Текст книги "Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол"

– Наверное, и я тоже, – согласно кивнул головой Красницкий. – Мы все меняемся с возрастом, особенно если судьба возносит нас на вершину власти. А ты, в отличие от меня, вхож в большие кабинеты и рано или поздно можешь возглавить Спорткомитет. Видимо, это заставляет тебя несколько дистанцироваться от былых привязанностей. Но я не в обиде на тебя – жизнь есть жизнь. Я прошу только об одном – в память о нашем общем детстве помочь мне вернуться в большой футбол.

Сказав это, Красницкий повернул голову, чтобы посмотреть другу в глаза. Но тот предпочел не встречаться с ним взглядом. Хотя с ответом не задержался:

– Красный, я, конечно, человек далеко не идеальный, но про наше детство и юность вспоминаю так же часто, как и ты. И ничего из того времени не забыл. Поэтому я постараюсь выполнить твою просьбу. Так что смело поезжай в Афганистан и ни о чем не беспокойся.

– Спасибо, Звонарь, – поблагодарил друга Красницкий и, первым поднявшись со скамейки, направился в раздевалку.

Если бы он вдруг обернулся, то заметил бы пристальный взгляд своего друга, направленный ему в спину. И этот взгляд не сулил бывшему футболисту ничего хорошего.

15 июня 1983 года, среда.

Пакистан, Равалпинди, посольство США, резидентура ЦРУ

Резидент ЦРУ в Пакистане Говард Хант достал из большой коробки, стоявшей на массивном трюмо в его кабинете, гаванскую сигару, с помощью щипчиков откусил у нее головку и щелкнул зажигалкой. Спустя несколько секунд по всему кабинету распространился изысканный аромат отборного табака, выращенного на плантациях далекой от Пакистана Гаваны.

– Знаете, Хью, в чем заключен секрет особенного аромата кубинской сигары? – спросил Хант у своего заместителя Хью Лессарта, возвращаясь в кресло. – Ее начиняют тремя типами листьев – воладо, сэко и лихеро. Этот наполнитель называется бонча и его скрепляет еще один тонкий лист – капа. При этом наиболее важным и создающим основной аромат сигары является средний лист – сэко или форталеса. Именно его мы сейчас с вами и вдыхаем, получая истинное наслаждение.

– Наслаждаетесь вы, мистер Харт, поскольку я человек некурящий и вынужден все это терпеть, чтобы не нарушать субординацию, – ответил шефу его заместитель.

– С каких это пор вы стали некурящим? – искренне удивился Харт.

– С прошлой недели, – и Лессарт извлек из кармана своего пиджака коробочку с леденцами, которые помогали ему бороться с табачным искушением.

– Знаете, что написал по этому поводу Марк Твен? – спросил Харт и тут же продекламировал: – «Бросить курить легко, да я и сам делал это раз сто».

Сказав это, шеф ЦРУ рассмеялся и демонстративно выпустил кольцо дыма в потолок. После чего лицо его стало серьезным, и он вернулся к главной теме их разговора, ради которой, собственно, его заместитель к нему и пришел.

– Итак, Хью, что там за важное сообщение пришло к нам из Кабула?

Речь шла о шифровке, присланной отделом Агентства национальной безопасности (АНБ), расположенным в посольстве США в Кабуле. Это подразделение занималось перехватом линий и средств связи иностранных государств, дешифрованием и обработкой перехваченных материалов. Для этого использовалась сложная электронная аппаратура, установленная на разведывательных спутниках Земли, на кораблях и самолетах специального назначения, на военных базах и других объектах Соединенных Штатов, раскинутых по всему миру, и в зданиях многих дипломатических представительств США за границей. С тех пор как советские войска вошли в Афганистан, кабульское отделение АНБ разработало специальную программу перехвата радиорелейных и радиотелефонных линий связи находящихся в Афганистане вооруженных сил СССР и формирований афганских правительственных войск, действующих против моджахедов. Курировал этот процесс в афганской столице Джек Робертс, который до этого работал в таком же подразделении АНБ в Москве, где он выдавал себя за сотрудника аппарата атташе по вопросам обороны. В сферу его компетенции там входили программы АНБ – ЦРУ – РУМО (разведка Пентагона) под кодовым названием «Кобра эйс» и «Гамма гуппи», нацеленные на «просвечивание» средствами радиоразведки Москвы и Подмосковья. Но год назад Робертс был переброшен в Кабул, где продолжил свою деятельность в качестве электронного разведчика. Перехваченная его подразделением в американском посольстве в Кабуле информация оперативно передавалась Межведомственной пакистанской разведке (ISI) и моджахедам.

Прежде чем ответить шефу, Лессарт извлек из кожаной папки, лежащей перед ним на столе, некий документ, который он передал Харту. Но тот не стал его читать, положил перед собой и произнес:

– Не хочется ломать глаза, дружище. Будет лучше, если вы в общих чертах обрисуете мне смысл этой депеши, если, конечно, в ней действительно есть нечто серьезное. А то я заметил, что в последнее время наши кабульские коллеги кормят нас всякой ерундой, не стоящей и выеденного яйца.

– На этот раз донесение стоящее, мистер Харт, – ответил Лессарт. – В нем сообщается, что наши коллеги из АНБ перехватили разговор Бабрака Кармаля по секретной телефонной линии с советским послом Фикрятом Табеевым. Кармаль сообщает, что в июле они планируют организовать в Кабуле торжества под названием «Сплоченность и единство», чтобы показать стране и всему миру, что раскол между «Парчамом» и «Хальком» успешно преодолен.

Речь шла о давней вражде между двумя крыльями Народно-демократической партии Афганистана – «Парчам» (Знамя) и «Хальк» (Народ). На первый взгляд в основе этого раскола лежали теоретические различия. Однако на самом деле все было куда более сложнее и серьезнее. Корни этих разногласий лежали практически не в теории, а в традиционных «культурных источниках», а именно – в этнических, социальных, классовых, национальных различиях, в прочном взаимном презрении между кабульцами и провинциалами, в личной приверженности отдельным лидерам (весьма характерная черта у афганцев) и в борьбе за власть между этими лидерами. Так, парчамисты в большинстве своем представляли зажиточные слои населения, были выходцами из процветающих семей, большей частью из интеллигенции. Вот и их лидер Бабрак Кармаль был пуштуном (их среди парчамистов было большинство) и сыном армейского генерала.

Что касается халькистов, то они в основном были уроженцами периферийных районов, причем тоже в большинстве своем пуштуны (меньшинство составляли таджики). Не будучи столь зажиточными, как парчамисты, халькисты были более активными, имели тесные связи с народом и демократическими слоями общества. Среди них чаще встречались служащие низших рангов госаппарата и учебных заведений, инженерно-технические работники предприятий государственного сектора, офицеры младшего состава (особенно ВВС и танковых частей). Халькисты считали себя настоящими революционерами, а парчамистов – выразителями интересов буржуазии.

– И что, это мероприятие действительно может сплотить этих пауков, сидящих в одной банке? – поинтересовался Харт.

– Конечно же, нет – это всего лишь очередная попытка закамуфлировать эту проблему с помощью косметики, – ответил Лессарт. – Видимо, Кармаль пошел на нее, чтобы помочь Андропову в его попытках умиротворить ООН – показать, что Афганистан вполне может справиться со своими внутренними проблемами без активной помощи Советов.

Но все сведущие люди прекрасно понимают, что это неуклюжая попытка выдать желаемое за действительное.

– Тогда что такого ценного в этом сообщение АНБ? – удивился Харт, выпуская изо рта очередную порцию дыма.

– Дело в том, что на эти торжества в Кабул афганское руководство намечает пригласить лидера Узбекистана Шарафа Рашидова и его афганского соплеменника генерала Рашида Дустума.

Этот 29-летний узбек из Афганистана, родившийся в бедной семье дехканина в кишлаке Ходжадукух уезда Шибирган провинции Джаузджан, в 1980 году проходил учебу в СССР. А когда вернулся на родину, начал службу в органах госбезопасности просоветского афганского правительства. В 1979 году Дустум вступил в НДПА – во фракцию «Парчам». И тогда же стал командиром 53-й дивизии правительственных войск, состоящей преимущественно из узбеков. Эта дивизия контролировала почти весь север Афганистана, граничивший с Узбекистаном.

Услышав фамилии двух этих влиятельных узбеков, Харт на секунду застыл с сигарой в зубах. После чего придвинул кресло поближе к столу и, взяв в руки донесение АНБ, быстро пробежал его глазами. Затем вновь перевел взгляд на своего помощника и спросил:

– Значит, в определенный день сразу двое важных узбеков и Бабрак Кармаль вкупе со своими сподвижниками окажутся в одном и том же месте?

– Совершенно верно, – кивнул головой Лессарт. – В апреле Рашидов был в Кабуле один, а здесь он будет с Дустумом. И у нас есть возможность прихлопнуть их всех одним ударом.

– Но ведь Рашидов и Кармаль стоят на разных позициях по вопросу вывода советских войск из Афганистана, – напомнил своему помощнику известный факт шеф ЦРУ. – Если Рашидов ратует за этот вывод, то Кармаль против него. Поэтому, какой резон нам в таком случае убирать последнего?

– Кармаль пьяница и многим уже надоел – как афганцам, так и русским. Но в Москве не решаются его убрать – там идет борьба за него между КГБ и армией. Ведь вы же знаете, что за Кармалем и его парчамистами стоит КГБ, а за халькистами, которых большинство в афганской армии, стоят советские генералы. Чекисты хотят остаться в Афганистане, военные – в большинстве своем нет. И пока Кармаль жив, этот спор за него может продолжаться вечно. Но если мы его прихлопнем, то возникнет угроза хаоса. При таком раскладе чекисты приведут к власти своего человека – главу афганской госбезопасности Наджиба. Ведь только ХАД огнем и мечом сможет гарантировать сохранение порядка внутри афганского руководства. А это означает, что советские войска останутся в Афганистане еще на достаточно продолжительный срок.

– Толково мыслите, Лессарт, – похвалил своего помощника Харт, вновь откинувшись на спинку кресла.

Его сигара за это время успела потухнуть, поэтому он снова щелкнул зажигалкой. Он был доволен услышанным, поскольку это позволяло ему доложить в Лэнгли план операции по уничтожению сразу трех нежелательных деятелей из числа врагов США и выдать этот план за свой собственный. О своем заместителе Харт в эти минуты не думал. Впрочем, длилось это недолго, поскольку шеф ЦРУ не услышал от Лессарта деталей предстоящей операции. А они у него наверняка были – в этом Харт не сомневался, прекрасно зная аналитические возможности своего заместителя.

– Дружище, вы наверняка уже прикинули приблизительный план этой ликвидации, – вновь обратился к Лессарту его шеф.

– Если вы обратили внимание на донесение, там упоминается футбольный турнир «Дусти», по-афгански «Дружба», на кабульском стадионе Гази, на финале которого должны присутствовать интересующие нас объекты, – продолжил свой доклад Лессарт. – Я навел справки. Этот стадион находится в центре города, вместимость – более тридцати тысяч зрителей. Кстати, в 1963 году на нем давал свой концерт Дюк Эллингтон в рамках своего турне, спонсируемого нашим госдепартаментом. Но это так, к слову. Короче, лучшего места для того, чтобы одним ударом накрыть всю верхушку, придумать трудно.

– Но ведь стадион будет охраняться не двойным, а тройным кольцом охраны, – резонно предположил Харт.

– Значит, надо попытаться подобраться к ним не снаружи, а изнутри стадиона.

– И у вас уже есть план, как это сделать?

– Пока нет, но у нас есть в запасе ровно месяц – достаточное время для того, чтобы детально обсосать эту акцию.

– Ну, что же, Хью, вы славно поработали, – похвалил своего заместителя Харт. – Ступайте и обсасывайте эту идею дальше. А я пока пососу свою сигару.

«Лучше бы ты пососал мой член», – выругался про себя Лессарт, поднимаясь со стула. Он прекрасно знал, что его шеф наверняка сразу после его ухода свяжется с Лэнгли, чтобы приписать все лавры этой операции себе. Но Лессарту было на это наплевать. В отличие от своего шефа, который родился в семье инженера, а в Пакистан был прислан из Ирана, где он участвовал в неудачной операции по освобождению американских заложников, Лессарт был потомственный разведчик, для которого интересы дела всегда были важнее почестей и наград.

16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Орехово-Борисово, Домодедовская улица, 160-е отделение милиции.

Начальник отдела уголовного розыска майор Илья Белоус внимательно разглядывал, разложенные на столе фотографии, которые принес Алексей Игнатов. На снимках было изображение японской миниатюрной скульптуры, похожей на брелок. Изделие было изображено одно и то же, но с самых разных ракурсов и различной величины. Скульптура представляла собой композицию, на которой некий мужчина восседал верхом на черепахе.

– Где-то я подобное уже видел, – разглядывая очередную фотографию, произнес Белоус.

– Судя по всему, в кино, Илья Максимович – три года назад по телевидению прошел детский телефильм «Каникулы Кроша», где речь шла именно о таких вот скульптурках, – напомнил начальнику события недавнего прошлого Игнатов. – Нэцкэ называются.

– Да, точно – с сыном как раз это кино и смотрели, – подтвердил слова сыщика майор. – Получается, из-за этих вот фотографий тот неизвестный мужик отправил Цыпу в реанимацию, да и тебя едва не подрезал?

– Я тоже так считаю, поскольку делать это из-за газеты «Советский спорт» смысла нет никакого, – согласился Игнатов.

– Кстати, про газету – в ней что-то интересное имеется? – поднял глаза на подчиненного майор.

– Судя по всему, она была куплена не в киоске, – сообщил Игнатов. – Внизу на первой странице есть карандашная пометка из двух цифр – шесть и двенадцать. Так делают почтальоны, указывая номер дома и квартиры, где обитает подписчик газеты. Она, кстати, свежая – номер от 13 июня. Есть еще одна любопытная пометка на третьей странице – там, где указаны результаты футбольных матчей за прошедший тур. Так вот один матч выделен – обведен шариковой ручкой. Это игра между ереванским «Араратом» и ташкентским «Пахтакором» от 11 июня. Узбеки победили 2:1.

– Где играли?

– В том-то и дело, что в Ереване. Ташкентцы в этом сезоне отменно выступают – вполне могут и чемпионами стать.

– Значит, владелец этой газеты болельщик «Арарата» или «Пахтакора». Это нам что-нибудь дает?

– Дает – что иголку придется искать в бо-о-ольшом стогу сена, – усмехнулся Игнатов. – Впрочем, в дипломате была еще одна штуковина, которая гораздо интереснее всего остального.

Произнеся это, сыщик расстегнул пуговицу на нагрудном кармане рубашки и извлек на свет небольшой предмет из пластмассы, который был похож на большую пуговицу, и положил его на стол. Взяв предмет в руки, Белоус стал внимательно его разглядывать. После чего вопросительно посмотрел на Игнатова.

– Как мне объяснили эксперты из нашего РУВД, это радиомаяк, – дал свое пояснение сыщик. – Он был спрятан в боковом кармашке чемодана-дипломата.

– А про пальчики на дипломате эксперты ничего не говорили?

– Их там вагон и маленькая тележка, но результаты по ним, сами понимаете, будут не сразу.

Майор снова взял в руки радиомаяк и после небольшого осмотра задал Игнатову очередной вопрос:

– Что думаешь по поводу этой штуковины? Как я знаю, в наших магазинах она не продается.

– Вот именно, – согласно кивнул головой Белоус. – Это импортная вещица, которую обычно используют за границей для поиска пропавших предметов. Иногда ими оснащают даже домашних животных, чтобы найти, например, пропавшую кошку. А порой и детей такими штуками метят, чтобы далеко от дома не убегали. Вы же знаете, какая там преступность – киднеппинг называется.

– Лично я не знаю – не бывал, – честно признался майор, после чего добавил: – Но газеты регулярно почитываю, особенно рубрику «Два мира – две преступности».

Положив радиомаячок на стол, майор поднялся со стула и подошел к раскрытому настежь окну, выходящему на проезжую часть Домодедовской улицы. Достав из кармана кителя пачку «Пегаса», Белоус извлек из нее сигарету, отправил ее в рот и щелкнул зажигалкой. Сделав глубокую затяжку и выдохнув дым в окно, майор вновь обернулся к Игнатову и спросил:

– Получается, этот неизвестный с ножиком вычислил вас по радиомаячку?

– Да, есть такой приборчик – радиопеленгатор называется, – ответил Игнатов. – Действует в радиусе километра. А приехал этот неизвестный на «мерседесе» – это мне Цыпа успел рассказать в момент своего прихода.

– Как он, кстати? – поинтересовался судьбой пострадавшего Белоус.

– Пока без сознания в Склифе, – сообщил Игнатов. – Но врачи говорят, что надежда есть.

– Значит, будем надеяться на нашу медицину – самую бесплатную в мире, – резюмировал Белоус. – А вот что касается этого бандюгана, то он, судя по всему, по заграницам мотается, если у него в дипломате был импортный радиомаячок, а сам дипломат он оставил в машине иностранного производства.

– Судя по внешнему виду, на иностранца или дипломата он не тянет, – высказал свои сомнения Игнатов. – Разве что на спортсмена.

И сыщик взял со стола фоторобот преступника, который он лично помогал создавать вчера поздно вечером эксперту. С фотографии на него смотрело лицо, почти стопроцентно похожее на вчерашнего незнакомца.

– Но спортсмены как раз по заграницам частенько разъезжают, – продолжал делиться своими соображениями Белоус. – Да и аэропорт Домодедово у нас под боком. Ты запрос в ГАИ подавал – в Москве таких машин все-таки немного?

Вместо ответа Игнатов кивнул головой, а сам тем временем спрятал радиомаячок в карман и стал собирать в стопку фотографии со стола.

– Кстати, и эти нэцкэ тоже указывают на то, что хозяин этих фотографий может иметь выходы на заграницу, – возвращаясь от окна к столу, произнес Белоус. – Здесь явно коллекционеры завязаны – нэцкэ-то, видать, не простое. Может, «конторских» подключить – чего нам с этим бандюганом возиться?

– У меня после увольнения из МУРа к чекистам серьезные претензии, – возразил на это предложение начальника Игнатов. – Сам попробую разобраться. Начну с нэцкэ – у меня через два часа как раз встреча с одним коллекционером назначена. А потом, даст бог, и другие результаты нарисуются – из ГАИ и про пальчики на дипломате.

16 июня 1983 года, четверг Ташкент, парк имени Тельмана

Найдя одинокую скамейку на дальней парковой аллее, Виктор Звонарев опустился на нее и блаженно вытянул вперед правую ногу, которая изрядно устала, пока ее хозяин шагал по достаточно обширной территории парка. Последний был открыт в 1934 году и назван в честь знаменитого немецкого коммуниста Эрнста Тельмана, казненного во время войны фашистами в концлагере Бухенвальд. В годы своей юности Звонарев частенько приходил сюда со своими друзьями, чтобы покататься на аттракционах и поиграть в шахматы. А еще здесь был зоопарк, который тоже привлекал к себе толпы ташкентской ребятни. Однако с тех пор утекло много воды, и Звонарев уже успел забыть, когда в последний раз он бродил по тенистым аллеям этого парка, вдыхая аромат, который источали растущие здесь липы, каштаны и акации. Поэтому, когда его куратор из КГБ назначил ему местом встречи именно этот парк, Звонарев в глубине души обрадовался возможности оказаться в тех местах, которые он помнил с детства. Вот почему он пришел сюда на полчаса раньше – чтобы успеть подольше побыть наедине со своими воспоминаниями.

Опершись на трость, на которую он примостил руки, а на них подбородок, Звонарев настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как рядом с ним на лавку присел мужчина с убеленными сединой висками.

– Добрый день, Виктор Сергеевич, – поздоровался мужчина. – Извините, что помешал вашим детским воспоминаниям.

– Добрый, Игорь Васильевич, – кивнул головой Звонарев. – Как вы угадали, о чем я думаю?

– Очень просто – я сам, пока сюда шел, вспоминал свое детство. Вы, например, знаете, что в сорок втором году вот в том месте справа от нас, где сейчас стоит пустующая беседка, снимали финал знаменитого фильма «Два бойца»?

– А вам откуда это известно? – удивился Звонарев.

– Будучи мальчишками, мы прибегали сюда и наблюдали за съемками. Помните, там в финале герой Марка Бернеса со своим однополчанином отбиваются в доте от полчищ наседающих на них фашистов? Так вот эту атаку снимали именно здесь. А песню «Темная ночь» запечатлели в кинотеатре «Ватан», который в те годы был превращен в съемочный павильон.

– Интересные подробности, – поблагодарил за услышанное своего собеседника Звонарев. – Но я позвал вас сюда не для того, чтобы мы смогли поделиться друг с другом нашими детскими воспоминаниями. Мне хватило их вчера, когда я встречался в бассейне с Геннадием Красницким.

– Он что-то заподозрил? – насторожился чекист.

– Не думаю, но он заметил, что я изменился. Причем, по его словам, не в лучшую сторону.

– Это всего лишь обобщение, – не скрывая своего удовлетворения, заметил Игорь Васильевич. – Я же грешным делом подумал, что он сумел докопаться до более глубинных вещей в ваших взаимоотношениях.

– Рано или поздно, но он это сделает.

– Если вы ему не поможете, то вряд ли. Не смог же он вас раскусить за эти два десятка лет.

– Вот именно, что двадцать лет я живу в этом аду. И втянули меня в эту историю вы, – голосом полным негодования, обратился к собеседнику Звонарев.

– Ошибаетесь, – покачал головой чекист. – Вы попали в поле нашего зрения уже сформировавшимся негодяем. Не лгите самому себе, Виктор Сергеевич.

– Я был тогда слишком молод, – продолжал негодовать Звонарев. – А вы, вместо того, чтобы вразумить меня, воспользовались моим тогдашним состоянием.

– А мы не благотворительная организация, чтобы всем помогать. Впрочем, вам-то мы как раз и помогли – наверх вы вознеслись благодаря нашей помощи.

– Но чем я за это расплатился?

– А вы разве не знаете, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке? Впрочем, у вас был выбор, и вы его сделали. Вас вела зависть, а завистливое око, как известно, видит далеко. Соглашаясь на сотрудничество с нами, вы прекрасно понимали, что потеряете и что приобретете. И последнее в итоге перевесило. Чего же теперь убиваться? Или это у вас возрастное? Как там Алишер Навои говорил о вашем брате-завистнике: «Скряга погибает от того, что мучит сам себя, а завистник болеет из-за своих поступков».

– А у вашего брата-чекиста, значит, ничего не болит?

– Случается, мы же тоже люди, – кивнул головой Игорь Васильевич. – Однако нюни мы стараемся не распускать. Так что забудьте про ваше проклятое прошлое – оно вам только жить мешает.

– А если не получается забыть? – сказав это, Звонарев поднялся со скамейки и, опираясь на трость, сделал несколько шагов вперед.

Чекист остался на своем месте, понимая чутьем профессионала, что в таком состоянии его собеседника лучше не трогать. Пусть лучше он немного побудет наедине со своими мыслями.

Ретроспекция.

8 сентября 1957 года, воскресенье.

Ташкент, стадион «Пищевик»

Звонарев догнал Красницкого на выходе из раздевалки, когда уже вся команда «Пищевика» во главе с новым тренером Геннадием Васильевичем Ермаковым выбежала на поле.

– Красный, подожди, разговор есть, – обратился Звонарев к другу, касаясь рукой его локтя.

Красницкий остановился и выразительно посмотрел на приятеля: дескать, ну что, говори.

– Поговори с Василичем – пусть поставит меня сегодня в пару с тобой.

Эта просьба была не случайной. На сегодняшней игре должен был присутствовать тренер Давид Берлин, который отбирал талантливых футболистов в молодежную сборную Узбекистана – ей в октябре предстояло выступать во Фрунзе на Спартакиаде республик Средней Азии и Казахстана. Красницкого туда уже отобрали, а для Звонарева это был последний шанс пробиться вслед за другом в эту же сборную.

– Звонарь, ты же знаешь, что мое слово вряд ли может что-то решить, – развел руками Красницкий. – К тому же ты сам виноват. В последних играх ты здорово сдал, а Стас Стадник наоборот прибавил. Мы с ним на пару в трех последних играх двенадцать мячей наколотили. Неужели ты думаешь, что Василич разрушит такую связку?

– Но ты мне друг или не друг? – продолжал гнуть свою линию Звонарев.

– Друг, конечно, – кивнул головой Красницкий. – Но что-то ты поздно об этом вспомнил. Когда я тебя по-дружески попросил не пропускать тренировки, ты что мне ответил? Что тебя и без тренировок из команды никто не отчислит. Тебя и правда не отчислили, но место твое Стасу досталось. И он, в отличие от тебя, за это место землю грызет зубами. Поэтому ты сам виноват, что в сборную взяли его, а не тебя.

– Значит, он тебе дороже стал, чем я?

– Дурак ты, Звонарь, – беззлобно произнес Красницкий и, проведя рукой по стриженой голове друга, отправился к команде.

Спустя минуту к нему присоединился и Звонарев. Только он занял место не на поле, на своем привычном месте полузащитника за спиной Красницкого, а на лавке для запасных игроков. И на поле в той игре он так и не вышел. Более того, когда счет на табло был уже 6:1 в пользу «Пищевика», причем четыре гола были на счету Красницкого, которому ассистировал Стадник, Звонарев поднялся со своего места и уныло побрел в раздевалку. На этот его демарш никто не обратил внимания.

Переодевшись, Звонарев покинул стадион и пешком побрел домой. Вдруг сзади его кто-то окликнул. Он обернулся, и увидел Зою – девушку, которая с недавних пор встречалась с Красницким.

– Привет, Витя! – поздоровалась девушка.

По ее раскрасневшемуся лицу было видно, что она куда-то торопилась.

– Что, игра уже закончилась? – спросила Зоя, имея в виду футбольный матч, в котором «Пищевик» встречался с командой «Трудовых резервов».

– Нет, еще играют, – ответил Звонарев.

– Тогда почему ты здесь? – удивилась девушка.

– А что мне там делать – твоему Генке Стас Стадник «снаряды» подносит. Уже на четыре гола поднес.

– Долго еще играть будут? – поинтересовалась Зоя.

– Только второй тайм начался.

– Значит, я еще успею концовку посмотреть, – и, махнув Звонареву рукой, девушка побежала к стадиону.

Глядя на ее изящную фигурку, удаляющуюся от него, Звонарев подумал: «Везет же Красному – он и в сборную попал, и такую деваху себе отхватил. А мне, получается, шиш с маслом».

Размышляя над превратностями своей судьбы, Звонарев вышел на Пролетарскую улицу и стал переходить дорогу. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как из-за поворота выскочил «Москвич» зеленого цвета, водитель которого стал отчаянно ему сигналить. Услышав этот звук, Звонарев инстинктивно подался назад и, очутившись на полосе встречного движения, угодил под колеса серебристой «Победы». Удар пришелся по правому бедру Звонарева и был настолько сильным, что парня отбросило на несколько метров вперед. Теряя сознание, Звонарев успел только подумать: «Все, отыгрался».

16 июня 1983 года, четверг.

Ташкент, парк имени Тельмана

Постояв несколько минут спиной к чекисту, Звонарев, наконец, вернулся на свое место на лавке. Поглаживая рукой правое колено, которое разболелось от долгого стояния на одном месте, Звонарев задал собеседнику вопрос, который давно его мучил:

– Вы никогда не говорили мне о том человеке, который тогда, в начале шестидесятых, помог вам выйти на меня. Кто он?

– Мы не разглашаем имен наших агентов, Виктор Сергеевич, – откидываясь на спинку скамейки, ответил чекист. – Да и зачем вам его имя? Вам что, станет от этого легче?

– Просто хочу понять, как вы выходите на таких людей, как я.

– У нас давно отработанная технология.

– Но откуда вы узнали, на чем меня можно зацепить?

– Мы весьма внимательно изучали вашу биографию.

– Но в ней ничего не сказано о моих взаимоотношениях с Красницким. Значит, вам о них сказал кто-то из близких мне людей. Кто? Если вы мне назовете его имя, я обещаю вам, что о нашем разговоре не узнает ни одна живая душа. Даже этот человек.

– Зря стараетесь, Виктор Сергеевич, – доставая из кармана пиджака пачку сигарет, ответил чекист. – Успокойтесь вы на этот счет, в конце концов. Считайте, что этот человек давно умер. И лежит себе спокойно на Боткинском кладбище. Зачем тревожить души умерших?

– А как быть с моей душой?

– Сходите в церковь и помолитесь, – отправляя сигарету в рот, произнес чекист. – Но я полагаю, что это не поможет. Слишком много грехов вы успели совершить, чтобы суметь их так быстро замолить. Как и я, впрочем. Поэтому прекратите валять дурака. Более двадцати лет назад вы изъявили желание работать на нас. А побудительным мотивом к этому стала ваша зависть к Красницому и желание доказать ему и всем остальным, что вы, даже став инвалидом, сумеете выбиться в люди. Вы это доказали – стали весьма влиятельным спортивным функционером. И произошло это при нашей активной помощи и поддержке. Так что грехи у нас с вами общие и сегодняшним днем исчерпаны быть не могут. Или, может, вы решили выйти из игры? Отречься от своего высокого положения, достатка и переквалифицироваться в управдомы?

Ответом на эти слова чекиста было молчание со стороны его собеседника.

– Вот об этом и речь, – щелкая зажигалкой, заметил чекист. – Так что переходите лучше к делу, Виктор Сергеевич – мы с вами уже битый час здесь сидим, а вы мне так и не объяснили, зачем я вам так срочно понадобился? Я надеюсь, не ради ваших рефлексий.

– Я вчера виделся с Красницким, – после короткой паузы сообщил Звонарев.

– Это вы мне уже говорили в начале нашей встречи, – напомнил собеседнику о его же словах чекист.

– Он сообщил мне, что Рашидов предложил ему стать тренером джизакской «Звезды», а перед этим отправиться в Афганистан и на короткое время принять к руководству афганскую сборную по футболу.

– Что за блажь нашла на Шарафа Рашидовича? – искренне удивился чекист.

– Дело в том, что в июле в Кабуле должен состояться футбольный турнир, приуроченный к каким-то торжествам по случаю примирения «Парчама» и «Халька». И они там должны присутствовать.

– Под словом «они» вы кого имеете в виду?

– Как кого – Рашидова и Красницкого.

Сообщив это, Звонарев взглянул на собеседника, но тот молчал, затягиваясь сигаретой. Затем, выпустив дым, чекист произнес:

– За информацию спасибо, но мы бы и без вас об этом узнали. Кстати, как вы смотрите на то, чтобы и самому отправиться туда же?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Если там будет Рашидов, нам нужен будет информатор возле него. Лучше вашей кандидатуры вряд ли кого-то можно себе представить, учитывая ваши приятельские отношения с Красницким.

– Я об этом не думал.

– А вы подумайте на досуге, только побыстрее – как я понял, отъезд Красницкого уже не за горами. Это все, что вы хотели мне сегодня сообщить или есть что-то еще?

– Есть, – кивнул головой Звонарев. – Ваши коллеги всерьез копают под Рашидова, и я хочу вам кое-что посоветовать. Он очень любит футбол, особенно команду «Пахтакор».