Текст книги "Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии"

В начале IX века святой патриарх Никифор и позже, в конце XI века, другой патриарх, Николай Грамматик, каждый раз громко возмущались, когда говорили о множестве душ, который сбила с верного пути и подтолкнула к греху необдуманная мягкость этого руководства по наказаниям. Первый из этих двоих, святой Никифор, пытался противодействовать этому всеобщему расслаблению. Его добродетели давали ему право на эту благородную и отважную попытку, к тому же он нашел себе для нее ценнейшего помощника – Феодора Студита, самого знаменитого монастырского настоятеля той эпохи.

В канонах Никифора действительно есть много правил и указаний о покаяниях, которые относятся к монашеской жизни. Кардинал Питра (известный французский богослов и историк церкви, живший в XIX веке. – Пер.) свидетельствует, что они сохранились без изменений до наших дней и очень широко распространены; поэтому они заслуживают особого внимания. Следует отметить их мудрую умеренность, послабления для больных, но также отсутствие смягчений для наказаний, указанных в уставе.

Во время поста Святых Апостолов и поста Святого Филиппа монахи должны были есть только раз в день. Те, кто принимал монашество из страха перед военной службой, должны были в качестве епитимии выдержать три поста. Тому, кто был лишен причастия или одержим злым духом, запрещалось благословлять еду, стоящую на столе. Ни за какую провинность игумен не мог запретить монаху носить клобук или прогнать монаха из монастыря. Но если монах желал добровольно снять с себя священную одежду и не желал исправиться, нельзя было ни принимать его в монастыре как гостя, ни есть вместе с ним, ни здороваться с ним, даже если он остался православным. В другом случае святой Никифор, отступая от монашеского закона воздержания, велит давать мясо тяжелобольным монахам, если те просят об этом. Тем, кто нездоров, он разрешает во время поста употреблять вино, растительное масло и вареные овощи, а путешествующим есть сыр в Сырную неделю. Игумен или духовник мог освобождать от поста в среды и пятницы и разрешить растительное масло и вино во время постов.

Монахи, занимавшиеся ручным трудом, должны были в девятом часу съедать немного хлеба и ужинать вечером, но им не разрешалось употреблять вино и растительное масло. А для провинившихся монахов святой Никифор возродил те епитимии, которые мы уже часто упоминали, – коленопреклонения, питание только водой и хлебом, отделение от общины и другие. Но, исключая эту важную оговорку, в остальных случаях монахи, наказанные епитимией или иным запретом, должны были есть и молиться вместе с остальными и так же, как они, допускались к благословению, освященному хлебу и исповеди.

Тот, кто снял с себя монашескую одежду, а потом решил надеть ее снова, должен был одеться в нее без благословения; того, кто сбрасывал с себя святую одежду и женился, полагалось заточить в монастырь; тот, кто расширял эту одежду или дополнял ее каким-нибудь украшением, осуждали на три года покаяния. Если он ел за столом мирян, то он не более чем прожорливое животное; если он священник, то должен каяться в течение года; если он ест мясо, он должен в качестве покаяния сорок дней преклонять колени сорок раз каждый день. Тем, кто отсутствовал на канонических богослужениях, опаздывал на них или уходил до конца, Никифор предписывал просить прощения у их братьев или стоять в трапезной, но чаще сажал их на хлеб и воду. Или наказывал коленопреклонениями. Святой Феодор в своем руководстве по епитимиям велит избегать тех же провинностей, предписывает те же наказания и почти всегда в примерно том же количестве. Сходство так велико, что исследователи не знают, какое из руководств появилось раньше и вдохновило автора второго руководства. Феодор писал специально для монахов, но тем не менее более подробно и с большим числом деталей, чем его современник-патриарх.

Оба согласны в том, что монах, который не находится в церкви в начале Doxa en ypsistois Theu, должен во время благословения простереться на полу и лежать так, пока братья проходят мимо, в знак того, что просит у них прощения. У Никифора монах, который отсутствовал в начале какого-либо из канонических часов, должен понести «наказание для отсутствующих». Феодор разъясняет и уточняет, что это за наказание: у него сказано, что такой монах должен быть наказан так же, как отсутствующий в момент начала Doxa… Это же наказание и к нему пятьдесят коленопреклонений полагались монаху, который нарушал тишину после повечерия, тридцать – тому, кто слушал, как другие злословят, но не остановил их и не донес на них настоятелю. Того, кто возмущал братьев против игумена или создавал смуту в общине, Никифор приговаривал к отделению от общины и пятнадцати дням сухоядения. Феодор в этом случае предписывал отделение только на один или два дня и сто коленопреклонений. Один и тот же источник вдохновения, почти одни и те же формулировки и одинаковые наказания в обоих сочинениях предписаны за различные нарушения правил воздержания. Например, монах, поцеловавший женщину, даже если это его мать, даже в день Пасхи, должен быть отлучен от общины на сорок дней; тот, кто чувствует искушение совершить прелюбодеяние, должен поститься на хлебе и воде, пока искушение не пройдет. Никифор добавляет к этому наказанию сто пятьдесят коленопреклонений каждый день, Феодор предписывает их триста – днем и ночью и добавляет специальные наказания для монахов, которые видят сны о прелюбодеянии. Монах, впавший в такой грех, должен каяться пять лет, если носит великую одежду; если он носит малую одежду, то у Никифора он должен каяться три года, у Феодора два. Монах, который бродил у ворот без клобука, и тот, который впал в грех пьянства, должны быть наказаны так же, как прелюбодеи. Монах, который прелюбодействовал с замужней женщиной, у святого Никифора должен каяться семь лет; настоятель Студийского монастыря за эту же вину карал только отделением от общины на три года. Если монах согрешил с собственной матерью, он должен быть каяться тридцать пять лет. За грех с женой священника или дьякона виновного ждала смертная казнь: так карали прелюбодеев по старинному гражданскому законодательству.

Но какой бы тяжелой ни была вина и кара за нее, святой Никифор советовал никогда не лишать кающихся, которым угрожает смерть, святого причастия, поскольку оно – залог милосердия Бога и Его вечной славы.

На этом мы завершаем рассказ о «Епитимиях» настоятеля Студийского монастыря. Его, как и Никифора, вдохновил святой Василий: он перечисляет тот же самый список грехов, с которыми борется. Но он стоял во главе огромного монастыря, самого крупного в императорской столице (и который по размеру и значению был намного больше всех остальных), и потому его положение о наказаниях разработано подробнее, чем все остальные, кроме наказаний за провинности, общие для всех, у него есть длинный список наказаний для тех, кто исполняет должности в монастыре. Как уже знает читатель, еще Иоанн Златоуст назначил специальные епитимии для повара и канонарха. У Феодора Студита в его положении о епитимиях из 175 канонов 75 (больше двух пятых) относятся к тому множеству должностных лиц, рабочих и ремесленников – к библиотекарю, каллиграфу, садовнику, привратнику, санитару, булочнику, ткачу, сапожнику, эконому и иным, которые, от повара до игумена, были частями внутренней иерархии монастыря и обеспечивали, каждый своим делом, порядок и стабильность.

Кроме того, именно устав Студийского монастыря многие обители брали за образец для своих «конституций»; и в конце XI века константинопольский патриарх Николай Грамматик установил для монахов правило – соблюдать посты, праздники и другие монашеские предписания так, как это делали знаменитые монахи Евфимий и Савва, Феодор Студит и Афанасий с горы Афон. Монахи этой «святой горы» всегда считали Феодора одним из «своих отцов». Их конституции и типиконы, некоторые из их особых правил, в значительной степени происходят от руководства по монашеской жизни, написанного великим игуменом Студийского монастыря, и вдохновлены этим руководством. Одно из самых строго соблюдаемых афонских правил – отсутствие любых животных женского пола, несомненно, идет от Феодора Студита, а тот унаследовал это правило от своего дяди, святого Платона, и затем предписал всем монастырям своего устава.

Впрочем, все эти уставы Афона, Студийского монастыря и других восточных монашеских общин, существовавших с V по IX век, содержали заявление, что они унаследованы от святого Василия, которого эти монахи называли «своим отцом». Ни один из них, даже знаменитейший устав Студийского монастыря, не мог сравниться с руководством по аскетической жизни, которое оставил архиепископ Кесарии, ни по размеру, ни по моральной высоте, ни по неизменной заботе о том, чтобы предписывать только то, что основано на Евангелии, и делать лишь то, что нацелено на достижение неба, к которому монах должен постоянно направлять все свои мысли. Святой Василий не только установил благородные принципы, которыми должны руководствоваться иноки, и показал монахам идеал, которого они должны стараться достичь и который затем в течение многих веков оставался желанной целью для всех монахов Востока. Он также указывает и долго описывает способы достичь совершенства в монашеской жизни. Но, как читатель уже знает, эти правила давались как отклики на потребности текущего дня и трудности конкретного момента. Они написаны в виде вопросов и ответов, а этот прием гораздо больше подходит для ораторских речей, чем для поучений. В этих правилах ясно сформулированы принципы, но в них нельзя было предусмотреть все возможные будущие применения этих принципов в бесчисленных василианских монастырях Константинополя и всего Востока.

Даже раздел о наказаниях, который совершенно необходим в любом монастырском уставе и подразумевает подробное и углубленное знание устава, в труде святого Василия не имеет той точности, которую приобрел потом у других законодателей монашества – у Иоанна Постника, у святого Никифора и прежде всего у великого игумена, святого Феодора Студита. Святой Феодор точно указывает длительность каждой епитимии, а святой Василий, наоборот, обычно называл только ее вид – отделение от общины, пост, лишение благословения или лишение святого причастия. И несомненно, как раз эта недосказанность помогла им пережить столетия и до сих пор остаться (кроме лишения благословения) правилами, которым следуют и которые чтут в монастырях.

Хотя положение о наказаниях, несмотря на последующие дополнения, в основе всегда было тем же, в его применении за время от святого Василия до святого Феодора возникли достаточно большие различия. Например, настоятель Студийского монастыря очень часто применяет посты и отделение от общины, которые крайне редко встречаются у святого Василия в его перечне наказаний. Святой Феодор приговаривает к посту не только монахов, пренебрегающих изучением псалмов или отсутствующих в трапезной, как делал Василий, но и тех, кто отсутствовал на каком-либо богослужении или недостаточно старательно участвовал в нем; кто не слушает уроки основ веры, которые дает ему игумен; кто не меняет одежду каждую неделю; кто держит у себя какую-нибудь вещь без разрешения настоятеля; кто ведет мирские разговоры; кто не выполняет предписанную ему епитимию; кто ест вне трапезной; кто чувствует искушение нарушить воздержание, и вообще всех, кто явным образом проявляет непослушание. Лишение святого причастия у святого Василия предписано лишь три раза – для тех, кто владеет чем-либо в монастыре или вне его, кто выходит из своего монастыря без разрешения и кто замышляет его покинуть. Это действительно были тяжелые провинности для монахов, давших обет жить бедно и постоянно находиться в своем монастыре. Святой Феодор назначал за эти провинности то же самое наказание, но определил его продолжительность и добавил дополнительные епитимии. У него тот, кто владел какой-нибудь вещью тайно от игумена, лишался святого причастия на пятнадцать дней, кроме того, должен был питаться только хлебом и водой и пятьдесят раз преклонить колени. Тот, кто выходил без разрешения, должен был кроме основного наказания, которое продолжалось восемь дней, преклонять колени сорок раз. Для того, кто планировал тайком выйти из монастыря или покинуть его, наказание продолжалось тридцать дней, к нему добавлялись сто коленопреклонений каждый день и сухоядение. В «Епитимиях» студийских монахов это же наказание назначалось и за многие другие провинности: им карали, например, монаха, который посмел противоречить настоятелю, сел за стол для мирян, смеялся в общественном месте, появился на людях без капюшона или поцеловал женщину, даже родную мать, даже в праздник Воскресения Христова. Намного дольше было отлучение от причастия за все прегрешения против монашеской трезвости и против воздержания. На двенадцать лет отлучали монаха, который бежал из своего монастыря.

Отделение от общины у святого Василия – самое частое наказание; Феодор применяет его реже. Первый из них сам установил длительность отделения за некоторые провинности – восемь или пятнадцать дней, но обычно оставлял это на усмотрение игумена. Второй же всегда точно определял длительность наказания. В зависимости от тяжести проступка оно могло продолжаться один день, три дня, восемь, двенадцать или пятнадцать дней и в некоторых случаях дополнялось постом и коленопреклонениями. Провинности, за которые полагалось наказание отделением, у обоих писателей-монахов почти всегда одни и те же – прегрешения против порядка монастырской жизни, против милосердия к другим братьям и против послушания настоятелю; причем второй из них явно имел склонность увеличивать суровость этой кары. Например, монаха, который отказывался помириться с другим братом, святой Василий наказывал отделением на неделю, а святой Феодор Студит – отделением на две недели, сухоядением и пятьюдесятью коленопреклонениями. Монаха, который по небрежности забыл причаститься, святой Василий только лишал благословения и ничего не написал о тех, кто отсрочивает исповедь. Настоятель Студийского монастыря приговаривал к отделению на один день тех, кто по собственному почину пропускал святое причастие или пятнадцать дней не приближался к таинству покаяния.

Наказание коленопреклонением было неизвестно святому Василию, а среди студийских епитимий оно – самое частое. Как единственное наказание оно назначалось за легкие нарушения дисциплины. Им карали того, кто во время литургии больше одного раза выходил из церкви или садился, кто не повиновался третьему удару била, кто не покидал трапезную сразу после молитвы, кто болтал или смеялся после повечерия, кто кричал слишком громко, кто не отвечал сразу, если его звали, кто за столом улыбался или вел бесполезный разговор, кто в воскресенье не надел свою великую одежду, кто спал ночью без пояса.

Но чаще всего коленопреклонения, и порой – в очень большом количестве, присоединялись к другим епитимиям, о чем читатель уже знает. Монах, который из-за лени отсутствовал на каноне, лихниконе или на каком-нибудь другом богослужении с пением псалмов, должен был поститься один день и сто раз преклонить колени. Если монах ел не в положенное время приема пищи, он должен был три дня питаться только хлебом и водой и преклонить колени двести раз. Если в ванной комнате он натирался маслом, его отделяли от общины на неделю и приговаривали преклонить колени триста раз. Того, кто чувствовал искушение нарушить целомудрие, сажали на хлеб и воду и, кроме того, заставляли по триста раз становиться на колени каждый день и каждую ночь, пока искушение не пройдет.

Провинности, которые Феодор наказывал либо одними коленопреклонениями, либо добавляя их к другим наказаниям, – это почти всегда те проступки, за которые святой Василий лишал благословения. В этом случае студийские наказания тоже более суровы, чем епитимии святого Василия: не получать благословение игумена, даже если виновный высоко чтит своего настоятеля за его личные и нравственные качества, все же несравнимо легче, чем терпеть наказания, которые за эти же провинности назначал настоятель Феодор. Студийский игумен отделял от общины на один день монахов, которые без пользы ходили из одной мастерской в другую или заходили в кухню или в погреб, а тех, которые появлялись на людях без капюшона или позволяли себе оспорить приказ старшего, он лишал причастия на сорок дней; святой Василий всего лишь отказывал им в благословении.

Между положениями двух великих законодателей монашества о наказаниях есть еще одно большое различие. Святой Василий оставил большой простор воле настоятеля, не определив точно наказание за многие нарушения монашеской дисциплины. Феодор, кажется, лучше понял, что такое достоинство монаха, и сделал задачу игумена более легкой и почетной. Каждому проступку соответствует заранее определенное наказание, которое известно всем – и тому, кто его заслужил, и тому, кто его назначает. В сущности, наказывает уже не настоятель, а сам устав, тот самый, которому монах в день принятия монашества торжественно обещал подчиняться до самой смерти.

В самой природе студийских епитимий видна эта же забота о человеческом достоинстве и уважение к нему. За столетия, прошедшие с IV до IX века, нравы общества смягчились, и в эпоху Феодора стало большой редкостью самое частое у Василия наказание – отделение от общины, которое превращало виновного в изгоя, недостойного жить со своими братьями и сосланного в постыдное изгнание, то есть в тюрьму. Тюрьма, правда, продолжала существовать и в дни Феодора, но она всегда была пуста.

Уже в VIII веке не существовало лишения благословения – наказания, при котором монах был вынужден признавать свою вину в любое время дня, перед любым публичным делом и после него тем, что приходил последним из всех, а уходил первым, у всех на глазах. Это наказание было самым унизительным из всех. Пост и коленопреклонения – это обычные для монахов способы каяться; в них все лишь приближает к святости души тех, кто сделал своим законом полное воздержание и непрерывную молитву. К тому же, как известно, коленопреклонения очень часто происходят во время греческих богослужений, и монахи постятся большую часть года. В эпоху святого Феодора епитимии были более многочисленными и более суровыми, но при этом, кажется, были лучше приспособлены к духу его времени.

Глава 6
Монашеская дисциплина при Фотии

За тридцать лет, прошедших со смерти студийского законодателя до первого вступления Фотия на престол константинопольских патриархов, в монастырские уставы, видимо, не было внесено никаких сколько-нибудь важных изменений. Феодор Студит умер 11 ноября 826 года, патриарх Игнатий был изгнан 23 ноября 857 года, и Фотий через несколько дней был поставлен на его место. Ученики знаменитого настоятеля Студийского монастыря в это время придавали его проверенным на долгом опыте предписаниям ту их окончательную форму, которая затем стала образцом для множества других монастырей. Эти предписания одобрил и утвердил святой патриарх Мефодий (842–846), а его преемник Игнатий, живя в уединении на Принцевых островах, подавал пример всех монашеских добродетелей и основал несколько монастырей. Сам Фотий, очень быстро возведенный из мирян в патриархи, начал свое посвящение в служители церкви с тонзуры и монашеской одежды; позже, на соборе 861 года, где законный патриарх Игнатий был низложен, Фотий ввел впервые или возродил ряд канонов, регулирующих жизнь служителей церкви.

В Константинополе имело место необычное злоупотребление: несколько христиан после того, как посвятили Богу свои владения, дав им название монастырей, претендовали на то, чтобы продолжать свободно пользоваться ими и распоряжаться по своей воле, что возмущало набожных людей. Собор напомнил, что никому не позволено основать монастырь без разрешения и совета епископа, который должен, согласно древним правилам, возглавить строительство. Затем собор сделал важное заявление: он постановил, что для нового монастыря следует составить и согласовать с епископом список в форме акта или типикона, в который будет включено все, что интересует новый монастырь; затем этот документ должен быть отправлен на хранение в архив епископа. Епископ, освятивший монастырь, не получает благодаря этому права стать там игуменом или назначить туда кого-то настоятелем от своего имени; но и основатель монастыря теряет все права собственности на него.

Второй канон направлен против тех, кто, чтобы приобрести репутацию набожного человека, начинал носить монашескую одежду, но продолжал жить в собственных домах и не исполнял ни одной из обязанностей монаха. Собор постановил, что выдать кому-то монашескую одежду можно лишь в присутствии настоятеля, который имеет влияние на нового монаха и будет заботиться о спасении его души. Настоятелем всегда должен быть человек благочестивый и способный направлять других на путь спасения. Тот, кто выстриг желающему стать монахом тонзуру в отсутствие игумена, которому новый монах должен подчиняться, осуждался на лишение сана, а монах, постриженный таким образом, – на заключение в монастыре, который назначал для этого местный епископ. Такое пострижение, совершенное необдуманно и легкомысленно, слишком часто было одной из причин бесчестья для монашеской одежды и звания монаха.

Третий канон строго обязывал игумена выявлять все нарушения устава и карать каждое из них тем наказанием, которого оно заслуживает. Если человека, которому необоснованно доверили стадо овец, справедливо наказывают за небрежное отношение к ним, то какое возмездие будет достаточно велико для пастыря, чья слабость или безразличие позволяют гибнуть овцам Христовым?

Во время иконоборческих преследований многие монахи были вынуждены покинуть свои монастыри, а иногда даже просили убежища в домах мирян. Но когда православие было восстановлено, среди монахов появились такие, которые, используя как оправдание то, что раньше было необходимостью, стали без причины выходить из своего монастыря и ходить повсюду, что сильно вредило послушанию и остальным монашеским добродетелям. Собор постановил, что любой монах, покинувший свой монастырь и переселившийся в другой монастырь или к мирянам, и тот, кто принял его у себя, будут, если это обнаружится, отлучены от церкви до тех пор, пока монах не вернется в свой прежний монастырь. Однако епископ по-прежнему мог свободно распоряжаться монахами, чьи набожность и добродетель были ему известны. Он даже мог посылать их к мирянам, которым желал обеспечить спасение души, или в монастырь, который хотел основать или в который желал назначить настоятеля.

Еще один канон подтверждал запрет для монахов владеть чем бы то ни было. Они могли распоряжаться своим имуществом до того, как приняли монашество, но после того, как они стали монахами, им не разрешалось распоряжаться ничем. Если монах сохранил или приобрел какую-то собственность, епископ или игумен должен был ее продать или раздать бедным.

Кроме того, епископам запретили одаривать основанные ими монастыри пожертвованиями из доходов своего епископства. Собор жаловался на то, что очень многие из них такими дарами навсегда разорили свои церкви, а потом присвоили себе доходы своих монастырей. Отныне основанные таким образом монастыри оставались собственностью епископской кафедры и не имели ни одного из монастырских прав.

Еще один из семи канонов, регулировавших монашескую жизнь, напоминал о необходимости допускать к монашеству только людей, проверенных серьезным испытанием. Монашескую одежду отныне мог получить лишь тот, кто три года пробыл послушником: собор сделал это правило строго обязательным. Были только два исключения – тяжелая болезнь, вынуждающая сократить испытание, и жизнь, проведенная в соблюдении всех монашеских добродетелей. Игумена, виновного в нарушении правила о трехлетием послушании, полагалось лишить должности, а того, кто в обход этого правила был допущен в полный монашеский сан, следовало отослать в другой монастырь, где строже соблюдают правила святого Василия.

Этот момент нашего повествования не подходит для того, чтобы выяснять, примешались или нет к этому благородному стремлению точно следовать монашеским правилам какие-то расчеты; не готовил ли ловкий патриарх, создавая законы с двойным смыслом, себе оружие для будущего. Ведь Фотий, кажется, не дорожил традициями, касавшимися послушничества. В своей переписке он то и дело рекомендует религиозную бедность, целомудрие, терпение, избегание любого греха, горячую молитву, обращенную к нашей посреднице Пресвятой Деве, матери Слова, сдержанность в словах, большую осторожность в похвалах добродетельным монахам и все остальные монашеские добродетели, но по одному важнейшему вопросу полностью расходится с упомянутым немного раньше пятым каноном собора, с правилами святого Василия и с остальными учителями аскетической жизни.

Захарий, митрополит Антиохии Писидийской, спросил у него, как быть в эти трудные времена с древним правилом, по которому монах должен три года пробыть послушником. Фотий тогда был вынужден в первый раз покинуть Патриарший престол. Но в изгнании он с величайшим пылом и усердием стал решать вопросы религиозной дисциплины и выносил решения так, словно еще находился на своем епископском престоле. Свой ответ он начал тем, что позволил себе привести в качестве примера святого Павла. Фотий пишет, что этот апостол язычников, учитель мира, получивший уроки от самого Неба и обращавшийся к людям, во многих местностях отделял своих учеников от общества нечестивых, но сам продолжал жить среди нечестивых. Почему? Чтобы делать то, что не разрешал другим? Или подвергал себя опасности, чтобы были в безопасности его ученики? Или же забывал то, что проповедовал другим, и в результате опровергал своим поведением собственные уроки? Вовсе нет. Он знал, что его самого зло не заставит пошатнуться, а его ученики недостаточно совершенны, слабы и склонны к греху. Так, двумя противоположно направленными путями он шел к одной и той же цели: сам не избегал общества дурных людей, надеясь, что, живя с ними, исправит их; но своим ученикам запрещал бывать в этом обществе, чтобы не позволить им поддаться соблазну из-за опасных встреч. Но, добавляет Фотий, к чему ведет этот долгий рассказ? Разумеется, к решению предложенной задачи о затруднении. Павел, который был совершенным, мог с пользой для всех делать то, что его ученики не могли бы себе позволить без вреда для себя. Так же обстоит дело и в монашестве. Надо проводить различие между совершенными и несовершенными. Вторым лучше пройти до конца трехлетнее испытание в качестве послушника, как предписывает старинная монашеская дисциплина; а первые, если раньше следовали добродетелям «философской жизни», уже не нуждаются в таком испытании. В самом деле, люди, принимающие религиозную жизнь, разные, и далеко не за всех из них можно поручиться с одинаковой уверенностью. К тому же те, кому поручают готовить послушников к новому существованию, не все одинаково способны подготавливать души к требованиям монашеской жизни. Значит, справедливо, чтобы игумен, руководствуясь собственным опытом и помощью свыше, мог по своей воле изменять длительность испытания. К тому же, заявляет Фотий, главная причина, которая одна делает необходимым изменение старой дисциплины, – это суровость нынешнего времени, когда волки, драконы и леопарды, то есть люди с дикими нравами, позволяют себе поступать как им заблагорассудится, а истинные ученики Иисуса Христа не имеют где преклонить голову. Как они, лишенные необходимых для жизни вещей, не имеющие возможности свободно пользоваться даже воздухом, которым дышат, могут целых три года получать уроки в качестве послушников? Как наставник послушников может так долго заниматься с ними всеми упражнениями, которые необходимы для подготовки монаха?

Эта долгая речь против обычного послушничества кончается заключением, на которое стоит обратить внимание: «Вырвать человека из мирской жизни, которая развращает его множеством способов, и любым путем приковать его цепью к религиозной жизни – уже очень хорошо». В какой обители, добавляет он, можно было бы прожить три года сейчас, когда гонения идут повсюду? Где есть монастырь, монахи которого могут заниматься аскетическими трудами теперь, когда землю заливает потоп зла? Если бы все шло так, как нам угодно, если бы не было никаких препятствий для точного соблюдения древней дисциплины, тогда, я полагаю, было бы лучше, если бы каждый был верен ей. Но поскольку все перевернулось, нужно любыми средствами работать над спасением душ, а не рабски держаться буквы древнего закона, позволяя гибнуть от этого христианским душам. «Я знаю, – пишет также Фотий своему адресату, – что Ваше Архиепископское Совершенство вполне способно рассудить, как следует поступать сейчас, когда, на мой взгляд, все обстоятельства объединились против строгого соблюдения. Поэтому я полностью предоставляю Вам свободу принять решение и делать то, что укажет Вам Ваша совесть или, вернее, благодать Святого Духа посредством Вашей совести».

Итак, этот епископ с тех пор мог по своему усмотрению изменять древние каноны о трех годах служения послушников, и длительность испытания будущих монахов определялась только его епископской волей. Игумен тоже получал полномочия принимать в монахи, как только пожелает, тех соискателей, которые покажутся ему достаточно подготовленными к этому, как будто время не самое надежное и грозное испытание для добродетели. Правда, Фотий ссылается на то, что время трудное. Но греческие монахи и до этого очень часто выдерживали и более ужасные опасности, как преследование сторонников Игнатия (предыдущее трудное время было, когда их преследовали иконоборцы). Но ни патриарх Никифор, ни доблестный Феодор Студит никогда не считали, что могут отказаться от предписаний святого Василия относительно набора новых монахов. Все их поступки были направлены только к славе Бога и спасению доверенных им душ. О Фотии нельзя сказать, что он был так же бескорыстен в своих намерениях: ему было в высшей степени выгодно льстить монахам, чтобы всеми возможными способами создать себе партию верных сторонников из людей, которые пользовались почетом в обществе и упорно отказывались согласиться с его религиозной политикой, так как он был противником Игнатия. Вскоре читатель увидит и другие признаки этой постоянной заботы Фотия, знакомясь с ролью, которую играли в церкви и государстве те монахи, о которых ему пока известны лишь их многочисленные жилища в великой столице, их уставы и их жизнь внутри общины.