Текст книги "Идеальная мать"

Эйми Моллой
Идеальная мать

Автор выражает глубокую признательность Билли Айдолу за то, что он великодушно позволил использовать текст его песни в этой книге

Посвящается Марку

Aimee Molloy

THE PERFECT MOTHER

Серия «Двойное дно: все не так, как кажется»

Печатается с разрешения агентств Jenny Meyer Literary Agency и The Book Group

Перевод с английского Марианны Каменской

Оформление обложки Яны Паламарчук

© Aimee Molloy, 2018

© Каменская М., перевод, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Три слепые мышки, три слепые мышки,

Смотрите, как они бегут,

Смотрите, как они бегут.

Пролог

День Матери

14 мая

Джошуа.

Я просыпаюсь, у меня жар. В окно надо мной барабанит дождь, я ощупываю простыню и вспоминаю, что рядом никого нет. Я закрываю глаза, мне удается снова заснуть, пока я вдруг не просыпаюсь от острого приступа боли. С тех пор как он оставил меня, я каждое утро просыпаюсь больной, но сейчас я сразу понимаю, что это что-то другое.

Что-то плохое.

Идти слишком больно, я с трудом вылезаю из кровати и ползу по полу, покрытому пылью и песком. Телефон лежит в гостиной, но мне некому звонить. Говорить я хочу только с ним. Мне нужно рассказать ему, что со мной, мне нужно, чтобы он сказал, что все будет в порядке. Мне нужно еще хотя бы раз напомнить ему, как сильно я его люблю.

Но он не возьмет трубку. Или хуже того, возьмет и начнет орать: он больше не намерен этого терпеть, и если я еще хоть раз ему позвоню, то…

Спина болит так, что я едва дышу. Я жду, когда боль стихнет, жду обещанной передышки, но спина не проходит. В книжках ничего об этом не говорилось, и это совсем не похоже на то, о чем рассказывали врачи. Они говорили, что боль будет усиливаться постепенно. И что я сама пойму, что надо делать. Я собиралась засечь время. Сидеть на гимнастическом мяче, который я купила на гаражной распродаже. И поехать в больницу в самый последний момент, чтобы избежать всяких аппаратов и лекарств. Всего того, что принято делать в больницах, чтобы ребенок поскорее родился, даже если твое тело еще не готово.

Я не готова. Я должна была рожать только через две недели, и я не готова.

Я собираюсь с мыслями и беру телефон. Я не звоню ему. А звоню акушерке с пирсингом, ее зовут Элбани, мы виделись всего два раза.

«Я принимаю роды и не могу ответить на ваш звонок. Если вы…»

Я беру ноутбук и ползу в ванную, сажусь на холодную плитку, положив на шею влажное полотенце. Я кладу тонкий ноутбук на выпирающий силуэт своего сына. Я захожу в почту и пишу письмо «Майским матерям».

«Не понимаю, так и должно быть? – печатаю я дрожащими руками. – Меня знобит. Боль очень сильная. Все происходит слишком быстро».

Они не ответят. Они пошли куда-нибудь ужинать, едят острые блюда, чтобы роды начались скорее, отпивают у мужа из кружки глоточек, наслаждаются спокойным вечером вдвоем (опытные матери предупреждали нас, что такого больше не будет). Они увидят мое письмо только утром.

Я слышу, что мне пришел ответ. Какая Фрэнси милая. «Началось! – пишет она. – Засеки интервал между схватками, попроси мужа давить на поясницу».

«Как ты? – пишет Нэлл через 20 минут. – Все еще болит?»

Лежа на боку, я с трудом печатаю: «Да».

Вокруг все потемнело, а когда – через десять минут или час, не знаю – я открываю глаза, я чувствую, что от шишки на затылке по телу расплывается сероватое пятно боли. Я ползу обратно в гостиную, слышу какой-то звук, похожий на вой животного, и вдруг осознаю, что звук издаю я. Джошуа.

Я кое-как добираюсь до дивана и заваливаюсь на подушки. Я кладу руку между ног. Кровь.

Натягиваю на ночную рубашку тонкий дождевик. Кое-как спускаюсь по лестнице.

Почему же я не собрала сумку заранее? «Майские матери» столько писали про то, что туда положить, а моя валяется в шкафу в спальне, пустая. Там нет ни «айпода» с расслабляющей музыкой, ни кокосовой воды, ни мятного масла, которое должно помочь от тошноты. Я даже не распечатала план родов. Я стою под тусклым фонарем, обхватив живот, пока не приезжает такси. Я забираюсь на липкое заднее сиденье, стараюсь не обращать внимания на настороженное лицо водителя.

Я забыла новые ползунки, в которых повезу его домой.

В больнице меня отправляют на шестой этаж, там просят подождать в приемном отделении.

– Прошу вас, – в конце концов обращаюсь я к женщине за стойкой. – Меня знобит, у меня кружится голова. Позвоните, пожалуйста, моему врачу.

Сегодня не ее смена. Сегодня вместо нее другая женщина из этой больницы, я ее никогда не видела. Я в ужасе сажусь, и тут из меня на зеленый пластиковый стул начинает течь жидкость, пахнет она как земля, в которой мы с мамой искали червей на заднем дворе.

Я иду в коридор, я должна продолжать двигаться, стоять на ногах. Я вспоминаю, какое у него было лицо, когда я ему рассказала. Он разозлился, утверждал, что я его обманула. Требовал, чтобы я избавилась от ребенка. «Ты все погубишь. Мой брак. Репутацию. Ты не можешь так со мной поступить. Я тебе не позволю».

Я не сказала ему, что уже видела зеленый мигающий свет его пульса, слышала из колонок на потолке биение сердца, похожее на звук скакалки. Не сказала, что хочу этого ребенка больше всего на свете.

Сильные руки поднимают меня с пола. Грейс. Так написано на бейдже. Грейс ведет меня в какую-то палату, обхватив за талию, и говорит прилечь. Я сопротивляюсь. Я не хочу лежать на кровати. Я хочу знать, все ли в порядке с ребенком. Я хочу, чтобы боль утихла.

– Сделайте мне эпидуральную анестезию, – говорю я.

– К сожалению, уже слишком поздно, – говорит Грейс.

Я сжимаю ее руку, грубую от мыла и больничной воды.

– Только не это. Что слишком поздно?

– Поздно делать анестезию.

Кажется, я слышу, как кто-то бежит к моей палате.

Кажется, я слышу, как он зовет меня.

Я сдаюсь и ложусь. Это Джошуа, это он зовет меня из темноты. Пришла врач. Она говорит со мной, мне что-то наматывают на предплечье, игла входит во внутреннюю сторону локтя, словно лезвие конька, разрезающее лед. Меня спрашивают, с кем я приехала и где мой муж. Все плывет перед глазами, и я чувствую этот запах. Запах жидкости, которая течет из меня. Запах земли и грязи. Кости распирает изнутри. Я вся горю. Что-то явно не так.

Я чувствую давление. Я чувствую жар. Я чувствую, как мое тело и мой ребенок отделяются друг от друга.

Закрываю глаза.

Тужусь.

Глава I

Спустя 14 месяцев

КОМУ: «Майские матери»

ОТ: Ваши друзья из «Вилладжа»

ДАТА: 4 июля

ТЕМА: Совет дня

ВАШ МАЛЫШ: 14 месяцев

В честь праздника сегодняшний совет будет посвящен независимости. Вы заметили, что ваш прежде бесстрашный малыш вдруг начал всего бояться, если вас нет рядом? Милая соседская собачка превратилась в кровожадного хищника. А тень на потолке – в безрукого монстра. Это нормальный процесс, ребенок начинает осознавать, что в мире есть опасность. Ваша задача сейчас – помочь ему справиться со своими страхами, объяснить, что ему ничего не грозит. И даже если мамочку не видно, она всегда, что бы ни случилось, будет с ним рядом, чтобы защитить его.

Как быстро бежит время.

Нам так часто говорили, по крайней мере – незнакомые люди. Они клали нам руки на живот и говорили, что мы ни в коем случае не должны упустить эти счастливые моменты. Говорили, что мы даже не заметим, как пролетит время. И как быстро они научатся ходить, заговорят и оставят нас.

Прошло четыреста одиннадцать дней, и время идет совсем не быстро. Я пыталась представить, что бы сказал доктор Г. Иногда я закрываю глаза и представляю, что сижу у него в кабинете, время почти вышло, следующий пациент нетерпеливо постукивает ногой в приемной. «Ты склонна к рефлексии, – вот что бы он сказал. – Но, что интересно, ты постоянно думаешь об отрицательных сторонах твоей жизни. Давай задумаемся о положительных».

Положительные стороны?

Мамино лицо. Порой она бывала такой безмятежной, например, когда мы вдвоем отправлялись на озеро, а по дороге заезжали по делам.

Утренний свет. Капли дождя.

Ленивые весенние дни, которые я проводила в парке. Внутри меня кувыркался ребенок, отекшие ноги еле помещались в сандалии и были похожи на мятые персики. Это было до всех несчастий, тогда Мидас еще не стал малышом Мидасом, притчей во языцех и самой актуальной темой. Он был тогда обычным бруклинским младенцем, одним из миллиона. Он был не более и не менее необычен, чем любой другой ребенок со светлым будущим и необычным именем из дюжины детей, которые спали в узком кругу «Майских матерей».

«Майские матери». Группа мамочек. Никогда не любила это слово. Мамочка. Оно такое напряженное, надуманное. Мы не мамочки. Мы матери. Люди. Так получилось, что у нас одновременно произошла овуляция, и мы родили в один и тот же месяц. Мы не были знакомы, но решили подружиться ради детей и ради того, чтобы не сойти с ума.

Мы зарегистрировались на сайте «Вилладж» – «самом полезном сайте для родителей в Бруклине» – и познакомились по переписке задолго до того, как родили. Мы описывали наш новый период в жизни в таких подробностях, которые наши настоящие друзья никогда бы не стерпели. О том, как обнаружили, что беременны. О том, какой способ придумали, чтобы сообщить об этом нашим матерям. Мы обменивались идеями насчет имен и опасениями насчет тазового дна. Фрэнси предложила встретиться вживую, и в то мартовское утро, в первый день весны, мы все потащились в парк, неся на себе груз третьего триместра беременности. Мы сидели в тени, вдыхая запах свежей травы, и радовались, что наконец-то познакомились лично. Мы стали видеться, записались на одни и те же курсы подготовки к родам, курсы по первичной реанимации, бок о бок принимали позы кошки и коровы на йоге. А потом, в мае, как и ожидалось, стали рождаться дети, как раз к наступлению самого жаркого лета в истории Бруклина.

«Ты справилась!» – писали мы в ответ на свежие сообщения о рождении ребенка и словно заправские бабушки сюсюкали над фотографией крошечного младенца, завернутого в розово-голубое больничное одеяльце.

«Какие щечки!»

«Добро пожаловать в жизнь, малыш!»

Некоторые из нас еще много недель не могли спокойно уходить из дома, а другим не терпелось собраться всем вместе и похвастаться ребенком. (Мы настолько к ним не привыкли, что не называли их по именам – Мидас, Уилл, Поппи – а просто звали «ребенок»). Мы были на несколько месяцев свободны от работы, а в случае отсутствия таковой – от тревог за карьеру, и собирались дважды в неделю в парке, чаще всего, если успевали занять наше любимое место, под ивой неподалеку от бейсбольной площадки. Вначале состав группы все время менялся. Появлялись новые люди, а другие – к которыми я уже привыкла – уходили. Те, кто был скептически настроен по отношению к группам для матерей, матери постарше, которым не по душе была всеобщая тревожность, те, кто собирался переезжать в дорогие пригородные районы: Мэйплвуд и Вестчестер. Но трое приходили всегда.

Первым делом Фрэнси. Если бы у группы было животное-талисман, как у футбольной команды (кто-нибудь, кто, обклеившись перьями, будет поддерживать команду кричалками в честь Ма! Те! Ринст! Ва!), то это точно была бы она. Этакая Мисс Хочу-всем-нравиться, Хочу-как-правильно, полная надежд и южных углеводов.

Потом Колетт, которая нравилась всем поголовно, а нам была близкой подругой. Она была одной из самых красивых среди нас: золотисто-каштановые волосы, как из рекламы шампуня, типичная колорадская непринужденность и естественные домашние роды – идеальная женщина в сахарной пудре.

И, наконец, Нэлл – классная британка, отказывающаяся доверять книгам и экспертным мнениям. Мисс Доверяй-себе. Мисс Не-стоило-бы-мне. (Не стоило бы мне набрасываться на этот шоколадный маффин. Картошку фри. Третий джин-тоник). Но я с первого дня заметила, что за ее эксцентричной манерой поведения что-то скрывалось. Она, как и я, была женщиной, у которой есть секрет.

Я вовсе не собиралась регулярно посещать эти встречи, но я ходила так часто, как могла, таcкала вниз по холму к парку сначала свое беременное тело, а потом коляску. Я садилась на покрывало, ставила коляску рядом с другими в кружевной тени ивы. Я леденела, слушая их соображения насчет родительства, четкие инструкции, как нужно делать некоторые вещи. Кормить исключительно грудью, никакой смеси. Пристально караулить, не хочет ли ребенок спать. Как можно чаще носить его на руках, будто какой-то яркий аксессуар, на который вы раскошелились в «Блумингдэйлз».

Неудивительно, что в какой-то момент я их возненавидела. Ну честное слово, как можно спокойно выслушивать такие самоуверенные высказывания? Как можно стерпеть столько критики?

А если у тебя не получается? А если ты не кормишь грудью? Если молоко ушло и не помогают ни китайские травы, ни молокоотсос, с которым сидишь среди ночи. Если ты валишься с ног от усталости, от того, сколько времени и денег ты потратила на то, чтобы научиться распознавать признаки засыпания? И если у тебя просто нету сил принести закуску на всех?

Колетт приносила маффины. Каждый раз – двадцать четыре маленьких маффина из дорогой кондитерской, которая открылась на месте испанской забегаловки. Она обычно открывала картонную коробку и передавала по кругу, над лежащими детьми.

– Уинни, Нэлл, Скарлет, угощайтесь, – говорила она. – Они просто божественные.

Очень многие вежливо отказывались, ссылаясь на то, что нужно худеть, и доставали морковные палочки и яблочные дольки, но только не я. У меня-то живот был такой же плоский и подтянутый, как до беременности. За это можно благодарить маму. Хорошие гены – про меня всегда так говорили. Речь о том, что я высокая и худая, и лицо у меня более или менее симметричное. Вот только они молчат о других генах, которые я унаследовала. Тех, которые достались мне не от моей столь же симметричной матери, а от отца с весьма сильным биполярным расстройством.

У Джошуа гены не лучше. Я иногда спрашиваю его, беспокоит ли его эта ДНК. Ведь ему ее не так-то просто перехитрить. Его отец тоже безумен: блестящий доктор, такой теплый и очаровательный в общении с пациентами. А на самом деле агрессивный алкоголик.

Но Джошуа не любил, когда я говорила о его отце, так что я научилась избегать этой темы. Естественно, я не рассказала «Майским матерям» ни о своей наследственности, ни о Джошуа, ни о его отце. Я не рассказала им, как мне тяжко без Джошуа. Как сильно я его любила. И что я все на свете отдала бы, чтобы вновь быть с ним. Хотя бы на одну ночь.

Я не могла им этого рассказать. Да никому не могла. Даже доктору Г., невероятному психотерапевту, который закрыл свой офис как раз тогда, когда он больше всего был мне нужен. Он укатил на Западное побережье с женой и тремя детьми. А больше у меня никого не было, и, да, поначалу я приходила на эти встречи в надежде, что у нас с ними есть что-то общее. Мы ведь все были матери, я надеялась, что это поможет облегчить темноту первых нескольких месяцев, про которые все говорят, что это самый тяжелый период. «Дальше будет легче, – пишут специалисты. – Просто потерпите».

Что ж, легче не стало. Меня сочли виновной в том, что случилось ночью 4 июля. Но я каждый день напоминаю себе о том, что случилось на самом деле.

Это не я виновата. Это все они.

Из-за них пропал Мидас, а я лишилась всего.

Даже сейчас, год спустя, я сижу в одиночной камере, ощупываю грубый шрам на животе и думаю, что если бы не они, все могло бы сложиться иначе.

Если бы я не записалась в эту группу. Если бы они выбрали другой день, другой бар, не Альму, а другую няню. Если бы получилось иначе с телефоном.

Если бы не сбылось то, что Нэлл сказала в тот день. Она посмотрела на небо, подставив лицо под яркое солнце, и сказала: «В такую жару случается дурное».

Глава II

Год назад

КОМУ: «Майские матери»

ОТ: Ваши друзья из «Вилладжа»

ДАТА: 30 июня

ТЕМА: Совет дня

ВАШ МАЛЫШ: ДЕНЬ 47

За эти шесть недель большинство из вас наверняка привыкли к грудному вскармливанию. А если этого еще не случилось – не сдавайтесь! Сейчас для вашего ребенка нет ничего лучше грудного молока. Если у вас есть какие-то проблемы с кормлением – последите за своим питанием. Молочные и глютеносодержащие продукты, а также кофеин могут снизить лактацию. А если вы испытываете болезненные ощущения или дискомфорт, может быть, стоит решить проблему с помощью специалиста? На это не стоит жалеть денег!

– В такую жару случается дурное? Что это вообще значит? – спросила Фрэнси. У нее были пушистые кудри до плеч и встревоженное выражение лица.

Нэлл отогнала от себя муху газетой, которой обмахивалась:

– Тридцать градусов. В Бруклине. В июне. В десять утра.

– Ну и что?

– А то, что для Техаса это, может, и нормально, а…

– Я из Теннесси.

– …а для здешних мест нет.

Порыв горячего ветра сдул пеленку с лица сына Фрэнси.

– Просто не надо говорить такие вещи, – сказала Фрэнси, беря ребенка на руки. – Я суеверная.

Нэлл отложила газету и открыла детскую сумку:

– Так Себастьян обычно говорит. Он вырос на Гаити. А там люди, как бы это сказать, привыкли обращать больше внимания на природные явления, чем мы, американцы.

Фрэнсис подняла брови:

– Но ты-то англичанка.

– Там все нормально? – спросила Колетт у Скарлет. Та стояла в тени, среди колясок со спящими детьми. Скарлет накрыла коляску пеленкой и вернулась к остальным.

– Мне показалось, он проснулся, – сказала она, села рядом с Фрэнси и достала из сумки антисептический гель. – Он плохо спал ночью, поэтому, пожалуйста, не подходите к нему. О чем речь?

– Судя по всему, скоро конец света, – сказала Фрэнси, слизывая шоколадную глазурь с кренделька. Это была единственная поблажка, которую она все-таки себе позволяла.

– Да, скоро, но у меня есть кое-что, что нам поможет, – сказала Нэлл, доставая из детской сумки бутылку вина.

– Ты принесла вино? – улыбнулась Колетт, собирая волосы в пучок. Нэлл открутила крышку.

– Не просто вино, а самое лучшее португальское игристое, которое можно купить за 12 долларов в девять тридцать утра.

Она достала из сумки пластиковый стаканчик, налила половину и протянула Колетт:

– Пей скорее, оно уже и так теплое.

– Я не буду, у меня потом йога, – сказала Юко. Она ходила вокруг них и баюкала дочь на руках.

– Я тоже не буду, кормлю, – отказалась Фрэнси.

– Да фигня это, кто тут не кормит? – сказала Нэлл. – Хотя… Она подняла руку, привлекая всеобщее внимание. – Может быть, кто-то и не кормит. Приходит домой, задергивает шторы и тайком разводит смесь. Ну и ничего. В любом случае, от маленького стаканчика вреда не будет.

– В книжках по-другому пишут, – сказала Фрэнси.

Нэлл закатила глаза:

– Фрэнси, хватит читать всякую пропагандистскую чушь. Ничего в этом такого нет. У меня в Англии подруги пили по чуть-чуть даже во время беременности.

Колетт одобрительно кивнула Фрэнси:

– Выпей, если хочется, Уиллу эту не повредит.

– Точно? – Фрэнси взглянула на Нэлл. – Ну ладно, хорошо, только капельку.

– Я тоже буду, тем более, что есть повод, – сказала Скарлет и потянулась за вторым стаканом. – Я не рассказывала? Мы покупаем дом в Вестчестере.

Фрэнси ахнула:

– И вы туда же? С какой стати все вдруг решили перебраться в пригород?

– Я бы, честно говоря, и подальше уехала, но мой профессор теперь в штате в Колумбийском университете, нам нужно жить поблизости, – Скарлет посмотрела на остальных. – Вы не обижайтесь, я знаю, многим тут хорошо, но мне совсем не нравится идея растить ребенка в городе. С тех пор как он родился, я все время думаю, насколько тут грязно. Я хочу, чтобы он рос на свежем воздухе, а вокруг была зелень.

– А я нет, хочу, чтобы мой ребенок рос на помойке, – сказала Нэлл.

– Вот бы и у нас были средства переехать в Вестчестер, – сказала Фрэнси и отпила из стакана.

– Уинни, хочешь вина? – спросила Нэлл.

Уинни с отсутствующим выражением лица наблюдала, как вдалеке, на прямоугольном газоне, молодая пара играет в летающую тарелку. Между ними с головокружительной скоростью металась бордер-колли. Уинни, кажется, не услышала Нэлл.

– Уинни, дорогая, ты с нами?

– Извини, что ты сказала? – Уинни улыбнулась Нэлл и перевела взгляд на Мидаса. Он лежал у нее на коленях. Руки его были прижаты к ушам, он потихоньку начал просыпаться.

– Вина? – спросила Нэлл, протягивая ей стакан.

Уинни взяла Мидаса на руки, перевела взгляд на Нэлл, зарывшись губами в черные волосы сына:

– Нет, не стоит.

– Это почему?

– Мне от алкоголя иногда нехорошо.

– Странные вы люди, – сказала Нэлл, налила себе вина и закрыла бутылку. Из-под рукава черной футболки виднелась большая татуировка: изящная колибри в пастельных тонах. Она отпила из стакана:

– Какая дрянь. О, слушайте, я вчера пошла выпить кофе без ребенка. Какая-то женщина посмотрела на мой живот, поздравила меня и спросила, какой срок.

– Возмутительно. И что ты ответила? – спросила Юко.

Нэлл рассмеялась:

– Что рожаю в ноябре.

Фрэнси посмотрела на Уинни, та опять остановившимся взглядом смотрела вдаль, в сторону газона.

– У тебя все нормально?

– Да, все хорошо, – она заправила прядку волос за ухо. – Просто устала от жары.

– Кстати, раз уж об этом зашла речь, может быть, будем встречаться где-то еще? – спросила Юко. Она уложила сына на покрывало и принялась рыться в сумке в поисках подгузника. – А то с каждым днем все жарче. Дети тут расплавятся.

– Можно в библиотеке, – предложила Фрэнси. – Там за читальными залами есть свободный кабинет, можно забронировать.

– Довольно-таки жуткая перспектива, – сказала Нэлл.

– Около большой площадки недавно открыли ресторан на свежем воздухе, вы были? – спросила Колетт. – Мы с Чарли ходили на днях. Там были компании мам с детьми. Можем иногда там встречаться на обед.

– И на стаканчик сангрии, – оживилась Нэлл. – Или вообще, может, пойдем куда-нибудь вечером? Без детей?

– Как так без детей? – удивилась Фрэнси.

– Ну, так, я на следующей неделе снова выхожу на работу. Хочу немножко повеселиться, пока можно.

– Я пас, – сказала Фрэнси.

– Почему?

– Ему же всего семь недель.

– И что?

– Не рановато ли ему разлучаться с матерью? А по вечерам он иногда довольно несносный. У нас, кажется, период непрерывных кормлений.

– Пусть тогда муж с ним посидит. Ребенку важно налаживать контакт с отцом с первых месяцев жизни, – сказала Скарлет.

– Муж? – Фрэнси нахмурилась.

– Да. Может, слышала о таком, зовут Лоуэл. Из его спермы получилась половина твоего ребенка, – сказала Нэлл.

– Фу, Нэлл, – поморщилась Фрэнси и посмотрела на Уинни:

– А ты бы с нами пошла?

Уинни завернула Мидаса в слинг и сложила пеленку:

– Не уверена.

– Да брось, нам полезно отдохнуть от детей, – сказала Колетт.

Уинни встала. На ней был струящийся нежно-розовый сарафан до щиколоток:

– Я пока не нашла Мидасу няню.

– А как же твой…

– Черт, сколько времени уже, мне пора бежать, – Уинни посмотрела на тоненькие серебряные часы на запястье.

– А куда тебе? – спросила Фрэнси.

Уинни надела большие темные очки и хлопковую шляпу с широкими полями, которые отбрасывали тень на лицо и плечи:

– Куча дел, сама понимаешь. До скорого.

Остальные сидели и смотрели, как Уинни идет по газону и поднимается в гору. У нее были распущенные черные волосы до плеч, подол розового платья развевался.

Когда Уинни исчезла из виду, Фрэнси вздохнула:

– Я ей сочувствую.

Нэлл рассмеялась:

– Кому, Уинни? Почему это, слишком красивая? Или стой, может, слишком худая?

– Она растит ребенка одна.

Колетт проглотила вино:

– Правда? Откуда ты знаешь?

– Она мне сама рассказала.

– Ничего себе, а когда?

– Пару дней назад. Я зашла в «Спот» съесть скон и передохнуть от жары. Пока я стояла в очереди, Уилл закатил истерику. Мне было дико неудобно. Тут как раз пришла Уинни. Мидас спал в коляске, она взяла Уилла на руки. Стоило ей поднести его к груди, как он тут же успокоился.

– Я так и знала, у нее волшебные сиськи. Даже на меня иногда действовало: бывало, посмотрю на них, и сразу как-то спокойней, – прищурилась Нэлл.

– Мы потом немножко поболтали, было очень мило. Она такая скрытная, согласитесь? Но она мне рассказала, что у нее никого нет.

– Просто так ни с того ни с сего рассказала? – спросила Нэлл.

– Ну да, вроде того.

– А кто отец?

– Я не спрашивала. Я заметила, что она без кольца, но не хотела приставать с вопросами. Это было бы как-то нетактично, – Фрэнси задумалась. – А еще она сказала, что я прекрасно справляюсь с Уиллом, мне было очень приятно. Мы слишком редко говорим друг другу такие вещи. С Уиллом иногда так тяжело. – Фрэнси разломала кренделек пополам. – Мне все время кажется, что я все делаю неправильно. Приятно, когда кто-то говорит, что это, может быть, и не так.

– Фрэнси, не говори глупостей. С Уиллом все прекрасно. У тебя все отлично получается. Мы все в такой же ситуации, как ты, – сказала Колетт.

– Странно, что мы не знали, что Уинни одна, правда? – сказала Юко.

– Да нет, не странно, – Нэлл поставила стакан с вином, опустила ворот растянутой футболки. Она поднесла свою дочь дочку Беатрис к груди и принялась кормить ее. – Мы говорим только о том, что имеет отношение к детям.

– Ну, наличие мужа в некотором роде имеет отношение к детям. Вы только представьте, каково это, растить ребенка одной. Ей, наверное, очень одиноко, – сказала Фрэнси.

– Я бы точно не смогла. Если бы Чарли не вставал иногда ночью к ребенку и не покупал подгузники, я бы точно рехнулась, – сказала Колетт.

– Я бы тоже, но… – Скарлет умолкла на полуслове.

– Но что? – спросила Колетт.

– Да нет, ничего.

– Скарлет, что «но»? Что ты собиралась сказать? – Фрэнси внимательно посмотрела на нее.

Скарлет замолчала на несколько секунд, а потом сказала:

– Ладно, хорошо. Я за нее волнуюсь, мне кажется, там не все так просто.

– В смысле?

– Я не хочу выдавать ее секреты. Но мы не раз вместе гуляли. Мы живем рядом и, как оказалось, гуляем с коляской по одному и тому же маршруту. Я бы не стала рассказывать, но мне очень нужно поделиться. У нее депрессия.

– Она сама тебе рассказала? – спросила Колетт.

– Она только намекнула. Ей очень тяжело, а о помощи попросить некого. Она рассказала, что у Мидаса жуткие колики. Он иногда рыдает часами.

– Колики? – недоверчиво переспросила Фрэнси. – Вот у Уилла колики. А Мидас, вроде, такой спокойный.

– У моей подруги из Лондона был диагноз послеродовая депрессия. Ей было стыдно хоть кому-то признаться, какие мысли приходят ей в голову. А потом муж заставил ее пойти к врачу, – сказала Нэлл.

– Не знаю, по-моему, непохоже, что у Уинни депрессия. Может, это просто послеродовая хандра? С кем не бывает.

– Всем привет. – Над ними возвышался Одди, на груди у него был слинг с ребенком. Он вытер лоб рукавом футболки. – Боже, ну и жара.

Он снял кроссовки, достал из детской сумки покрывало и расстелил его рядом с Колетт.

– Отомн все никак не хочет засыпать по утрам. Я уже час гуляю, жду пока она заснет, – сказал он, садясь. – Что тут у нас? О, вино?

– Хочешь? – сказала Нэлл.

– Конечно. Хорошее?

– Сойдет.

Фрэнси все еще смотрела на Скарлет:

– Нельзя сидеть сложа руки, нужно же как-то ей помочь, да? Может, что-нибудь придумать, чтобы она могла расслабиться, отдохнуть от ребенка.

– О ком речь? – спросил Одди.

– О Уинни.

Он замер, не донеся стакан до рта:

– А в чем проблема?

Фрэнси пристально взглянула на него:

– Нет никакой проблемы. Мы просто обсуждали, что хорошо бы ей передохнуть хотя бы один вечер.

Юко нахмурилась:

– Стойте-ка, может быть, ей это не по карману. Ведь она мать-одиночка. Няня, выпивка и ужин – все вместе может выйти долларов двести.

– Не думаю, что это ее остановит. Видела, какая у нее одежда? Сомневаюсь, что у нее проблемы с деньгами. Скорее всего, проблема в том, чтобы найти няню, – сказала Фрэнси.

– Спрошу Альму, вдруг она сможет, – сказала Нэлл.

– Какую Альму?

Нэлл просияла:

– Ах да, забыла вам рассказать. Я наконец-то нашла няню. Она начнет завтра, сначала по несколько часов. А потом, когда я выйду на работу, будет целый день. Она офигенная. Я ее найму на этот вечер, сделаю Уинни подарок на прощанье.

Нэлл взяла телефон, который лежал на пледе, и проверила календарь:

– Как насчет четвертого июля? – спросила она. – Или вы собираетесь сидеть дома и клясться в верности флагу?

– Я да, но в этом году сделаю исключение, – сказала Колетт.

– Я в деле, – сказал Одди.

– И я, – сказала Фрэнси. – А вы? Юко? Скарлет?

– Да, конечно, – сказала Юко.

Скарлет нахмурилась:

– К нам вроде бы собирались приехать родители мужа посмотреть на новый дом. Но вы не подстраивайтесь под меня, я не знаю, сколько еще пробуду в Бруклине.

– Я напишу всем «Майским матерям». Повеселимся на славу, я придумаю, куда пойти, – сказала Нэлл.

– Отлично. Только не забудь, уговори Уинни, чтобы она пошла с нами, – сказала Фрэнси.

Нэлл уложила Беатрис на покрывало и сказала:

– Будет круто. Несколько часов вне дома. Капелька свободы. – Она подняла стакан и допила вино. – Ничего страшного не случится. Просто выпьем по бокалу.