Текст книги "Девочка из стен"

Такая скучная жизнь

Элиза вымыла миску в кухонной раковине, вытерла ее полотенцем для рук и поставила обратно в шкаф. Она достала из буфета одну из витаминок Эдди и принялась разжевывать ее, глядя в окно через сад миссис Лоры, через деревья на заднем дворе и через раскинувшееся за ним поле на голубой дом мисс Ванды на самой опушке леса. Элиза наблюдала за маленьким мальчиком, которого расстояние сделало и вовсе крошечным. Он появился из-за кустов, пересек соседский двор, залез на сиденье газонокосилки, стоявшей почти вплотную к дому, и, встав на него, уткнулся головой в темное окно, заслонив лицо руками. Затем он открыл створку и нырком протиснулся внутрь, извиваясь и размахивая ногами в воздухе.

Не впускают. Элиза вздохнула и покачала головой. Знакомое чувство. Ее тоже не впускали, хотя она и находилась внутри. Вероятно, мальчик – не старше второго-третьего класса на вид – приходился старой мисс Ванде кем-то вроде племянника и явился навестить ее с утра пораньше.

Элиза зевнула и выгнула спину в попытке расслабить напряженные мышцы. Она не могла припомнить, бывало ли ей когда-нибудь так же больно. А может, боль не прекращалась с самого ее возвращения домой? Не в этом ли заключалось взросление? Чем старше – тем мучительнее? Надо бы не забыть наведаться в библиотеку и свериться с карандашными отметками на одной из книжных полок – так родители замеряли ее рост. Эти черточки давно не вызывали у Элизы былой гордости.

Если бы Элиза не бросила школу, осенью она перешла бы в пятый класс. Возможно, когда-то эта мысль привела бы ее в восторг. Возможно, раньше ей не терпелось вырасти. Возможно. Но теперь пойти в пятый класс значило стать слишком взрослой. Неуклюжей, неуместной. Как такая большая девочка будет передвигаться по тесным артериям дома? Где поместится? Как сможет существовать?

Она вздохнула, не отрывая взгляда от ползущих по саду теней облаков. Земля над посаженными вчера миссис Лорой семенами дыни и арбуза все еще темнела влагой. Листья подрагивали на ветру столь неслаженно, будто двигались исключительно по собственному разумению.

Элиза ткнулась носом в толстое оконное стекло и тут же – аккуратнее – принялась затирать расплывшееся пятнышко подолом рубашки. Как же Элизе этого не хватало. Наружности. Самых простых прогулок по улице.

Но вернуться даже после недолгого отсутствия значило толкнуть дверь и обнаружить сползшие тени. Вдохнуть вдруг сделавшиеся непривычными запахи дома: стирки, свечей, еды, плесени. Нарваться на передвинутые вещи, доставленную почту, чужую обувь у двери. Оставить дом, как ни крути, значило вернуться в него на правах гостя. Каждая минута отсутствия все больше отчуждала бы ее от этих стен, а стены – от нее.

Элиза уже знала, что это такое – почувствовать себя чужой. Вернувшись домой в декабре, она обнаружила мебель Мейсонов на том самом месте, где когда-то стояли вещи ее родителей. В розетки были воткнуты освежители воздуха с резким запахом апельсина. Деревянный пол успел нажить новые царапины. Застрявшие в сливных отверстиях душа волосы были на несколько оттенков темнее, чем у нее или ее родителей.

Кто бы хотел пережить такое вновь?

Точно не Элиза. Быть здесь значило быть внутри.

И она продержится столько, сколько потребуется. Как говорил папа, во что бы то ни стало. До самого конца.

Солнце вырвалось из заоблачного плена, и улица засветилась насыщенно-зелёным – Элиза заморгала, но глаза просто отказывались привыкать к этой яркости. Даже в своем посмертии – за сомкнутыми веками – цвет искрил красно-желтыми всполохами и восставал, стоило их открыть. Краски дрожащих на ветру последних весенних дней еще не успели потухнуть перед взором, когда Элиза обернулась и вгляделась в распахнутые объятия комнаты, казавшейся сейчас особенно серой.

Вот, где она была заперта. Там, где в лучах солнца вспыхивала разве что пыль, тонущая в воздухе облаком мертвых серых мошек. И то, видна она была только в прорезавшемся через окно столбе света.

Гости с болот

Река по другую сторону дамбы поднялась.

В северных штатах снег таял долгими месяцами. Тонкими струйками он стекал в полуобледеневшие ручьи, разбухающие под его напором, уносящиеся подальше – скатываться вниз по склонам, денно и нощно петлять меж камней по песку и мягкой грязи до самой Миссисипи. Каждую весну бурая река раздувалась до тех пор, пока не упиралась в пограничные дамбы, проглатывая тонкую полосу отведенных ей для затопления земель и укладываясь в изножье тощих кипарисов.

Остужающее дыхание вечера пробудило зеленых речных лягушек и южных жаб величиной с человеческий кулак. Они высунулись из воды, короткими прыжками прочавкали по бетонному склону дамбы, вскарабкались на вершину, нырнули в траву и пошлепали через дорогу во двор Мейсонов.

Солнце уже село, но Эдди продолжал вышагивать по им же протоптанной тропе между ивой и дубом. Двенадцать с половиной шагов от корня до корня. Туда-обратно – двадцать пять. Пройтись так четыре раза – вот уже и сотня. На нем были резиновые сапоги до колен – подарок на прошлое Рождество. Он надевал их каждый день, когда выходил погулять на задний двор, несмотря на то, что они были уже не по размеру и надавливали пальцы. Натягивать и снимать сапоги тоже стало ой как непросто. Все менялось со временем.

Эдди подкорректировал скорость шага так, чтобы не наступить на жабу, возникшую посреди его заплывшей грязью тропы. По морщинистому корню – прямо там, куда он собирался встать, чтобы развернуться, ползла ящерка сцинк. Трудно было сосредоточиться на собственных мыслях, когда мир под ногами кишел извивающейся жизнью.

– Эдди! – Это был голос брата. – Ты тут еще? Мама сказала идти домой.

Задняя дверь захлопнулась.

Темнело. Эдди бродил по двору с тех самых пор, как вернулся из школы. Считал шаги и воображал себя рыцарем. Раскинувшееся позади поле заросло желтым чертополохом, стебли которого превратились в шипастых существ, в его врагов. Они наблюдали за Эдди из высокой травы и строили планы по захвату его замка, а он расхаживал взад-вперёд и продумывал оборону. Он знал, что пора бы уже вырасти из этих фантазий. К домашней работе он не притронулся, но в конце учебного года ее было не так много. Эдди поднял взгляд на посеревший в сумерках дом. В окне кабинета проплыла фигура отца. Зажглась лампа. Надо было идти домой. Эдди осознал, что избегал этого.

– Поторапливайся, черт тебя подери! – Снова брат. – Она не отстает, так что тащи свою задницу внутрь!

Поле позади него зашуршало травой. По двору заметались тени. Открывая сетчатую дверь, он заметил запутавшуюся в ней ящерицу. Ее конечности неестественно изогнулись, а желтые глаза почти вылезли из орбит. Кожа высохла до темно-коричневого цвета. Он не мог понять, мертва ли была уставившаяся на него ящерица.

Предвестие конца света

Элиза сидела на кухонной стойке, доедая остатки овсянки с изюмом. Белка на лужайке за окном усердно чистила мордочку лапками и вдруг замерла, будто занервничала, почувствовав чье-то движение.

Кошка?

Вытянув шею, Элиза оглядела притулившиеся к дому кусты азалии и заросли офиопогона, обступившие гараж, – никаких признаков трехцветки. Она не появлялась уже не первую неделю. Элиза даже нарушила давний собственный завет оставить кошку в покое – и отправилась искать ее под домом. Она была почти уверена, что, увенчайся эта затея успехом, животное пришло бы в ярость. Выгнув спину, кошка замахнулась бы на нее лапой и зарычала бы, как рычал тогда Эдди. Но ничего подобного не произошло – логово пустовало. Была кошка – и вот уже нет.

Элиза сжала между большим и указательным пальцами изюминку и раздавила ее. Дни пересыпались друг в друга сухими хлопьями. Такие же блеклые и однообразные. Компанию ей составляла только белка. И овсянка.

Всемогущий Один! Очередной мучительно долгий день.

Иногда ей хотелось прокрутить день, как видеозапись. Свернуться в своем укромном уголке и дремать, пока тени переползают справа налево по сосновым половицам чердака, остужая только согревшиеся под солнцем доски над ее убежищем. Но каким бы легким и приятным это ни казалось, она понимала: мало что может быть более рискованным. За отказ от еды, воды и уборной придется поплатиться чуть позже – естественные потребности непременно настигнут ее, когда Мейсоны будут дома. Две ночи назад ей приснилось, что она – скелет под половицами, неподвижно лежит и наблюдает, как до щепки выгнивает крыша, обнажая беснующиеся в диком ночном танце звезды. И во сне ей чертовски, пугающе это нравилось.

Нет, Элиза не могла позволить себе валяться и хандрить, упуская возможность подкрепиться и наполнить бутылку водой. Не могла позволить себе ослабеть или заболеть. Чтобы жить дальше – нужно заставлять себя жить дальше. И она заставляла.

Белка за окном опустила лапки и бросила на нее печальный взгляд.

В сочувствии Элиза не нуждалась. Особенно от белки.

Она спрыгнула со стола и пересыпала недоеденные отруби обратно в коробку. В кладовке она, будто по лестнице, взобралась по полкам и пристроила хлопья на место. Белка тем временем скрылась с глаз, перекочевав на ветку повыше, – но Элиза по-прежнему слышала ее ворчание. Внучатые часы окликнули Элизу скворечьим щебетом – этим утром она не спешила вставать и теперь отставала от графика. Элиза подошла к раковине и принялась мыть миску.

Еще один день – еще одна тарелка. Кран зашипел, будто барахлящий телевизор. Она прошлась желтой губкой по краям, нырнула к белому дну пиалы, насухо вытерла ее полотенцем и, напевая, водрузила на место – в шкаф. Элиза так отвлеклась, что не услышала ни скрежета провернувшейся разболтанной ручки боковой двери, ни тихой поступи, прошелестевшей по полу библиотеки и прихожей, ни прерывистых шагов по ковру гостиной.

Элиза думала о птицах – о скворцах, которых она видела примерно год назад. Их безумный гвалт разбудил ее рано утром. Самая настоящая какофония – они единогласно щебетали, прямо-таки заходились в трелях, будто сигнализация споткнувшейся о город весны. Элиза никогда не слышала, чтобы птицы так громко кричали. Мама, проходившая по коридору, заметила, что Элиза проснулась, зашла в комнату и отодвинула занавеску:

– Смотри!

Сотни иссиня-черных птиц прыгали по двору, шуршали в ветвях, копошились клювами в сложенных крыльях. Куда больше их было над кронами деревьев – небо кишело маленькими, но плотными и удивительно скоординированными пернатыми облачками. Мама сказала, что это называется мурмурацией и что она никогда не понимала, как им это удается: летать так близко и не сталкиваться друг с другом.

Вдруг Элиза почувствовала, что кто-то наблюдает за ней – воспоминания моментально погасли.

Она повернулась и увидела его.

Он стоял в дверях кухни и точно не был плодом ее воображения. Стоял, преграждая единственный выход, и смотрел прямо на нее. Он был не из Мейсонов.

– Ой, – только и сказал мальчик. – Ого…

Лазутчик

Элиза инстинктивно попыталась спрятаться. Ее колени подогнулись, и она рухнула под кухонную стойку. Как же глупо – его-то ножки кухонных стульев не скрывали. Она вскочила, распахнула ящик со столовым серебром и схватила первое попавшееся под руку оружие.

Элиза повернулась к мальчику – он отошел всего на несколько футов и теперь невозмутимо возился с маленьким радиоприемником на стойке. Он был куда младше нее.

– Эй, – обратился он к Элизе, – а как это включается?

– Отойди, – проговорила она, выставив вперёд руку с ножом для масла.

– Ладно, – пожал он плечами, не отрываясь от радио. Он включил его, пощелкал по станциям – кантри, рэп, легкий рок – и снова выключил.

– У вас такой большой дом, – добавил он и вышел в гостиную.

На несколько мгновений Элиза застыла у стола, все еще сжимая в дрожащей руке маленький нож. Когда она кинулась к двери, мальчик уже исчез – скорее всего, свернул за угол в прихожую. Элиза бросилась к кухонному окну, пытаясь охватить взглядом как можно больший кусок подъездной дорожки – никаких припаркованных машин.

Элиза скользнула за холодильник и стала прислушиваться, хмурясь до боли в бровях. Она положила ножик на пол и напряженно пыталась различить голоса – голоса взрослых. Может, это какой-нибудь друг Мейсонов, уже бывавший в доме? Или подрядчик, решивший, что ребенок подождет в доме, пока он будет работать? Ответом ей была тишина.

Неужели мальчик был совсем один? Что бы это могло значить?

И почему он выглядел так знакомо?

Элиза прокралась в гостиную, то и дело наклоняясь, чтобы заглянуть за кресло и за диван. Прижавшись спиной к стене, она из-за угла осмотрела столовую. Пусто. Настала очередь прихожей: сперва она кругом обошла высокие белые колонны, затем пригнулась и проверила лестницу. Она медленно проползла на четвереньках и заглянула в библиотеку. Вот он где!

Почесывая в затылке, мальчик изучал старый камин и полки. Его лоб застилали спутанные каштановые волосы. Синий джинсовый комбинезон выглядел обносками кого-то гораздо выше ростом. Из-под грязных штанин торчали босые ноги.

Боже, ну и ноги!

Они были покрыты толстенным слоем грязи. Казалось, она сначала обсохла и потрескалась на его коже, а затем была вымазана свежей влажной жижей прямо поверх. Мальчик отшагнул и повернулся к ней, оставив на полированных половицах пару новых отпечатков.

– Ну ты и проныра, – удивился он. – Я тебя даже не заметил.

Элиза взвизгнула, вскочила на ноги и нырнула за колонны в прихожей. Нужно было сбежать от него – нужно было спрятаться. Она выглянула из-за колонны – он стоял все там же и смотрел прямо на нее.

– Привет.

– Уходи!

Элиза бросилась через гостиную на кухню и покрутилась на месте – комната казалась распахнутой настежь, ослепительно открытой. Она метнулась в кладовку, закрылась и, крепко ухватив дверную ручку, уперлась ногами в косяк. Дверь придется придерживать – наверняка мальчик слышал, как она захлопнулась. Тень в щели под дверью не заставила долго себя ждать.

– Отстань от меня! – крикнула Элиза.

– Что ты там делаешь?

– Что тебе от меня надо?

Дверная ручка заворочалась в ее руках.

– Почему ты вообще туда пошла?

Неожиданно для самой себя Элиза оскорбилась – оскорбилась так, что паника на мгновение отступила. Почему бы, собственно, ей сюда не пойти?

Ручка двери продолжала слабо вырываться из рук.

– Ты вообще кто? – спросила Элиза. – С кем ты пришел?

Нужно было узнать, есть ли в доме кто-то еще, кто-то старше – или мальчик и вправду был один. Она стояла прямо под небольшим люком, ведущим в спасительное межстенье. Один громкий звук, один тяжелый шаг по ту сторону двери – и она вскарабкается по полкам и сбежит.

– Ни с кем, – отозвался мальчик.

– Ты один?

– Нет, – ответил он. – Не один.

Сердце Элизы екнуло.

Но мальчик добавил:

– Ты же здесь.

Да что с ним не так? Мысль открыть дверь и толкнуть его в грудь казалась все более привлекательной.

Но вместо этого Элиза спросила:

– Что ты здесь делаешь?

Мальчик по ту сторону двери заколебался. Она представила, как он, ссутулившись, ковыряет дверную ручку. Припомнив его странную стрижку под горшок, она вдруг поняла, почему он показался ей знакомым.

– Погоди, – задумчиво протянула Элиза. – Это ведь ты пару дней назад влез в окно мисс Ванды.

– Ты видела меня?

– Что ты делаешь в моем доме? Хочешь обворовать?

Мальчик что-то пробормотал.

– Чего?

– Нет.

– Как ты вошел? – продолжила допрос Элиза.

– Было не заперто.

– Врешь!

Она всегда следила за дверьми, пока Мейсонов не было. Запертые двери означали, что никто из них не бродит втихаря во дворе.

– Боковая дверь была открыта.

Боковая дверь? Кем бы ни был этот ребенок, в дом он попал тем же путем, что и она несколько месяцев назад. Чертов сломанный замок! Она задумалась, сколько чужаков за все эти годы успело пробраться в дом через библиотечную дверь.

– Ну, ты выйдешь или нет? – поинтересовался мальчик.

– Нет!

– Ну, – последовал ответ, – как хочешь.

Тень отступила от просвета под дверью кладовой. Элиза ждала, все так же крепко вцепившись в ручку. Она не могла различить ни шагов, ни скрипа или хлопка входной двери – расслышать что-либо в кладовке было довольно трудно. В ушах у нее звенел собственный безмолвный крик. Она так сжимала дверную ручку, что пальцы начало сводить и покалывать. Спустя какое-то время она наконец почувствовала себя в безопасности и вышла на кухню.

Закрыть ворота

Входная дверь в прихожей была закрыта, как и боковая в библиотеке. Элиза огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было бы поставить перед библиотечной дверью в качестве баррикады. Наконец-то она была одна – и хотелось знать, что так оно и останется. Не впускать его. Не впускать никого, кто решит проникнуть в дом этим путем. Подпереть чем-нибудь дверь и не забыть убрать это сооружение к возвращению Мейсонов – сейчас это казалось совершенно необходимым. Еще одна дырявая стена, которую нужно залатать.

Она ухватилась за журнальный столик и потащила его к двери, стараясь не поцарапать деревянное покрытие. Оглядев безмолвную комнату, она осознала, что не чувствует себя одинокой. Корешки ютившихся на полке книг следили за ней печатными глазами. Благодушно ухмылялись фотографии.

И тут она услышала их. Шаги, доносившиеся сверху. Она была не одна – мальчик все еще бродил по дому.

Тактика

Элиза боролась с желанием броситься наверх, сжать маленькие ладошки в маленькие кулачки и повторить мальчику свое требование:

– Уходи!

Он был немного толстоват в талии, но ростом не выше нее. У Элизы были все шансы.

Нет, сначала нужно успокоиться. И подумать. Желательно головой.

Можно было спрятаться. Затаиться в глубоком застенье. Наплевать на все, что происходит, и в особенности – на мальчика. Пусть Мейсоны сами разбираются. Девочка из Стен схоронится в безопасности. И не станет наживать себе проблем, которых может избежать.

Но что он делал там наверху? Трогал вещи? Двигал их? Мелькнула неприятная мысль: а если мальчик устроит беспорядок и смоется до возвращения Мейсонов? А если Элиза позволит ему делать с домом что пожелается, и, увидев результат, Эдди подумает на нее? Нехорошо. Кто знает, не станет ли это последней каплей и не расскажет ли он о ней остальным. Такого она допустить не могла. Вот же глупый мальчишка – тот, что наверху! Теперь до прихода Мейсонов ей нужно будет успеть устранить весь беспорядок, который он устроит.

Но тут Элиза вспомнила: следы. Эти его грязные ноги! Ей придется найти все отпечатки, проверить каждый уголок, куда он мог наступить, и все, к чему он мог прикоснуться. Руки у него, наверное, тоже были грязными.

Наверху что-то упало и покатилось по полу.

Или, быть может, не стоило утруждать себя уборкой? Но что тогда? Надеяться, что Мейсоны застанут его здесь? Вернутся домой, увидят его, погонятся, поймают – и Эдди смекнет, что вот он, его незваный гость. Может сработать. Вероятно, Эдди даже решит, что все это время его навещал именно он – тогда, в свой день рождения, в комнате, Эдди не обернулся на нее и не мог знать, мальчик она или девочка. Это уже было похоже на план. Но – Элиза глянула на часы в прихожей – не выйдет, Мейсонов не будет дома еще несколько часов. А позвонить в полицию, чтобы загодя поймать его, Элиза не могла.

– Здравствуйте, сэр, я хочу сообщить о нарушителе.

– Конечно, юная леди, могу я узнать, кто звонит?

– Ой, да так… другой нарушитель.

Что ж, тогда… попытаться помешать ему уйти? Сбить с ног? Заманить в ловушку или затащить в чулан? Как вообще это делается – как волочить за собой другого человека? За ворот рубашки? За волосы? Может быть, найти в гараже веревки и связать его?

Элиза понимала, что ничего из этого не выйдет. Даже если мальчик уйдет и она каким-нибудь чудом успеет расставить все по местам до возвращения Мейсонов, главная проблема никуда не денется.

Мальчик знал, что она здесь.

Лицом к лицу

Какое-то время Элизе казалось, что он прячется. Ее большой хаотичный дом мог поглотить даже гостя. Она медленно шла по коридору второго этажа, прижав руки к бокам – куда еще их было девать. Кондиционер громыхнул, оживая, и холодный воздух из вентиляционного отверстия на потолке коснулся ее волос. Родительская комната была пуста. Так же как гостевая спальня и кабинет.

Она прошла мимо двери на чердак, решив пока не проверять его. Углы ступеней старой нелакированной чердачной лестницы были забиты дохлыми насекомыми. Включить освещение можно было, только оказавшись на самом верху. Мальчик просто не смог бы подняться туда так быстро без посторонней помощи. Элиза росла здесь, и ей потребовались годы, чтобы набраться смелости. Она завернула за угол коридора, миновала бельевой шкаф и направилась к спальням мальчиков. Первой она открыла дверь комнаты Эдди.

Вся мебель была переставлена, казалось, что спальня сменила владельца. Она даже пахла по-другому – едким запахом дезодоранта, который Эдди получил на день рождения. Элизе не нужно было заходить внутрь, чтобы понять, что комната пуста. Подзор был сложен и спрятан под матрас, обнажая пространство под кроватью. Дверь шкафа была открыта, а вешалки с одеждой – раздвинуты по сторонам. Крышка корзины для грязного белья была снята и прислонена к гардеробу – видимо, Эдди хотел быть уверенным, что на дне корзины скрывается только ожидающая стирки пижама.

Элиза зашла и заглянула в ванную. За занавеской в душе никого не было. Пусто. Она направилась в комнату Маршалла – в ноздри ударил запах пота. Первым делом, она проверила пространство за дверью. Почему-то она боялась, что найдет в спальне не мальчика, а старшего брата Эдди, который притаился здесь в ожидании возможности схватить ее. Она чувствовала, как дом распахивает вокруг нее свои объятия. Ей казалось, что с каждым шагом она все больше утопает в его каменной хватке. Обыск комнаты Маршалла был таким же безрезультатным – пусто.

Элиза припомнила пройденный маршрут, размышляя, не мог ли мальчик добраться до ее стен. А вдруг все это время он шаг за шагом следовал за ней сквозь их тесную темноту? Но при повторном осмотре комнат она обнаружила его в углу кабинета. И как она не заметила мальчика сразу? Он стоял у окна, спиной к ней и крутил в руках один из компьютерных дисков мистера Ника, играясь с отражением солнечных лучей на его радужной задней поверхности. Рубашка под мышками мальчика потемнела от пота, а когда он повернулся, Элиза увидела пот и над его пухлой верхней губой.

Теперь он снова уставился на нее – и ей опять пришлось бороться с желанием развернуться и убежать.

– Нет, – пробормотала Элиза сама себе. Язык казался распухшим и присохшим к нёбу. Она осознала, что целую вечность ни с кем не разговаривала. – Где ты живешь? – поинтересовалась она. – Откуда ты пришел?

– Улица Делакруа, – ответил он. – Маленький коричневый домик – знаешь? У нас еще вольер со спасательными собаками. Это за тем полем, нужно пройти через лес. – Он указал в сторону дамбы, потом подумал – и указал на задний двор. – Кстати, мне нравится твой дом. Здесь так легко заблудиться!

Он покосился на компакт-диск, любуясь скользящими по пластику цветными бликами. Под ногтями красовались полумесяцы грязи. Он помахал диском перед ее лицом, пытаясь поделиться тем, что так его заворожило. На зеркальной поверхности остались маслянистые отпечатки пальцев.

– Я Броуди, – представился он.

От его взгляда Элизу снова пробрало это странное чувство: она уже и забыла, каково это – быть видимой. На мгновение девочка потеряла дар речи.

– Кстати, – продолжил мальчик, – а где твоя комната?