откликнулся дэй. – Похоже, лес получил, что хотел. Остальное он доделает сам.

Таша смотрела на него снизу вверх.

Так вот как работал его защитный круг… если в твоих силах изменить веру в то, что видит твой враг – в твоих силах изменить и его веру в то, может ли он переступить черту на земле.

– Кто вы?

Непослушный голос сделался почти хриплым.

– Вы же знаете.

– Я знала, что чтецы слышат мысли, но чтобы они делали такое – никогда.

– Об этом умении предпочитают не распространяться.

– Но…

– Таша, я отвечу на все вопросы утром, но сейчас вам нужно отдохнуть. Вы две ночи подряд почти не спали.

Его слова, его взгляд – почти ласковый – успокаивали, усыпляя и растворяя страх. И правда, чего она всполошилась? Если Арон так силён, это даже к лучшему: расправился с эйрдалями – значит, и с наёмниками, и с другими врагами сладит. Лезть в её голову ему нет нужды.

И она и вправду так устала…

Дэй уже лёг на прежнее место: руки за голову, взгляд в небо – точно как раньше, словно и не было ничего.

– Спите, – сказал он негромко. – Думаю, этой ночью нас больше никто не потревожит.

Опустившись на землю по ту сторону костра, Таша свернулась калачиком рядом с Лив. Закрыла глаза.

И с кем её угораздило встретиться?..

Глава пятая
Птицы на воле, птицы в силках

– Отдадим ей должное – она продержалась дольше предыдущей, – сказал Алексас, глядя, как растёт его тень на брусчатке, когда за спиной остался очередной уличный фонарь.

Джеми молчал.

Он молчал всю дорогу от чужого дома. Не отвечая, даже когда обращались непосредственно к нему.

– Хватит дуться. Что ты как маленький?

– Я тебя презираю.

Алексас, вздохнув, притормозил перед рельсами, серебряными дугами пересекавшими широкий проспект: по ним почти бесшумно катила гусеница сцепленных вагонеток, перегонявших грузы. По ту сторону рельсов неподвижно застыл одинокий железный конь, запряжённый в экипаж – сплав металлов, ве́домый только цвергам; винтики и сочленения сотни деталей складывали изящные ноги, гибкую шею, бесхвостый круп. Совершенная металлическая копия живого существа, в которую вдохнули жизнь лучшие мастера чёрных цвергов.

Алексас привык почти ко всем чудесам, выходившим из кузниц и мастерских Подземного Народа, но конями, как и хорошими клинками, любовался каждый раз. Чистая мощь, заключённая в серебристую сталь – или в то, что легче и крепче стали, – это завораживало.

Пустые улицы окутывала сонная тишина; в ней особенно звонко разносились звуки, которые едва ли раздавались в любом другом аллигранском городе. Шуршание чугунных колёс по рельсам. Тихое шипение газовых фонарей. Песня железа и камня, которую металлические копыта выстукивали по клавишам брусчатки. Округа цвергов жили в ином ритме, но в Хёхе люди придерживались примерно того же распорядка, к которому привыкли на поверхности. Где-то там, наверху, над сводом гор, сейчас тянулись друг к дружке в ночном небе две луны – и люди спали так, будто это могло их убаюкать.

Иногда Алексас задумывался, как выглядел бы Камнестольный при свете дня. Их с Джеми часто отпускали на поверхность, в предгорные городишки белых цвергов, и братья Сэмперы знали, как преображается мир, когда его обнимает тьма или выбеливает солнце. Их обучали и тому, как обернуть это в свою пользу: Алексаса – пользоваться слабостью людского зрения, не способного после света быстро привыкнуть к тени, Джеми – сплетать чары, что усиливала стихия, сейчас разлитая вокруг тебя.

Свет и тьма всегда считались сильнейшими стихиями из шести. И маги знали, как меняют бой место и час, в которые он проходит.

– Могу снова повторить, что раскаиваюсь. Даже потрачу оставшиеся часы на сон, дабы завтра не раздражать тебя своим присутствием.

– Это же отвратительно, ты хоть понимаешь?! Ты совратил девушку…

– Джеми, братишка, до меня её уже не раз успешно совращал муж.

– Ты представляешь, каково мне в этот момент?! Замыкаться в себе, сидеть в темноте и знать… знать, что ты… в моём теле… занимаешься… этим!

– Мог бы не замыкаться. Учился бы заодно.

– Ты!..

Ответить посмеивающийся Алексас не успел – бедро обжёг жар нагревшегося металла.

На ходу вытащив из кармана двустороннее зеркальце, он откинул круглую крышку; поймав луч фонаря, полированное серебро бросило на мостовую жёлтую монетку светового зайчика.

– Что стряслось, Найдж?

Вместо отражения законного владельца в зеркальном стекле замаячили обеспокоенные глаза мага. Странно близко. Любой, кто использует двусторонние зеркала, быстро учится, на каком расстоянии и под каким углом их держать, чтобы собеседнику не пришлось заглядывать тебе в ноздри или любоваться твоими зубами с точки, откуда их привыкли рассматривать только лекари.

– С вами всё в порядке?

Зазеркальная картинка дрожала так, будто в преддверии оперы Найдж вылакал бутыль любимого «белого дракона».

– Лучше не бывает. Так что стряслось?

– Вы не видели Бэрри, когда уходили?

– Мы видели, как они… говорили с Герландом, – помедлив, ответил Алексас. – Потом ушли.

– Она пропала. Мы не можем её найти.

Мерный ритм, в котором шуршали по брусчатке пружинистые мальчишеские шаги, на очередном повороте сбился в рваную триоль.

– Может, – свернув в переулок, сказал Алексас, – она всё же решила…

– В опере её нет. И не было. Я проверил.

– Когда она исчезла?

– Убежала от Герланда сразу после их ссоры. Он решил, что она хочет побыть одна, с тех пор…

– С тех пор?! Несколько часов прошло, раньше не мог меня вызвать?!

– И чем бы ты помог?

– Уж точно не… занимался тем, чем занимался, пока моя сестра, возможно, где-то…

– Тихо, тихо. – Зеркало Найджа затряслось, беспорядочно выхватывая то русые волосы, то лампу за его плечом; этот хаос сменился лицом магистра, чтобы привести в гармонию зазвучавший за стеклом голос и отображаемую картинку. – Не творите глупости, мальчики, ладно? Я знаю, более всего вам сейчас хочется оббегать весь Хёх в бесплодных поисках, но возвращайтесь домой. Нашей магии подвластно большее, чем вам.

– Торнори-энтаро, вы уверены, что…

– Ждём. Вас. Дома.

Непреклонность финальной точки подчеркнул щелчок, с которым кто-то по ту сторону стекла хлопнул зеркальной крышкой.

Алексас смотрел в серебряную гладь, даже когда белобородое лицо утонуло в непроглядной черноте. Даже когда уснувшая магия рассеяла проявленную чарами картинку, отразив сощуренные мальчишеские глаза: как сделало бы любое, самое обычное зеркало.

– И что будем делать? Просто пойдём домой?

Чуть повернув зеркальце, Алексас всмотрелся в переулок, оставшийся за его спиной. Закрыв серебряную крышку, положил артефакт в карман и завернул за угол: на улицу Кроне, в конце которой среди таких же узких городских особняков приткнулся дом магистра.

– Да, – сквозь зубы ответил он, продолжая путь среди стен и крылечек серого камня. – Просто пойдём домой.

– Но…

– Потому что едва ли Герланду понравится, если мы найдём Бэрри и приведём к ней того кеара, который за нами следит.

Иди Джеми рядом, за этими словами последовал бы приказ «не оглядывайся». Младший из братьев Сэмперов не настолько привык к подобного рода ситуациям, чтобы не пожелать убедиться в правоте старшего.

К счастью, телом младшего из братьев Сэмперов в данный момент управлял тот, кто лучше знал, как вести себя в случае слежки. В роли следящего тоже.

– За нами что, – выговорил Джеми, – правда идёт…

– Заметил его ещё на проспекте. В зеркале рассмотрел получше.

– Ты уверен, что это…

– Его Величество не ставит своим рыцарям на лбу клеймо «кеар», но догадаться нетрудно. – Алексас говорил ещё тише, чем цедит слова раздосадованный человек, который не особо желает быть уличённым в разговорах с самим собой. – Он свернул за нами в переулок. Идёт ровно на том подозрительном расстоянии, на каком обычно идут, чтобы не казаться подозрительными.

– И мы просто приведём его к штаб-квартире?! Не попытаемся запутать? Оторваться?

– Причин нет. Приёмыш магистра возвращается домой после весёлой ночки. Обычное дело. Скроемся – вызовем ненужные подозрения и подтвердим, что заметили слежку. Я не собираюсь радовать королевских шавок таким подарком, а ты?

Остаток улицы они преодолели в молчании куда более мрачном, чем то, что гнело Алексаса в начале этого пути.

У самого крыльца он задержался взглядом на фонаре, который привык видеть из окон их общей спальни. Погасший. Цветное стекло, где обычно бился пульс газового огонька, за время прогулки обернулось тусклыми мёртвыми стекляшками.

Три широкие гранитные ступени Алексас оставил позади одним лёгким прыжком, зато ладонь к дверному молотку приложил неторопливо, без суеты. Зачарованный замок щёлкнул, признав одного из тех, кому дозволено входить в дом, – и, толкнув плотное дерево, укреплённое магией и сотней лет на речном дне, Алексас наконец вошёл под безопасную крышу колдовского жилища.

Из окна холла, зачарованного от подглядывания снаружи, он проследил, как мимо дома, старательно не глядя на него, проходит непримечательный молодой человек в чёрной куртке.

– Так кеары всё-таки в городе? – тихо и обречённо резюмировал Джеми.

– Всё-таки. – Алексас прижал лоб к стеклу, наблюдая, как рыцарь узурпатора растворяется в тишине ночного города.

– Надо сказать…

– Герланд в курсе, если помнишь. – Отстранившись, он повернулся к лестнице. Гладкая сухая кожа не оставила на окне и намёка на отпечаток; свет уличных фонарей – единственное, что освещало круглый тёмный зальчик, встречавший гостей на входе, – высветил это особенно чётко. – Скажем, но сперва заглянем в спальню.

– Зачем?

– У меня есть идея, где может быть Бэрри.

По дому магистра тоже разливалась сонная тишина. Она затапливала винтовую лестницу и коридоры, через щели у косяков просачиваясь в комнаты. Тишина клубилась и в спальне, когда Алексас аккуратно перешагнул через зачарованную щётку, старательно оттиравшую пол (в этот поздний час инструменты уже торопились навести порядок в доме, полагая, что хозяин, как обычно, видит десятый сон), и ступил за порог.

В тишине ничего удивительного не было – все, кто сейчас не спал в поисках Бэрри, сходил с ума в штаб-квартире, не здесь. А вот в неровных отблесках, дрожавших на стенах, тревоживших обеспокоенную темноту, – было.

Облегчённый вздох Джеми раскатился в их общей голове бумажным шелестом.

– Знал, что найду тебя тут, – сказал Алексас, без стука прикрыв дверь.

Крохотная огненная птичка, сидевшая на почти невидимой руке – так, будто она просто зависла над подушкой, – с любопытством склонила голову, сотканную из жаркой белизны.

То, что в комнате кто-то есть, сперва угадывалось лишь по птичке, ластившейся к сгущённой тьме на кровати. Если присмотреться и знать, что увидишь, можно было разглядеть в этой тьме девичий силуэт; если присмотреться ещё внимательнее, то медленно и плавно, словно с картинки смывали наносную грязь, проступало остальное. Худая девичья спина. Ноги, поджатые под себя, плотно обтянутые серым флеоном всё того же домашнего платья. Руки, безвольно лежащие на коленях, не по-девичьи острых.

Альвы – пусть и полукровки – умели оставаться незамеченными, когда захотят. Даже для других альвов.

– Забавно, правда? – Бэрри не повернула головы. Так и сидела спиной к порогу, глядя на живую стихию, когтистыми лапками державшую её за палец. – У меня есть отец и возлюбленный, но лучше всего меня знает брат, даже кровью со мной не связанный.

– Это не отменяет того, что я твой брат.

Она не ответила, и Алексас сел рядом. Без слов, без вздоха. Поднёс к огненной пичужке расправленную ладонь.

Даже не коснувшись, ощутил, как лижет кожу жар, который Бэрри не замечала.

– Не бойся, – сказала девушка. – Подставь руку.

Прежде чем подчиниться, Алексас помедлил только миг.

Когда птичка, весело тряхнув хвостом, перескочила с девичьих пальцев на мальчишеские – длинные, тонкие, музыкальные, – касание её огненных лапок сопроводило лишь лёгкое покалывание.

– Это потому что ты её сотворила? – Алексас улыбнулся, когда волшебное создание легонько, дружески клюнуло его там, где линия судьбы сплеталась с линией жизни. На ощупь белый огонь – тот же, что горел в фонарях на улице – казался прохладным.

– С ней проще, но я могу сделать так с любым огнём. Не только с огнём. Альвы на короткой ноге со стихиями, ты же знаешь. – Бэрри пожала плечами; альвийские искры в её зрачках мерцали призраками светлячков. – Можно попросить огонь не жечь. Можно попросить воздух окружить тебя коконом, стать таким, чтобы он отталкивал пламя, а не разжигал его. Можно попросить воду, чтобы она соткалась в щит. Зависит от ситуации.

– Только не усердствуй. Полукровки тратят на это больше сил.

– От маленькой пичужки вреда не будет. Вот в пожар лучше не лезь. Упросить маленькую пташку не причинять тебе вреда – одно, а вот горящий дом…

– Можно подумать, ты каждый день прогуливаешься на пепелище.

– Прогулялась, если бы пришлось. Себя защитить легче, чем других.

Бэрри сложила ладони ковшиком, и пичужка охотно вернулась в руки создательницы. Когда девушка встала, двигалась она плавно и бережно, точно удерживала в пригоршне ключевую воду.

– Ты смогла призвать огонь фонаря с улицы? – Алексас смотрел, как названая сестра идёт к окну. – Сквозь защиту дома?

Огненные крылья, белым бликом метнувшиеся прочь из комнаты – прямо через стекло, в вечную ночь величайшего из городов цвергов, – безмолвно ответили на его вопрос.

– Это для меня не проблема, – сказала Бэрри, глядя, как птица ошалело взмывает над крышами. – Забавно.

– Что?

– Даже под землёй люди строят дома с окнами. Просто потому, что так им привычнее: создать иллюзию, что однажды их комнату может осветить не искусственный свет. Потому что жить иллюзией проще, чем принять, что мир вокруг никогда не будет таким, каким ты хотел бы его видеть. Можно понять, почему цверги над нами потешаются.

Алексас следил, как белая точка теряется в лабиринте курящихся труб. Перевёл взгляд на девушку, застывшую на фоне города: центральную фигуру картины в рамке тёмной комнаты.

– Не лучше было вернуть её в фонарь? Вдали от тебя долго она не просуществует.

– Лучше недолго, зато свободной.

Глядя, как Бэрри скрещивает опустевшие, растерянные руки – так, словно хочет обнять себя, – Алексас встал.

– Не прячься больше, – голос его был мягким, как и шаги, приглушенные колючей шерстью узорчатого ковра. – Найдж и Герланд волнуются. Я волнуюсь. Все волнуются. Особенно учитывая…

– Какая разница, следят кеары или нет? Мне надоело это, Алексас. Меня никто никогда не спрашивал, хочу ли я этого. Просто выбрали, как я буду жить, в какую правду верить, за каких королей страдать. Проклятье, даже оставшимся Бьоркам живётся лучше, чем мне! Шейлиреар же так милосерден к своим врагам… тем, кто не умер в резне, по крайней мере.

Она сама походила на птицу, взъерошенную, насупленную. И не шелохнулась, даже когда её обняли – крепко, за плечи, заменив все утешения прикосновением губ к макушке.

– Это закончится, – сказал Алексас. Больше задумчиво, чем уверенно. – Может, раньше, чем мы оба думаем.

Отстранился он как раз вовремя, чтобы отвернуться от сестры, когда открылась дверь. В комнату плеснулась сторонняя тьма, сгущённая шариком белого пламени над чьим-то плечом.

Наверное, зажги Алексас свет, и Найдж театрально застыл бы на пороге – но маг уже успел дойти до зеркала, когда наконец разглядел, кому принадлежат фигуры на фоне освещённого окна.

– Так ты здесь.

Обиды в словах не было. Как и ревности. Зная Найджа, Алексас мог уверенно утверждать: ревновать любимую женщину к своему ученику тот считал ещё более глупым, чем ревновать любимого наставника.

В любом другом случае Алексас добавил бы, что считающий так неревнивец наивен, как ещё не знакомая с букварём девочка.

– Надо же, – в том, как Бэрри оглянулась на колдуна, читалась почти ирония. – Всё-таки нашёл.

– Откровенно говоря, я пришёл к мальчикам, чтобы мы могли вместе… как там сказал учитель… «оббегать весь Хёх в бесплодных поисках». – Зеркало бесстрастно отразило, как Найдж идёт к потерянной и найденной возлюбленной. – Но не зря говорят, что самое драгоценное находится там, где не ищешь, и тогда, когда не ждёшь.

Цену, которую колдун платил за то, чтобы излучать привычное жизнелюбие, Алексас угадал лишь по тому, как дрожали его опущенные пальцы.

– Иногда мне интересно, что я должна выкинуть, чтобы тебя разозлить, – сказала Бэрри, от которой эта дрожь тоже не укрылась.

– Точно могу сказать, что умирать тебе не стоит. Тогда мне придётся лезть в области колдовства, которые я очень не хочу трогать, и когда я нарушу все мыслимые людские, магические и мировые законы, чтобы снова увидеть твои глаза… – пальцы Найджа – уже не дрожавшие – легли на бледные, почти впалые девичьи щёки, – в общем, первым, что ты от меня услышишь, будут вовсе не слова любви.

Прежде чем Алексас деликатно отвернулся, он всё-таки успел заметить: шутка не вызвала у сестры и тени улыбки.

Что он остался в комнате один, Алексас ощутил, не поворачиваясь.

– Нам бы тоже надо в штаб-квартиру, – неуверенно напомнил Джеми, вместе с братом услышав тишину, что оставили после себя двое, растаявшие в воздухе за их общей спиной. – Сказать Герланду про кеара.

– Полчаса вполне подождёт. Больше на счастливое воссоединение семейства, надеюсь, не потребуется.

Свет зажигать Алексас так и не стал. Просто вернулся к кровати и, прежде чем сесть на покрывало, запустил руку в карман.

– Дай-ка угадаю, – сказал Джеми, когда брат небрежно кинул на тумбочку тёмный локон, перевязанный ленточкой. – Опять выкинешь.

– Если б я хранил все, впору было бы парикмейстером заделываться.

В голове старшего из братьев Сэмперов раздался вздох, полный воистину бесконечного терпения.

– Порой сам удивляюсь, что ни разу не пожалел о своём согласии на это безумие. Делить тело с тобой…

– И что, правда не пожалел? – невзначай спросил Алексас, расстёгивая куртку.

– Я же тебя люблю. Хоть ты и отвратительный тип, честно скажу.

Ослабляя тёплый узел, обнимавший шею, Алексас улыбался.

– Ладно, только ради тебя. – Платок соскользнул в его руку шёлковой змеёй, чтобы опуститься на стол по соседству с запылённым футляром корды – после смены тела Алексас редко притрагивался к музыкальному инструменту, которому отдал добрую четверть жизни. – Месяц – никаких женщин.

– Что?

– Ты меня слышал.

– Не верю!

– Честное заговорщицкое.

– На что спорим?

– Не удержусь – с меня полное собрание сочинений Джорданесса. В золочёном переплете.

Если бы телом сейчас управлял Джеми, оно бы неуклюже застыло, пытаясь определиться между недоверием и желанием подпрыгнуть от алчной радости.

– В таком случае завтра же в преддверии совета расчищаю место на полках, – фыркнул Джеми, наконец определившись.

– Настолько в меня не веришь?

– Настолько тебя знаю.

– Чего порой не сделаешь ради единственного брата. – Перекинув куртку через изножье кровати, Алексас сложил руки на коленях, сцепив пальцы в замок. – Или сестры.

Любому, кто знал его, трудно было бы не заметить сверхъестественную усталость – хотя бы по сгорбленной спине. Алексас Сэмпер редко позволял себе не держать осанку, пристойную сыну королевских рыцарей.

– Надо было рассказать Бэрри всё, – сказал Джеми. – Про предателя. Про то, что за нами следили. Это бы её утешило. По крайней мере, она убедилась бы, что Герланд сделал это не просто так. А ты не хотел её тревожить, да?

– Да. Именно.

– Хлопочешь над нами, как драконья наседка.

– Сам иногда над собой умиляюсь.

Слушая уютное ворчание брата, Алексас прикрыл глаза.

Ему не нравилось скрывать от Джеми куда больше, чем он скрывал, даже пребывая в собственном теле. Но его брат был слишком хорошим и для того, чтобы помнить: предатели на то и предатели, что могут нанести удар с той стороны, откуда его совсем не ждёшь.

Даже хрупкой, как птичьи косточки, рукой любимой названой сестры.

* * *

Закончив с молитвой, отец Дармиори садится за стол и смотрит на класс поверх скрещённых пальцев: