Текст книги "Невыносимая жестокость"

Глава 2

Пронзительное завывание машинки для полирования зубов вызывало у большинства пациентов доктора Бенви чувство некоторого дискомфорта. Но Майлс был не таков, как большинство пациентов. Уж в чем, в чем, а в принадлежности к большинству – даже такого привилегированного сообщества, как список пациентов доктора Бенви, – упрекнуть Майлса было нельзя. Он расслабленно и небрежно сидел в кожаном кресле, прижав к уху мобильник. Стоило доктору, трудившемуся над ослепительной белизной его зубов, на миг вынуть полировальную машинку изо рта пациента, как Майлс немедленно начал разговор со своей секретаршей.

– Это я, сообщения были? – спросил Майлс, любуясь видом за окном. – Что? А, это у стоматолога машинка воет. Нет, просто отбеливаю. Ну, так что там?

Растянув губы и подставив зубы доктору Бенви для процедуры, Майлс, не обращая внимания на визг машинки, стал слушать подробный, четко составленный доклад секретарши Дженис. В ближайшие минуты ему предстояло выбрать из представленной ею информации самую важную – ту, которая потребует корректировки планов на этот день, составленных еще накануне.

Спокойствие и невозмутимость: таковы были слагаемые его невероятного, просто фантастического успеха в работе. Ему удавалось оставаться сосредоточенным даже в самых критических ситуациях, перед лицом хаоса, когда казалось, что все идет прахом и катастрофа неминуема.

Поняв по появлению во рту последней аппликации на зубах, что процедура подходит к концу Майлс произнес в трубку:

– О'кей… передай Амстедлеру, что я буду через двадцать минут. – Салфетка с аппликацией покинула его рот, и, подвигав челюстью, Майлс продолжал давать указания:

– Пусть Ригли пока просмотрит дело «Олифант против Олифанта», оно слушалось в штате Вирджиния. Пусть покумекает, соотносится оно с делом Чапмена или нет… хотя подожди… она увезла детей на озеро Тахо?

Он дал стоматологу посмотреть на результат его трудов, а сам задумался. «Тахо? – крутилось у него в голове. – Что мы с этого можем получить? Ага, есть! – подумал он без сожаления или радости. – Ну, похоже, дело в шляпе».

Доктор Бенви протянул Майлсу зеркалу, чтобы тот мог полюбоваться результатами приложенных усилий. Майлс послушно улыбнулся, поцокал зубами и кивнул. Никто еще не знал, что именно в эти секунды он приближался к победному для своего клиента решению весьма сложного и противоречивого дела о разводе.

Майлс любил свою работу.

Он воспринимал свою профессию как призвание, как высокое служение, как исполнение почетного долга. За каких-то несколько лет он в профессиональном плане добился всего, что только было возможно. По всей стране, от Калифорнии до Нью-Йорка, богатые и жаждущие стать богатыми мужчины и женщины произносили его имя почтительным шепотом.

Майлс Мэсси по прозвищу «Терминатор» был практически официально объявлен лучшим адвокатом по бракоразводным процессам в Голливуде.

Спокойствие: в этом был его секрет. Ну, разумеется, не обходилось и не без некоторых препаратов вроде перкодана.

Выйдя из клиники, сев в свой «мерседес» и помчавшись вперед под сияющее ярким калифорнийским небом, Майлс почти тотчас позвонил Дженис по своему мобильнику «хэндс фри», имеющему наушники и микрофон, что позволяло вести разговор, не нарушая правил движения. А поговорить ему было о чем: он спешил поделиться своим шикарным планом решения очередного дела. В обязанности секретарши входило подготовить черновой набросок его заявления. Время от времени Майлс посматривал на других участников движения, ехавших с ним параллельно. Почти во всех машинах люди ехали поодиночке, и почти все либо болтали по телефонам с невидимыми собеседниками, либо в голос подпевали своим магнитолам.

– Пусть выяснят, на каком берегу Тахо они находятся, – деловито сказал он. – Что значит – ни на каком? А! Круиз, говоришь? Ну что же, если это круиз по всему озеру, и она с детьми сходила на стоянках на том берегу, то получается, что они покидали пределы штата, то есть она существенно нарушила предварительную договоренность. Скажи Ригли, пусть подготовит соответствующее заявление. Ну и список отсуживаемой собственности, конечно.

Майлс довольно улыбнулся сам себе, глядя в зеркало заднего вида. Зубы его сверкали просто ослепительно.

– Ну да, разумеется, все. Дом по основному месту жительству, дом на пляже, лыжный домик, акции, векселя, ну там всякое барахлишко, посуда, зубочистки…

Перестраиваясь из ряда в ряд, Мэсси бросил взгляд в сторону и заметил молодую блондинку в соседней машине с доской для виндсерфинга на крыше. Та улыбнулась ему в ответ и даже слегка кивнула, будто предлагая поехать следом за ней. Мгновение спустя солнечный свет сменился куда менее яркими огнями фонарей, когда «мерседес» въехал в туннель.

– Сейчас связь прервется, – предупредил Майлс и бросил взгляд в ту сторону, где только что была машина с игриво настроенной блондинкой. Но той уже и след простыл, что, впрочем, нисколько не огорчило Майлса, которому сегодня было вовсе не до флирта с незнакомками.

Дженис была влюблена в своего босса. То, что ей довелось работать с Майлсом Мэсси, она считала не просто везением, а главной удачей своей жизни. Она была ему нужна, можно даже сказать, что он во многом зависел от нее. И она была готова работать с ним, на него, для него день и ночь, круглые сутки. Не просто готова – она этого хотела и к этому стремилась.

Дженис чуть не застонала от разочарования, когда телефон, пискнув, отключился. В ожидании, пока Майлс перезвонит, она, не теряя времени даром, сделала несколько пометок на экране своего ноутбука. Высокая эффективность работы, помноженная на элегантность, – вот были ее главные преимущества в качестве личного секретаря. Благодаря этим качествам Дженис заколачивала неплохие бабки, из-за чего ей завидовали поголовно все остальные сотрудницы женского пола в их фирме.

Майлс со всей своей обходительностью, безупречным внешним видом и сияющими темными глазами представлял собой сочетание лучших черт Кэри Гранта и Элвиса. Перед его лучезарной улыбкой не могла устоять ни одна даже самая суровая и строгая женщина.

Впрочем, судя по всему, Майлс был слишком увлечен своей работой и слишком занят, чтобы находить время на романтические отношения. Нет, женщины у него, конечно, были, и менял он их достаточно часто, но никогда еще дело не принимало серьезный оборот. Дженис полагала, что именно работа, проходящая в постоянных контактах с парами, которые разводятся – притом разводятся скандально, – выработала у него то ли иммунитет к глубоким чувствам, то ли некоторый страх перед таковыми.

Бросив взгляд в зеркало и едва заметным движением поправив прическу, Дженис закрыла глаза и представила, что она занимается любовью с Майлсом… Вот она лежит на диване в комнате, освещенной свечами; вот Майлс, в шелковом халате, подходит и наливает ей бокал шампанского. Вот он наклоняется и целует ее…

Его голос разбил эти мечты:

– Ты здесь? Слышишь меня?

– Угу, говори, – поспешно ответила она.

– Свяжись с Фредом Арматрейдингом и передай, что мы, наконец, раздобыли фотографии его жены с этим теннисистом. Да! Чуть не забыл. Распорядись, чтобы ко встрече с клиенткой, назначенной на девять тридцать, у меня в кабинете была ваза с фруктами и пирожными. А то я сегодня позавтракать не успел и не уверен, что доживу до ланча.

«Куда же это тебя ночью занесло?» – подумала Дженис, но в ее мыслях о боссе не было ни следа упрека или нездорового любопытства.

– Фрукты и пирожные в кабинет – записала. Неожиданно по коже Дженис забегали знакомые мурашки: он уже где-то рядом.

– А ты где сейчас? – спросила она в микрофон, но именно в тот же миг телефон отключился.

– А вот и я собственной персоной. – Улыбаясь во все тридцать два зуба, Майлс переступил порог приемной. – Привет! Ну, что тут творится?

Дженис заставила уняться забившееся в истерике сердце и, глянув в ежедневник, хладнокровно сообщила:

– Тебя ждет посетительница, которой назначено на девять. Бонни Доннелли.

Майлс привычным движением открыл верхний ящик секретарского стола, вытащил оттуда пудреницу Дженис и поглядел в зеркальце на свои сверкающие зубы.

– Бонни Доннелли, – повторил он.

Это прозвучало как боевой клич.

Дженис с восхищением уставилась на Майлса. Тот вернул ей пудреницу, поправил галстук и решительно зашагал в свой кабинет, вооруженный кейсом и термоядерной улыбкой, эквивалентной заряду в сотню мегатонн.

– Миссис Доннелли! – услышала Дженис фанфарный призыв, прежде чем за адвокатом захлопнулась тяжелая дверь.

У Бонни Доннелли было все, что полагается иметь приличной домохозяйке, проживающей в Беверли-Хиллс: тело от Джейка, волосы от Хосе, лицо от Монсанто. Майлс повидал уже тысячу таких, как она, и всем тем, у кого хватило ума и денег обратиться к нему, он предоставил билет первого класса прямо в землю обетованную, в мир богатства, принадлежащего лично тебе, а следовательно, в мир полной независимости.

Даже сейчас, когда перед ним на столе лежали неоспоримые доказательства небезгрешного, прямо скажем, поведения его клиентки, Майлс был внутренне спокоен и уверен в победе. Он перемешал стопку полароидных фотографий, как карточную колоду, и стал раскладывать их на столе наподобие то ли пасьянса, то ли гадательных карт Таро.

– М-м-м, да… – Внимательно разглядывая фотографии, он словно пытался прочитать по ним будущее. – Следует признать, что ваш муж поступил исключительно дальновидно, сделав эти снимки, – разведя руками и вздохнув, сообщил Майлс клиентке. – Не следует забывать и о том, что присутствие в доме чистильщика бассейнов при отсутствии этого самого бассейна может показаться присяжным довольно подозрительным.

Тут Майлс откинулся в кресле и в задумчивости сложил руки на груди.

– Но если посмотреть с другой стороны: кто в этой ситуации на самом деле является жертвой? Позвольте мне сказать вам следующее. Вот как все было на самом деле: ваш муж, который и до этого не раз отвешивал вам пощечины или затрещины… да нет, давайте уж начистоту: избивал вас – я думаю, именно этот глагол наиболее точно выражает его насильственные действия в отношении вас?

Бонни явно смутилась.

– Но ведь я…

– Пожалуйста, позвольте мне закончить, – вежливо прервал ее Майлс. – Меня не интересует, кто первым кого ударил и когда это было. Повторяю: ваш муж избивал вас – неоднократно. Я бы даже сказал – систематически…

– Но ведь он…

Майлс эффектным ораторским жестом вскинул руку, призывая клиентку к молчанию.

– Пожалуйста. Я настаиваю: неоднократно и систематически. При этом он также неоднократно угрожал вам физической расправой, причем грозил вам вашим же пистолетом.

– Это его пистолет.

– Ничего, мы его вам отсудим, – заверил ее Майлс. – Вот и в этот раз он стал угрожать вам оружием, а кроме того, в порыве беспричинной ярости попытался застрелить вашего общего знакомого – скажем так: старого друга вашей семьи.

– По правде говоря, они не то чтобы были друзьями. На самом деле Донован терпеть не мог Олли.

Майлс с ходу отверг это замечание:

– Это пускай он сам доказывает. Посмотрим, удастся это ему или нет. А доказать факт давнего знакомства – не проблема. Так вот: если бы не ваше хладнокровное вмешательство, то немотивированная вспышка гнева господина Доннелли могла бы оборвать жизнь вашего общего друга – который, не могу не признать, повел себя в этой ситуации, как последнее чмо, не попытавшись защитить ни вас, ни даже собственную шкуру. Что же касается судьбы вашего мужа, то вы можете себе представить, что при подобном исходе дела его жизнь была бы полностью погублена. Идти под суд по мокрому делу вовсе не столь приятно, как присутствовать на бракоразводном процессе.

Наклонившись вперед, Майлс понизил голос:

– Что же касается сексуальных контактов, которые, как вообразил мистер Доннелли, имели место между вами и вашим общим другом, то не была ли данная вспышка гнева обусловлена ревностью с его стороны? Это именно он – подчеркиваю, не вы, а он – на самом деле уже давно имел близкие отношения с чистильщиком бассейнов.

Бонни таращилась на адвоката, отказываясь верить своим ушам.

Майлс встал и начал расхаживать по кабинету, отделанному с отменным вкусом.

– Нет? Может быть, я зашел слишком далеко? – Он сделал паузу, изучающе глядя на Бонни. – Могу я задать вам весьма личный вопрос? Его сексуальная ориентация, гм… не была ли она в некотором роде двойственной?

– Мистер Мэсси, – с некоторой долей раздражения и даже испуга перебила она его.

Майлс поднял руки, демонстрируя готовность к капитуляции.

– О'кей. Я ни на чем не настаиваю, и расспрашивать ни о чем не буду. Дело даже не в конкретной формулировке, а в самом подходе. Ваш муж пытается апеллировать к тому, чего сам он доказать не может, а вы, как я понимаю, полностью отрицаете.

Выражение лица Бонни чуть смягчилось.

– Ну, пожалуй…

– Вот и отлично, – поспешил ободрить ее Майлс. – Это все, что я хотел узнать. Я возьмусь за это дело. Но… – Майлс сделал паузу и поднял указательный палец, привлекая внимание Бонни, – я, безусловно, настаиваю на скорейшей встрече с Оливером Олерудом. Без его готовности к сотрудничеству мы не сможем сдвинуться с места. Нам нужно обсудить с ним стратегию, а затем и тактику. Я имею в виду конкретные свидетельские показания в нашу пользу.

Пожалуй, в первый раз за все это время в душе Бонни забрезжил слабый лучик надежды на благополучный исход.

С тех пор, как Донован прислал ей в гостиничное бунгало, где она остановилась, «подарочную бандероль» с фотографиями, Бонни ходила как в воду опущенная. Снимки были неоспоримым свидетельством ее нападения на собственного мужа и применения физического насилия. Кроме того, на одной из фотографий оказалась колымага Олли прямо посреди лужайки перед их домом. Несмотря на плохое освещение, крупная надпись логотипа Олли отчетливо виднелась на белом борту фургона. Супружеская измена и нанесение телесных повреждений с использованием в качестве оружия случайных предметов – такая комбинация обвинений смертельна в бракоразводном деле. При самом лучшем, практически невозможном раскладе Бонни могла бы рассчитывать лишь на минимальные отступные на первоначальное обустройство, то есть на сумму, примерно равную ее обычным карманным деньгам.

Так рассуждала она до того, как встретилась с Майлсом Мэсси.

Мелькнувший луч надежды засверкал ярче, залил золотым светом весь кабинет с обитой бархатом мебелью и загорелся, как нимб, вокруг головы этого обаятельного, просто невероятно красивого адвоката. Майлс Мэсси стал ее рыцарем в сверкающей кольчуге, ее принцем, ее чемпионом.

Даже отбросив деловую сторону отношений с адвокатом, Бонни не могла не признаться себе, что поддалась его физическому очарованию. Он был экспрессивный, чувственный и в то же время утонченно-чувствительный: такому набору качеств у одного мужчины Бонни просто не способна была сопротивляться.

– Вы на самом деле думаете, что мы сумеем выиграть это дело? – почти беззвучно спросила она, словно потеряв голос. – Неужели это возможно?

Майлс присел на угол стола и весело рассмеялся. Этот смех прозвучал в ушах Бонни как музыка Моцарта.

– Суть этого дела настолько для меня очевидна, – объявил он, – что я практически уверен: мне удастся все это растолковать и вложить в головы присяжных. Это, конечно, при том условии, что у вашего мужа хватит глупости довести дело до суда.

По тону Майлса было понятно, что большего идиотизма Донован не смог бы совершить при всем желании. Юбка Бонни как-то сама собой приподнялась над ее коленями на пару дюймов.

Бросив взгляд на часы, Майлс дал понять, что предварительная встреча окончена. Он поднялся.

– Нам нужно будет еще поговорить на сугубо практическую тему, – суховато сказал он. – Прикинуть общую стоимость вашего дорогого супруга, обсудить, каков его вес нетто в долларах, прежде чем разработать, так сказать, план захвата вражеской территории. Вы говорили, что он телепродюсер?

– Да, он делает мыльную оперу – «Пески времени». Дурацкое шоу. – Последнее замечание, словно само слетело с губ приободрившейся Бонни, снова почувствовавшей себя вправе высказывать собственное мнение.

– Ну, как бы там ни было, оно скоро станет вашим, – улыбаясь, заверил ее Майлс.

Он властно взял Бонни за руку, и на миг ей вдруг показалось, что он сейчас поцелует ее. Но вместо этого адвокат всего лишь проводил ее до двери кабинета.

Все еще надеясь на какой-либо сугубо мужской знак внимания в свой адрес, Бонни обернулась и посмотрела прямо в его темные глаза.

– Благодарю вас, мистер Мэсси, – прошептала она.

В ответ Майлс скромно поклонился и закрыл за посетительницей дверь.

Оставшись один, Майлс уселся в кресло и, откинувшись, забросил ногу на ногу. Некоторое время он просто смотрел в окно на Голливудские холмы.

– Тем не менее… – негромко, лишь для себя одного произнес он, – сообразительность и дальновидность мужика, который сделал эти фотографии, не может не вызывать уважения. Да что там – прямо-таки восхищения.

Глава 3

Ригли не на шутку волновался.

За все то время, что он работал помощником Майлса Мэсси, он еще ни разу не видел, чтобы знаменитый адвокат вел себя так странно. «Да нет, странно – это не то слово, – подумал Ригли. – Такое отношение к делу просто равносильно профессиональному самоубийству».

И что на него такое нашло? Ригли терзался в догадках. Майлс полностью упустил инициативу в прениях, предоставив адвокату противной стороны все возможности для идеального решения дела в свою пользу. Если говорить начистоту, то Майлс даже не слушал, что говорят другие участники процесса и вызванные свидетели. Он вел себя как заправский двоечник на задней парте, уверенный, что спрашивать его никто не будет. Поэтому он беззаботно смотрел в окно, пока Фредди Бендер задавал вопросы своей клиентке миссис Гаттман перед жюри присяжных. Или, вернее, Бендер разыгрывал с миссис Гаттман спектакль по заранее написанному и тщательно отредактированному сценарию.

– Миссис Гаттман, вы заявили, что были сексуальной рабыней своего мужа тридцать шесть лет. То есть с того момента, как вышли за него замуж.

Миссис Гаттман поправила свои пышные седые букли и с сожалением поправила:

– За исключением тех двух лет, когда он служил в военно-морском флоте, в Юго-Восточной Азии.

Ригли рассчитывал, что Майлс заявит протест, но с ужасом обнаружил, что Майлс рисует в своем блокноте шарж на судью.

– Что с тобой сегодня? – прошипел Ригли.

Майлс, не отрываясь от блокнота, буркнул:

– Мне скучно.

Адвокат Бендер тем временем гнул свою линию. Самым невинным тоном он поинтересовался у клиентки:

– А до замужества вы работали, у вас была какая-нибудь профессия?

Ригли прекрасно знал, к чему клонит оппонент. Это был очередной крючок с приманкой для присяжных. Адвокат хотел убедить их в том, что эта несчастная женщина, выйдя замуж, была вынуждена бросить хорошую, высокооплачиваемую работу, которая при другом раскладе могла бы обеспечить ей материальную независимость и достойную пенсию в старости. Майлс, само собой, тоже понимал, куда гнет Бендер, но никак не отреагировал на уловку оппонента.

– Я работала стюардессой в компании «Брэнифф Эйрлайнс», – ответила миссис Гаттман.

– Ты не можешь скучать, – злобно прошептал Ригли. – Адвокату не может быть скучно на процессе. Это непрофессионально.

Майлс пожал плечами.

– Ничего не могу с собой поделать. Скука – это такое дело… Нельзя ни заскучать, ни перестать скучать по собственному желанию. Это просто случается, и все.

Адвокат Бендер тем временем подбирался к ключевому моменту.

– А чем занимается ваш муж? – поинтересовался он у своей клиентки.

– У него фабрика по производству скрепок для стэплеров и прочих канцелярских принадлежностей, – с готовностью доложила миссис Гаттман. – И дела в его бизнесе идут очень успешно.

– Похоже, ты вознамерился поискать приключений на свою башку, – все так же шепотом пробормотал Ригли. – Знаешь, как это называется? Кризис среднего возраста. Слушай, купи себе новую машину, что ли. Говорят, помогает.

Майлс продолжая рисовать в блокноте, пробурчал:

– Купил уже. Даже две. Дилеры из компании «Мерседес» меня просто на руках носят.

– Но разве вы не могли просто отказаться от столь обременительных отношений? Просто взять, например, и на время уйти от мужа? – поинтересовался Бендер, обращаясь при этом не столько к клиентке, сколько к присяжным.

Этот вопрос должен был задать Майлс, отметил про себя Ригли.

Сам же Майлс тем временем продолжал невозмутимо рисовать, наводя ужас на своего помощника. Вздохнув, он, словно пресекая возможные вопросы и предложения Ригли, доложил:

– И я уже дважды перестроил свой дом, и еще полностью реконструировал загородный дом в Вэйле, и, само собой, переделал все, что там было, до основания. И еще я нанял трех садовников, повара и парня, который будет драить мой самолет.

– Нет, я не могла просто так взять и уйти, – всхлипнув, сказала миссис Гаттман и вытерла скатившуюся слезу носовым платком. – Он ведь снимал все на видео.

Проливая все больше слез и все чаще прибегая к помощи платка, миссис Гаттман подходила к кульминационной сцене своей роли.

– Он приглашал домой девушек со своей фабрики… в наш дом в Палм-Спрингс, и потом…

Майлс тем временем продолжал бубнить:

– Банковский менеджер, ведущий мои счета, даже начал удивляться, какого черта я по-прежнему продолжаю работать. Он утверждает, что процентов по моим вкладам вполне хватит, чтобы до старости жить так же, как я живу сейчас. Черт подери, я соскучился по настоящему делу. По чему-нибудь такому… что стало бы вызовом, чтобы дух захватило. Ведь это, – он обвел презрительным взглядом зал суда, – это все так, мелочевка. Мне нужно что-нибудь такое, во что я мог бы вцепиться зубами – в профессиональном смысле. Чтобы мне пришлось напрячь мозги, сжать в кулак волю и принять трудное, может, даже рискованное решение.

– Еще он придумал такое приспособление… ну, в общем, он называл его буром, – объявила во всеуслышание миссис Гаттман. – Его специально сделали на фабрике мужа по его чертежам, а потом он приволок эту кошмарную штуковину домой.

– Понимаешь, проблема заключается в том, что никто не хочет идти до конца. Все только и стремятся к компромиссу, – продолжал Майлс. – Это вообще главная проблема самого института брака. Супружеский союз как таковой основан на некоем компромиссе. И, само собой, то же самое относится и к разводу. Кивнув в сторону немолодой, старомодно причесанной женщины, находившейся на свидетельском месте, он пояснил:

– Ну вот, перед нами миссис Гаттман, которая захотела срубить немного бабок, обнародовав некоторые сексуальные странности своего мужа. Мы, со своей стороны, попытаемся не допустить такой несправедливой и бесполезной траты денег нашего клиента. В итоге процесс закончится на какой-то точке равновесия, положение которой на финансовой шкале будет зависеть от профессиональной сноровки адвокатов обеих сторон. А потом наши клиенты разойдутся в разные стороны, унося в клювах по куску этого вонючего скрепочного заводика, который достанется каждому по решению суда.

На Фредди Бендера было страшно смотреть – так глубоко потрясли его слова миссис Гаттман.

– Бур, вы говорите?

На обычно добродушном мальчишеском лице Ригли появились явные признаки раздражения.

– Но это жизнь, Майлс. Ты, видно, совсем сдурел. Жизнь – она ведь вся неизбежно состоит из компромиссов.

– Нет, Ригли, это смерть. Риск, борьба и, наконец, полное, сокрушительное поражение, которое наносишь оппоненту, – вот это жизнь. Скажи-ка мне лучше: Иван Грозный, Генрих VIII, вождь гуннов Аттила – что у них общего?

Ригли в задумчивости снял очки, почесал в затылке и уставился на Майлса.

– Может, вторые имена?

Майлс оторвал глаза от блокнота, и его взгляд устремился куда-то вдаль. Его одержимый вид и хриплый голос сделали его похожим на одного из тех миссионеров с безумными фанатичными взглядами, убежденных в правоте и величии своих идей, которые они несут невежественным и непросвещенным.

– Понимаешь, эти ребята не просто одерживали победы. Они умели…

– Мистер Мэсси!

Ригли вздрогнул и огляделся. Весь зал – публика, присяжные, Фредди Бендер, миссис Гаттман и судья Бун – в особенности судья Бун – смотрели на них с Майлсом.

– Мистер Мэсси, – кисло сказал судья Бун с таким видом, будто собирался огласить смертный приговор, – я вынужден повторно спросить вас: есть ли у вас вопросы к противной стороне?

Ригли почувствовал, как его лицо заливается краской под суровым взглядом судьи. Однако же Майлс продолжал оставаться воплощением хладнокровной уверенности в себе. В один миг его мессианский пыл сменился намеком на извиняющуюся улыбку.

– Прошу прощения, ваша честь, – с серьезным и даже строгим видом сказал Майлс. – Я как раз консультировался со своим помощником и не расслышал вашего вопроса.

Если подходить к делу сугубо формально, то Майлс прав, отметил про себя Ригли. Он действительно консультировался с помощником – другое дело, что совсем не по теме заседания. В очередной раз, записав очко в пользу своего босса, Ригли успокоился и решил понаблюдать, как Майлс станет выкручиваться на этот раз. Тот встал из-за стола и подошел к хнычущей миссис Гаттман. Это был момент, которого они ждали. От нетерпения Ригли почувствовал спазмы в желудке.

– Ну что ж, миссис Гаттман, – любезно сказал Майлс. Он сделал паузу и выразительно посмотрел на присяжных, а затем осведомился:

– Не могли бы вы сообщить нам, кто такой Давид Гонсалес?

Миссис Гаттман мгновенно перестала хныкать и, явно уловив, что дело принимает неприятный оборот, злобно уставилась на Майлса.

– Ну… – Она выдержала долгую паузу, покусывая накачанные коллагеном губы и словно пытаясь вспомнить, о ком идет речь. На самом деле она судорожно решала, как действовать дальше. – Ну, он теннисист… тренер в теннисном клубе.

Майлс печально покачал головой.

– А-га… Тренер, говорите…

Миссис Гаттман и Фредди Бендер напряженно следили за тем, как Майлс направился обратно к своему стулу и принял из рук Ригли пачку бумаг. На какую-то долю секунды Ригли представил себя ассистентом матадора, вручающим тому смертоносную шпагу. Это был миг славы.

– Значит, вы утверждаете, что Давид Гонсалес является просто тренером по теннису, – громко, на весь зал объявил Майлс, поднимая бумаги над головой. – Тогда будьте любезны объяснить, почему в своих письмах вы обращаетесь к нему: «Дорогой мой Давид и Голиаф в одном лице»?

«Пять баллов», – восхищенно подумал Ригли, почти с жалостью глядя, как Фредди Бендер обреченно, скорее, по привычке, пытается что-то доказать судье. На самом деле все уже было решено.

Майлсу тоже все было ясно. Швырнув блокнот в кейс, он одарил присяжных своей лучезарной улыбкой и отправился на следующий процесс – к очередной победе в очередной битве.

Вождь гуннов Аттила мог бы им гордиться.