Текст книги "Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол"

– О вашей встрече с Джурой наверняка в тот же день стало известно Андропову.

– Ваши ребята нас подстраховали, но такая опасность действительно существует, – кивнул головой Рашидов. – Однако будем уповать на удачу – до этого она Джуру никогда не подводила. Кстати, он посоветовал искать поддержки у Черненко – у того сейчас напряженные отношения с Андроповым. Это поможет и вас сохранить при вашей должности – рядом со мной. А то ведь кое-кто давно хочет спровадить вас на пенсию.

Иргашев ничего на это не ответил, продолжая смотреть куда-то вдаль, где виднелись очертания домов совхоза Политотдел.

– О чем задумались, Боисжон? – спросил у охранника Рашидов.

– Войну вспомнил. Там было все предельно ясно: наши по эту линию фронта, а по другую враги – фашисты. А в этой сегодняшней войне все перепуталось – коммунисты воюют с коммунистами.

Рашидов хоть и был удивлен подобным сравнением, но оспаривать его не стал, поскольку оно было не далеко от истины. Он и сам, будучи фронтовиком, порой ловил себя на подобной мысли.

Несмотря на то, что Иргашев был на четыре года моложе Рашидова, однако на фронт они попали почти одновременно: Рашидов оказался там в конце 1941 года, а Иргашев – в январе следующего года. Причем оба призывались из Самарканда. И в то время, как Рашидов сражался на Волховском фронте, а затем был комиссован в результате ранения, то будущий командир его охраны воевал на нескольких фронтах – Юго-Западном, Сталинградском, Донском, снова Юго-Западном, 3-м Украинском в составе 847-го (с 3 января 1943 года – 132-го гвардейского) артиллерийского полка 278-й (с 3 января 1943 года – 60-й гвардейской) стрелковой дивизии. И если Рашидов за свои подвиги был награжден двумя орденами Красной Звезды, то Иргашев стал Героем Советского Союза, отличившись при форсировании Днепра в районе города Запорожье и в боях на захваченном плацдарме на острове Хортица. Историю его подвига Рашидов прекрасно знал, но только не из уст самого командира (тот не любил этим хвастаться), а из его служебной характеристики, с которой он познакомился, когда Иргашев должен был занять пост начальника его охраны.

Эта история началась в ночь на 26 октября 1943 года, когда разведчик Иргашев в составе десанта 185-го гвардейского стрелкового полка переправился через Днепр на остров Хортица, чтобы вместе со связистами проложить телефонную линию от позиций пехоты на острове до командного пункта артиллерийского полка. Однако фашисты несколько раз обстреливали береговую полосу и выводили линию связи из строя, в результате чего Иргашеву приходилось неоднократно преодолевать реку, чтобы восстанавливать порванный кабель. Кроме этого, в течение всего дня вместе со стрелковыми подразделениями ему приходилось отражать многочисленные контратаки противника. А когда фашисты приблизились к советским позициям почти вплотную, Иргашев и его однополчане ринулись в рукопашную атаку. В этой схватке бесстрашный узбек убил штык-ножом троих фашистов, а из автомата скосил еще полтора десятка немецких солдат. Однако и сам не уберегся – в результате разрыва минометного снаряда получил контузию и потерял сознание. А когда спустя несколько часов очнулся, то наступало уже утро следующего дня.

К тому времени фашисты сумели закрепиться на наших позициях и взяли под прицел берег, где должен был высадиться советский десант. И так получилось, что один из пулеметов оказался неподалеку от того места, где находился Иргашев. И когда началась высадка десанта, этот пулемет стал поливать советских солдат свинцовым дождем, не давая им поднять головы. Увидев это, Иргашев бросился к огневой точке врага. Вооруженный автоматом, он несколькими короткими очередями уничтожил весь пулеметный расчет. После чего развернул оружие в сторону фашистов и открыл по ним шквальный огонь. Увидев это, поднялся в атаку советский десант, который в течение нескольких минут очистил от вражеской пехоты важный плацдарм. За этот подвиг указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1944 года гвардии старшине Бойсу Хамидовичу Иргашеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вернувшись с войны, Иргашев в 1947 году окончил Высшую партшколу при ЦК КП Узбекистана, был секретарем Самаркандского областного комитета ВЛКСМ. Чуть позже он окончил Ташкентский юридический институт. Работал заведующим отделом газеты «Узбекистан сурх», инструктором ЦК КП Узбекской ССР (1952–1956), начальником отдела кадров Министерства социального обеспечения Узбекской ССР (1956–1968). В 1968 году Бойс Иргашев перешел на работу в КГБ, возглавив охрану Шарафа Рашидова.

– Джура считает, что Андропов готовит почву для капитализации нашей системы, – первым вновь нарушил молчание Рашидов. – И взял себе в союзники кавказцев, которых активно поддерживают в этом зарубежные диаспоры.

– Судя по деятельности Мелкумова, в этом предположении есть доля истины, – согласился с услышанным Иргашев.

– Вот я и подумал, что было бы неплохо нанести по самому Мелкумову удар из стен его же ведомства, – сообщил Рашидов.

– Разумное решение, учитывая тот факт, что неуязвимых людей не бывает. Однако это опасная затея, Шараф-ака.

– Именно поэтому я вам об этом и сообщаю – вы же мой главный прикрепленный, – с легкой улыбкой на устах, ответил Рашидов.

После чего первым направился к «Чайке», водитель которой все это время сидел в салоне с открытой дверью и, потягивая сигарету, внимательно следил за разговором своего шефа с начальником охраны. Три года назад московский КГБ завербовал этого человека и внедрил в окружение Рашидова. Главной ценностью этого агента было то, что его родная сестра родилась глухонемой, поэтому он с детства прекрасно владел жестовым языком. И сейчас, наблюдая за разговором Рашидова с Иргашевым, в те моменты, когда они поворачивались к водителю лицом, он имел возможность по движениям их губ понять, о чем именно они разговаривают. И теперь перед водителем стояла единственная задача – донести суть этого разговора до нужных людей.

18 июня 1983 года, суббота.

Узбекистан, Ташкент, улица Навои, дом 13, Политехнический институт

Припарковав автомобиль неподалеку от входа в институт, Аркадий Габрилянов выбрался из салона. В этот известный вуз следователь приехал не один, а со своим восемнадцатилетним сыном Багратом, который вчера вечером прилетел в Ташкент из Тбилиси. Целью этого визита была встреча с проректором политеха на предмет зачисления туда сына следователя. Предварительный разговор на эту тему состоялся несколько дней назад, а сегодня должно было быть вынесено окончательное решение. Причем в его положительном исходе Габрилянов не сомневался, поскольку проректор был прекрасно осведомлен о том, кем именно является отец абитуриента и какими ветрами его занесло в Узбекистан. Поэтому, когда отец и сын вошли в кабинет проректора, тот встретил их с распростертыми объятиями и с услужливой улыбкой на широком лице.

– Так вот как выглядит ваш сын, Аркадий Вазгенович, – семеня навстречу гостям, радостно молвил проректор. – Настоящий йигит, да еще и красавец! Как тебя зовут?

– Баграт, – ответил юноша, пожимая руку проректору.

– Как тебе наши края? – продолжал забрасывать вопросами гостя хозяин кабинета.

– Жарковато, – ответил Баграт.

– А ты как думал – на то он и солнечный Ташкент, – рассмеялся в ответ проректор, жестом приглашая гостей присаживаться за стол.

Когда гости последовали его совету, проректор вернулся на свое место во главе стола.

– Документы у тебя с собой? – вновь обратился хозяин кабинета к юноше.

Вместо ответа тот достал из небольшой спортивной сумки, с которой он пришел, диплом об окончании школы.

– Еще понадобится твое заявление и три фотокарточки три на четыре, – сообщил проректор.

– Заявление надо сейчас написать? – спросил Баграт.

– Не обязательно, можешь принести его чуть позже вместе с фотографиями.

– А экзамены когда? – задал очередной вопрос юноша.

– Ты не будешь сдавать экзамены, – ответил за проректора Габрилянов.

– Как не буду? – глядя с удивлением на отца, спросил будущий студент.

– Так, не будешь – тебя зачисляют без экзаменов.

– Почему?

– Потому что я так хочу, – тоном, не терпящим возражений, ответил Габрилянов.

– А я хочу, чтобы меня принимали, как всех – с экзаменами, – глядя в глаза родителю, заявил юноша.

– Ты будешь учить отца? – в голосе следователя послышались стальные нотки.

– Нет, не буду, – ответил юноша и обратил свой взор на проректора: – Верните мне, пожалуйста, диплом – я передумал к вам поступать.

От удивления лицо проректора вытянулось, рот приоткрылся. Не зная, как ему поступить, он вопросительно посмотрел на следователя.

– Не отдавайте ему диплом, – грозно насупив брови, приказал проректору Габрилянов, после чего вновь обратил свой взор на сына. – А ты будешь делать то, что я тебе скажу.

– Не буду! – и юноша вскочил со стула.

– Товарищи, не надо ссориться! – буквально возопил хозяин кабинета. – Если юноша хочет сдавать экзамены, то пусть сдает – мы пустим его с основным потоком.

И он так посмотрел на следователя, что тот понял его хитрость – экзамены будут формальными. Но этот взгляд не укрылся и от юноши, который в ультимативной форме заявил:

– Если я увижу, что экзаменаторы играют со мной в поддавки, я заберу диплом.

– Хочешь показать, что ты уже взрослый и не нуждаешься ни в чьей опеке? – спросил Габрилянов. – Хорошо, будь взрослым. Только потом пеняй на себя.

После этих слов юноша вновь опустился на свое место.

– На какой факультет ты хочешь поступить? – задал очередной вопрос абитуриенту проректор.

– Что-нибудь связанное с электроникой. Я после школы почти год работал наладчиком электронных машин.

– Прекрасно – у нас как раз есть два подходящих факультета: конструирование и производство электронно-вычислительной аппаратуры, а также электронно-вычислительных машин.

– Давайте последний – ЭВМ.

– А у тебя какая была итоговая оценка по математике?

– Пятерка.

Проректор заглянул в диплом и, убедившись в правоте слов юноши, с удивлением произнес:

– Да ты круглый отличник! А если ты что-то подзабыл, то наши преподаватели тебя подтянут. У нас знаешь, какие замечательные педагоги – один Яков Павлович Абрамян по начертательной геометрии чего стоит! Так что не бойся.

– Я и не боюсь, однако экзамены буду сдавать вместе со всеми, – вновь твердым голосом повторил юноша.

– Выйди в коридор и подожди меня там, – обратился к сыну Габрилянов.

И когда тот вышел, следователь обратился к хозяину кабинета:

– Надеюсь, вы понимаете, что будет, если мой сын не поступит в ваш институт?

– Не волнуйтесь, Аркадий Вазгенович, поступит – он же круглый отличник, да еще после производства. Мы ему и отдельную комнату в общежитии выделили – комендант уже предупрежден, вот адрес.

И проректор протянул следователю небольшой клочок бумаги.

Когда Габрилянов вышел из кабинета, он нашел сына стоящим у окна и наблюдающим за тем, как группа абитуриентов играет во дворе института в «козла», прыгая друг через друга.

– Ты зачем устроил этот спектакль? – спросил отец у сына.

– А ты зачем унижаешь людей? – вопросом на вопрос ответил юноша.

– Кого это я унижаю?

– Например, этого проректора. Думаешь, если у тебя есть «корочка» следователя КГБ, тебе все позволено?

– Попридержи язык, щенок! – грозно сверкая очами, произнес Габрилянов. – Я забочусь о тебе, олухе царя небесного. Меня могут отсюда отозвать, а ты останешься. Так вот, чтобы тебя уважали…

– Кого боятся, тех не уважают, – резко ответил юноша.

– Много ты понимаешь в жизни. Людей надо держать за горло, иначе они тебе на шею сядут и будут тобой понукать. Ты хочешь быть вечной шестеркой?

– Я хочу быть обычным человеком.

– Я в твои годы тоже хотел, но потом жизнь меня научила. В тебе говорит юношеский максимализм, а во мне богатый жизненный опыт. Так что слушай лучше своего отца – он плохому не научит. А пока вот, держи, – и Габрилянов протянул сыну купюру в двадцать пять рублей.

– Не надо, у меня есть деньги, – мотнул головой юноша.

– Откуда?

– Мама дала.

– А это тебе отец дает. Или, может, ты меня за отца не считаешь?

Эти слова решили исход дела – Баграт взял деньги, чтобы не обижать своего родителя, который хоть и оставил их с матерью двенадцать лет назад, однако всегда помогал им материально и, как мог, заботился о сыне. Здесь ничего плохого про своего отца юноша сказать не мог.

18 июня 1983 года, суббота.

Украина, пригород Харькова, поселок Покотиловка

– Только что произвел посадку самолет компании «Аэрофлот», прибывший рейсом номер восемнадцать из Москвы, – раздался в громкоговорителе, установленном в зале аэропорта, приятный женский голос.

Старший лейтенант милиции Захар Корниенко закрыл газету, которую он читал все время ожидания и, оставив ее на скамейке, отправился к зоне, где встречали гостей. Ждать ему пришлось недолго. Прилетевший из Москвы налегке Алексей Игнатов вошел в аэропортовские двери одним из первых и сразу узнал своего встречающего, поскольку тот был единственный из всех присутствующих облачен в милицейскую форму. Обменявшись крепкими рукопожатиями, коллеги отправились на стоянку, где Корниенко оставил свои подержанные «Жигули» третьей модели. Пока они шли к транспортному средству, лейтенант сообщил, что ехать им придется в пригород Харькова – Покотиловку, где находилась дача бывшего директора харьковского Исторического музея, на встречу с которым и прибыл московский гость.

– В минкульте дали именно этот адрес – сказали, что старик давно уехал из города на природу, – объяснил гостю ситуацию Корниенко. – Впрочем, если вы устали, то мы можем сначала заехать ко мне и отобедать – жена у меня мастерица по части наваристых борщей с пампушками.

– Нет уж, коллега, в первую очередь – дело, а пампушки потом, – вежливо отказался от заманчивого предложения Игнатов. – Ехать-то долго?

– Да нет – за двадцать минут управимся.

– Видишь, как все удачно – глядишь, и на пампушки успеем, – не скрывая удовлетворения, заметил Игнатов.

Когда они тронулись в путь, гость задал вопрос, который давно вертелся у него на языке:

– Как тут у вас на Украине дела с «конторскими» – лютуют?

– Не особенно, ведь Федорчук из нашенских, – ответил Корниенко, имея в виду нынешнего министра внутренних дел СССР Виталия Федорчука, который до своего отъезда в Москву более десяти лет руководил украинским КГБ. – Министр у нас прежний – генерал-лейтенант Иван Гладуш, который сел в свое кресле еще при Леониде Ильиче – летом восемьдесят второго. Они же земляки – днепропетровские. Гладуш всю жизнь там и проработал, начав службу в ГАИ в качестве инспектора. Да что там говорить – у нас и главный «конторский» тоже днепропетровский – Муха Степан Нестерович. И замы у нашего министра тоже не поменялись.

А генерал Василий Дурдинец даже из простого зама стал первым.

– А местный начальник? – продолжал вопрошать Игнатов.

– Тут тоже без изменений – уже девятый год нами руководит генерал-майор Михайлюк Николай Тимофеевич. Вполне себе нормальный мужик – мы не жалуемся.

– Получается, у вас здесь оазис мира и благоденствия? – удивился Игнатов.

– Не совсем, – не согласился с этим выводом Корниенко. – У Щербицкого дела не ахти какие хорошие – он как подвешенный. Говорят, в Киев вскоре должна инспекция из Москвы приехать – шерстить будут по полной. Если он после этого со своего поста слетит, тогда и нас это тоже наверняка коснется. А пока, я слышал, за узбеков взялись. У меня приятель несколько дней назад оттуда вернулся и рассказывает, что там министра сняли и его окружение трясут.

– А ты сам-то бывал в Узбекистане? – поинтересовался Игнатов.

– Не довелось. Но у нас в армии, под Красноярском, трое узбеков служили. Отличные ребята! А вы бывали, товарищ майор?

– Тоже нет, но земля, как говорится, круглая.

Так, за разговорами, они доехали до нужного адреса. Как оказалось, бывший директор харьковского Исторического музея Сидор Ефимович Ковальчук жил в одноэтажном кирпичном доме, утопающем в зелени и огороженном деревянным забором голубого цвета. Калитка оказалась закрытой, поэтому гостям пришлось вызывать хозяина звонком, который висел тут же – справа от двери. Ждать пришлось недолго – не прошло и минуты, как на дорожке, ведущей от дома к калитке, показался невысокий седой мужчина, облаченный в спортивный костюм, поверх которого был накинут фартук.

– Кого это черт принес в гости, да еще в субботу? – беззлобно спросил мужчина, приближаясь к калитке.

А когда увидел человека в милицейской форме, вдруг опешил и спросил:

– Вы случаем адресом не ошиблись?

– Если вас зовут Сидор Ефимович Ковальчук, тогда нет, – ответил Корниенко.

– И зачем интересно я понадобился доблестной милиции? – открывая калитку, продолжал вопрошать хозяин дома.

– Вот до вас человек из самой Москвы приехал, – ответил лейтенант, кивая на своего спутника. – Хочет поговорить с вами по важному делу. Поэтому негоже столь высокого гостя держать на пороге.

– А я разве держу? – удивился Ковальчук и тут же посторонился, пропуская гостей внутрь. – Только не вовремя вы – я клубнику перебираю. Жена к соседям за банками пошла, а мне велела ягодой заниматься.

– Так, может, втроем это легче будет сделать, чем одному? – предложил хозяину неожиданный выход из положения Игнатов.

– Ну, если вам не в тягость, тогда милости просим в наш сад, – произнес Ковальчук и повел нежданных визитеров за собой.

Хозяин привел гостей к деревянному столу, на котором стояли два тазика, доверху наполненные клубникой.

– Добрый урожай, – похвалил старика Игнатов.

– Спасибо на добром слове, – ответил Ковальчук и продолжил: – Значит, так: крупную ягоду кладем в пустой тазик, а мелкую – в ведро. Все понятно?

– Не все, – вступил в разговор Корниенко. – Вы сами-то, Сидор Ефимович, в фартук облачились, а нам, значит, предлагаете в парадно-выходном клубничным соком мараться?

Вместо ответа хозяин сходил в дом и вскоре вернулся с двумя фартуками, которые вручил гостям. Одев их на себя, те сели на лавку и, вслед за хозяином, принялись за работу. Наконец, Ковальчук вновь нарушил тишину, задав вопрос, который витал в воздухе:

– Итак, чем обязан приходу столь неожиданных гостей, один из которых примчался по мою душу из самой Москвы?

Прежде чем ответить, Игнатов вытер руки о полотенце, которое лежало перед ним на столе, и достал из спортивной сумки, с которой он пришел, стопку фотографий с окимоно, где был изображен рыбак на черепахе.

– Боже мой, откуда у вас это? – вырвалось у хозяина дома, едва он взглянул на первую фотографию. – Это же Урасимо Таро верхом на черепахе-принцессе.

– Эти фотографии достались нам совершенно случайно от человека, который сбежал от нас, так и не успев объяснить их происхождение, – сообщил Игнатов. – Но сведущие люди объяснили нам, что на них изображено окимоно, которое числится в числе пропавших аж с осени сорок первого года.

Заинтригованный этим сообщением, лейтенант тоже вытер руки полотенцем и взял со стола одну из фотографий.

– Совершенно верно, числится, – подтвердил слова Игнатова хозяин дома. – Но этим фотографиям явно не сорок лет – они выглядят как новые. Что это значит?

– Видимо, то, что это окимоно снова объявилось, – ответил Игнатов.

– А остальные? – вопросительно взглянул на сыщика Ковальчук.

– А сколько их было в той коллекции?

– Двенадцать штук – одна другой великолепнее. Но самой ценной была именно эта – с черепахой-принцессой. Она ведь была в качестве оберега у самого Николая Второго.

– Да, я слышал эту историю, – откликнулся на это сообщение Игнатов. – Однако в момент расстрела этой вещицы с царем, увы, не оказалось. Что касается остальных окимоно, то на данный момент о них ничего неизвестно. Но нам хотя бы выяснить историю этой черепахи-принцессы. При этом важны любые детали, которыми вы, Сидор Ефимович, обладаете.

– Я обладаю, увы, немногим, – развел руками хозяин дома. – Люди, которые вас посылали, разве не сообщили вам, что я уже более сорока лет ничего не знаю об этой коллекции.

– Но разве вы не являетесь знатоком творчества Асахи Гёмудзана, к которому часто обращаются по поводу его работ?

– Здесь вас не обманули, хотя в Москве тоже есть специалисты такого же профиля – например, Леонид Аркадьевич Широков.

– Однако лишь вы последним видели воочию ту самую коллекцию, которая погибла в начале войны.

– Я видел ее не последним. Впрочем, давайте я расскажу вам все по порядку. Я вступил в должность директора харьковского музей весной сорокового года. Эта коллекция окимоно там уже присутствовала. А попала она туда по завещанию известного коллекционера Павла Грохольского примерно за три года до моего прихода. А в сентябре сорок первого во время одной из бомбежек та часть музея, где находилась эта коллекция, сгорела.

– Однако слоновая кость, из которых сделаны окимоно, не могла сгореть, – внес свое уточнение в этот рассказ Игнатов. – Кто-нибудь проводил расследование этого инцидента, искал коллекцию на пожарище?

– В момент пожара я находился в Киеве и меня в музее замещал мой заместитель – Олег Сергеевич Тычина, – вновь пустился в воспоминания Ковальчук. – Вот он-то и видел коллекцию последним, когда она была еще целой. Я ее таковой уже не застал. И когда я вернулся, то нам уже было не до разбора пожарищ. Фашисты подошли вплотную к городу, и началась срочная эвакуация многих учреждений, в том числе и нашего музея. А подробности о пожаре я узнал именно от Тычины. Он рассказал, что в западную часть музея угодило несколько авиационных бомб, после чего значительная часть экспонатов погибла. В их числе и коллекция окимоно. О том, что кто-то занимался разбором завалов после пожарища, разговора не было, да и не могло быть – не до этого всем тогда было. Впрочем, там, кажется, проводилось первоначальное расследование, поскольку погиб музейный сторож.

– Это случилось во время бомбежки? – поинтересовался Игнатов.

– Я не знаю подробностей, поскольку не вникал в них – голова была забита эвакуацией.

– А товарищ Тычина знал эти подробности, с ним можно поговорить? – подал голос, все это время молчавший Корниенко.

– К сожалению, несколько лет назад Олег Сергеевич скончался, – развел руками Ковальчук.

– Хорошо, это события военных лет, но в наши дни к вам не поступало никакой информации по поводу пропавшей коллекции? – задал очередной вопрос хозяину дома Игнатов.

– Нет, не поступало, – после некоторой паузы ответил Ковальчук.

В это время рядом послышались чьи-то шаги и когда сидящие за столом повернули головы на этот шум, они увидели приближающуюся пожилую женщину с двумя трехлитровыми банками в руках.

– Прошу любить и жаловать – моя супруга Татьяна Валентиновна, – представил гостям свою жену хозяин дома.

– Что же ты гостей во дворе держишь, вместо того, чтобы в дом пригласить? – пожурила своего благоверного женщина.

– Так они согласились мне помочь клубнику перебрать, – попытался оправдаться хозяин дома.

– То-то я и вижу, что у тебя как было два полных тазика, так они до сих пор такими и остались, – улыбнулась хозяйка. – Зови, Сидор, гостей в дом, там удобнее, да и прохладнее.

– Так и здесь у вас не Средняя Азия, – улыбнулся на эти слова Корниенко.

Едва он это произнес, как хозяин дома внезапно стукнул ладонью по столу и радостно сообщил:

– Вспомнил один случай, который произошел несколько лет назад. Как только про Азию заговорили, так сразу и вспомнилось. В министерстве культуры, во время какой-то выставки, ко мне подошел человек и поинтересовался сегодняшней возможной стоимостью исчезнувшей в годы войны коллекции окимоно. Я его спросил: дескать, а вам зачем это нужно? А он отделался какой-то дежурной фразой, после чего задал еще один странный вопрос: какая из всей коллекции самая дорогая скульптура. Я ему ответил, мол, вся коллекция бесценна. А он не унимается: дескать, и все-таки, какая же самая ценная. Ну, я и назвал ему принцессу-черепаху. Он поблагодарил и быстро удалился.

– А причем здесь Азия? – удивленно спросил Корниенко.

– Так этот незнакомец азиатом был – лицо смуглое, говорил с сильным акцентом.

– А из какой республики не разобрали? – поинтересовался Игнатов.

– Не разбираюсь я в этом – они для меня все на одно лицо, – виновато улыбаясь, ответил Ковальчук.

– Гости дорогие, ходите в дом – я вам стол накрою, – вновь позвала сыщиков хозяйка, которая за это время успела поставить банки на стол и дойти до крыльца.

– Неудобно, Татьяна Валентиновна, – попробовал было отказаться Игнатов.

– Неудобно штаны через голову надевать, – поддержал супругу хозяин дома. – Пойдемте, у нас как раз наваристый борщ с пампушками готов, а к нему и горилка имеется.

– Ну, если с пампушками, тогда другое дело! – улыбнулся Игнатов и, поднимаясь с лавки, незаметно подмигнул своему коллеге.

Ведь час назад он тоже звал его к себе в гости, обещая такое же точно меню, разве что без горилки. Видимо, в этих краях каждая хозяйка потчевала гостей наваристыми борщами с пампушками.

18 июня 1983 года, суббота.

Москва, Старая площадь, здание ЦК КПСС, 5-й этаж, кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова

Несмотря на субботний день, Юрий Андропов с утра был на своем рабочем месте, чтобы успеть завершить те дела, которые он не успел закончить за неделю. В течение дня он собирался встретиться с разными людьми, которые должны были доложить ему о тех проблемах, которые возникли на их участках работы. И первым среди этих посетителей был генерал-майор Владимир Кузьмин – первый заместитель председателя КГБ Грузинской ССР. В этой должности он пребывал недавно, всего лишь несколько месяцев, и вот уже напросился на прием к Андропову, что было необычно.

Но, учитывая важность региона, в котором работал Кузьмин, генсек согласился принять его первым.

Кузьмин пришел не с пустыми руками. С ним была кожаная папка, в которой он принес докладную записку, где описывал свои впечатления о ситуации в Грузии. И эти впечатления были далеко не радужными, о чем Андропов догадался практически сразу, взглянув на озабоченное лицо генерала. Однако, приняв от него эту докладную, генсек не стал ее читать, а положил на край стола и произнес:

– Владимир Георгиевич, я обязательно ознакомлюсь с вашими выводами. Однако предварительно мне хотелось бы услышать лично от вас подробный рассказ о ситуации в республике. Как говорится, лучше один раз услышать рассказ очевидца, чем сто раз прочитать его доклад. Вы согласны со мной?

– Конечно, Юрий Владимирович, – согласился с доводом генсека генерал. – Поэтому сразу хочу сообщить, что в республике сложилась нездоровая обстановка. Процветают кумовство, взятки, подпольная деятельность различных предпринимателей, которых принято называть цеховиками. Многие из них имеют покровителей в структурах партийной власти вплоть до Центрального комитета. Об этом знают все, в том числе и руководство республики во главе с Эдуардом Шеварднадзе.

– А как относится к этому второй секретарь? – перебил плавный рассказ генерала Андропов.

– Геннадий Васильевич Колбин, как я понял, старается не вмешиваться в эти дела, заняв позицию стороннего наблюдателя.

Колбин работал в Грузии с 1975 года, переведенный туда из Свердловска, где он работал с 1970 года сначала секретарем, затем вторым секретарем местного обкома партии. По сути следующей ступенькой в его карьере должна была стать должность Первого секретаря. Однако вышло иначе. Колбина отправили в Грузию, а место Первого секретаря Якова Рябова, которого перевели на работу в Москву, сделав секретарем ЦК КПСС по военно-промышленному комплексу, занял Борис Ельцин. Возвышение последнего удивило тогда многих, поскольку произошло в нарушение абсолютно всех норм существовавшей партийной субординации.

– Такую же позицию занимает и председатель КГБ Алексей Инаури, – продолжал свой рассказ Кузьмин. – Мне кажется, Юрий Владимирович, что этот человек засиделся в своем кресле и в новых условиях, когда наша жизнь стремится к обновлению, вряд ли может быть полезен.

Генерал-полковник Алексей Инаури на тот момент был рекордсменом-долгожителем в КГБ – он занимал пост республиканского председателя 29 лет. Однако смещать его Андропов вовсе не торопился, поскольку тот имел поддержку не только у всех грузинских кланов, но и у армян, которые проживали в Грузии (а их тогда в республике было более 400 тысяч, причем многие из них занимали руководящие посты). Кузьмин этих нюансов, видимо, не знал, хотя, конечно, мог догадываться, поскольку не первый год работал в КГБ. Но, видимо, вдохновленный теми инициативами, которые публично провозглашал с высоких трибун Андропов, надеялся, что его рекомендации найдут должный отклик у генсека. Но он ошибался – Андропов готов был идти только до определенной черты, которую он сам же себе и очертил, причем давно. Если бы он поступал иначе, он бы никогда не смог дорасти до столь высоких постов в партийногосударственной иерархии.

– А вы не сгущаете краски, Владимир Григорьевич? – глядя в глаза собеседнику, спросил Андропов.

– Я могу привести множество фактов, которые говорят в мою пользу, – все тем же бесстрастным тоном продолжал вещать генерал. – Эти факты я изложил в своей докладной. Они указывают на то, что ситуация в республике нездоровая и во многих своих проявлениях русофобская. В высших органах власти Грузинской ССР очень мало русских людей, а тех, кто остался, пытаются оттуда выжить. Достаточно сказать, что в нашем Комитете из заместителей председателя лишь я один русский. Все остальные – грузины: Майсурадзе, Зардалишвили, Джорбенадзе, Хатиашвили. Я ничего не хочу сказать плохого про их профессиональные качества, но такая диспропорция в национальном представительстве не может не настораживать. Та же ситуация сложилась и в МВД, где министром является Гурам Гветадзе, его первым заместителем Шадури, а среди трех заместителей все грузины – Горгодзе, Хазалия и Кванталиани.

– Но в закавказских республиках так было всегда, – напомнил собеседнику азбучную истину Андропов. – Такова специфика этого региона.

– Это нехорошая специфика, Юрий Владимирович, – не согласился с генсеком генерал. – Может быть, раньше она могла нас удовлетворять, но сегодня мы обязаны с этим что-то делать. При прежнем руководстве страной эти дела запустили, но теперь-то кто нам мешает начать эту ситуацию выправлять? Если мы этого не сделаем, то это может привести к плачевным результатам. Ведь эта ржа из Грузии распространяется почти по всей стране.

Поймав недоуменный взгляд генсека, Кузьмин поспешил объяснить смысл своей последней фразы:

– С момента прихода к власти в республике Шеварднадзе из Грузии стали активно выдавливать подпольных предпринимателей.