Текст книги "Кукольная королева"

– Принесли ли вы свои книги для записей, дети мои?

– Да, святой отец, – радостно говорит Таша.

– Нет, святой отец! – не менее радостно отвечают остальные.

– Ничего, у меня вдоволь лишней бумаги, – вкрадчиво замечает отец Дармиори – вмиг потушив в учениках искру слабой надежды, что предусмотрительная рассеянность избавит их от предстоящей пытки. – Далее… принесли ли вы «Историю Аллиграна» достопочтенного господина Корглари?

Таша вытаскивает потрёпанную книжку из сумки. Класс дружно разводит пустыми руками.

– Печально. Однако по счастливой случайности я ещё вчера переписал список вопросов в пяти экземплярах, так что… садитесь, дети мои.

Маленькую комнату оглашает подобие вариаций на тему «да, святой отец», написанных для десятка обречённых голосов – и, поднявшись с колен, дети бредут на свои места.

Гаст вваливается, когда уже утихло барабанное соло откидных столешниц, бумажные листки раздали, а списки пустили по рукам. Узрев мрачные лица одноклассников и пастыря, царапающего на доске список вопросов для каждого ряда, он замирает:

– У нас зачёт?

– Он самый, сын мой, – подтверждает дэй не оборачиваясь.

Гаст стонет. Впрочем, стон быстро разбивается на ёмкое и красноречивое пояснение, где любимый наследник прадмунтского старосты желал бы видеть господина Корглари и весь Аллигран с его историей.

– Ещё полвека назад только там бы ты их и увидел, – сухо замечает отец Дармиори, не сбившись с мерной дроби, которую мел выбивал из грифеля. – Благодари славного короля… а, впрочем… дети мои, кто за дополнительный балл напомнит мне, кому и чему вы обязаны тем, что умеете не только читать, расписываться и цитировать Писание?

– Декрету «О повсеместном просвещении» от десятого липника 553 года Третьей Эпохи. Его Величеству Зейлиону Бьорку Второму, отцу последнего короля из династии Бьорков. И Шейлиреару Дарфуллу, тогда ещё Советнику по финансовым делам, – докладывает Таша. Не сказать, что ей так нужен дополнительный балл, но по некоторым причинам она пристально изучала благие и не слишком благие дела павшей династии. – Сразу после вступления в должность Шейлиреар вынудил цвергов пересмотреть отпускную цену металла олангрита. Это удешевило магические светильники и позволило распространить их повсеместно. Теперь дети даже в деревнях могли учиться не только в школе и не только при дневном свете. Также при Зейлионе Втором в сельских школах ввели старшие классы и домашнее задание, изобрели удобные парты, за которыми мы сидим сейчас, и…

– Достаточно, Фаргори-лэн. Благодарю за очередную увлекательную, пусть и ожидаемую лекцию в вашем исполнении. – Мел выводит ожесточённую точку. – Садись, сын мой. Всё равно никуда не денешься.

Гаст неохотно кидает сумку на ближайший стол.

– Я забыл свою книгу для записей, святой отец, – сообщает он.

– Ничего, я приготовил бумагу.

– Святой отец, и учебник…

– Сын мой, у меня есть копии вопросов.

– И письменные принадлежности, святой отец!

– Я дам тебе чернила, перо и промокательную бумагу.

Гаст обречённо вздыхает.

Извлекает из сумки вначале книгу для записей, затем учебник, а потом и чернильницу-непроливайку с пером и промокашкой.

– Что, нашлись всё-таки? – ехидно спрашивает Лайя Зормари.

– Да, завалились там… – Гаст зорко смотрит на одноклассницу, занявшую парту сразу позади Ташиной. – Святой отец, Лайя села на моё место!

– В другой раз не опаздывай.

– Но я так привык к этой парте…

– Сын мой, пойми наконец. – Вернувшись за стол, отец Дармиори сострадательно барабанит пальцами по старому дубу. – Тебе шестнадцать. Скоро настанет момент, когда Таша не сможет тебе помочь. Окончание школы не за горами, приедет комиссия из города…

– Хотите сказать, на выпускном экзамене мы будем сами по себе? Так это не беда, святой отец! Составим столы вместе, сделаем один огромный круглый…

– Довольно. – Ладонь пастыря со звоном ложится на стол. – Садись. Вон туда. Остальные – приступайте.

Миг спустя класс оглашает дружное поскрипывание перьев по бумаге: порой голос пастыря имел воистину чудотворную силу.

Таша кусает кончик пера. Смотрит в окно, где ветер гонит по двору пёстрые листья, взмывающие к плоским деревянным куполам – прадмунтская школа приткнулась в церковной пристройке. Поправляет чернильницу, занявшую место в углублении на парте. Их семья может позволить себе дорогие «непроливайки», но многим детям приходится довольствоваться обычными чернильницами; если б не предусмотрительность изготовителей парт, любое неосторожное движение закончилось бы пятнами на одежде и изгвазданными книгами.

Посмотрев на пастыря, увлечённо читающего очередной авантюрный роман о Раздельных войнах, Таша опускает взгляд в учебник.

«Перечислите основные эпохи Аллиграна и события, от которых историки ведут их начало»… Повезло с вопросом, ничего не скажешь. Думается, против развёрнутых ответов отец Дармиори возражать не будет…

«Летописцы выделяют три основные эпохи. Первая идёт от сотворения мира, в те времена, когда долина Аллигран принадлежала цвергам и альвам. Именно в эту эпоху в Долину прибыли люди, тогда ещё варвары и язычники. Их корабли приплывали из заморских стран, названия которых мы нынче помним лишь по названиям древних племён, что управляли теми кораблями: гардарикцы, ромульцы, альбионцы, герийцы и другие[11]11
  Гардарики – средневековое норманское название Руси. Ромульцы – отсылка к легендарному Ромулу, основателю Рима. Альбионцы – от «Альбион», древнейшего известного названия Англии. Герийцы – от кельтского «gair», «сосед»; историки полагают, что именно от этого слово произошёл этноним «германцы».


[Закрыть]. Для них Аллигран был новым чудесным миром, и они жаждали освоить его и узнать его тайны.

Альвы и цверги не привечали смертных гостей, но и не препятствовали им обживать свободные земли, которых тогда было вдоволь. Именно из страха перед коренными обитателями Долины никто из людей не осмеливался назвать аллигранские земли единолично своими и развязывать кровавые войны за обладание ими. Впрочем, они оставались разрозненными племенами, не дружными между собой и беззащитными перед нечистью, которая тогда безнаказанно хозяйничала на просторах Аллиграна. Примерно в то же время Радужные Туманы отрезали Долину от остального мира, и до сей поры мы не знаем, что происходит за её пределами.

Кончается Первая эпоха пришествием Кристали Чудотворной, что явилась из ниоткуда на заре человечества. Кристаль была первым…»

– Гаст, отдай мне своё зеркало, – не поднимая взгляда, произносит дэй.

– Почему сразу я? – очень искренне возмущается Гаст. – Нет у меня никаких зеркал!

– Сын мой, отдай зеркало. Быстро.

– Да нету у меня, нету! – Гаст патетически выворачивает карманы штанов. – Вот, хотите, пощупайте!

Оторвав от книги голубые, как озёрный лёд, глаза, дэй тихо и очень, очень мягко говорит:

– Гаст…

Поёжившись, парень поднимается из-за стола и нехотя плетётся к учительскому столу. Звякает о дерево двусторонним зеркальцем, выуженным из-за пояса.

– Чтобы больше я зеркал на уроке не видел, – бросает дэй в спину ученику: за парту тот возвращается с энтузиазмом каторжника. – Работай своей головой. Не то попрощаешься с зеркалами по меньшей мере до окончания школы.

– Это как же ты меня заставишь, интересно, – бурчит Гаст, кинув на Ташу до щенячьего обиженный взгляд.

Ну да, зеркало друг «засветил», пытаясь связаться с ней. Безуспешно. Но не обязана же она всё время держать зеркало при себе! Тем более что уже не чаяла Гаста сегодня увидеть. Мог бы хоть шепнуть, чтоб из сумки достала…

– Как же, говоришь? – пастырь задумчиво откидывается на спинку стула. – Как давно не говорил я с твоим отцом, Гаст! Как жажду пообщаться с ним вдоволь! Как хочу сказать ему, что его сын на уроках…

– Не надо, – поспешно отзывается Гаст, – я понял.

Вернувшись на место, он строчит ответ с таким энтузиазмом, что забрызгивает нос чернилами – и, виновато поёрзав, Таша утыкается в свою книгу. «Кристаль была первым Чудотворцем»… «первым» или «первым и последним»? Как посмотреть и кого послушать…

Хотя не стоит забывать, что имеешь дело с отцом Дармиори.

«…и последним Чудотворцем. Кристаль говорила, что не надо считать её ни богиней, ни святой, но она дала пребывающим во тьме невежества и страха людям величайший дар Богини – магию. Раз в год среди избранных ею Кристаль проводила Волшбное Крещение, и люди, коих она окрестила, обретали магический дар. Кристаль поведала нам о сотворении мира и основала церковь, дабы люди могли служить Богине Льос, ниспославшей её. Кроме того, именно она объединила разрозненные людские племена в единый народ, заставила их позабыть о различиях их верований, языков и культур и сплавить их воедино.

Однажды Кристаль незаметно покинула Аллигран, и до сих пор никто не знает, откуда она явилась и куда ушла, но щедрые дары её остались: святые заповеди и священное писание, маги, которые были призваны облегчить жизнь рода людского, а также избранные ею шестеро правителей – самые могущественные маги из всех, воплощавшие в себе духовную, светскую и судебную власть. Их прозвали амадэями, «Возлюбленными Богиней», и с их правлением началась Вторая эпоха.

Вторая эпоха длилась пятьсот лет, и большинство летописей о ней было утрачено в результате событий Тёмного Времени. Предполагают, что эпоха эта была кровопролитной и мрачной. Поначалу люди жили в мире, но затем стали забывать заветы Кристали, и не было короля, который мог положить конец распрям шестерых алчных до власти амадэев.

Закончилась Вторая эпоха катастрофой, вошедшей в историю под названием «Тёмное Время». Ткань реальности истончилась, и в Аллигран стали прорываться дамнары – кровожадные твари, обитатели Бездны. Однако…»

– Святой отец, можно выйти?

– Нет, – не глядя на вытянутую руку Гаста, рубит дэй.

– Я… по нужде!

– Вот как? Позволишь тебя проводить?

– Да нет, святой отец, что вы, не утруждайтесь, я сам дойду!

– Мне не тяжело, сын мой.

– Да нет, сидите, вам отдохнуть надо…

– Помилуй, сын мой, разве могу я отпустить тебя одного навстречу искушениям, поджидающим снаружи?

Гаст сгорбливается, тоскливо гипнотизируя книгу для записей: видимо, порыв вдохновения успел иссякнуть.

«…от гибели людей спас Ликбер Великий.

Ликбер Великий был сильнейшим магом всех времён. Он основал в Адаманте Школу Волшебников, славную мудростью своих выпускников, равно как и их абсолютным неприятием тёмных искусств. Некоторые утверждают, что Ликбер был вторым Чудотворцем, а некоторые доказывают, что под видом Ликбера к нам вернулась Кристаль, только в ином обличье. Как бы там ни было, именно Ликбер воззвал к людям с призывом свергнуть амадэев, позабывших о своём истинном предназначении, и избрать себе короля. Его стараниями амадэи были повержены и убиты, хотя отбивались они так яростно, что Адамант спалили почти дотла. Когда люди короновали племянника Ликбера (Тариша Бьорка Первого), Ликбер отправился в Бездну и ценой собственной жизни запечатал проход между мирами. Его великим подвигом завершилось Тёмное Время, и…»

– Святой отец, я ничего не учил и искренне в этом раскаиваюсь. Давайте сделаем так: вы мне зададите любую тему, а я напишу сочинение на пять, нет, на шесть листов!

Ухмылка, с которой дэй смотрит на Гаста, кислее незрелых яблок:

– Я так понимаю, это означает «Таша напишет за меня сочинение, а я сдам его вам».

– Нет-нет, святой отец, чесслово, я сам всё напишу!

– Так что же тебе здесь не пишется, сын мой?

– Святой отец, я же не готов! Мне надо покопаться в книгах, наверстать пропущенное, изучить материал…

Сухие, как душа их владельца, пальцы дэя задумчиво разглаживают очередной разворот плотных желтоватых страниц.

Перед отцом Дармиори трепетала вся деревня. Но у всех бывают слабые места – и у пастыря таким местом был его племянник. В девичестве матушка Гаста, ныне жена прадмунтского старосты, звалась Дармиори-лэн; её старший брат долго злился, что сестра не возжелала последовать его примеру и посвятить жизнь служению Богине, но потом пришёл к выводу, что семья и ребёнок – это очень даже неплохо.

Сам ребёнок, к его большому сожалению, об этом прекрасно знал.

– Ладно, – странно зловеще изрекает дэй. – Иди. Напишешь про Вторую Раздельную войну.

Гаст мгновенно сгребает немногочисленный скарб в сумку, пока Таша грустно вертит в пальцах перо, думая о предстоящей работёнке.

– А на следующем уроке, – непринуждённо продолжает пастырь, когда класс оглашает задорный грохот освобождённой парты, – письменно изложишь мне содержание своего сочинения.

Гаст замирает, так и не закинув сумку на плечо – и завистливые взгляды одноклассников сменяют злорадные.

– Изложу содержание?..

– Тезисно, конечно. Но следуя подробному плану. Под моим неусыпным наблюдением, естественно.

От обиды Гаст чуть не давится воздухом.

– Это… это…

– Всего хорошего, Гаст.

– Это нечестно!

– Сам вызвался, сын мой.

«…так шестьсот лет назад закончилась Вторая эпоха Аллиграна.

Третья эпоха длится по сей день, и было в ней всякое (семь многолетних войн провинций, восстание Талира Чёрного и ужасная битва на Кровавой пустоши, свержение династии Бьорков и многое другое), однако историки сходятся во мнении, что это – самая мирная и благостная эпоха для жителей Долины».

Провожая взглядом Гаста, бредущего к выходу с обречённостью человека, которого за дверным косяком ожидает топор палача, Таша украдкой улыбается.

Всё же друг-оболтус – это не только домашние работы за двоих и тщетные попытки привить ближнему своему хоть капельку учебного рвения. Будь Гаст примерным мальчиком вроде неё самой, они бы оба, наверное, уже умерли со скуки…

* * *

Нырок из сна ознаменовался тем, что Таша открыла глаза, но темнота перед ними осталась почти такой же тёмной.

Подняв руку, она нащупала бархат капюшона, который точно не накидывала. Ответ на вопрос «зачем это понадобилось Арону» прояснился, как только Таша скинула плотную ткань с лица и ощутила на коже водяную прохладу. Где-то очень высоко ливень танцевал на мокрых листьях, но капли не стекали по листве – разбивались в пыль, влажным туманом оседавшую вниз.

Интересно, который час? Вокруг серый сумрак, и неба за лиственной крышей не видно…

– Полдень. Доброе утро.

Арон сидел за границей защитного круга, сложив руки на груди, прислонившись спиной к дереву. Рядом Принц мирно общипывал губами мох.

– Доброе, – спросонья голос её чуть хрипел. – Давно вы… так сидите?

– До рассвета я из круга не выходил, не беспокойтесь.

– Я не о том.

– Если волнуетесь, спал ли я – спал. Немного. Но до того два дня отдыхал в трактире, так что и об этом не беспокойтесь.

Таша потянулась, пряча смущение. Откинув капюшон с лица Лив, легонько потрясла сестру за плечи.

– Не думаю, что вы добьётесь успеха. – Арон сочувственно наблюдал за тщетными попытками разбудить неизменно спящую девочку. – Здесь замешана магия, и она не может проснуться… пока.

– Знаю. – Таша устало отвела с лица прядь влажных волос. Знать бы ещё, когда кончится это «пока»… – Значит, перекусим и едем дальше?

– Не хотите переждать дождь?

– Он надолго, похоже, – прислушавшись к животному чутью, резюмировала Таша. – А нам, я так понимаю, желательно скорее оказаться подальше отсюда.

– Резонно.

– Ничего, дождь небольшой и тёплый, не простудимся. – Она сонно потёрла глаза костяшками мокрых пальцев. – Я в дождь часто гуляла. Мама, правда, ругалась потом…

Слова сорвались с губ прежде, чем обдумались.

Слова должны были резануть болью, но боли не было. Лишь лёгкий укол в сердце да смутные воспоминания, всколыхнувшиеся в памяти: не ранившие, будто размытые дымкой многих минувших лет.

С момента встречи с дэем Таша почти не вспоминала о смерти матери. И проснулась в нормальном настроении…

– Таша, живым – жизнь, – сказал Арон, пока она пыталась понять, что в первую очередь заставило её оцепенеть: непонимание или стыд. – Люди уверены, что после смерти близких обязаны скорбеть, забывая о себе, но забывают и то, что покинувшие нас едва ли желали бы этого. У вас было и будет слишком много забот, чтобы думать лишь о мёртвой матери, когда в вас нуждается живая сестра. – Дэй кивнул на сумку, ждавшую рядом с серым кострищем. – Ешьте.

Какое-то время Таша ещё смотрела на свои руки, с которых не так давно смывала кровь.

Мельком качнула головой – уже без стыда, – и достала хлеб.

– Наверное, мне лучше часть пути проделать в другом обличье. Пролететь, – сказала Таша, отрывая мягкую горбушку. Корка чуть отсырела, пальцы были грязными, но обстоятельства не располагали к капризам. – Так Принцу будет легче.

– Уверены, что не потеряете нас из виду?

– Уверена. Буду кружить прямо над вами. Только подожду, пока из лесу выедем. – Нежный мякиш вдруг встал Таше поперёк горла. – И вам придётся… забрать и сложить мою одежду. Когда я перекинусь.

– Полагаю, с этой задачей я справлюсь.

Когда Принц с тремя седоками на крупе порысил по лесной тропинке по направлению к тракту, Таша всё ещё пыталась свыкнуться с мыслью, что раздеваться и перекидываться ей придётся не в уютном уединении запертой комнаты, а фактически за спиной у незнакомца.

С другой стороны, на ближайшее время о желании уюта, комфорта и всего, что было ей привычно, лучше просто забыть.

– И что мы будем делать теперь? – спросила она, отвлекаясь от глупых мелочных волнений. – Куда поедем?

Лес, ночью казавшийся таким мрачным, сейчас выглядел просто… живым. В лиственном шелесте слышался шёпот; казалось, можно различить, как под древесной корой бьётся пульс. При свете дня жизнь эта не пугала, а, напротив, вселяла какое-то ободрение. Правда, днём обнаружилась другая странность Криволесья – тишина. Никто не копошился в листве, не крался пугливо через чащу. Даже насекомые не жужжали. Казалось, любой живности здесь не место, как на цветущей Равнине не было места пчёлам или бабочкам.

Возможно, в жизни леса просто не было места другим, посторонним жизням.

– Думаю, какое-то время нам стоит провести подальше от нашей родной провинции. В Заречной… или вообще в Подгорном королевстве. Второе представляется мне наиболее предпочтительным.

– А потом?

– Дальнейшие планы я пока строить не решаюсь.

– Значит, сейчас мы отправляемся к цвергам?

– Верно.

Таша задумчиво шмыгнула носом:

– Кто-то из похитителей обронил зеркало…

– Так это было зеркало?

– А вы не видели?

– Не различил, что именно. Я видел ваши действия, связанные с этим предметом, но не сам предмет. Он заговорён от чтения.

Интересно, однако. Таша никогда не слышала, чтобы магическим зеркалам придавали такие свойства. Хотя если вспомнить, что маги неохотно раскрывают свои секреты…

– К зеркалу прилагалась записка, где кому-то… наверное, их подельнику… назначили встречу в Пвилле. И подпись «Л». Я подумала…

– Я бы на вашем месте этого не делал, – произнёс Арон сдержанно. – Если вы хотели отправиться в Пвилл.

– Почему?

– Считайте это… предчувствием.

– Но если этот «Л» – владелец зеркала, можно узнать, кто он. Попробовать, – добавила Таша. – В Подгорном Камнестольнская Школа Колдунов, там полно магов. Думаю, у них есть заклятия…

– Лучшее, что вы можете сделать с этим зеркалом – избавиться от него.

– Избавиться? Это же единственная зацепка!

– И зачем она вам? Разыскивать владельца вам совершенно ни к чему. К страже не обратишься, сестру вы вернули, а мстить опасно, глупо и попросту неправильно.

Таша неодобрительно фыркнула, но промолчала.

– Может, тогда предложите другую тему для разговора? – сказала она спустя долгую паузу, звеневшую лесной тишиной.

– Вам скучно?

– Мне как-то непривычно молчать, когда рядом другой человек. Сразу кажется, что скучно ему.

– Когда люди могут вместе молчать, это стоит тысячи слов. И, поверьте, мне не скучно. Хотя бы по той причине, что я могу слушать вас без единого высказанного слова. Мысли, образы… импровизированный монолог. Это гораздо интереснее.

Осознавать, что рядом с тобой тот, кто видит тебя насквозь, было странно – но не настолько, чтобы Таша тщетно пыталась контролировать мысли на предмет того, что в них мелькает. Она слишком хорошо ладила со своими мыслями, чтобы не понимать полную безнадёжность этой затеи.

– И вы видите все образы, что возникают у меня перед глазами?

– Я сказал, что могу их видеть. Но я понимаю, что у любого человека есть много… интимного. Поэтому обычно ограничиваюсь лишь поверхностным считыванием мыслей.

Значит, право на личное пространство ей оставили. Уже хорошо.

– Это сложно? – спросила Таша, глядя на русую макушку, слегка взъерошенную после сна. В волосах дэя запуталась маленькая тонкая веточка, похожая на руну, но убрать её Таша не решилась. – Читать мысли?

– Непросто, так скажем. Человеческий разум далеко не книга, с которой его любят сравнивать. Вслух мы можем высказать лишь одну мысль, но в сознании одновременно формируются десятки, если не сотни. Одна важная, порой больше. Остальные – мельком промелькнувшие, фоновые. Наблюдения, ощущения, впечатления от окружения, оценка происходящего. Читать всё это… не так редки случаи, когда неосторожные чтецы попросту сходили с ума.

– Представляю. Это как клубок, да? Очень большой и запутанный.

– Совершенно верно. Разница лишь в том, что нитки в клубках не двигаются самопроизвольно, не исчезают, не появляются и не завязываются в узлы прямо под пальцами, пока ты их распутываешь.

– Ужас.

– Именно.

Таша рассеянно промурлыкала что-то себе под нос, и до самой окраины леса тишину нарушала лишь мягкая, как глухой сердечный ритм, поступь конских копыт по тропинке.

Таша спрыгнула наземь, когда расступившиеся деревья развернули перед ними жёлтые маковые просторы.

– Заберёте мою одежду? Я перекинусь вон за тем… дубом. Оставлю платье на ветке, чтобы вам не пришлось слезать с коня.

– Как вам угодно.

Дождевая морось ткала прозрачную вуаль в тёплом воздухе, пока Таша шла к дубу – или дереву, очень похожему на дуб. У окраины Криволесья деревья были ниже, они куда больше походили на те, что привыкли видеть люди, но мелкие несоответствия всё равно оставались. В рисунке коры прослеживалась симметрия. Волнистые кромки листьев выглядели ровными, точно их вырезали по трафарету. Толстые ветви изгибались правильно и изящно, словно альвийский лук.

Не дерево, а картинка из книги сказок.

Таша поёжилась, и вовсе не потому что замёрзла – во влажной одежде было слегка неуютно, но не холодно. Скинув плащ и платье, она без труда закинула их на одну из веток, услужливо раскинувшихся на высоте человеческого роста. Туфли примостились по соседству, зацепившись атласными мысками за сучки.

Моментом позже белая ланден порхнула мимо белого жеребца и, пока тот рысил к дубу, взмыла ввысь – заложить широкий круг над маковым полем, расправив крылья, радостно взрезавшие влажный ветер.

Долетев до тракта, она лениво зависла в воздушном потоке. Одинокий конь медленно двигался меж маков: Таша знала, что он скачет, но сверху казалось, что ползёт. Впереди бежала к пасмурному горизонту лента дороги, усыпанная точками карет, обозов и всадников; вокруг неё стелились поля вызревающей пшеницы, расползались тёмные пятна лесов – отсюда Криволесье ничем не отличалось от обычного сосняка. Забавно… то, что так пугало на земле, в небе теряло всякую важность. И дэя, от которого в ужасе бежали хищники, носившие людские лица, не было даже видно, как и Лив.

…забавно: эта крошечная фигурка, невидимая парящей птице – всё, что отныне держит её на земле. Всё, что привязывает Таришу Фаргори к миру, где её мать мертва, а единственный друг остался в сотнях вёрст отсюда, и одной Богине ведомо, увидятся ли они вновь. Даже если Таша сможет вернуться домой, не боясь, что за ними с Лив придут – тайны, давно воздвигшие между ней и Гастом тонкие прозрачные стены нерушимой лжи, никуда не исчезнут. Лишь станут крепче, ощетинятся осколками, потому что Таше снова придётся врать; врать больше, чем когда-либо в жизни. Врать о том, почему выбрали именно их семью, врать о том, как выглядит тело, закопанное в могиле на заднем дворе, врать сестре, когда та проснётся, ведь всей правды восьмилетний ребёнок точно не вынесет – и не утаит. И единственного человека, который знал о Таше всё, которому Таша могла сказать всё (или почти всё), кто мог понять её боль в полной мере, больше нет…

Круглые серые глаза – цвет, который редко увидишь у птиц – не мигая всматривались в облачный горизонт. Ветер гладил перья, словно пальцы, перебирающие волосы, словно материнские руки, от которых она уже никогда не дождётся ласки. Лишь небо ждёт и принимает её, как ждало и принимало всегда.

Небо не могло отвергнуть, предать, исчезнуть. Оно открывало объятия всем, кто родился крылатым. Оно, в отличие от пристрастных людей, не делало различий между своими детьми.

…а стоит ли оно того? Возвращаться в жизнь, которая куда сложнее, чем должна выпадать шестнадцатилетней девочке, к боли, которая почему-то достаётся не тем, кто этого заслуживает? Искать законы, ответы, закономерности, ведь без них всё превращается в набор случайных событий, броски костей, где ничто не зависит от тебя, где любому может выпасть победа и проигрыш, одиночество и любовь, счастье и смерть – вне зависимости от твоих дел и твоих грехов; а жить в мире, полном хаоса и крови, жизнью, лишённой смысла…

…ведь можно просто полететь вперёд, зайти капельку дальше, забыть про маленькую, страдающую, вечно лгущую девочку – и оставить честную птицу с её простыми заботами, честный ветер, честное небо, честн…

«Таша».

Голос раздался так ясно, так близко, словно говоривший тоже сумел подняться в высь, доступную только крылатым. В голосе звучал шелест яблонь, тепло очага, солнце, скатывающееся с крыши далёкого дома.

Что голос принадлежит дэю, белая ланден вспомнила не сразу.

Что произнесённое имя принадлежит ей – тоже.

«Таша, возвращайтесь. Сейчас же».

Ещё миг ланден, не шевелясь, слушала шёпот ветра. Зов неба, обещавший покой.

Сложив крылья, камнем спикировала вниз.

Белый конь топтался на дороге между трактом и Криволесьем. Достаточно далеко, чтобы путники не разглядели обнажённую девушку, стыдливо выпрямившуюся среди мокрых маков. Арон так и не спешился, но отвернулся – лишь знакомое платье заботливо светлело позади седла, перекинутое через конский круп.

– Простите, – сказал дэй, пока Таша судорожно натягивала влажный хлопок на влажное тело. – Должен был предположить, что вам не стоит менять обличье. Думал, вы… в большем порядке.

Она потерянно смотрела на свои босые ноги: белые пальцы зарывались в серую, как далёкие тучи, прибитую к дороге пыль.

– Не знаю, что произошло. Вернее, знаю – не знаю, почему. Я иногда почти теряла контроль, но только если летала долго, и…

– После таких потрясений, какое испытали вы, оборотням трудно контролировать звериную ипостась. Внутренний зверь всегда норовит вытеснить «хозяина». Когда хозяин только рад быть вытесненным, зверю требуются моменты на то, что обычно занимает часы.

– Откуда вы…

– Я многое могу понять. Больше, чем самому хотелось бы, наверное. – Даже обернувшись, Арон отстранённо смотрел куда-то поверх её головы. – Слишком велик соблазн убежать от человеческих чувств. Зверь – тоже вы, но куда меньше вы. И боль его тоже меньше.

– Я перекидывалась в кошку, когда вытаскивала Лив…

– Совсем ненадолго. Лишь для того, чтобы выполнить конкретную задачу. И кошку вам контролировать легче птицы. Власть над детской ипостасью удержать проще всего. Если лететь часами, вы и в хорошем расположении духа рисковали бы… уйти слишком далеко. – Жест, которым ей предложили руку, другой придерживая Лив, был почти усталым. – Залезайте. Не волнуйтесь, льфэльские кони крепче, чем кажутся.

Таша угрюмо смотрела на гладкие узловатые пальцы, пока в нос бил маковый дурман и щекотный запах смоченной дождём пыли.

Теперь она даже своим ипостасям доверять не может. Единственное оружие – когти да крылья – у неё отняли вместе со спокойной жизнью. И остаётся бесполезным балластом прятаться за чужой спиной, причём не только в седле.

Поглоти её Бездна, если она с этим смирится.

– Вы сами сказали, что кошку мне легче контролировать.

– Сказал.

– Тогда я знаю, как облегчить Принцу задачу хотя бы на пару часов. Если вы… будете за мной присматривать.

Таша не стала разъяснять, что подразумевает под «присмотром». Как и свой план. Знала, что чтец всё поймёт и так. Судя по тому, как Арон безропотно отвернулся, чтобы его спутница могла снова стянуть только надетое платье – понял.

Если дэй без спросу следил за её мыслями, пока Таша парила в небе, на земле и с законной просьбой всё обещало быть куда проще.

Когда светлый, безнадёжно вымокший хлопок снова сняли с лошадиного крупа, чтобы спрятать в сумку, а Принц наконец двинулся дальше – из котомки, притороченной к седлу, выглядывали белые усы и розовый, как цветы миндаля, нос.

Котомка покачивалась в такт конскому аллюру, словно лодка на волнах. Свернувшись клубком в уютной тесноте, ощущая, как принимает тепло плотная потрёпанная ткань, чтобы согреть в ответ нежную шкурку под гладкой белой шерстью, Таша вдруг вспомнила кое-что очень важное. То, что с недавних пор ещё один человек в этом мире знает о ней всё. Возможно, больше всего, чем когда-либо смогла бы узнать мама.

Осознание, что под лунами есть человек, которому она может не врать, потому что врать всё равно бесполезно, вылилось в донёсшееся из котомки мурлыканье.

Даже играя роль балласта, стоит помнить: степень собственной бесполезности определяешь только ты сам. Облегчённый компактный груз определённо полезнее… грузного. Не говоря уже о том, что кошачье мурлыканье может скрасить самую унылую дорогу.