Текст книги "Идеальная мать"

Глава III

4 июля

КОМУ: «Майские матери»

ОТ: Ваши друзья из «Вилладжа»

ДАТА: 4 июля

ТЕМА: Совет дня

ВАШ МАЛЫШ: день 51

На седьмой неделе жизни ваш малыш должен научиться контролировать мышцы – брыкаться, елозить и уверенно держать головку. Пока ребенок постепенно развивается физически и привыкает к окружающему миру, не скупитесь на поцелуи, улыбки и всяческие похвалы. Пусть он знает, как Мамочка гордится его успехами.

20:23

Жаркий воздух был пропитан алкогольными парами, музыка играла так громко, что голова раскалывалась. Глухие удары из колонок смешивались со взрывами юного хохота. Двадцатилетки вернулись на каникулы из колледжей, они толпились за баром с родительскими кредитками в руках, дожидались своей очереди кинуть шар на песчаную дорожку у поля для бочче. Танцевали в полутьме в соседнем зале рядом с полуголым диджеем.

Нэлл протиснулась сквозь толпу и увидела их в самом конце открытой террасы. Одди сдвигал столы и высматривал лишние стулья. Фрэнси, одетая в черное хлопковое платье с весьма откровенным вырезом, здоровалась и обнималась со всеми по очереди. Там были и Юко, и Джемма, и Колетт, которая выглядела еще лучше, чем обычно: длинные распущенные блестящие волосы, светло-розовая помада. Рядом стояли еще женщины, Нэлл мало кого узнавала. Они последнее время перестали ходить на встречи, так что имен их она не помнила.

– Привет, – сказала Нэлл и подошла к Одди. Он был одет как обычно: выцветшая футболка с названием группы, о которой Нэлл никогда не слышала, шорты и стоптанные «конверсы». – Стремное какое-то место, скажи?

– Согласен.

– Кто его выбрал?

– Ты.

– А, точно. Я не ожидала, что здесь такая движуха. – Она стала высматривать в толпе официантку, ей было неловко от того, что Одди стоял так близко и разглядывал ее. Он отпил пива, над верхней губой осталась пена. Нэлл подавила в себе желание стереть след большим пальцем. – Где ты взял пиво?

– В баре, – наклонился к ней Одди. – Сейчас нет официантов.

За ними внезапно появилась Фрэнси. На веках у нее поблескивали серебряные тени.

– Где Уинни?

– Привет, Фрэнси, поживаю я восхитительно, спасибо, что спросила.

– Ой, прости, – сказала Фрэнси. – Привет и все такое. Придет она?

– Да, должна скоро, – сказала Нэлл, хоть и сомневалась, что Уинни действительно появится. Она написала ей два имейла и позвонила. Уинни отказалась без объяснений, просто сказала, что у нее не получится. А вчера поздно вечером она вдруг сообщила Нэлл, что передумала: «Я хочу с вами. Альма еще может посидеть с ребенком?»

– Думаю, она сейчас оставит Мидаса с Альмой и придет, – ответила Нэлл.

– А, понятно, тогда буду ее ждать.

– А я пойду возьму выпить, – Нэлл протиснулась внутрь и направилась к бару. Она заказала джин-тоник и стала вспоминать о том, как они на прошлой неделе поссорились с Себастьяном. Она стояла в ванной и чистила зубы. Перед этим она сообщила Себастьяну, что вопреки его желаниям, взяла Альму на работу.

«Нэлл», – сказал он раздраженно.

«Что?» – она посмотрела на его отражение в зеркале.

«Мы же это обсуждали. Мне кажется, ты зря это сделала».

«Почему?»

«Сама знаешь. – Он на секунду умолк. – Она же нелегалка».

Она сплюнула в раковину:

«Ты хотел сказать, у нее нет документов».

«Это не стоит того, чтобы так рисковать».

«Чем рисковать-то? Нашей столь многообещающей политической карьерой? – Нэлл прополоскала рот, прошла мимо него на кухню и включила чайник. – Вот моя политическая карьера закончилась, когда мне было пятнадцать, во дворе у Майкла Маркхама».

«Ты же знаешь, я не об этом. Сама понимаешь, тебе надо быть осторожней…»

Кто-то дотронулся до ее плеча: рядом с ней втиснулась Колетт, знаками подзывая бармена.

– Ты чудесно выглядишь, – сказала Колетт и посмотрела на ее плечо. – Я говорила, что мне безумно нравится твоя татуировка?

– Хочешь секрет? – сказала Нэлл ей на ухо и приподняла футболку. – Это мои беременные штаны. Ребенку уже два месяца, а я все еще в беременных штанах.

Колетт рассмеялась:

– Эластичный пояс – одно из великих открытий беременности. – Она посмотрела куда-то за Нэлл. – О, отлично, она пришла.

Нэлл обернулась и увидела, что у входа в одиночестве стоит Уинни. На ней было обтягивающее желтое платье, которое подчеркивало нежный блеск шеи и ключиц и живот, удивительно плоский для женщины, которая полтора месяца назад родила. Она, кажется, рассматривала людей вокруг себя.

– Вид у нее какой-то… встревоженный, – сказала Нэлл. – Да ведь?

– Да ладно? – посмотрела на нее Колетт. – Ну, а как иначе. Сложно в первый раз оставить ребенка с чужим человеком. Я еще не оставляла.

Нэлл помахала Уинни рукой, привлекая ее внимание, а потом взяла свой стакан и прошла вместе с Колетт к их столу на веранде мимо группы молодых людей, от которых сильно пахло травой.

– Привет, – сказала Уинни, протискиваясь сквозь толпу на веранду. В руке у нее был стакан.

– Все хорошо прошло? – спросила Нэлл.

– Да. Когда Альма пришла, Мидас уже спал.

– Волноваться абсолютно не о чем, – сказала Нэлл. – Она мастер своего дела.

Они сели и стали чокаться:

– За «Майских матерей»! – Фрэнси старалась перекричать музыку. – И давайте поклянемся, никаких разговоров о детях.

– А о чем же нам еще говорить? – сухо спросил Одди. – Не о своих же интересах.

– А какие у кого интересы? – спросила Юко.

– Кто-нибудь читает сейчас что-нибудь стоящее?

– Я вот только что купила новую книжку про укладывание, – сказала Фрэнси. – «12 шагов к тишине».

– А вы читали другую книгу на эту тему, про нее все сейчас говорят? – спросила Джемма. – «Французский подход» или что-то вроде того.

– Мне кажется, это как раз называется говорить о детях, – сказала Нэлл. – Колетт, давай, помоги нам. Ты сейчас что читаешь?

– Ничего. Я не могу читать, когда сама пишу книгу. У меня тогда в голове все путается.

– Ты пишешь книгу?

Колетт отвела взгляд, как будто она случайно проболталась.

– Погоди-ка. Мы дружим четыре месяца, и ты только сейчас решила с нами этим поделиться? – спросила Нэлл.

Колетт пожала плечами:

– Ну, как-то не заходило речи о работе.

– А что за книга? – спросила женщина с ярко-оранжевыми ногтями, которая сидела с другого конца стола. У нее, насколько Нэлл помнила, были близнецы.

– Мемуары.

– В твоем возрасте? Ничего себе.

Колетт закатила глаза:

– Да ничего особенного. Это не мои мемуары. Я литературный раб.

– Это как? – спросила Фрэнси. – Ты пишешь книгу за какую-то знаменитость?

– Ну, что-то вроде того. Я бы сказала, за кого, но… – Колетт махнула рукой и посмотрела на Уинни. Нэлл заметила, что та не отрывалась от телефона с тех пор, как села за стол. – Все нормально? – спросила Колетт.

– Да-да, – ответила Уинни и заблокировала экран.

Нэлл обратила внимание, что ногти Уинни были обкусаны до мяса. Несмотря на улыбку, в ее взгляде сквозило плохо скрываемое беспокойство. Уинни призналась Скарлет, что у нее совсем нет сил, но Нэлл раньше замечала, что Уинни рассеяна и стала намного реже приходить на встречи.

К их столу подошел побритый налысо официант с сережками-гвоздиками на брови:

– Началось обслуживание столиков, дамы, какой будет заказ?

Нэлл коснулась руки Уинни и спросила:

– Ты что будешь? Я угощаю.

Уинни улыбнулась:

– Чай со льдом.

Нэлл откинулась на стуле:

– Чай со льдом?

– Да, он тут хороший. Без сахара.

– Хороший чай со льдом без сахара? Так не бывает, – она подняла брови. – Не хочу вести себя, как девятиклассница на выпускном, но сегодня обязательно надо нормально выпить.

– Нет, спасибо, – сказала Уинни и посмотрела на официанта. – Просто чай со льдом.

– Дело твое, – сказала Нэлл, поднимая стакан. – Мне еще один джин-тоник. Кто знает, когда я в следующий раз окажусь в баре.

– Я и представить не могу, как ты на это решилась, – сказала Фрэнси, когда официант принял заказы и отошел от столика. – Ты выходишь на работу на следующей неделе!

– Да ерунда, – сказала Нэлл. – Все будет хорошо. И вообще, мне, по правде говоря, не терпится вернуться на работу. – Она отвела взгляд, надеясь, никто не догадается, что на самом деле ей нехорошо от одной мысли о том, чтобы через пять дней выйти из декрета. Она была не готова расстаться с ребенком так рано, но у нее не было выбора. Компания «Саймон Фрэнч Корпорейшн», в которой она работала, самое крупное журнальное издательство в США, вынудила ее немедленно вернуться на работу.

«Тебя, конечно, никто не заставляет, Нэлл, – Йен позвонил ей из офиса три недели назад, чтобы “проведать”. – Просто, понимаешь, ты главный технический директор, сейчас мы переходим на новую систему безопасности, и, собственно, для этого тебя и нанимали. – Он помолчал. – Только ты можешь это сделать. Момент неподходящий, но это важно».

«Что важно?» – Нэлл очень хотелось спросить это у Йена, своего босса, у которого на голове был хохолок, словно у какого-то мультяшного персонажа. Йена, который носил нарочито стильные ремни в стиле преппи: голубой с розовыми китами, салатовый с вышитыми ананасами. Что именно важно? Удостовериться, чтобы никто не взломал их секретные файлы? Предотвратить попытки загадочных русских хакеров получить доступ к невозможно дурацкому интервью с Кэтрин Фэррис, звездой какого-то телешоу? Не дать им раскрыть ее всеми силами охраняемый секрет чистой кожи (две чайные ложки рыбьего жира утром и чашка чая с жасмином перед сном)?

Нэлл вгляделась в лица женщин вокруг стола и увидела на них сострадание:

– Да ладно вам! – сказала она. – Детям полезно видеть, как мамы уходят на работу. Это развивает в них самостоятельность.

«А мне-то как быть?» – думала она. Она не могла рисковать этим местом, учитывая нью-йоркские цены, учитывая, во сколько им обходится двухкомнатная квартира в двух кварталах от парка, и то, что они еще не расплатились с кредитом на обучение. Она зарабатывала в два раза больше, чем Себастьян, который работал помощником куратора в Музее современного искусства, и они жили в Нью-Йорке благодаря ее зарплате. Она не могла всем рисковать ради четырех недель неоплачиваемого декрета.

– Я вчера была в «Хол Фуд», – сказала Колетт. На руках у нее блестели золотые браслеты. – Кассирша рассказала, что ей после рождения ребенка дали всего четыре недели. Неоплачиваемые, конечно же.

– Это противозаконно, – сказала Юко. – Они обязаны сохранять за ней место в течение трех месяцев.

– Я ей так и сказала. Но она только плечами пожала.

– У меня есть подруга в Копенгагене, там они обязаны сохранять место в течение года, – сказала Колетт. – Вообще-то США – единственная страна, кроме Папуа Новая Гвинея, где нет обязательного оплачиваемого декретного отпуска. Понимаете, США. Страна, где семейные ценности на первом месте.

Нэлл отпила из стакана и почувствовала, как от алкоголя начинают расслабляться мышцы.

– А если мы будем все время всем напоминать, что младенцы совсем недавно были эмбрионами, может, люди начнут поддерживать идею оплачиваемого декрета, как думаете?

– Слушайте, – Юко стала читать с экрана телефона. – Финляндия: семнадцать недель декрета. Австралия: восемнадцать. Япония: четырнадцать. Америка: ноль.

Из колонок громко заиграла песня Билли Айдола «Мятежный вопль». Нэлл подняла палец и стала подпевать:

Она не любит рабства. Она не будет сидеть и просить. Но если мне одиноко, и я устал, Она уложит меня спать.

– Это идеальный гимн материнства. Наша боевая песнь.

Мы вместе бродили по тюремному двору, детка. Прошли сто тысяч миль для тебя. Ты плакала от боли, детка, а я вытирал твои слезы. Миллионы раз для тебя.

Нэлл заметила, что Уинни опять смотрит на телефон, который лежал у нее на коленях. Нэлл протянула руку, забрала телефон и положила на стол.

– Ну давай, давай потанцуем, – сказала она, встала и рывком поставила Уинни на ноги. – Поехали! Вот так!

Я бы все тебе отдал, а себе ничего не оставил, детка, лишь бы ты была со мной рядом.

Нэлл схватила Уинни за руку, песня играла все громче, все женщины за столом стали подпевать припеву:

В полночный час нам нужно еще, еще, еще! И наш мятежный крик: еще, еще, еще.

Нэлл рассмеялась, подняла стакан и крикнула:

– Долой патриархат!

Уинни улыбнулась, мягко высвободила свою руку и посмотрела вдаль, за Нэлл, за толпившихся людей. В этот момент вспышка чьей-то камеры на секунду осветила ее идеальные черты лица.

21:17

Колетт пришлось дважды выкрикнуть свой заказ в баре – виски со льдом. Она подумывала о том, не заказать ли двойной, бедра ее двигались в такт музыке. Бармен подвинул к ней стакан, она сделала большой глоток. Она уже много месяцев не ходила вот так выпить с друзьями, не мечтая вернуться к Поппи и не переживая о книге и грядущем дедлайне. Обычно в это время она сидела в кровати с ноутбуком (комната, которую она два года назад задумала как свой домашний кабинет, когда родители Чарли купили им эту квартиру, с тех пор превратилась в детскую). Она смотрела на пустую страницу, чувствуя себя обессиленной и ни на что не годной. «Как же я раньше писала?» – думала она. Она написала целую книгу – воспоминания Эммануэль Дюбуа, стареющей супермодели – за четыре месяца. Но с тех пор, как родилась Поппи, слова словно превратились в струйки воздуха, которые ее мозг не успевал ухватить.

Она отпила из стакана и почувствовала в горле приятное тепло от виски. Тут ее кто-то приобнял за талию. Она обернулась и увидела Одди.

– Привет, – сказал он. Она подвинулась, и он пристроился между ней и какой-то женщиной в соломенной ковбойской шляпе, которая всеми силами пыталась привлечь внимание бармена. – Какая же жарища.

– Ужасная. Выпьешь?

– Что, прости?

Она наклонилась к нему:

– Можно я куплю тебе выпить?

– Нет, спасибо. – Он указал наполовину полный стакан. – Я видел, как ты вошла. Подумал, подойду поздороваюсь, ну и еще здесь кондиционер.

Она улыбнулась и отвела взгляд. Они с Чарли вместе уже пятнадцать лет, казалось, что целую жизнь. Но Одди принадлежал к тому типу мужчин, который ее когда-то привлекал: молчалив, скромен и, наверное, на удивление хорош в постели. Нэлл была уверена, что он гей («Я сама слышала, он сказал “партнер”!»). Но Колетт так не думала. Она наблюдала за ним в эти несколько недель, с тех пор как он впервые пришел на встречу «Майских матерей» вместе с Уинни. По тому, как Одди иногда смотрел на Уинни или дотрагивался до ее руки, по тому, как он с ней говорил, Колетт могла заключить, что он, без сомнения, не гей.

– Ну что, чью книгу ты пишешь, ты не можешь сказать, но, может, расскажешь, как она продвигается? Представить не могу, каково это – писать книгу, и вдобавок к тому ухаживать за младенцем.

Колетт поначалу думала соврать и сказать ему то же, что сказала Чарли: «Все хорошо, я справляюсь». Но вместо этого она решила сказать правду:

– Просто ужасно. Я согласилась на эту работу за две недели до того, как узнала, что беременна. – Она скорчила веселую гримасу. – Мы не то чтобы планировали завести ребенка.

Он пристально посмотрел на нее и кивнул:

– Сможешь дописать?

Колетт пожала плечами, волосы ее выпали из пучка и рассыпались по плечам и спине.

– Когда я пишу, я чувствую, что должна быть рядом с Поппи. А когда я с ней, я могу думать только о том, что мне нужно писать. Но я убедила издателя и мэра, что ребенок не помешает встречам и сдаче книги в срок, а это через четыре недели. Скажу честно, я отстаю по крайней мере на месяц.

Он поднял брови:

– Мэр? Мэр Тэб Шеперд?

Колетт горячо пожалела о том, что все рассказала:

– Я обычно хорошо храню секреты. Тут виноват этот вкуснейший темный виски. Но да, я пишу его вторые мемуары.

Одди кивнул:

– Я, как и все на свете, читал первую книгу. – Он отпил пива. – Это ты написала?

Она кивнула.

– Ну ничего себе.

– Не рассказывай остальным, ладно? Я даже не знаю, зачем упомянула об этом. Там в основном неработающие мамы. А я в непростой ситуации.

– Не волнуйся. Я тоже хорошо храню секреты. – Какой-то мужчина, стоявший за Одди, протиснулся к барной стойке, и Одди невольно прижался к Колетт. Он кивнул в сторону веранды: – Пошли?

Они вышли на веранду и сели как раз в тот момент, когда Фрэнси стала стучать по бокалу ножом.

– Извините, что прерываю, – сказала Фрэнси. – Но уже пора.

– Что пора? – спросила Нэлл.

Фрэнси повернулась к Уинни:

– Уинни?

Уинни оторвалась от телефона на коленях и посмотрела на нее:

– Да?

– Твоя очередь.

– Моя очередь? – Всеобщее внимание, казалось, застигло ее врасплох. – В каком смысле?

– Твоя очередь рассказывать историю рождения.

Колетт тепло относилась к Фрэнси. Она была такая добродушная и молодая – на вид ей нельзя было дать больше тридцати – не женщина, а тройной восклицательный знак. Но Колетт хотелось бы, чтобы Фрэнси отказалась от этой традиции. Когда они еще были беременны, Скарлет предложила начинать каждую встречу с истории рождения. После того как они родили, эта традиция превратилась в подробное описание родов, и стало бессмысленно отрицать ее суть. Это было соревнование. Кто лучше всех справился с самой первой задачей материнства? Кто был сильнее? Кто из них не справился (те, кому делали кесарево)? Колетт надеялась, что они скоро перестанут рассказывать эти истории, и все-таки ей было любопытно послушать Уинни.

Но Уинни обвела всех взглядом:

– А знаете, я, пожалуй, последую совету Нэлл, пойду закажу себе выпить. Нормальный взрослый напиток. – Она указала на пустой стакан Одди. – Пойдешь со мной?

– Да, конечно, – сказал Одди.

Колетт проводила их взглядом и повернулась к столу, вслушиваясь в обрывки разговоров вокруг себя. Она изо всех сил старалась не отвлекаться, казаться заинтересованной, с удивлением отметила, как быстро кончился второй стакан, раздумывала, не заказать ли еще один. Она поднялась и пошла в туалет. По дороге она заметила, что Уинни стоит у барной стойки. Она разговаривала с каким-то невероятно привлекательным мужчиной. На нем была ярко-красная кепка, он наклонился к Уинни и шептал ей что-то прямо в ухо. Одди нигде не было. Колетт почувствовала, что увидела что-то, не предназначенное для ее глаз. Но она не отвернулась, а наоборот обошла пару, которая стояла перед ней, чтобы было лучше видно. Мужчина одной рукой обнимал Уинни за талию, а другой теребил пояс ее платья. Он что-то прошептал, она отшатнулась и раздраженно взглянула на него. В том, как близко он к ней подошел, в его выражении лица было что-то…

– Все хорошо? – перед Колетт внезапно возникла Нэлл с меню в руках, закрывая собой Уинни.

– Да-да, я просто шла в туалет.

– Я хотела спросить, не голодная ли ты, могу тебе что-нибудь заказать.

– Нет, спасибо, я ела, – ответила Колетт. Нэлл направилась к официантам, а Колетт посмотрела на бар.

Их уже не было.

Она обвела взглядом в толпу и двинулась к туалету. Пробравшись мимо теснящихся у поля для бочче людей, встала в очередь за тремя почти одинаково одетыми девушками, уткнувшимися в телефоны. Колетт встряхнула головой. Это какой-то знакомый Уинни, решила она. А тревожно ей потому, что она выпила и очень устала. Просто голова ее подводит, у нее так часто бывало в последнее время. Вот, например, сегодня утром она машинально налила в бутылочку Поппи кофе.

Выйдя из туалета, она направилась на улицу, чтобы позвонить Чарли. Он сказал, что Поппи спит, а он работает над последними правками своего романа.

– Не торопись, – сказал он. – У меня все под контролем.

Она вернулась к столу, села рядом с Фрэнси и увидела, что рядом с тем местом, где сидел Одди, за стоявшей на столе липкой стеклянной банкой с острым соусом лежит телефон.

– А где Одди? – спросила она у Фрэнси.

Та убрала свой телефон в сумку.

– Ушел.

– Как это? Когда?

– Только что. Так странно, он почему-то очень торопился. Сказал, срочно нужно домой.

– Да, непонятно. Я сейчас выходила, звонила Чарли, но Одди не видела. – Колетт потянулась за телефоном. – Он забыл телефон.

Нэлл вернулась, в руках у нее было две тарелки дымящейся горячей картошки фри.

– Как же можно подавать картошку без уксуса? – сказала она и села на свое место. – В Англии это считается государственным преступлением. – Она посмотрела на Колет: – Серьезно? Сначала Уинни не отрывалась от телефона, а теперь и ты туда же? Мы что, для этого сюда пришли, в телефонах сидеть?

– Это не ее, – сказала Фрэнси, отодвинула от себя картошку и взяла стакан с водой. – Это Одди забыл.

– Вообще-то нет, это телефон Уинни, – Колетт перевернула телефон и показала им заставку с Мидасом. – Тут, кстати, в чехле ключ.

– А где она? Она пошла к бару за выпивкой, с тех пор я ее не видела, – сказала Фрэнси.

Колетт смахнула экран, там появилось размытое видео, светящееся светло-салатовым цветом:

– Так, а это что? – Она снова показала телефон Нэлл и Фрэнси. – Это спальня Мидаса?

Фрэнси выхватила телефон у Колетт:

– Это видео. Это его кроватка.

– Дай-ка посмотреть – сказала Нэлл. Фрэнси замешкалась. – Фрэнси, дай взглянуть, кажется, это то приложение. – Нэлл слизнула соль с пальцев и взяла у Фрэнси телефон. – Да, это оно. Я знакома с разработчиком.

– Правда? – спросила Фрэнси. – А откуда ты его знаешь?

– Мы вместе работали в Вашингтоне после университета, занимались обеспечением информационной безопасности. Классное приложение. Можно следить за ребенком через видеоняню, если телефон подключен к вай-фаю.

– Я слышала об этом, – сказала Фрэнси. – Называется «Ку-ку!». Я думала даже купить, но оно стоит где-то двадцать пять долларов. Я решила, что платить такие огромные деньги за приложение просто безумие.

– Безумие – это целый вечер смотреть вот на это, дурного качества видео с кроваткой Мидаса, – сказала Нэлл.

– А что в этом такого, – возразила Фрэнси.

– Какой смысл платить няне, если ты все равно весь вечер следишь за ребенком сама? – спросила Нэлл.

– Да хватит тебе, она впервые рассталась с Мидасом, – сказала Фрэнси. – Куда же она подевалась?

– Она болтала с каким-то невероятно сексуальным мужиком, – сказала Колетт.

– Это я тоже видела, – сказала Фрэнси. – Когда она пошла к бару, он сразу к ней подошел. Но прошло уже минут пятнадцать.

Фрэнси вытянула шею, чтобы получше разглядеть людей вокруг:

– Он вел себя довольно навязчиво. Видели, как он к ней прикасался? Пойду поищу ее. Ей, наверное, нужен телефон.

Фрэнси потянулась за телефоном, но Нэлл прижала его к груди:

– Она мать-одиночка, которая впервые куда-то пошла без ребенка. Пусть повеселится.

– Нэлл, – Колетт посмотрела на стакан перед Нэлл и спросила себя, сколько та уже выпила. – Не дури. Ей нужен телефон.

– Минутку, – сказала Нэлл и смахнула экран.

– Что ты делаешь? – спросила Фрэнси.

– Я придумала кое-что преужасное.

– Что именно? – спросила Колетт.

Нэлл не ответила, смахнула экран, нажала кнопку и выключила экран:

– Все.

– Что ты сделала?

– Я удалила приложение. Все, его больше нет.

– Нэлл! – Фрэнси прикрыла рот рукой.

– Ой, ну что такого, давайте не будем себя обманывать. Мы сегодня собрались ради нее. Мы хотим, чтобы она расслабилась. Если не спускать глаз со своего ребенка, то расслабиться не получится – Нэлл наклонилась и убрала телефон Уинни к себе в сумку. – Что тут такого? Это для ее же блага. Если она захочет переустановить приложение, это дело двух минут.

Колетт почувствовала, что боль в голове становится все сильнее: музыка, все больше и больше людей вокруг, поступок Нэлл. Ей уже хотелось домой.

– По крайней мере отдай телефон мне, – сказала Фрэнси. – У нее в чехле ключ от дома. Давай он побудет у меня, пока она не вернется.

– У меня все под контролем, не суетись, – Нэлл повернулась спиной к Колетт и обратилась к женщинам, сидящим на другом конце стола. – О чем речь?

– О моей сестре, – ответила одна из них. – Она на восьмом месяце и только что узнала, что у нее опущение матки. Ей придется ставить полипропиленовую сетку.

– А это еще что такое?

– О, я расскажу, – нарочито громко сказала Нэлл. – Засовываешь ее во влагалище, а с другого конца прицепляешь крюк, чтобы катать коляску. Так намного удобней ходить за покупками или в прачечную. – Она потрясла лед в стакане и допила последние капли. – Я сейчас вернусь. – Она встала и, напевая вполголоса, пошла к бару. – Я хочу еще, еще, еще.

22:04

– Кажется, ей хватит, хватит, хватит, – сказала Фрэнси Колетт, отмахиваясь от табачного дыма.

Люди закуривали у перил террасы прямо под знаком «курение запрещено». Она терпела, сколько могла, а потом все-таки посмотрела на телефон в сумке. Лоуэл уже двенадцать минут не отвечает. Ночь становилась все свежее, воздух все более влажным – причем тяжелым, совсем не как в Теннесси. У Фрэнси начало стучать в голове. Шел уже третий день без кофеина, и это давало о себе знать. Она умирала от желания выпить хоть глоток кофе, но не могла себе этого позволить. Везде писали, что при нехватке грудного молока самое лучшее – отказаться от кофеина. Последние несколько дней Уилл был очень нервным и несчастным. С ним с самого начала было непросто – медсестра на телефоне горячей линии все время говорила Фрэнси, что это типичные признаки колик. И что это пройдет неделе на пятой. Но Уиллу семь недель и два дня, и никаких улучшений не наблюдалось. Она решила, что это не колики. Он нервный, потому что у нее кончилось молоко и она морит его голодом. И она, конечно же, вполне могла отказаться от кофеина, лишь бы помогло.

Она решила еще раз написать Лоуэлу, хотя и так знала, что он скажет – не зацикливаться на ребенке и хорошо провести время. Но она не могла перестать думать о нем с того момента, как вышла из квартиры. Наверняка он все эти два часа кричал без умолку, до рвоты, с ним иногда случалось такое по вечерам

«Все ок? Получил мои сообщения?» Она нажала «Отправить» и почувствовала прилив облегчения, увидев три точки, которые показывали, что Лоуэл пишет ответ. Она ждала, крепко сжав телефон в руках.

«Хочешь хорошую новость или плохую?»

Ее охватил страх. Что случилось? Она отправила сообщение и немного подождала. «Лоуэл, ответь. Что за плохая новость?»

Три точки. Нет ответа. Три точки. «“Кардиналс” продули».

Она выдохнула.

«Не делай так больше. Как ребенок?»

«Это и есть хорошая новость. Спит. Попил из бутылочки и вырубился».

Фрэнси занервничала. Она сказала Лоуэлу дать Уиллу смесь, только если он будет плакать. Он сегодня впервые ее попробовал. Последнее время она ставила будильник на пораньше, чтобы проснуться до Уилла и сцедить побольше молока. Но у нее почти ничего не было, выходило меньше пятнадцати граммов.

Она начала писать: «Он что ли очень плакал»… Но тут кто-то сел рядом с ней. Она подняла глаза, надеясь, что вернулась Уинни, но это была Колетт.

– Я обошла весь бар, Уинни нигде нет, – сказала Колетт.

Фрэнси уронила телефон в сумку:

– Как странно, не может же она до сих пор болтать с тем парнем?

– А почему нет? – спросила Колетт. – У нее же никого нет. Может, она пошла к нему.

– К нему? Нет, это на нее не похоже.

– Почему?

– Потому что она бы не ушла без телефона и ключа. И кроме того, ей нужно домой, к Мидасу.

– Ну, не знаю. Все потихоньку расходятся. Я бы тоже уже пошла.

– Мы не можем без нее уйти, – сказала Фрэнси, тревожась все больше. – И куда, скажите на милость, подевалась Нэлл?

На террасу вышла шумная компания девушек. Они прикуривали сигареты от одной зажигалки, садились на колени к молодым людям, спрашивали, можно ли взять пустые стулья тех «Майских матерей», которые пошли домой к детям.

– Пойду поищу ее, – сказала Фрэнси.

Зайдя внутрь, она обошла бар, заглянула и в соседний зал, пробираясь рядом с танцующими парами, в то время как басы глухо отдавались в ее груди. Уинни там не было. Ее не было и рядом с полем для бочче, не было на улице у выхода из бара, не было, кажется, и в туалете, насколько Фрэнси могла понять, нагибаясь и заглядывая под дверь кабинок. Она остановилась перед зеркалом, из-за двух бокалов шампанского у нее кружилась голова. Промокнула шею со всех сторон влажным бумажным полотенцем и пошла обратно к столу. По пути она столкнулась с Нэлл.

– Вот ты где. Где ты была? – Фрэнси заметила, что Нэлл нетвердо стоит на ногах, а глаза у нее мутные.

Нэлл подняла стакан:

– Ходила за выпивкой.

– Так долго? Ты с Уинни была?

– С Уинни? Нет, я ее не видела с того момента… сама знаешь.

– Нет, не знаю. С какого момента?

– Ну, того. Когда я ее видела.

Фрэнси взяла Нэлл под руку:

– Пошли!

За столом в одиночестве сидела Колетт.

– А где все? – спросила Нэлл.

– Ушли. И нам пора.

– Уже?

– Да, – сказала Колетт. – Отдай, пожалуйста, телефон Уинни.

– Телефон? – Нэлл села. – А, точно. Телефон.

Она взяла сумку, но сразу уронила ее, все содержимое высыпалось на пол.

– Блин, – выругалась она и неуклюже встала на колени.

Она подобрала потертый кошелек и упаковку влажных салфеток и кинула все обратно в сумку.

– Дурацкая сумка, слишком большая.

Фрэнси присела и подняла очечник:

– Он тут?

– Нет, – сказала Нэлл. Она наморщила нос. – Хоть бы они сделали музыку потише. Голова раскалывается.

– Позвони Уинни, может быть, мы услышим, как телефон звонит, – сказала Колетт Фрэнси.

Фрэнси и Нэлл встали, Нэлл придерживалась за стол, чтобы не упасть.

– Она же не возвращалась за телефоном? Мы бы ее заметили. – Фрэнси посмотрела по сторонам. – Может быть, она пошла домой? Было бы очень обидно. Я так хотела, чтобы ей сегодня было весело.

– Уинни сказала Альме, что вернется в половину одиннадцатого, – сказала Нэлл. – У Альмы годовалый ребенок, она не любит работать по ночам.

К ним подошел официант:

– Повторить?

– Нет, – отмахнулась от него Нэлл. – Больше никакого алкоголя.

– Мы же вместе домой пойдем? – спросила Фрэнси. – Тут близко, знаю, но все равно неохота идти одной.

– Я готова идти, – сказала Колетт. – Я многовато выпила, а мне завтра работать.

У Нэлл из сумки раздался телефонный звонок.

– Слава богу! Это же телефон Уинни? – спросила Фрэнси.

Нэлл снова стала рыться в сумке:

– Нет, это мой, – она прищурилась и посмотрела на экран. – Странно. Алло! – она зажала ухо пальцем. – Помедленней говорите, я не слышу. – Нэлл молча слушала. И вдруг изменилась в лице.

– Кто это? – спросила Фрэнси.

Нэлл медленно кивала.

– Нэлл, ну скажи же что-ни…

Но она не успела договорить: Нэлл открыла рот и скованным от ужаса голосом простонала: – НЕ-Е-Е-ЕТ!

22:32

– Что значит, Мидаса нет?

– Не знаю, так Альма сказала.

– А куда он делся?

– Я не знаю. Его нет в кроватке.

– Нет в кроватке?

– Да.

– Что случилось?

– Не знаю. Она пошла его проверить, а в кроватке никого не было. Она не четко говорила. Она в ужасном состоянии.

– А Уинни там? Может, она зашла за ним и куда-то забрала?

– Нет, Альма ей звонила, но там автоответчик. Где же этот чертов телефон?

– Альма позвонила в полицию?

– Да, они еще не приехали. Она сидит их ждет.

Фрэнси схватила свою сумку:

– Давайте, пошли.

22:51

Они шли по тротуару, эхо от их шагов и частого дыхания раздавалось по непривычно безлюдным улицам. Все разъехались на выходные или собрались у реки. А сейчас собирали уставших детей и переносные холодильники с пивом, слишком долго прождав фейерверка.