Текст книги "Дин Рид: трагедия красного ковбоя"

– Но вы ведь знали, что я тесно общаюсь с местными коммунистами? – после короткой паузы спросил Дин.

– Конечно, знал. Но ведь у вас иное отношение к кубинским событиям. Разве не так?

– Так, – подтвердил Дин.

– Значит, в вашем пацифистском мировоззрении что-то произошло? Значит, вы поняли, что справедливые освободительные войны все-таки существуют?

– Выходит, что так, – улыбнулся Дин.

– Вот этим, компаньеро, вы мне и интересны. Мы ведь с вами чем-то похожи. Вы тоже вышли из благополучной семьи, но не испугались поставить на кон свое сытое будущее и хороший достаток. В вас так же, как и в меня, уже стреляли и так же, как меня, избивали в тюрьме. К тому же у вас такая звонкая и ко многому обязывающая фамилия – Рид.

Последняя фраза гостя заставила Дина вновь улыбнуться.

– Да, в последнее время меня все чаще сравнивают с Джоном, хотя мне до него еще далеко, – сказал Дин.

– Это не главное, – возразил Гевара. – Мне тоже далеко до моих кумиров – Симона Боливара, Хосе Марти или Хосе Карлоса Мариатеги, но я выбрал их дорогу и буду идти по ней до конца. Моя мечта – сделать не только мою родину, но и всю Латинскую Америку национально независимой. Сколько можно гнуть спину на чужого дядю? Ведь тот уровень благосостояния, который имеет та же Америка, стал возможен именно потому, что она нещадно эксплуатирует другие народы. Вспомните, когда в прошлом веке в Америке возникла нехватка рабочей силы для возделывания земель, откуда была завезена рабочая сила? Из Африки! Миллионы молодых африканцев были обращены в рабство и привезены в Америку, чтобы своим потом и кровью создать величие этой страны. И что получили взамен эти люди? Пули и плети надсмотрщиков. Поэтому я полностью согласен с тем историком, который писал, что «капитализм является порождением неравенства в мире и он не смог бы развиваться без услужливой помощи чужого труда».

– Как зовут этого историка? – поинтересовался Дин.

– Бродель. Запомните это имя и обязательно почитайте его труды. Впрочем, читать надо не только его, но и Маркса, Ленина, Леви-Стросса, которые тоже писали, что Запад построил себя из материала колоний. Вот сейчас Америка озабочена созданием «межамериканских вооруженных сил». Вот скажите мне, компаньеро, для чего нужны такие силы?

– Я думаю, это то же НАТО, только для Латинской Америки, – ответил Дин.

– Правильно мыслите. Они создали Организацию американских государств со штаб-квартирой в Вашингтоне, теперь собираются создать здешнее НАТО. Они не смогли в одиночку расправиться с Кубой и теперь вынашивают планы задушить ее руками латиноамериканцев. Но по какому праву Америка вообще претендует на господство над этим континентом? Вы задумывались над этим?

– Наверное, это ближе, – предположил Дин, который до этого ни разу об этом не думал.

– Ерунда, – отмахнулся Гевара. – Огромная часть Латинской Америки расположена в южном полушарии, и расстояние по прямой от Нью-Йорка до Буэнос-Айреса такое же, как, к примеру, от Осло до Дели, а путь из Сан-Франциско до чилийского Пунта-Аренаса в полтора раза длиннее, чем в Иокогаму. Да что там говорить: Бразилия значительно ближе к побережью Африки, чем к побережью США. Так что дело здесь не в расстоянии.

Вот вы, компаньеро, учились в американской школе. Как характеризовалась в ваших учебниках политика Америки в отношении европейских и других стран?

– Политика изоляционизма, – практически с ходу ответил Дин, который всегда имел по этому предмету хорошие оценки.

– А в чем заключалась эта политика? – продолжал допытываться Гевара.

Дин на несколько секунд задумался, после чего ответил:

– Америка до Первой мировой войны не участвовала в европейских войнах и до Второй мировой войны не вступала в союз с какой-либо европейской державой.

– Я вижу, компаньеро, что вы хорошо учились в школе, – похвалил собеседника Гевара. – Но как тогда объяснить, что в эти же годы Америка только в одну Латинскую Америку вторгалась порядка шестидесяти раз? Это что, изоляционизм? Вспомните Мексику, от которой Америка отторгла почти половину территории, оккупировала ее столицу, однако поставить ее на колени так и не смогла, о чем хорошо написал ваш тезка и земляк Джон Рид. Но почему мексиканцы так упорно сопротивлялись? Потому что понимали, что Америка несет им отнюдь не свободу, а кабалу. Это было понятно тогда, понятно и сейчас.

Почему, например, сегодняшний латиноамериканец имеет доход в девять раз меньше, чем гражданин США? А ведь здешний житель работает не меньше американского, да еще поставляет Штатам сырье: нефть, медь, золото, руду, никель и так далее. Вот вы, я слышал, недавно были в Венесуэле и наверняка обратили внимание на то, что нефть оттуда вывозят в основном американцы и англичане. А вы знаете, что в этой самой богатой по части нефти стране всего лишь одна, подчеркиваю, одна венесуэльская нефтяная компания. Причем она появилась каких-нибудь пять лет назад, то есть через сорок лет после того, как нефть Венесуэлы заняла такое важное место в мировой добыче. Это компания «Венесуэла петролеум корпорейшн». Так вот, из всей добываемой нефти в Венесуэле лишь пять процентов потребляется внутри страны, и на долю этой компании приходятся ничтожные семь сотых процента. И эта цифра вполне устраивает иностранных хозяев.

К этому моменту Гевара так распалился, что его голос буквально звенел под сводами жилища Рида. А поскольку Дин был целиком и полностью согласен с выводами гостя, он сделал пусть робкую, но все же попытку объяснить ему это.

– Вы зря пытаетесь убедить меня, компаньеро, что Америка играет в мире роль мирового жандарма и эксплуататора, – сказал Дин. – Я и сам это давно понял.

Гевара в ответ улыбнулся и похлопал Дина по плечу:

– Действительно, я несколько увлекся. Это во мне проснулся пропагандист: я ведь в отрядах барбудос отвечал за идеологию.

Сказав это, Гевара отрезал от уже остывшей пиццы маленький кусок и отправил его себе в рот. Затем, прожевав пиццу, продолжил:

– Вы ведь, компаньеро, и в Москве тоже успели побывать?

– Да, в прошлом году.

– Ну, и каковы впечатления?

– Они не слишком глубокие, поскольку я пробыл там всего лишь пару дней. Но мне там понравилось. Я почувствовал, что люди там очень доброжелательные и совсем не агрессивные. И то, что пишут про них в американских газетах, – по большей части вранье.

– Да, русские – хорошие люди, – согласился с Дином гость. – Но они, мне кажется, самоуспокоились. А это опасно.

Дин бросил удивленный взгляд на гостя. Поймав этот взгляд, Гевара пояснил:

– В этом году они отмечают двадцать лет своей победы над фашизмом, и у этого поколения еще есть запас прочности. Но у следующего поколения его уже может не быть. В этом отношении Кубе легче: враг всего в 90 милях от нее, что не позволяет расслабляться.

– А я однажды слышал мнение, что Кубу может погубить другое чувство: разочарование, – сказал Дин. – Что построить справедливое общество им не удастся, и это приведет к катастрофе.

– Кто это вам сказал? – поинтересовался Гевара.

– Кстати, ваш знакомый – Рикардо Мартин. Он учился с вами в Национальном университете и даже входил в какую-то подпольную группу.

Гевара на несколько секунд ушел в себя, однако вспомнить упомянутого человека так и не сумел.

– Это имя мне ни о чем не говорит, – пожал плечами Гевара. – Хотя я не исключаю того, что этот человек находился где-то поблизости со мной и помнит меня молодым. А где вы с ним познакомились?

– В тюрьме. Он сейчас работает начальником «Вила Давото».

Гевара в ответ присвистнул от удивления:

– Ну что же, если грешным делом угожу в эту тюрьму, буду требовать себе поблажек. А по поводу его заявления скажу так: я верю Фиделю и даже мысли не допускаю, что он оторвется от своего народа. Не скрою, когда мы только замышляли революцию, я ему не сильно доверял. Но прожив и проработав с ним несколько лет, понял – это настоящий революционер. И пока жив он и его соратники, кубинцев разочарование не постигнет.

Сказав это, Гевара замолчал, пытаясь совладать с одышкой. Пауза длилась около минуты, после чего гость заговорил снова:

– По вашему смущенному взгляду, компаньеро, я догадался о ваших мыслях. Вам наверняка интересно, почему это я, так восторженно говоря о Кубе, уехал оттуда и не хочу возвращаться. Я ведь угадал?

Дин не стал ничего отвечать, только кивнул в знак согласия.

– Этот вопрос мне мало кто задает, но я чувствую, что все об этом думают. А отвечать каждому я не хочу, да и не имею права. И вам, компаньеро, я отвечу коротко: я не хочу подставлять Фиделя в его отношениях с Москвой. Я хорошо отношусь к советским людям, но люди в Кремле мне несимпатичны. Они превратились в этаких всезнающих снобов, которые думают, что только им одним известна истина. Они твердят о победе коммунизма, а сами закупают зерно у американцев, своих злейших врагов. И страны с нарождающейся демократией для них такое же пушечное мясо, как и для американцев. Карибский кризис это хорошо высветил: там Куба стала для Советов всего лишь разменной монетой в их противостоянии с Америкой. Свои отношения со многими слаборазвитыми странами Кремль не увязывает с революционными целями и думает только о своей выгоде. А Советский Союз и его союзники обязаны идти на убытки и не рассчитывать на возврат своих вложений. Они не понимают, что освобождение от империализма должно чего-то стоить социалистическому лагерю. В противном случае они в определенном смысле становятся соучастниками империалистической эксплуатации.

Так за разговорами мужчины не заметили, как наступило утро. А едва взошло солнце, как в дверь тихонько постучали. Это был Хавьер. Патрисия еще спала, но Гевара попросил Дина не будить ее и на словах передать его искреннюю благодарность за гостеприимство.

– А вам, компаньеро, я желаю никогда не сгибаться под напором обстоятельств, – сказал Гевара, пожимая на прощание руку Дину. – Имейте в виду, дальше будет еще труднее. Если выдержите – значит, это наше рукопожатие не последнее.

Гевара и Хавьер уже давно скрылись в предрассветной дымке, а Дин все еще стоял у раскрытой двери и размышлял о событиях минувшей ночи. Несмотря на то что его рука все еще хранила силу рукопожатия Че Гевары, разум никак не мог свыкнуться с мыслью, что этот легендарный человек был в его доме, сидел с ним за одним столом и разговаривал как с равным. И даже напутствовал его на будущее. Каким будет это будущее, Дин, естественно, не знал. Как не знал его и Че Гевара, которого впереди ждала партизанская борьба в Боливии и гибель от пуль местных коммандос.

Тем временем к лету 1966 года обстановка в Аргентине становилась все более тревожной. В воздухе вновь запахло военным переворотом, причем теперь ситуация выглядела гораздо серьезнее, чем это было в конце прошлого года. Тогда военным так и не удалось перетянуть на свою сторону большинство перонистских лидеров, поскольку те продолжали доверять правительству. Однако теперь от этого доверия уже не осталось и следа. Перонисты, обиженные тем, что их так и не допустили до командных высот в руководстве страной и продолжают игнорировать их призывы вернуть в страну Перона, готовы были пойти на соглашение с кем угодно, хоть с чертом, хоть с дьяволом. И было бы большой глупостью со стороны военных не воспользоваться этой ситуацией.

За всеми этими перипетиями политической жизни страны Дин следил с неослабным вниманием, черпая информацию из самых различных источников: от гостей своего телевизионного шоу, от друзей, наконец, из газет. Однако главные события он узнавал от Варелы, с которым встречался в свободное время в его офисе в Аргентинском совете мира. В один из таких приходов Варела обескуражил Дина неожиданным сообщением о том, что генерал Онганиа как частное лицо посетил Бразилию.

– Догадываешься, зачем он туда ездил? – спросил Варела Дина, когда тот сел на свое привычное место – в кресло, напротив его стола.

– Наверное, за опытом, – предположил Дин, который хорошо знал историю недавнего военного переворота в Бразилии.

В сентябре 1961 года к власти в этой стране пришел президент Жоао Гуларт. Он выступил в защиту национальной экономики, за ограничение позиций иностранных компаний и за восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом. Все эти шаги здорово напугали правые силы и, главное, вашингтонских стратегов из Белого дома. Началась широкая пропагандистская кампания против Гуларта, которого стали обвинять ни много ни мало в коммунистическом заговоре и установлении синдикалистского социалистического режима. А Гуларт, вместо того чтобы спокойно оценить ситуацию и приступить к осуществлению своих реформ постепенно, запаниковал и наделал массу ошибок. Например, не смог договориться с коммунистами, и те стали форсировать развитие событий: объявили стачечную борьбу, стали перетягивать на свою сторону военных. Растерянность президента народу не понравилась, и когда в конце марта 1964 года в стране грянул военный мятеж, подавляющая часть населения встретила его с восторгом, увидев в нем единственную возможность предотвратить надвигающийся хаос в стране. Гуларт бежал в Уругвай, а к власти в Бразилии пришел маршал У. Кастело Бранко. Именно к нему и летал Онганиа, явно надеясь набраться опыта в предстоящей ему в ближайшее время борьбе за власть.

– Я надеюсь, вы не станете повторять ошибки своих бразильских товарищей и рыть яму президенту Ильиа, – сказал Дин, глядя на то, как Варела заботливо поливает цветок на своем подоконнике.

– Если бы дело было только в нас, – усмехнулся в ответ Варела. – Перонисты назначили 7 июня всеобщую забастовку, и я боюсь, что это может окончательно взорвать обстановку.

– Значит, все уже предрешено? – спросил Дин.

– Думаю, что да. Ильиа может спасти только чудо.

Сказав это, Варела отставил в сторону лейку и вернулся в свое кресло. После чего сказал:

– В середине июня я вылетаю в Женеву на сессию Всемирного совета мира и предлагаю тебе лететь со мной. Там будет принято важное решение – изберут нового генерального секретаря ВСМ.

– И кто же это? – поинтересовался Дин.

– Ромеш Чандра. Помнишь, он подходил к нам в Хельсинки, когда мы разговаривали с Сикейросом?

Дин на несколько секунд ушел в себя, вспоминая события прошлогодней давности. И тут же перед его глазами всплыл образ чернявого индуса в строгом темном костюме со значком ВСМ на лацкане. Он подошел к ним в холле Дворца культуры, чтобы поблагодарить Сикейроса за его творчество и пригласить на какую-то выставку, проводимую в рамках сессии ВСМ.

– Кажется, он индиец? – вновь заговорил Дин после некоторой паузы.

– Да, родом из Лахора, – кивнул Варела. – Окончил Кембриджский университет, в 39-м вступил в ряды компартии. Долгое время работал в ведущих коммунистических газетах страны, а в начале 50-х вошел в Центральный комитет индийской компартии. В 52-м его избрали генеральным секретарем Всеиндийского совета мира. Два года назад ВСМ наградил его золотой медалью имени Жолио-Кюри. Я думаю, что избрание Чандры главой Совета мира разумный шаг: на повестке дня реально встает вопрос о включении в сферу нашей деятельности стран третьего мира. Тем более что Москва после разрыва с Китаем именно Индию рассматривает как своего главного партнера в Южной Азии.

– Так бы сразу и сказал, что Чандру выдвигает Москва, – улыбнулся Дин.

– А ты как будто сам не догадался, – съязвил в ответ Варела. – Ну так что, согласен слетать в Женеву? Можешь и Патрисию с собой прихватить.

– Она не сможет.

– Почему? – удивился Варела. – Не хочет полюбоваться красотами Женевского озера?

– Нет, она не против красот, но… – Тут Дин на секунду запнулся, после чего закончил фразу: – Она беременна.

– И давно?

– Всего несколько недель, но это роли не играет: она плохо переносит авиаперелеты.

– В таком случае полетишь без нее. Тем более что поездка непродолжительная – всего три-четыре дня.

Когда Патрисия узнала о том, что Дин собирается съездить в Женеву, она, конечно, расстроилась. Однако переубеждать мужа не стала: знала, что это бесполезно. Но одно ее беспокоило несомненно: что политика все сильнее и сильнее затягивала Дина в свои объятия. Иной раз с ним и поговорить было не о чем, кроме как о ней. Когда Дин вечером возвращался с работы, он вываливал на жену такой поток информации о политических событиях в стране и мире, что у нее от этого в ушах звенело. А в голове потом была такая мешанина из имен и фамилий разных политических деятелей, что она невольно думала: еще немного, и она свихнется. А Дина, наоборот, вся эта информация возбуждала, приводила в состояние эйфории. Однажды Патрисия обронила:

– Твои речи о политике могут плохо сказаться на нашем будущем ребенке. Ты бы лучше взял гитару и спел: все-таки для девочки полезнее слушать хорошую музыку, чем речи про дебаты в парламенте и возможность военного переворота.

– А кто тебе сказал, что у нас будет девочка? – искренне удивился Дин. – У нас будет мальчик и только мальчик. Мне нужен наследник, который станет мне другом и помощником в поисках справедливости. И понять он это должен, находясь еще в утробе своей матери. Ведь правда, сын, ты будешь мне помощником?

Сказав это, Дин припал к еще не округлившемуся животу жены и приложил к нему ухо. Патрисия в ответ засмеялась и, сжав голову мужа в своих ладонях, долго не отпускала его от себя. В такие мгновения она испытывала к Дину сильнейший прилив нежности и с болью в душе думала, что таких приливов в их отношениях становится все меньше и меньше.

До отъезда Дина в Женеву оставалось несколько дней, когда ситуация в стране стала стремительно накаляться. 7 июня ВКТ провела очередную всеобщую забастовку, в которой приняло участие более 4 миллионов человек. Однако президент и правительство не собирались идти ни на какие серьезные уступки. Более того, президент Ильиа даже делал демонстративные шаги, которые должны были показать его недоброжелателям, что он их не боится и не собирается сворачивать с избранного пути. Так, 8 июня новый посол Советского Союза в Аргентине Юрий Вольский вручил верительные грамоты и личное послание председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина президенту Аргентины, и два дня спустя текст этого послания был опубликован на страницах газеты «Пренса». В документе указывалось, что хотя системы у двух стран разные, но интересы общие: упрочение всеобщего мира, обеспечение невмешательства во внутренние дела государств, прекращение гонки вооружений, окончательная ликвидация колониальной системы. Когда Дин читал текст послания в своем кабинете в телецентре, он был готов подписаться под каждым из этих пунктов. Однако в то же время он понимал, что этот документ становится главным аргументом в борьбе оппозиции с действующим президентом: после него никаких попыток примирения между враждующими сторонами уже быть не могло. Как говорится, ставки сделаны, господа!

12 июня, в тревожное для Аргентины время, Дин в компании Варелы и еще нескольких человек из Аргентинского совета мира улетел в Женеву. На следующий день там открылась сессия ВСМ, которая стала эпохальной: на ней был избран новый генеральный секретарь этой организации – 47-летний Ромеш Чандра. Кроме этого был расширен Президиум ВСМ: вместо прежних 6 человек в нем теперь стало заседать 13.

Вечером 16 июня Дин с товарищами вернулись в Аргентину, а два дня спустя там произошли события, которые стали катализатором всего, что случится вскоре. В тот день 18 июня командующий сухопутными войсками генерал Паскуаль Пистарини направил государственному секретарю по армии генералу Рамону Кастро Санчесу список из 10 требований, выдвинутых оппозиций. В число этих требований входили: проведение радикальных экономических реформ, усиление репрессий против врагов режима – коммунистов и перонистов.

В тот же день был нанесен сильный удар по коммунистам: судья избирательного трибунала Аргентины, ссылаясь на статус политических партий, отказал компартии в праве юридического лица для осуществления нормальной деятельности как в Буэнос-Айресе, так и по всей стране под предлогом, что она «не уважает демократические постулаты».

Как и следовало ожидать, президент Ильиа проигнорировал требования военных, более того – решил дать им бой. В ночь на 28 июня президент объявил об отставке Пистарини. Тот в ответ поднял мятеж, который поддержала значительная часть вооруженных сил страны. В течение последующих нескольких часов войска мятежников захватили все ключевые объекты: почтамт, здание телефонной станции, правительственные теле– и радиостанцию, здание Национального конгресса. Была взята в кольцо резиденция президента – Каса Росада (Розовый дворец) на площади Пласа-де-Майо. Ильиа приказал верным ему частям гренадеров защищать дворец, однако силы были неравны. Да и сам президент остался в одиночестве – вице-президент Карлос Перетте той же ночью сбежал в Уругвай. В такой ситуации, понимая, что сопротивление может привести только к лишнему кровопролитию, Ильиа сложил с себя полномочия президента. Спустя несколько часов мятежники объявили имя нового руководителя страны, которое, впрочем, ни для кого не было секретом – генерал Хуан Карлос Онганиа. Он объявил о планах нового руководства на ближайшее время, среди которых значились: запрет на забастовки, роспуск партий, Национального конгресса, Верховного суда. Все то же самое, что было в Бразилии после свержения там президента Жоао Гуларта. Так что получалось, что Онганиа съездил в Бразилию не без пользы.

После переворота Дин прекрасно понимал, что дни его в Аргентине сочтены. Нет, они с Патрисией, конечно, могли остаться жить здесь и дальше, однако полноценной эту жизнь уже назвать было бы нельзя. Если год назад, еще при Ильиа, их едва не убили в собственном доме, то теперь за их жизнь никто бы не дал и ломаного гроша. Может быть, будь он один, Дин и принял бы брошенный ему вызов, уйдя вместе с коммунистами в глухое подполье, однако ему надлежало теперь думать не о себе, а о Патрисии и их будущем ребенке. Поэтому, когда сразу после переворота Дин получил приглашение прибыть в американское посольство, он прекрасно знал, о чем с ним там будут говорить и какой ответ он им даст.

Помощник посла принял его вежливо, но это была деланая вежливость – посла выдавали его холодные глаза и еле уловимая усмешка в уголках губ. Он даже не пригласил Дина сесть, а прямо с порога объявил ему, что им с женой лучше покинуть страну.

– Американское правительство снимает с себя всякую ответственность за вашу дальнейшую судьбу, мистер Рид, – сказал посол, восседая в кресле. – Если с вами что-то случится, это будет ваша собственная вина.

– Это все, что вы хотели мне сказать? – спросил Дин.

– Да, не более того, – развел руками посол. – Разве что могу дать еще один совет: на родину вам тоже лучше не возвращаться. Ваша карьера там вряд ли продолжится.

– Ваш совет лишний: я привык устраивать свою судьбу без чьих-либо советов, – ответил Дин, после чего поспешил покинуть негостеприимный кабинет.

В тот же день они с Патрисией стали думать, куда им лучше всего уехать. Пэтси хотела вернуться на родину, к маме, но Дин сумел убедить ее, что это не лучший вариант, рассказав о разговоре с послом.

– В Америке наша жизнь обещает быть не лучше, чем здесь, при теперешнем режиме, – сказал Дин.

– Но это только в том случае, если ты не бросишь заниматься политикой, – попробовала уговорить мужа Патрисия. – Подумай о нашем ребенке, Дин.

– Пэтси, мы уже с тобой об этом неоднократно говорили, но ты снова и снова заводишь этот разговор, – в порыве раздражения Дин вскочил из-за стола. – И прошу тебя, не надо каждый раз поминать нашего ребенка! Я хочу его рождения не меньше, чем ты, и люблю его так же сильно, как и ты. Но если я соглашусь с твоим условием, будет еще хуже. Как ты себе представляешь мою жизнь без политики? Я стану добропорядочным фермером или буду бренчать на гитаре в каком-нибудь захолустном городишке? Меня уже не изменить, понимаешь? Если я изменюсь, то наши хорошие отношения тоже мгновенно закончатся.

– Мне кажется, они и без этого уже заканчиваются, – ответила Патрисия, еле сдерживая себя, чтобы не разрыдаться.

Увидев в глазах жены слезы, Дин прекратил нервно ходить по комнате и бросился к Патрисии. Заключив ее в свои объятия, он стал осыпать ее лицо поцелуями.

– Ну, успокойся, милая, – шептал Дин в паузах между ласками. – Политика – это такая же работа, как и любая другая. Не спорю, работа опасная, но не более, чем те же съемки в кино. Вспомни нашего знакомого – актера Вернона. Он снимался в вестерне, упал с лошади и сломал себе позвоночник. А я до сих пор жив и здоров. И даже сделал тебе ребенка.

Своего Дин добился: после этих слов Патрисия улыбнулась.

– Ты опять сводишь наш разговор к шутке, – сказала она, когда Дин прекратил ее целовать и вернулся за стол.

– Потому что я знаю, что только так тебя можно отвлечь от дурных мыслей, – ответил Дин. – А пока ты плачешь, нам ни за что не сдвинуться с места и не решить, куда нам лучше уехать. Я предлагаю Испанию. Во-первых, это Европа, во-вторых – мы оба знаем испанский язык и, наконец, в-третьих – у меня там есть друзья.

– Но там же у власти Франко, – попробовала возразить Патрисия.

– Да, Франко, но он уже старик и, говорят, сильно болен. Так что его нам бояться не стоит. К тому же сейчас там начинаются демократические реформы. В апреле даже приняли новый закон о печати, который отменяет цензуру, существующую еще с конца 30-х годов.

Сказав это, Дин многозначительно взглянул на жену. Та же, встретившись с ним взглядом, вновь улыбнулась. Слезы на ее глазах уже просохли, и эта улыбка стала лучшим подтверждением того, что недавняя ссора уже забыта и аргументы мужа оказались сильнее ее аргументов.

Дин и Патрисия уезжали из Буэнос-Айреса в один из жарких июльских дней 66-го. Новые власти сделали все возможное, чтобы этот отъезд не вызвал массового ажиотажа среди портьенос – в большинстве газет об этом не было сказано ни слова. Однако скрыть это событие все равно не удалось, поскольку и сам Дин не молчал, да и его друзья с телевидения постарались, чтобы люди не остались в неведении. В результате уже за несколько часов до отъезда Дина и Патрисии в местном порту собралась многотысячная толпа людей (в газетах позже напишут, что пришло 22 тысячи человек), которые хотели, во-первых, достойно проводить своего кумира, во-вторых – показать новым властям, что не все жители столицы боятся выражать свою солидарность с американским певцом-бунтарем. Дин, конечно, был тронут таким искренним выражением любви к своей персоне, однако поблагодарить собравшихся по-человечески не смог – в порт нагнали тучу полицейских, чтобы те не позволили провести стихийный митинг, который грозил перерасти в политическую манифестацию.

Практически сразу, как только Дин и Патрисия приехали в порт, полицейские взяли их в плотное кольцо и повели прямиком к теплоходу. И единственное, что мог сделать Дин в такой ситуации, это выкрикивать слова благодарности людям, которые стояли на значительном отдалении от него. Те в ответ дружно скандировали: «Дин Рид, мы с тобой!»

После того как Дин и Патрисия поднялись на борт и вышли на палубу, чтобы оттуда приветствовать толпу, капитан судна получил команду немедленно отдать швартовы. Спорить с руководством порта капитан не решился, и спустя несколько минут теплоход отчалил от берега. Так завершилась аргентинская эпопея Дина Рида.

Дин и Патрисия приехали в Испанию в самый разгар скандала, который едва не испортил отношения Испании и США. История началась 17 января 1966 года, когда самолет «В-52» стратегической авиации США с ядерным оружием на борту из-за пожара в одном из моторов взорвался прямо в воздухе над деревней Паломарес. Учитывая, что на борту самолета было четыре бомбы с ядерными зарядами, каждая из которых была в 1250 раз мощнее той, что в 1945 году упала на японский город Хиросиму (погибло свыше 140 тысяч человек), эта ситуация грозила катастрофой мирового масштаба. Спасло чудо: бомбы не были на боевом взводе. Три из них упали на землю, и у двух сработали тротиловые заряды, инициирующие при боевой атаке подрыв ядерного материала, но не синхронно, поэтому взрывов не произошло, просто уран и плутоний разметало по окрестностям деревушки. Третья бомба спустилась на землю на парашюте, а четвертую отнесло в море.

Операция по поиску четвертой бомбы длилась три месяца. Все это время испанское правительство и американские военные делали все возможное, чтобы успокоить общественное мнение. Говорилось, что бомбы не представляют собой ничего опасного, что ситуация под контролем. По приказу диктатора Франко министр информации и туризма Испании Мануэль Фрага даже искупался перед телекамерами в море, чтобы на собственном примере показать всем, что все в порядке. Однако многие испанцы не верили в эти заявления.

Тем временем операция по поиску четвертой бомбы продолжалась. Это была самая дорогостоящая операция в истории: США затратили на нее 84 миллиона долларов. Она увенчалась успехом: 7 апреля руководитель операции контр-адмирал Уильям Гэст объявил, что бомба найдена и обезврежена. На следующий день ее предъявили журналистам. Общественное мнение вроде бы успокоилось. Как выяснится позже, показанная бомба была липовой. На самом деле настоящую бомбу хоть и нашли, но не смогли ее достать – она лежала на самом краю донной расщелины. И только спустя несколько лет, когда был создан специальный аппарат, бомбу удалось наконец поднять на поверхность. Но сделано это было в полной тайне от общественности.

Между тем Дин и Патрисия поселились в Мадриде на квартире, которую для них сняли испанские друзья Дина. Эти же друзья помогли Дину устроиться работать на местное телевидение. Правда, стать автором собственной программы ему не удалось, но он на это, откровенно говоря, и не рассчитывал – здесь он не был в таком фаворе, как в Аргентине. Дин стал трудиться на ниве телевизионного кино и вполне был доволен своим положением – у него и гонорар был нормальный, и отношения с коллегами вполне доброжелательные. Единственное, что настораживало – слежка, которую он заметил практически с первого же дня своего приезда. В какое бы время дня или ночи он ни передвигался по городу, за ним обязательно следовал темно-синий «Фиат». Этому факту Дин нисколько не удивился, однако все равно счел за благо предупредить своих друзей об этом. Те тоже не удивились, сообщив, что эта слежка – дело рук местной спецслужбы «Секуридад».

Некоторое время спустя Дина застал дома звонок из советского посольства. Помощник посла по культуре приглашал его на следующий день в посольство для важного разговора. Тему предстоящего разговора посол разглашать не стал, видимо, догадываясь, что телефон Дина может прослушиваться.