Текст книги "Вы признаны опасными"

Урок номер шесть

Этот довольно гадкий (чуть позже вы поймете, отчего я так его называю) рассказ появился перед конкурсом «Мини-проза». На нем я расписывалась – то есть готовилась к «настоящему» рассказу. Он тоже есть в сборнике: это «Сделка».

«Урок номер шесть» я до сих пор перечитываю с удовлетворением. В нем есть извращенная красота гнилого плода. Он противный настолько, что это даже мило.

Я убью тебя сегодня.

Ты об этом, конечно, не догадываешься. Несмотря на то, что ты видишь меня, или, вернее, скользишь по мне незаинтересованным взглядом. Где твоя интуиция, милая? Ты движешься мимо легкой походкой, такой воздушной и в то же время стремительной, что кажется, вот-вот взлетишь и начнешь танцевать в воздухе. Но танца еще нет; он близок, он рождается в твоем теле, в твоих золотых кудряшках, в улице, которую ты пересекаешь, улыбаясь торговцу фруктами, и, глядя тебе вслед, тот неосознанно покачивает головой в такт твоим шагам.

Вот что значит танцующая походка.

Во всем городе так ходишь только ты одна.

И тебя, моя девочка, я убью сегодня.

Мостовая не танцует подо мной, и торговец фруктами не таращится мне вслед. Мало кто оборачивается на бегунов. Я транслирую унылую безобидность, излучаю флюиды спасительной банальности. Спасительной для меня, а не для тебя, ха-ха-ха! Как видишь, я шутник.

Нет никого опаснее веселых людей. Никогда не знаешь, над чем они смеются на самом деле. Это урок номер один.

Все уроки преподносятся нам слишком поздно. Это урок номер два.

Ты проходишь мимо библиотеки и издалека машешь рукой библиотекарше, пятнистой как гиена старухе, с кряхтением спускающейся с крыльца. У нее обвисшие квадратные брыли, как будто она припрятала за щеками по небольшой книжке и дома в темноте вытащит сперва одну, затем другую и сожрет с алчным урчанием, придерживая их тонкими скрюченными пальчиками. Все библиотекари едят книги. Разница между ними только в том, что одни – жуют, а другие – глотают.

Когда я рассказывал об этом в детстве, меня называли психом.

Урок номер три: лучший способ избежать таких дразнилок – стать психом на самом деле.

Правда, потом родители заставили меня записаться в библиотеку. Там висел плакат: «Автор пишет только половину книги: другую половину пишет читатель». Старая карга до сих пор подбирает мне книжки по вкусу. По вкусу! Каламбур, но мне от него не смешно! Я каждый раз смотрю, не обглоданы ли корешки, но пока она ни разу не попалась. Я даже пытался забраться в библиотечные подвалы, где у нее наверняка прикопана пара скелетов, и мечтал о том, как прославлюсь, когда выведу ее на чистую воду, но вместо этого из библиотеки вывели меня. За ухо. Как последнюю шпану. У-у, мерзкая грымза.

То ли дело ты, девочка моя. Ты идешь дальше, а я бегу за тобой.

На мне синее трико с вытянутыми коленями, красные кеды со стоптанными носами и не по размеру большая футболка. Просто гигантская. Цвет ее трудноопределим. Я вызываю улыбку, которую люди стараются скрывать, потому что смеяться над бегущими толстяками с подпрыгивающими бабьими сиськами считается неприличным. Можете поржать над стремительным, как пуля, мускулистым двадцатилетним засранцем в лосинах, обтягивающих накачанный зад, при виде которого девочки из старших классов забывают, о чем чирикали, и смотрят вслед его обладателю с открытыми клювами. Вам никто слова не скажет. Но упаси вас бог покуситься на наше, жирдяев, чувство собственного достоинства. У нас его нет, кстати, но это никого не волнует.

Я бегу за тобой, моя прелесть, моя легконогая Артемида с кожей цвета молочной карамели. Я делаю вид, что не смотрю. Твои безупречные икры, круглая выпуклая попка, живот, который ты так любишь демонстрировать, и право слово, он этого стоит, подтянутый животик с нежнейшей впадинкой пупка, крошечного и манящего, как ракушка (приложил бы ухо и слушал, слушал, а бурчание твоего желудка сошло бы за божественную музыку сфер) – все твое прекрасное тело есть результат бесконечных однообразных упражнений, которые ты с упоительным вдохновением описываешь на своей страничке в сети. Фитнес-гимны исторгаются из тебя каждый божий день, и мне страшно представить, сколько безмозглых канареек, вкусив их острой горечи – ведь ты так язвительна и безжалостна в своих проповедях, моя милая, – хватаются за гантели и бешено пытаются накачать свои вялые мускулюсы, чтобы только перестать быть похожими на самих себя.

Я люблю читать тебя по утрам за чашкой кофе с бутербродом. Ни в одном занятии не достигла ты такого совершенства, как в обличении человеческой распущенности, о прелестный бичеватель рыхлых ляжек и вислых жоп. Ты выжигаешь жир из наших тел огнем и каленым железом (начинать с полутора килограмм, постепенно увеличивать вес).

О, Савонарола нашего города, думаю я, какой город, такой и проповедник, думаю я, и хохочу, и бутерброд не лезет мне в глотку, а кофе расплескивается по столу.

Твое копье разит без промаха.

Как и мое, хе-хе.

Никто никогда не спрашивал меня, я ли убил тех девушек. Была ли их кровь похожа на жидкий вишневый крем, вытекающий из надкусанной конфеты? Морщил ли я нос от запаха их отслаивающегося жира, желтого, как вареная утиная кожа? Выбрал ли я этих двоих, потому что они казались мне похожими на меня?

Мы не верим в то, что видим: мы видим то, во что верим. Если бы я сказал вам, что я не знаю ответов на эти вопросы, поверили бы вы мне?

Девушки приходили во сне. Клюквенные губы, потные груди, необъятные зады, кожа источает сладчайший аромат – аромат фломастера, который только что лизнули. Но еще прежде демон неутолимой похоти овладевал моим духом и телом. Он виновен, не я! Он, а не я обретал свободу, вырываясь из плена дряблых складок, и мчался за ними, точный и безжалостный, как стрекоза.

Предлагаю замять для ясности вопрос, по душе ли мне то, что он творил. Чтобы ответить на него, сперва стоило бы определить, где заканчивается моя душа и начинается его. Способны вы на это? Тогда закупорьте себе глотку своими вопросами.

Оба раза, проснувшись в своей постели, я безуспешно искал следы содеянного. Демон умнее меня. Пятна на простыне я застирывал, хотя вряд ли они могли служить доказательством чего бы то ни было, кроме того очевидного факта, что на кровати спал мужчина. А больше ничего не находилось. Сосущий жар в моих чреслах, отпечатавшаяся на изнанке век тающая память об алчных соитиях, эхо стонов и сытого смеха того, кто высвободился из меня, – что из всего этого вы хотите пришить к делу? Я всего лишь видел сны, а когда просыпался, шел и смотрел утренние новости об убийстве.

Но как же до обидного мало я помню!

Урок номер четыре: если задумаете убить кого-то, непременно захватите блокнот. Вам потом пригодятся ваши маленькие заметки на полях.

Полиция бездействовала. Я следил за тем, что пишут в газетах. Кажется, больше всего они жаждали уверовать в то, что бедные девушки сами вспороли себе животы, отрезав до этого кое-какие фрагменты тела, отличавшиеся избыточным весом.

Пригоршня шума, щепотка истерики, два грамма паники, и все стихло.

Я хотел орать, трубить, подобно взбесившемуся слону, ломиться, топча их замшелые мозги многотонной ступней истины. Ступня истины, бивень правды… К черту эту лажу. Мой трусливый город бросал мне вызов, притворяясь, что ничего особенного не происходит, за исключением того, что две девицы, книжные черви, посетившие наш тихий край, чтобы побродить с томиком де Мюссе по дубовым рощам, столь живописным в это время года, отчего-то сдохли в луже собственной крови (как будто можно сдохнуть в луже чужой, а впрочем, почему бы и нет, детка) и местами выглядели так, словно их приготовили на продажу взыскательному покупателю. Три кило мяса, немножко костей и чуточку сала, будьте любезны, оно придает нежный вкус, если не переборщить.

Жидкий вишневый крем? «Ничего не знаю об этом», – сказал бы я полиции. Когда я просыпался, мои руки не были испачканы ничем, кроме семени.

Город потрепетал, как ноздри девственницы, узревшей сорок разбойников в ночном лесу, и успокоился. Это кто-то чужой, сказали они, какой-то монстр, путешествующий автостопом. А может быть, наоборот, он водит машину, белый фургон с резиновой куклой, присобаченной на капот, его еще видели в тысяче километров отсюда, где тоже что-то такое случилось с девицей, испытывающей пристрастие к дубовым рощам в это время года.

Отсюда вывод: во всем виноваты дубы.

Их нежелание признать очевидное казалось насмешкой. Смех над собой я еще мог вынести. Но демон – лучшее, что есть во мне, и лучшее, что есть в этом вонючем затхлом городе, где пятнистые библиотекарши пожирают по ночам книги, прикрывая от наслаждения морщинистые веки, а тонконогие девы с лицами мадонн нанизывают на вертел своей безупречности рыдающих тучных куропаток.

Когда в комнате душно, вы открываете окно.

Или берете камень.

Урок номер пять: если у вас есть пистолет, приберегите доброе слово для другого случая.

У меня не было пистолета. Длинный охотничий нож, болтающийся на ремне под растянутой футболкой, гораздо лучше подходит для моих целей. Они не смогут отмахнуться от тебя, девочка моя, как отмахнулись от несчастных толстух. «Рупор здорового образа жизни нашего общества найден истерзанным на заднем дворе собственного дома!» Ха-ха, истерзанный рупор – это неплохо. Для одних ты рупор, моя прелесть, для других фетиш, для третьих чистый концентрат ненависти… А для меня – пропуск в эдем.

Заметь, ты нигде не фигурируешь как человек. Обидно, разве нет? Я это исправлю.

Спасительный белый фургон с куклой на капоте не явится, чтобы отвести подозрения. Автостопщик не проскользнет ободранным призраком мимо твоего дома. Пришло время покончить с этой чушью раз и навсегда, силой распахнуть людям глаза, чтобы никто из них, включая старую дуру, откладывающую яйца среди заплесневелых страниц, спрятанных в бездонном хранилище библиотеки, не смог отвести взгляд от главного, того, ради чего все затеяно: я – здесь, среди вас!

Я – лучший из вас.

Иначе демон не выбрал бы меня.

Ты сворачиваешь на узкую улицу, поднимающуюся вверх, но ступаешь по-прежнему легко. Зато я обливаюсь потом, медленно труся на противоположной стороне под прикрытием деревьев. Ничего, мне осталось немного. Ты откроешь калитку, я зайду за тобой и спустя какое-то время стану ближе к своему демону, настолько ближе, что, возможно, в другой раз он возьмет меня с собой.

Тогда я буду помнить все, а не только смывать по утрам с ладоней липкий итог минувшей ночи, отчаянно и безуспешно пытаясь воскресить в памяти само действо.

Нет, мне не жаль тебя. Одних людей после смерти становится меньше, как, например, тех двух толстух, от которых уже сейчас почти ничего не осталось, кроме некоего усредненного образа случайной жертвы. Других – больше. Ты из вторых. Когда о твоей гибели станет известно, каждое твое слово подхватят и разнесут, как ветер разносит пыль и мусор. Ты будешь заметна всем, точно памятник на холме. Тебя станут цитировать те, кто в настоящую минуту понятия не имеет о твоем существовании. Вот что я принесу тебе, моя карамельная радость! Разве плохо?

Садовая калитка все ближе, улица безлюдна, дома озарены солнцем и дремлют в полуденной неге. Собаки свернулись как ящерицы. Я проскользну за тобой незамеченным, пройдет совсем немного времени, и мы с моим демоном воссоединимся.

Двадцать шагов.

Десять.

Пять.

Ты готова, девочка моя?

Я готов.

Калитка приоткрыта, листья трепещут как флаги, возвещая мой приход. Ты уже успела скрыться за домом – как быстро! – и я ускоряю шаг, пытаясь догнать тебя, пальцы сжимают нагревшуюся рукоятку ножа, лезвие – клюв аиста, что несет возрождение, он вот-вот заклюет тебя, достаточно одного клевка и…

ХРЫМС!

Небо в красных брызгах опрокидывается надо мной. Как это могло что это что это что это кто-нибудь почему так больно кто-нибудь не может быть так больно аааааааа демон где он исчез нет пускай обратно не хочу не хочу не хочу так больно и почему все красн… кто-ниб… объясн… ыыыыыыыыыыыыыыыыыых…

* * *

Я выхожу из-за дерева, обтирая клюку носовым платком. Он лежит на земле и таращится на меня единственным оставшимся глазом, разевая рот с обломками зубов. Хороший удар! Тихо-тихо-тихо, мой мальчик! Не нужно шуметь.

Давай-ка вот так… чтобы ты не вздумал громко стонать… чш-ш, уже все! Нет, ее здесь нет, она давно скрылась в доме – моя милая сочная наживка. Девочка хороша, правда? Она как крысолов, за которым вы, маленькие безмозглые крысята, идете следом, уверенные, что это ваш собственный выбор, не догадываясь, что вам все это время насвистывали манящую песенку.

Я назвала тебя безмозглым, мой жирный умирающий мальчуган? Прости. И у тех двух приезжих дурочек я попросила бы прощения, будь они живы. Вы не заслуживаете такого отношения. Ведь далеко не каждый из наших посетителей догадывался, кто я. За последний год – только вы трое. Ну, еще десяток-другой, но это было так давно… Я даже не помню, где они лежат. Да, я иногда случайно выдаю себя. Что ж поделать: старость.

Потерпи, здесь нужно перерезать, иначе выйдет неубедительно. Ведь ты напал на нее, она защищалась, у нее в руках случайно оказался секатор… Хрипеть можешь, конечно! Я же не зверь. Мы, библиотекари, особая порода. Нас мало, к сожалению. Разбредаемся по маленьким городкам, живем здесь, поддерживая лучшее, что есть в людях. А ты как думаешь! Иначе вы давно перегрызли бы друг друга. Все держится только на нас. В маленьком городке библиотека – столп культуры. Что вы без книг? Ничто. Продвинутые макаки.

Человек отличается от зверя не тем, что умеет играть, и не тем, что умеет смеяться. На это способны даже утконосы! Но книги пишете только вы, и пока это продолжается, вы остаетесь человечеством, а не стадом павианов.

Когда закончится – тогда посмотрим.

Волосы давай уберем и отложим в сторону. Как будто она с размаху сделала чирк! – и оно само слетело. Ее страх покажется всем убедительным, ты же гребаный псих, помнишь?

Это не только твоя заслуга.

Я подкармливала тебя помаленьку, запихивая в твою голову чуть больше дерьма, чем было в ней изначально. С того далекого дня, как ты заорал, что я откладываю яйца в старых книгах. Как ты себе это представляешь, интересно? Не в книгах, а в пыли, ее легко собрать в теплую кучу. И про щеки ты зря говорил гадости, вовсе и не там я храню их, а вот здесь, в складках подбородка… Господи, что ж ты так дергаешься! Не настолько я отвратительна, не надо этого ужаса в глазах. В глазу.

Все, уже недолго осталось. Я тебе симпатизирую, мой пузатый кочанчик, иначе ты бы елозил тут на земле не меньше, чем те две дурынды. Ты правда верил, что убил их? Что твои потные ночные фантазии – эхо свершившегося преступления? Охо-хох… Чего только не вообразит ничтожество в попытке придать себе хоть немного величия.

Нет, мой поросеночек, никого ты не убивал.

Зато ты – продукт моего труда, и я думаю об этом с гордостью.

Тебе самому никогда в жизни не прийти к этому бреду об избранности! Толстый неудачник, теребящий свой перец и мечтающий нафаршировать каждую встречную девчонку. По совести говоря, ты довольно отвратителен. Но мне нравится, что я сделала из тебя ровно то, что требовалось.

Вот и сейчас… Последние штрихи. Перестань! Это мычание не украшает разумную личность. Большой и указательный, уж извини, я отброшу подальше. Для полноты картины.

Ну вот и все. У тебя еще секунд двадцать. Значит, у меня тоже.

Книги, книги, которые я подсовывала тебе, – вот откуда ты позаимствовал своего демона и идею о том, что ты избранный. Я кормила тебя с ложечки, а ты ел и при этом продолжал орать, что я пятнистое чудовище, занимающееся в библиотечных подвалах темными делишками (и даже пытался пробраться в мои подвалы, что уж совершенно напрасно). Неблагодарный мальчик. «Коллекционер» на первое, немного «Моби Дика» на второе, обильно сдобрить сверху Ницше, посыпать щепоткой Достоевского, на десерт предложить Набокова. Кто скажет, что у меня плохой вкус?

Когда все закончится, я вернусь в свою библиотеку и буду и дальше приобщать детей к хорошей литературе. Ты не представляешь, как много можно добиться с помощью дюжины правильно подобранных книг.

Никто из вас не представляет.

Включая тех, кто их пишет.

Сделка

Я очень люблю рассказы на тему «Договор с дьяволом». А когда любишь что-то читать, рано или поздно самому хочется это написать. Так получилась «Сделка».

Когда я вошла в кабинет, в кресле для посетителей сидел человек. Пухлые ручки его были сложены на коленях, и он выжидательно смотрел на меня.

«Так, – подумала я. – Так».

Отчетливо помню свое состояние в ту минуту: злость пополам с усталостью, ставшей привычной, как тяжесть старого пальто на плечах.

По-хорошему, следовало немедленно вызвать охрану. Отчего-то я не вспомнила про телефон, а представила, что нужно вернуться по коридору, закупоренному влажной духотой, и спуститься на один этаж. Сорок метров и два пролета удушающей жары – от одной только мысли о них бросало в пот. А в кабинете шумно гнали воздух два напольных вентилятора, белый и зеленый, создавая пусть фальшивый, но все-таки ветер.

Под кондиционерами я легко простужаюсь, а мне нельзя болеть. Мне также нельзя уйти в отпуск, взять отгул или умереть. Если я умру, с Дорофеева станется поднять меня из гроба, чтобы публично отчитать перед остальными за недопустимое поведение.

Поток воздуха от вентиляторов ерошил волосы, обдувал щеки. Я подошла к креслу и поставила портфель на стол, пытаясь сохранять непроницаемый вид. «Кабинет закрыт… Кто дал ключ? Должно быть, новый охранник, тот, с пористым носом… Не Катя же. У нее сейчас море, солнце…»

Я опустилась в кресло и подняла на визитера мрачный взгляд.

Невысокий полноватый человек лет сорока пяти с залысинами на висках. Улыбка доброжелательная, но не заискивающая. Поношенный костюм с засаленными обшлагами. Старомодный галстук. Неодинаковые запонки: одна круглая, другая – блестящий прямоугольник. Я схватываю такие детали по привычке, в надежде, что они когда-нибудь пригодятся для моей будущей книги.

На лацкане пиджака – бейдж: «Представитель дьявола».

Так и было написано: представитель. Визитер улыбался и смотрел на меня.

Молчать было глупо, и я подавила вздох.

– Так чей вы представитель?

Собственно, мне все было понятно. Начинающая актриска решила в обход конкурентов прислать человека, чтобы договориться со мной. Терпеть не могу таких, уверенных, что для них всегда найдется короткий путь. Возможно, я не люблю их потому, что мне никогда не подворачивались лазейки и я вытаптывала бурелом на своем пути долго и упорно.

– Здравствуйте, Елизавета Сергеевна. Я – представитель дьявола.

– Оставьте этот цирк для кого-нибудь другого, – сухо попросила я. – Выкладывайте, что вам нужно, раз уж вы сюда проникли. И, кстати, сперва объясните, как вам это удалось.

«Если охранник, уволить к чертовой матери. Если Катя…»

– Нет-нет, Катерина Андреевна здесь совершенно ни при чем, – укоризненно сказал человечек и вдруг провел раскрытой ладонью в воздухе перед своим лицом – словно стирал невидимой тряпкой уравнение на доске.

Сначала я даже не поняла, что изменилось. Несколько секунд я смотрела на него, пока вдруг до меня не дошло.

Вентиляторы. Их звук исчез.

Я уставилась на огромные лопасти, молотившие воздух. Два напольных вентилятора, один белый, другой зеленый. Я чувствительна к шуму, но тут уж выбирать не приходилось: или простужайся под кондиционером, или терпи.

Сейчас вентиляторы молчали. Они не были выключены: лопасти вращались, но совершенно беззвучно. В комнате воцарилась благословенная тишина.

– Я мог бы сделать так, чтобы стало прохладно, – сказал мой гость извиняющимся тоном. – Но вы склонны к простудам, я не рискну.

Знаете, я поверила ему сразу же. Даже не то чтобы поверила… Просто мне стало совершенно очевидно, что передо мной действительно представитель дьявола.

Хорошо помню, что в голове у меня стало очень ясно и пусто. До этой секунды я мало думала о человеке, сидевшем в моем кабинете. Лишь постольку, поскольку он создавал проблему на данный момент. Мысли скользили фоном: «Дорофеев завтра потребует результат, а мне нечего ему предъявить. Попробовать, что ли, еще ту польскую девочку? Но кот! Что с котом? Все бесполезно, у меня не получится…»

Все шепотки враз оборвались. Я смотрела на представителя дьявола и ощущала, что у меня слегка пересохло во рту. Страха не было. Ничего не было, кроме бесконечного облегчения от того, что перестали шуметь вентиляторы.

– Чай? Кофе? – наконец спросила я.

Секунду он глядел, прищурившись, словно не веря мне, а потом облегченно улыбнулся:

– Нет-нет, благодарю вас! У меня не так много времени, к сожалению. Если вы не возражаете, перейдем сразу к делу.

Ах да, дело.

Я начала догадываться, о чем пойдет речь. Я – один из винтиков колоссального проекта. Мы экранизируем «Мастера и Маргариту» – с размахом, спецэффектами и соответствующим бюджетом. Еще никакого фильма нет и в помине, а СМИ уже твердят о том, что через полтора года зрители увидят самый кассовый сериал последнего десятилетия. И обязательно прибавляют: «По культовой книге!»

Здесь-то и кроется подвох.

Видите ли, у каждого читателя культовой книги имеется свое четкое представление о том, как должны выглядеть герои. Предыдущие попытки попасть в зрительские ожидания оказались провальными. Мы не могли позволить себе потерпеть неудачу.

За прошедшие четыре месяца я отсмотрела безумное количество кинопроб. Беседовала с несметным числом актеров и актрис. Вместе со мной аналогичной работой занимались еще пять человек. Мы нашли Азазелло, нашли Коровьева и Воланда, а Мастер появился из ниоткуда неделю назад, и сразу стало ясно, что он тот, кто нам необходим… Но не хватало Бегемота и Маргариты. Я полагала тогда, что на этих двух героях держится весь фильм. По правде говоря, я до сих пор так думаю. Маргарита и Кот – вот кого не простит зритель, если мы сфальшивим хотя бы чуть-чуть.

Но они не появлялись.

К середине этого оглушающе жаркого лета я оказалась измотана настолько, что порой готова была сама сложить голову под трамваем, лишь бы меня оставили в покое. Но отступать нельзя. Я мечтала об этом проекте, я была счастлива, когда возглавила отдел. Мне нельзя спасовать. Я должна найти подходящих актеров.

Мысли обо всей этой катавасии быстро промелькнули у меня в голове.

– Вам нужно, чтобы Воланда представили в наилучшем виде? Вы – пиар-служба дьявола?

Человечек несколько секунд изумленно взирал на меня, а затем от души расхохотался.

– Пиар-служба дьявола! Это прекрасно! – Он вытер слезы. – Ох, нет. Я здесь совершенно не за этим.

Я нахмурилась. Не люблю, когда надо мной смеются, и не люблю ошибаться.

Представитель тут же стал серьезным.

– Елизавета Сергеевна! – он подпустил в голосе торжественную нотку, как на вручении почетной грамоты. – Мы предлагаем вам то, что вы хотите. И даже чуть больше.

И поскольку я молчала, добавил завершающий аккорд:

– Вы найдете своих Бегемота и Маргариту! Лучших!

Теперь настал мой черед искренне улыбаться:

– Предлагаете мне продать душу в обмен за набор актеров?

Напускная торжественность слетела с него. Представитель всплеснул короткими ручками:

– Душу?! Умоляю вас, не повторяйте расхожие глупости! Я знаю, кто их распускает! – Он погрозил пальцем кому-то невидимому. – Но вы-то, Елизавета Сергеевна, разумный человек. Что, скажите на милость, мой шеф будет делать с готовыми душами? Солить?

Странно, но прежде я никогда не задумывалась, что дьявол делает с душами. Мне казалось, у них с господом богом что-то вроде спора: кто больше наберет. Надо признать, я невежественна в теологических вопросах и не постеснялась сказать об этом ему.

Услышав о споре, представитель отрицательно покачал головой.

– Конечно, нет. Вы слишком плохо думаете о Нем! – Он уважительно показал на потолок и даже голову склонил на несколько секунд – от избытка почтительности.

– Но что же тогда?

Человек уселся поудобнее и слегка ослабил узел галстука.

– Мой руководитель – бизнесмен, – спокойно сказал он. – И как любой порядочный бизнесмен, ищет в первую очередь собственную выгоду. В этом нет ничего дурного.

Я осторожно согласилась, раздумывая, в чем же будет заключаться подвох. А представитель продолжал:

– Не стоит полагать, будто дьявол плодит зло.

– Неужели? – не удержалась я.

– Именно так. Поверьте, нет большего зла, чем то, что содержится в людях. Моему шефу нет необходимости добавлять новое в этот мир. И потом – зачем?

Я молчала. Не сильна в подобных спорах. А главное, я была слишком сосредоточена на ожидании того момента, когда меня начнут загонять в ловушку. Это ведь неизбежно должно случиться!

Тем временем мой гость стряхнул пылинку с изрядно обтрепанной брючины. А мне вдруг вспомнилось, что в одной известной книге по ведению бизнеса рекомендовалось на сложных переговорах уронить ручку и долго искать ее, неловко извиняясь. Это нужно, чтобы собеседник почувствовал себя на высоте. Тот, кто сидит на стуле, всегда смотрит сверху вниз на того, кто ползает по полу в поисках ручки. Этот простой прием, по утверждению автора, помогал снизить уровень враждебности другой стороны. Если ты выглядишь немного жалким, в тебе не видят соперника.

«Он нарочно добавляет к своему образу штрихи вроде вытершегося костюма и старомодного галстука, – сообразила я. – Это вариант упавшей ручки, чтобы не казаться элегантнее собеседника».

– Так что же требуется вашему… – после паузы я решила использовать его термин, – руководителю?

– Дьяволу нужна часть души, – прямо сказал он. – И не после смерти, а сейчас. Он пустит ее в оборот и получит прибыль. Как видите, я с вами абсолютно честен.

– И что же вы хотите у меня выкупить? – Я поежилась.

Представитель укоризненно покачал головой.

– Вот опять вы представили что-то ужасное! Полагаете, мы заберем у вас милосердие? Романтичность? Честность? Должен вас разочаровать: ни то, ни другое, ни третье продать потом не получится. Подумайте сами – кому бы вы могли предложить на рынке людей доброту? Милосердному оно не нужно, ибо у него есть свое. Немилосердному и в голову не придет покупать что-либо подобное: во-первых, ему неизвестно, что это за товар, а во-вторых, он не без оснований полагает, что подобное приобретение его жизнь никак не улучшит.

Я потерла лоб. Мне вдруг страшно захотелось пить.

– Вы уверены, что не хотите чаю?

Он вежливо отказался. Я заварила себе пуэр – всегда держу в кабинете запас – и обхватила горячую кружку ладонями. Мне больше не было жарко.

– Так что же это за часть души?

– О, тут весьма любопытно! – Он подался вперед, глаза его загорелись. – Это… м-м-м… Назовем это даром, который вам никогда не пригодится.

– Отчего же?

– Потому что у вас не будет условий для его использования. И это, поверьте, ваш собственный выбор.

Я покачала головой:

– Не понимаю.

– Позвольте, я объясню на примере. Представьте, что вам бы пришла в голову дикая фантазия забраться на Эверест.

Я рассмеялась.

– Да-да, – улыбнулся он в ответ, – это и в самом деле смешно. Вы не переносите холод и тяжелые физические нагрузки, а уж их сочетание… Бр-р-р! Нет, исключено!

– Исключено! – эхом откликнулась я.

– Но представьте, что вы все-таки забрались бы на Эверест. – Голос его приобрел внезапную силу и глубину. – И там, стоя на высочайшем пике под необъятным небом, оттенок которого вы не можете себе представить даже приблизительно – потому что здесь, на земле, вам никогда не увидеть такого неба, – так вот, стоя там в безмолвии, вы вдруг видите то, что было сокрыто прежде. Из маленьких рассказов и заметок, которые спрятаны у вас в нижнем ящике стола, в вашей голове образуется книга – та самая, которую вы мечтали написать, собрав ваши наблюдения за актерским миром. Чудесная книга, над которой читатель будет плакать и смеяться. Что-то произошло с вами, пока вы стояли на снежной вершине горы, распахнулось окно в небесах, и вы узрели то, что никому, кроме вас, не могло открыться. Но произойти это может только там, на самой высокой точке Эвереста. Куда вы никогда, никогда, никогда не заберетесь.

Он замолчал. Некоторое время в комнате стояла тишина.

– И вы, – медленно сказала я наконец, – вы хотите забрать у меня эту способность?

– Не эту! Подобную. Я лишь привел вам пример. Дверь, которая никогда не откроется для вас, потому что все ваше существо будет противиться этому. Я хочу выкупить у вас ключ от этой двери.

– Кому же вы его предложите?

– О, желающих масса! В моем выдуманном примере это мог бы быть альпинист, мечтающий стать великим писателем. Положим, великим ему не быть, но известным – вполне. А у него мы выкупим что-нибудь другое, что пригодится кому-то третьему.

– А этой способностью, ключом, как вы говорите, – им владеет каждый?

Мне показалось, мой гость замялся, прежде чем ответить.

– Нет, – сказал он после паузы. – Говоря начистоту, далеко не каждый.

– Но я точно не смогла бы ею воспользоваться? – настаивала я.

– Я могу заверить вас лишь в одном: она так же далека от вас, как в том примере, что я привел. Вы могли бы подняться на Эверест?

Я немного подумала.

– Да. Пожалуй, могла бы.

– А стали бы это делать?

Я молча покачала головой. Ненавижу холод. И тяжелые физические нагрузки, как он справедливо заметил.

– Вот об этом я и говорю! – обрадовался он. – Эта дверь не так уж далеко от вас. Но чтобы открыть ее, вы должны сделать что-то из ряда вон выходящее. То, что для вас не свойственно. То, чего в обычной жизни вы никогда не сделаете.

В обычной жизни, думала я. А если представить, что падает пассажирский самолет, в котором я летела отдыхать, и я – единственная уцелевшая, и оказываюсь на вершине горы… Нет, маловероятно.

– Что вы предлагаете взамен? – деловито спросила я.

Он просиял. Мне показалось, предыдущая часть разговора его тяготила. Во всяком случае, в голосе его, когда он говорил об Эвересте, что-то такое прозвучало… Если бы я имела дело с обычным человеком, я бы сказала, что это была тоска.

Но от нее не осталось и следа, когда представитель ответил мне.

– Мы предлагаем очень, очень достойный обмен! – с гордостью провозгласил он. – Вы получите… м-м-м… назовем это «безукоризненный прицел».

Как ни странно, я поняла его сразу.

– На этом проекте?

– Вообще. Всегда.

Я откинулась назад, во все глаза глядя на него, и повторила:

– Безукоризненный прицел!

– Да. Вы будете безупречно подбирать актеров. В тысячу раз точнее, чем это сделал бы режиссер. В миллион раз точнее, чем это сделал бы сам автор, кем бы он ни был, Шекспиром или Булгаковым! Ни один фильм, в работе над которым вы будете участвовать, не провалится в прокате. Вы станете знаменитостью – в ваших кругах, разумеется – и всегда будете получать достойную оплату. До тех пор, пока вы захотите работать в кинобизнесе, эта способность останется с вами. Если вы предпочтете другую профессию, связанную с подбором людей, она все равно останется с вами. Вы – гениальный рекрутер! Уникальный ловец человеков! На всю жизнь!