Текст книги "Огромный черный корабль"

Лумис торопливо вынул из заднего кармана бечевку, протиснулся между креслами, перевернул детину на живот, быстрым движением стянул ему руки за спиной, затем откупорил одну из бойниц, развернул и поднял кресло на нужную высоту, сунул в отверстие ствол, установил прицельную планку на максимальную дальность, хлебнул из фляги и стал ждать, когда из селения побегут выбитые ударной группой браши. Он слышал, как рядом примостился Таракан.

Ждать долго не пришлось, стрелять тоже. Шесть жалких фигур появились со стороны деревни. Слева, из кустов крапорбена, рявкнул пулемет Колисмана. Он срезал их всех одной короткой очередью.

* * *

Они расположились прямо посередине деревни. По-видимому. Чистюля считал, что раз уж заварили такую кашу, здорово маскироваться нечего и время терять тоже, разумеется. Всех пленных, их набралось семеро, усадили тесной кучкой лицом к Чистюле, спиной к деревянной хижине. Из имперских парашютистов не хватало только Бобра и Колисмана, они вошли в караул. Присутствие на допросе «мальчишек»: Лумиса, Крепстона, Таракана и Тауэра было обязательным. Выбор показательной жертвы Чистюля предоставил Босли. Вялой походкой, с полным отсутствием всякого выражения на лице, парашют-мастер приблизился к пленным. Лумис видел, как сразу посерели и без того бледные лица. Босли сверлил их тяжелым взглядом, словно лучевой пушкой, всех по очереди, затем специально картавя язык выругался на браши. Он остановился напротив худощавого, совсем еще молодого лейтенанта, тот выглядел хуже всех, если не считать здоровенного штурмовика, которому Лумис превратил лицо в красную кашу. У офицера была сломана рука в предплечье и по этой причине губы выражали сплошную муку. Когда громадная фигура Босли нависла над ним, он торопливо отвел взгляд в сторону. Дико ухмыльнувшись, Босли рванул его за ворот комбинезона так, что молния разошлась до пояса.

– Начнем с этого гаденыша, – доложил он Чистюле.

Точило-Бэк и Бельмо в это время заканчивали приготовления к «спектаклю». Аккуратно, очень впечатляюще, на большом куске зеленой материи, были разложены шприцы, тюбики, плоскогубцы, лезвия, ножницы, щипцы самых причудливых форм и размеров, тут же от огня паяльной лампы нагревались угловатые железяки непонятной формы.

Чистюля, дабы лишний раз продемонстрировать свой сомнительный аристократизм и отличное знание языка, приказал подвести к нему пленного.

– Слушайте, – сказал он на браши, – вы ведь понимаете, что все равно заговорите. У этих «детишек» еще никто не молчал. Поэтому, лучше сразу. Соглашаетесь отвечать?

Лейтенантик посмотрел на Чистюлю с каким-то отсутствующим выражением и смолчал. Чистюля, не показывая досады, дал сигнал начинать и демонстративно отвернулся. Босли сорвал с пленного всю одежду, цепкими пальцами ухватил его за нижнюю челюсть у подбородка и здоровенной оплеухой отправил лейтенантика по касательной в объятия Точило-Бэка. Тот согнул его пополам, а Бельмо быстрым отработанным движением воткнул под лопатку шприц с обезболивающим. Они действовали по сценарию «пытка-представление». При этом варианте жертву подвергали огромному количеству самых разнообразных мучений, выдержать которые во всей полноте любой организм был не в состоянии, но, так как, основной целью было запугивание остальных пленных, подопытному вводили лекарство, так он держался дольше, по крайней мере, это следовало из теоретической части «Справочника разведчика». Потом, когда испытуемый, наконец, соглашался отвечать на вопросы, следовала демонстрация лояльности и гуманизма, с предложением сигарет и т. п. ...

Пленного развернули лицом к зрителям. Голый, с перебинтованной рукой, он выглядел очень жалко и потеряно. Прежде чем начать, Бельмо подозвал Ключника.

– Слушай голубок, – осклабился он, буравя радиста своим единственным зрачком, – а что если ты щелкнешь меня на память с этим вот «крольчонком»? Это будет его последнее фото на этом свете, – добавил он на браши специально для лейтенанта.

Ключник запечатлел его в трех ракурсах.

– Мы пошлем это его птичке в «Брашию» по адресочку, который он нам оставит, правда парни? Может, мы даже заглянем туда, будет время.

– Бельмо, – прервал его парашют-мастер, – меньше базара, давай работать.

Точило-Бэк благодарно взглянул на него, он видимо уже устал ждать и резво набросился на жертву.

Рядом с громадным Бэком, лейтенант выглядел уже совсем ребенком. Точило взял его сломанную руку за кисть, чуть повыше локтя, и начал медленно выворачивать внутрь. Даже через комбинезон было видно как набухли гороподобные трицепсы Бэка. Лицо лейтенанта быстро наливалось кровью, все видели, что он кусает губу, но застонал он только, когда на локте лопнула кожа и оттуда показался розовый, оплетенный красными жилками, сустав. В полной тишине Босли снова спросил: будет ли он говорить? Ответа не последовало. Тогда Бельмо достал «дергунчик» и закрепил его зажимами на голове браша. С «дергунчиком» на голове тот стал похож на мотоциклиста. Бельмо повернул рычаг: лейтенант заорал так, что у многих заложило уши. Точило-Бэк, заткнув ему рот ладонью, ругнулся. Бельмо освободил крепления и ухмыляясь приподнял «дергунчик», демонстрируя его действие: лейтенант лишился половины волос, из некоторых проплешин на голове сочилась кровь. Это зрелище Ключник тоже увековечил. В момент съемки лейтенант потерял сознание и Бельмо ввел ему эуфиллин.

Лумис посмотрел на реакцию аудитории. Все молчали, никто не отвернулся, только у одного браша нервно подергивалась щека. Наблюдать мучения одного из бывших начальников им было, кажется, интересно. Скоро и вы окажетесь на его месте, подумал Лумис. Наверное, Чистюля назначит «тренировку» «мальчишкам». Кто достанется ему? Тот с дергающейся щекой?

Бельмо и Точило-Бэк последовательно, но в быстром темпе, превращали молодого человека в инвалида. Лейтенант оказался неожиданно стойким и несмотря на стоны отвечать на вопросы не хотел. Раскаленной железякой ему сожгли ягодицы; воткнув провода в половые органы, пустили ток переменной частоты; маленьким молоточком Бельмо мелодично выстучал на его пальцах марш имперских парашютистов.

Между тем, Босли произнес перед остальными пленными маленькую речь о том, что когда лейтенант заговорит остальные станут не нужны и умрут в муках, поэтому с признаниями следует поторопиться. Их не последовало, Лумиса это удивило, или же их вдохновил пример стойкости офицера или они действительно были убежденными патриотами. Босли это тоже обидело, на щеках у него заходили желваки, но он сдержался и не стал избивать их тут же, на месте.

Лейтенантика уже было трудно узнать: изо рта капала бурая пена, глаза провалились куда-то вовнутрь черепной коробки и смотрели, если еще видели, совсем тускло. Все вокруг него, в том числе Бельмо и Бэк были в темных кровавых пятнах, потому что Бельмо боевым топориком отсек ему несколько пальцев на правой руке, да не просто так, а по фалангам. Под ногти другой руки Бельмо, все также ухмыляясь, вогнал ему половину комплекта иголок, когда внезапно лейтенант сдался. Он сказал, что ответит на все вопросы, лишь бы ему дали умереть быстро. Ему подали самовоспламеняющуюся сигарету (он не мог ее держать) и оттащили за угол хижины, а там за него взялся Чистюля. После этого сразу заговорили еще двое захваченных. Всех остальных строптивых распределили «мальчишкам». Лумису достался пилот. Вокруг его шеи синел рубец, след оставленный «удушкой». Бельмо вручил Лумису карманную электропилу фирмы «Дровосек» и показал в каком месте делать разрез. Лумис избег встречи с глазами привязанного к доскам человека и включил пилу. На радость Лумису пилот согласился сотрудничать, как только лезвие вспороло кожу на голени. Его ответы нужны были Чистюле для проверки данных полученных от лейтенанта. Лумис рукавом вытер мельчайшие капли крови с лица и почему-то вспомнил розовое извивающееся под «тянитолкаем» тело.

* * *

«Циклоп» пер прямо на них и, кажется, не собирался сворачивать. Лумис даже решил, что маскарад их раскрыт и сейчас танк, не сбавляя скорости, прокатится по ним всеми четырьмя гусеницами. Какой-то слишком жизнерадостный вояка назвал это чудовище «поросенком», производное от «свиноматки». Сюда бы его на наше место, подумал Лумис. С низкой покатой башни, раскрашенной пятнами, грозно торчали два пушечных ствола (левый укороченный для стрельбы навесом), а сверху вяло амортизировал при движении станковый огнемет. Лумис напрягся, быстро взглянул на сидевшего рядом Тауэра: в форме браша тот выглядел совсем по новому и по его лицу было видно, что он сомневается в этом очередном замысле Чистюли. Земля под ними уже дрожала, гусеницы вгрызались в нее как бульдозеры. Лумис нащупал под вещмешком газовые гранаты, они были теплые. «Циклоп» взревел, как раненый динозавр и остановился в десяти шагах. Сверху задребезжало: откинулся командирский люк. Вставать для отдания чести нельзя, иначе придется нагибаться за гранатами и браши успеют закупориться, прикинул Лумис. Наверху башни показалось что-то непонятное, круглая голова и огромный глаз во все лицо. Глаз моргнул и уставился на имперских парашютистов. Лумиса передернуло, к такому он был морально не подготовлен. Экипаж танка – чудища! Генетические мутанты! О господи Великий Эрр! И пленные об этом не рассказывали. Из люка выявились плечи, затем все остальное: нормальное человеческое туловище, ноги, руки, игломет наперевес. Лумису стало легче – это был просто специальный шлем, новинка, рассчитанная на подавление психики. Браш спрыгнул с брони и подошел к ним.

– Где главный? – спросил он совершенно беспечно и, понятное дело, на не родном Лумису языке.

А Лумис уже окончательно пришел в себя. Чистюля – гений тактики, подумал он. Ничего не ответив брашу, боясь, что их с головой выдаст акцент, он показал рукой в ближайшую хижину. Танкист хмыкнул, досадуя на недисциплинированность пехоты, и пружинистым шагом двинулся в указанном направлении. Наверное, он устал сидеть в неудобном кресле и теперь радовался возможности размяться. Лумис, не оборачиваясь, считал шаги. На пятнадцатом он, также, не оборачиваясь, метнул боевой топорик. С неприятным хрустом топорище вошло в позвоночник чуть ниже лопаток и чуть выше рукоятки топорика Тауэра. Было слышно, как браш с тяжелым стоном осел и сразу в люке зашипели газовые гранаты. Лумис, напяливая противогаз, рванулся к танку.

* * *

План Чистюли по уничтожению «свиноматки» был гениален, но слишком громоздок и зависел от множества непредсказуемых факторов, случайности и мизерные вероятности его, цепляясь друг за дружку, висели в воздухе. Но тем не менее, может быть именно благодаря своей несуразности, план удался. Слепо выполняя приказы, они сделали то, что было не под силу всем остаткам стратегической авиации Империи.

Они заставили пилота выйти на связь со «свиноматкой», сообщить туда, что в деревне обнаружен механизм невыясненного назначения. Там заинтересовались. Пилот подробно описал внешний вид «Бетта-кью-105» и сообщил: будто бы при попытке поднять механизм в воздух, он начинает вести себя очень подозрительно. После этого со «свиноматки» выслали «циклоп», к счастью, только один. Имперские парашютисты загрузили в него «Бетта-кью» и «будильник», для этого пришлось выбросить из танка весь боекомплект. Затем бросили жребий: одной трети суждено было стать героями посмертно. Ими стали эйч-капитан Чистюля (вне конкурса и без всякого жребия), парашют-мастер Босли, штурм-инструктор Бобр и Крэпстон. Они должны были взорвать «будильник» в чреве «свиноматки». По данному случаю выпили за общим столом и уничтожили ненужных пленных, воткнув в них чешуйчатые кортики (теперь они медленно умирали, на окраине злополучного селения, имея в боку эти, не извлекаемые подарки). «Смертники», одетые в форму противника, затолкали в танк оставленного в живых браша танкиста и задраили люк. Бобр лихо взял с места, на ходу уменьшая клиренс двух внутренних гусениц. Танк со скрежетом и лязгом покатился по своему собственному следу и вскоре скрылся из глаз. Восемь усталых людей долго еще смотрели в ту сторону, а через пять часов Ключник, выйдя в эфир, сообщил на базу, что внутри «свиноматки» взорван ядерный боеприпас, но, на всякий случай, ее надо добить с воздуха. Это тоже была задумка Чистюли.

Когда Ключник выключил рацию, Бельмо нехорошо оскалился и сказал, что теперь уж браши их запеленговали и сейчас на деревню посыпятся сверхтяжелые снарядики. Это была плохая шутка. Но он ошибся: не взорвались снаряды, и не прилетел «тянитолкай», брашам было не до них, Чистюля все-таки осуществил свои честолюбивые замыслы. Они собрали амуницию и двинулись на восток, в сторону Скалистой Гряды.

24. Легенды леса

Тяжелая машина ползла вперед, по только что прорубленной тропе, сминая и превращая в кашицу папоротники и еще уцелевшие деревца, а впереди, в зеленом сумраке, медленно переваливался через поваленные стволы громадный покатый корпус «мастодонта». За спиной мирно похрапывал Пексман и это, вместе с гудением двигателя, навевало дрему, но Браст только иногда встряхивал головой, отгоняя сонливость, и, не отпуская рычаги, смотрел в перископ воспаленными глазами. За эти несколько суток они прошли по сельве сотни миль, и полковник Варкиройт был доволен: все шло по плану. Для этих непролазных джунглей, проделанное ими, своего рода рекорд. Первые поселенцы, появившиеся на Мерактропии, вообще не отходили от берега дальше чем на десять. Были конечно смельчаки, ослепленные призраком мекра – таинственного растения увеличивающего продолжительность существования на этом свете, или фанатики науки, которые, захватив с собой максимальный запас огнеметной смеси, хинина и продуктов питания, надвинув на лицо смоченную антикомарином сетку, уходили в зеленое море, но сохранились лишь имена тех, кто вернулся. Их было не много и если они не лишались рассудка, и не умирали от малярии или укусов дотоле неизвестных насекомых, их рассказы обрастали постепенно многочисленными подробностями и становились неисчерпаемым источником для многотомных научных трактатов с громкими красивыми названиями, как то: «Мерактропы как они есть», «Биологические сокровища Мерактропии», «Ядовитые паукообразные третьего континента». И все это с героическими призывами освоить и покорить «необузданный материк», чтобы завоевать тысячи тонн мекра, моря нефти и неисчислимые запасы руды. И подстрекаемые этими мифами, то одно, то другое правительство, снаряжало вооруженные по последнему слову техники экспедиции, стоившие значительных средств и воздержания от многих жизненно необходимых государственных расходов. И когда из многосотенного экспедиционного корпуса на берег возвращалась лишь горсточка полуживых людей, еще держащихся на ногах, тащивших на себе товарищей, находящихся одной ногой в могиле, кусочки мекра и утверждавших, что они вынуждены были повернуть, лишь чуть-чуть не дойдя до богатейших залежей платины и серебра, государи и парламентарии лишь подсчитывали убытки и назначали скудные пенсии первопроходцам и их семьям, благо семейных было не слишком много, и лишь монархи-конкуренты злорадно усмехались. Но проходили циклы и горечь поражений исчезала, и снова, облаченные в защитные комбинезоны, рыцари удачи, с новейшими вибрационными ножами в руках и полными антибиотиками ртами, в высоких, до пояса, сапогах из не трущегося материала фирмы «Капликхаузе-экл» вклинивались в сельву: все начиналось сначала. Но затуплялись механические секиры из лучшей стали и не спасали медикаменты, и рвались сверхпрочные сапоги, и когда в пятидесяти шагах от берега из листвы вываливался саблезубый леопард и топорщилась, отливающая зеленью, шерсть, или на голову падал ядовитый краб-мураус и не успевал сгнивать труп последнего товарища, а оставался лишь обглоданный термитами-секачами скелет, тогда, не выдерживали ни железные нервы, ни тренированная психика и чавкающее болото, медленно поглощающее, пережившего всех остальных «счастливчика», лишь подтверждало, что эти места не для человека, и что Мерактропия так и осталась непокоренным материком.

И все же здесь жили люди: мерактропы – самая таинственная загадка и самая страшная сила противостоящая колонизаторам. Некоторое время никто о них и не подозревал: не вернувшихся на корабль считали погибшими в схватке с безмозглым хищником или заживо съеденным мышами-вампирами, в основном, конечно, так и было. Лишь кое-кто из вынырнувших из зеленого ада, утверждал, что наблюдал диких голых людей, следующих по пятам и бесследно растворяющихся в прорве зелени, когда к ним пытались приблизиться, но конквистадорам либо не верили, считая все это галлюцинацией или побасенками, либо, просто не принимали всерьез, потому, что главное в их рассказах были рощи мекра и открытые залежи угля, а поэтому столкновение с мерактропами оставались неожиданностью. И только постепенно все поняли, что людям противостоит какая-то титаническая непонятная сила, равная, а может быть превосходящая мощь цивилизации, и что все жертвы нельзя считать простой случайностью. Но лишь гораздо позже пришло осознание, что эта апокалипсическая сила – местное население. Сколько их всего на материке, не знают и поныне. Составляют ли они единую общину, живут ли отдельными племенами или же, вообще, как отшельники, лишь иногда сходящиеся вместе – не известно. Остается открытым и вопрос, как они сами сосуществуют с этой опасной природой. Наверняка выяснено лишь то, что туземцы убивают колонистов и уничтожают любые плоды человеческой культуры, будь то нижнее белье или потерпевший аварию автожир. С людьми джунглей пытались бороться, но обычные методы истребления аборигенов не годились и после таких попыток противодействие человеку резко возрастало. Терпели провал тактика и стратегия, когда после многосуточной непрекращающейся стрельбы, почти в упор, по мелькающим в зарослях обнаженным телам, солдаты выползали из баррикад пустых ящиков от боеприпасов и расширенными от ужаса, воспаленными от бессонницы, глазами не видели на салатном ковре ни одного поверженного врага, а лишь лишившиеся коры вековые деревья. Какой-то умник полтораста циклов назад предложил невероятно дорогой проект минирования материка: при этом двадцать пять миллиардов противопехотных мин должны были разместиться в несколько сплошных поясов, повторяя рельеф берега на расстоянии сорока километров, в результате чего осчастливленное геянское человечество могло бы свободно пользоваться хотя бы береговыми богатствами Мерактропии. Но проект, разумеется, отвергли и несистематическое освоение продолжалось. Затем «мекра-лихорадка» утихла, во всяком случае патрульные дирижабли не давали оперативного простора отдельным старателям и на некоторое время зеленое море оставили в покое. Но когда Геабекс Лоук обнаружил вблизи Гибельного озера урановую аномалию, сюда снова устремились тяжелые транспортные самолеты брашей, дрексов, эйрарбаков и утлые суденышки мелких королевств и республик, рвущихся к ядерной автономии. Но браши, первые добились значительных результатов и это послужило побочной причиной Второй Десятицикловой войны. Кончилось все Аберанским миром и за брашами так и остались урановые рудники Гибельного озера, а основная территория материка официально и поныне является зеленым пятном планеты – нейтральной зоной. Но практически весь континент причислен к колониям Республики и следовательно, механизированная группа эйрарбаков движется по вражеской территории.

Браст резко нажал на тормоз: впереди, перед застывшей машиной, мелькнула и отскочила в сторону человеческая фигура. У него даже кольнуло где-то в позвоночнике от неожиданности. «Мастодонт», ползущий впереди, тоже замер. Кто-то забарабанил в левый боковой люк и Браст потянул за ручку: в отсек просунулась чья-то темная физиономия:

– Браст, Пекс, глушите мотор, – посыльный перевел дыхание. – Максимальное охлаждение, – теперь Браст узнал его, это был Бикс – адъютант Варкиройта.

– А что стряслось? – еще не совсем проснувшись спросил Пексман.

– Где-то поблизости аэростат брашей, – объяснил Бикс. – «Лавочка» Вербека перехватила их радиопередачу на базу. Ну, бывайте, – он отодвинулся.

В перископе заднего вида Браст видел, как адъютант спотыкаясь бежал к следующей машине. Зачем было посылать человека, когда все можно сообщить по закрытой связи, Браст не знал. Наверное, чтобы без дела не засиживался. Как вырвалось однажды у полковника Варкиройта, в присутствие Браста: «Когда я вижу солдата Империи без лопаты – я зверею». Пексман потянулся и выругался, а Браст включил охлаждение и отсек «питание» всем остальным приборам. Теперь можно полчасика вздремнуть, подумал он, все равно никто не двинется с места, пока не будет стопроцентной уверенности, что их не обнаружат.

– Браст, – произнес Пексман и высморкался, словно специально для этого позвал его, – как ты считаешь, это тот же аэростат или другой? – спросил явно не из интереса, а от нечего делать. – Мне уже начинает казаться, что это шарики на праздничной пальме, а тебе?

– А мне все равно, – признался Браст, устраиваясь поудобнее в откинутом кресле, – один он или несколько, главное теперь можно поспать.

– Нет, ты не прав, – пояснил Пексман свою мысль, – если их много, то это просто случайность, но если один, – он сделал значительную паузу, – то тогда он нас засек своим инфракрасным детектором и ведет наблюдение.

Последних слов Браст не услышал, он уже погрузился в сияющие быстрые сновидения.