Текст книги "Последнее лето. Все мы родом из дворов, подворотен и 90-х"

«И такое бывает!» – подумал я.

– Да ну их нахрен! – произнес кто-то из наших. – Идем в клуб.

– Айда! – кивнул Ватрон и мы даже не переглянувшись одновременно, но в разных местах, покинули толпу, сгрудившуюся плотным кольцом вокруг клубов пыли и женской ругани.

***

Сельский клуб – ещё то зрелище, а во врем «молодежных гуляний» или, как мы это называли, дискаря, и того гаже.

Лишь переступив порог этого заведения, мы тут же окунулись в клубы дыма, годами не выветривающегося перегара, корчащиеся в дыму и проблесках самодельной светомузыки тела и тут же разбрелись кто куда.

Здание строилось явно в шестидесятые, в годы надежд и ощущения, что тяжесть прежних времен вот-вот должна отойти, жизнь наладиться, войн забыться окончательно, и… И вот мы стояли на пороге трудами местных умельцев периодически подлатываемого здания сельского клуба, вливались во всеобщее веселие и не знали куда себя пристроить. Точнее, я не знал, а пацаны, похоже, не в первой здесь бывавшие, первым делом, растолкали плечами себе небольшой участок и сразу же туда затащили неких двух местных красавиц. Красавицы откровенно ломались и строили из себя то, чем уже давно не являлись, пацаны это прекрасно понимали, перемигивались, перешучивались, откровенно лапали красавиц и что-то нашептывали им на ухо.

Будучи не большим любителем подобных мероприятий, я был больше наблюдателем происходящего. Этаким собирателем «человеческих душ» и их деяний, считая, что только в подобной обстановке человеческое эго способно окончательно раскрепоститься и представить пред нами саму суть человеческую, скрытую в иное время условностями воспитания и правил этики да морали. Маски падали или, по крайней мере, приспускались, и люди… И руки пацанов шарили уже где-то под одеждами, красавицы взвизгивали, пошатывались в клубах дыма, средь дергавшихся под Ласковый Май тел, жеманно потрясая своими крупными бюстами и неспешно отдирая руки ухажёров от своих задниц.

– Ты че там толчешься? – крикнул мне Ваторон, втягивая за руку в круг. – Ты что, нас стесняешься? – прорычал он.

Ну, естественно, я не стеснялся. Более того – был благодарен за то, что «приобщили к культуре», так сказать. Что-то такое я пролепетал. А кто бы что иное на моем месте сказал?! Если он, конечно, не самоубийца.

– То-то! – как ему казалось, толкнул меня в спину по-дружески не то Никотин, не то Бел. – Вон, гляди какая жопа! – указал он пальцем на выплясывающую нечто схожее с ушедшей в прошлое некогда популярно ломбадой, ещё одна девица с пуховым платком на шее, который, должно быть, исполнял в её случае вариант элегантного шарфа.

И правда, жопа была что надо. Правда и все остальное не уступало ей в габаритах. Но, похоже, сегодня мерилом красоты были именно размер и форма мягких тканей ягодичных мышц местных представительниц.

– Ну чё? Слабо? – толкнул меня вперед не то Никотин, не то Бел.

Я фыркнул, хотя, стоит признать, было мне не просто «слабо», а троекратно «слабо»! Но деваться было некуда, я сделал первый шаг навстречу неведомо чему. Ягодицы неумолимо приближались, раскачиваясь в такт ламбады, которой сейчас и в помине не звучало, отчего их движения выглядели ещё более сюрреалистично. Одна композиция Ласкового Мая сменилась иной, заблеял всем знакомый и такой притягательный на тот момент голос, на некоторое время я спокойно вздохнул, разводя руками, мол, сейчас, только… И это только случилось. Но не со мной, а совсем с иным – с Ватроном, спасши меня от позора, и бог весть ещё чего.

– Где он! – проревел ворвавшийся в зал рослый детина. – Где этот пи… р? – вопил он и едва не рвал на волосатой груди тельняшку. – Да я его сейчас за Можайск загоню! – вопил он, и дискотека как-то сама собой быстренько разбежалась по углам. Протрусил мимо меня металлист с цепью от уха до дыры в щеке, до того активно прыгавший под Алые Розы. Пронеслась стая малолеток, выкрашенных в лучших традициях народной росписи глечиков, ускакала с резвостью молодой лани и обладательница «моих булок». Разбежались все. Остались только мы. Всего четверо нас. И всё.

– Это ты? – указывал подвыпивший детина на Ватрона. – Это ты мою сестру по кустам таскал? Ты? – пер танком он на Ватрона. Размер обезумевшего, с налитыми глазами, детины не просто был сопоставим с габаритами Ватрона, но, как мне казалось, даже несколько превосходил того. Лет тридцать или около того – «глубокий старик – старпер» в нашем понимании – он до сих пор гордился своим прошлым ВДВ, спортшколой, откуда его выперли за пьянку и постоянные мордобои, своими поломанными ребрами, переломленным носом, изломанными ушами – всем тем, что сопровождает стремящегося стать профессионалом бойца.

– Говори, мразь! Это ты мою сестру Гальку по кустам таскаешь? Это ты над ней надругался? – надо же, верзила даже такие слова знал! – И теперь бросил! Мою сестру! Галю! – заорал Верзила и рванул на Варона. Должен признать, что нас троих тут же мгновенно ветром сдуло. Ватрон растерялся, на миг потерял самообладание и это был тот миг, который мне запомнился более чем отчетливо, потому что более таким Ватрона я ни когда и ни где не видал, да, наверное, и ни кто более.

– Я… – произнес он что-то, но верзила влетел в зону досягаемости и с размаху влепил своим кулачищем в челюсть Ватрону. На этом «момент слабости» у Ватрона окончился, как-то сам собой рассосался, и ощущение растерянности тут же покинуло его. Отскочив назад, пропуская верзилу мимо себя, Ватра произвел захват за шею и особо не напрягаясь, грохнул того о пол затылком. И все бы тут же закончилось – Ватра его просто добил бы лежачего, но и мужик был калач тертый, сейчас же выкатился из опасной зоны, через долю секунды уже был на ногах и потирая затылок ожидал приближение Ватрона.

– Ой, щас вашему другу будет больно! – раздался совсем рядом девичий голос. – Стас когда выпьет, его все село успокоить не может. Как разойдется, так и коровник спалить может, если кто выходить оттуда не захочет.

– Поглядим, – почему-то я был уверен в Ватроне. На ринге грозившего развалиться сельского клуба сошлись две звезды своих районов, и исход битвы был отнюдь не предрешён заранее. Но, как то и должно было быть, болели «за своих», а болеть – значить верить в победу до последнего.

– Ой, шо щас будет! – у меня даже пронеслась мысль, не та ли обладательница «булок», но бой меня захватил куда больше, тем больше, что опыта в общении с противоположным полом на тот момент у меня было совсем ничего.

А меж тем пара кружила вокруг некоего центра, описывая окружности и не спеша сближаться. Оба изучали противника, явно увидав в том серьезного соперника, которого простым нахрапом и градом ударов одолеть было невозможно.

Оба молчали. Тяжело дышали. Адреналин гнал кровь по телу, заставляя то потеть сверх меры, притупляя болевые ощущения, повышая болевой порог и снимая ряд ограничений, например таких как инстинкт самосохранения. Глаза бойцов давно налились кровью, их лица блестели неестественным румянцем, который проступал даже через вспышки самодельных устройств светомузыки. А музыка меж тем звучала, свет как-то мигал, зеркальный шар под потолком вертелся, отбрасывая в стороны зайчики-блестяшки. Ни прервать драку, ни включить свет, а тем более – выключить музыку, ни кто не просто не решался, напротив – считал недопустимым.

– Гаси его. Гаси. – начали доносить сначала робкие, потом более активные возгласы, адресуемые непонятно кому, но явно активизировавшие бойцов.

– А теперь для всех полька! – прохрипел в скрипящий микрофон местный ди-джей, ещё не знавший, что он, собственно, ди-джей. Так – музыку в клубе крутит!

И полька, веселая полька, заводная полька, прыгучая полька, тут же оживила ринг. Не сговариваясь, бойцы ринулись друг другу на встречу, и сошлись сначала в яростной рубке, а потом сомкнулись в клинче. Тела хрустели, гнулись, но не ломались, а полька звучала и гнала настроение и азарт в пляс. Бойцы на импровизированном ринге, подпрыгивая, подныривая, стараясь провести захват и от такового уходя, напоминали пару пляшущих акробатов, исполняющих некий загадочный для посторонних силовой танец, время от времени, «как бы любя», хлестая друг друга кулаками по лицу, по печени, под дых, да и вообще, куда представится возможность.

– Моя сестренка! – выпадал вперед бывший ВДВ-шник в своих застиранных штанах-комках. Его била истерика, он не ощущал ни себя, ни окружающих, и лишь одна идея – обида за поруганную девичью честь – заполняла его. Собственно, было это больше предлогом, который, к слов, поработил его сознание полностью и он питал его своим рукотворным горем.

– Бл..дь твоя сестричка! – задорил его Ватрон, явно изматывая своего более старшего противника. – Сука всем дающая! – садил с левой по гранитной челюсти ВДВ-шника, правда без особого эффекта.

ВДВ-шник выпадал вперед и все чаще мазал, но настигая цель, заставлял Ватрона покачиваться и время от времени глаза того покрывала поволока отрешенности…

***

– Запомни! Ничего не было! – мы стояли по пояс в воде. В том самом ставке, который, как нам твердили, кишит всеми возможными современными и доисторическими формами паразитов и хищников.

– Я понял, – отвечал я начиная дрожать. Звезды светили нам, луна бросала дорожку, по которой хотелось сейчас же отправиться в постель. В кроватку. Но, увы, кто-то сообщил, и пока Ватрон добивал лежавшего и визжавшего во всю глотку на полу ВДВ-шника, явились фараоны. Было их, как нам показалось, более чем достаточно – целых два бобика. Пришлось бежать.

– И не шуми! – шикнул не то Бел, не то Никотин. – «Аквариум» где-то рядом ползает. – и вправду, знакомый звук милицейского бобика приближался. Вверху бежала дорога, с которой мы успели вовремя свернуть, плюхнувшись прямиком по пояс в воду. И дорога та была единственным способом добраться к себе, если, конечно, не брать в расчет возможность сделать крюк в пару километров, форсировать болот и уже по той стороне, по освещенному и вылизанному, как нам казалось, селу – явному противовесу тому, из которого мы сейчас бежали, – пробираться к себе.

– Угу… – кивнул я и услыхал, как бобик, обдав ветви над нашей головой, прошумел шинами всего в нескольких метрах где-то вверху. Нас искали. И сейчас больше беспокоило – станут ли они подымать на ноги учителей и надзирателей? Или обойдутся профилактикой, отпиской, мол, «все разрешилось, с виновными проведена беседа»?

Вернулись мы к самому построению!!! Неслыханно! Это было впервые – построение! Все скопом во дворе, не выспавшиеся, ещё не умытые и, естественно, настрой соответствующий.

Как-то умудрившись пробраться, сбросить с себя промокшую, обросшую тиной и провонявшуюся стоячей водой одежду и обувь, мы были в последних рядах. А где нам ещё было находиться? И больше сейчас беспокоила не возможность разоблачения, а то обстоятельство, что глаза сами собой закрывались – несколько часов стояния в воде и созерцания застывшего с противоположной стороны дамбы бобика, нас в край измотало.

***

Мы ждали худшего. Но все обошлось. Это уже позже я пришел к заключению, и, как мне казалось, не без оснований, что и самим учителям, да и мусорам, вся эта волокита, вопросы, разнарядки в школе, занесение в личное дело и тому подобное, вообще были ни к чему. И сговорившись с молодыми мусорами, всю ночь простоявшими на дамбе, узрев наши головы в воде едва ли не сразу, и наблюдавших на протяжении часов этак шести, как мы там мокнем, учителя заключили «мировую».

Построение же, как того и следовало ожидать, вылилось в митинг пары ораторов, осуждавших, клеймивших, грозивших, утверждавших, укорявших, но так ни одного имени не назвавших – а кому оно, собственно, было надо? Так что, наспех позавтракав, нас вновь погрузили в старенький ЛиАЗ и потарахтели в поля, на сбор клубники. Мусора же, говорят, потом ещё долго страшали местного «брата поруганной Гали» и делом, и обещаниями Ватрона вернуться и «накидать тому ещё разок». А слава о побоище в небольшом клубе захудалого села на окраине мира тут же приобрела масштаб вселенского события для нашего городка и Ватрону была ещё засчитана одна победа, на сей раз из разряда едва ли не «кубковых». Что ж до меня, то как-то так стало, что близкими друзьями мы так и не стали, но безосновательные наезды тоже прекратились, хотя прозвище дед Ватрон не прекращал использовать даже тогда, когда все остальные о таковом позабыли.

8. Димка – друг детства

– Здарова, дед! – плыл в нашу сторону Ватрон. Он был явно вмазан и брел, похоже, не особо разбирая дороги.

Мы только что вышли из подъезда. Дрон ещё не отошел от своего подвига с воздушкой и его несло.

– Слыш, Ватра, закурить есть? – прокричал он Ватрону. Последний остановился, поглядел на Дрона сверху вниз, отпустил «лычку» прямо в лоб, отчего Дрон пошатнулся, отступил на шаг назад и всё же не успокоился. – Ватра, сигарету дай!

– Нет… – ответил тот, и отпустил ещё одну звучную «лычку»

Дрон не отставал, наседая на Ватрона «с высоты своего роста по-пояс» – грозя грозе района. Ватрон был настроен благодушно, расслабленно и солнце, что пекло, видимо, развезло его по-серьезному. Он в очередной раз оттолкнул Дроню и этим ограничился. Дрон был его соседом по подъезду, «мелким засранцем» и потому Ватрон его «по-землячески» и в память о чем-то особом и не трогал, чем, собственно, Дрон и не гнушался пользоваться, то ссылаясь когда то требовалось на Ватрона, то просто клянча у того сигареты.

– Это вы куда? – поинтересовался он у нас.

– Мы это… – прятал за спиной магнитофон Хомыч. – На речку собрались.

– А-а-а! – протянул Ватрон и тут же отвалил. Ну, не так чтобы совсем – какое-то время он нам мозги ещё повыносил, но всё же отстал и поплелся в сторону дома.

– Не тот Ватрон уже! – произнес как-то сокрушенно Жека.

И в правду, прошло что-то около 5—6 лет с нашего совместного многочасового ночного сидения в ставке «на краю света, на краю географии». И если тогда Ватрон был могуч и неустрашим, то время, водка, алкоголь, бабы, да и вообще – образ жизни сделал свое. Гроза района покачивался на вершине, ожидая того момента, когда кто-то осмелится бросить ему вызов. Но пока что таких не находилось – все же достаточно силен оставался Ватрон, по крайней мере в наших глазах, да и его боевое прошлое ещё останавливало многих.

– На речку?! – уточнил Жека.

– Ну да! – кивнул Леха и прикинул, не отнести ли домой свой «Протон»?!

***

Как-то не понеся серьезных потерь мы избавились от общества Ватрона. Тот утопал к себе домой. Видимо… А мы все радостно вздохнувши с облегчением, тут же скатились с небольшой горки в сторону Жекиного дома, проскользнув мимо давно оголенных труб теплотрассы (тогда их ещё не порезали на металл!!), выползли на полузасыпанную свалку-овраг. Овраг тот являл собой нечто и по высоте в него мог легко бы спрятаться мой дом, все пять этажей. Овраг в свое время активно засыпали всяким мусором и непотрибом, потому строиться на этом месте было нельзя из-за возможных просадок и оползней, а по плану развития города – тому самому плану, по которому грозились даже кладбище многоэтажками застроить да так и не застроили – здесь должен был быть парк. Парка, естественно, не было. Был полузасыпанный карьер с периодически роящимися зелеными мухами в разгар очередного сброса «материала засыпки», да более ничего.

– Жарко! – утерся Леха взгромоздив на плечо свой Протон наиболее бюджетной версии – моно-вариант с одной микро-колонкой и постоянно жующей лентопротяжкой. Леха холил и лелеял свой магнитофон потому что, во-первых, по тем временам обладание даже такой техникой что-то да значило (у меня стоял раздолбанный Скиф), а, во-вторых, на что-то лучшее ни кто из нас особо и претендовать не мог по причинам вполне прозаическим.

– Заводи музон! – предложил Хомыч. – Этого, своего, Эм-Си давай, бум-бум, Йе-е-е… – пропел Дрон.

– Не так! – отмахнулся Леха по прозвищу Хомыч. Завел свою шарманку. Из динамика полился некий поток «нигерской музыки» с едва различимым из-за качества техники да пятнадцатой комнатной перезаписи ритмом и такими же словами. Разобрать, по крайней мере мне, что-либо было сложно, да я и не старался – это был не мой формат, о чем я не скрывая и говорил Лехе. Тот, в ответ, презрительно отзывался о гитарах, пьяных дрыщах, наркоманах, рокерах и мы чудно проводили время на лавочке, обсуждая прелести музыки и её направлений.

– Да ладно, – отмахнулся Дроня. – Кинь тачку! – перепел он припев одной из песен и вновь что-то загундосил.

– Не так, – пытался остановить его Хомыч. – Вот так – уп-уп-уп, – сложные для изложения сочетания звуков и, на последок, – Йэ-е-е! Упс-Упс.

– Во как надо! – поддержал Хомыча Жека. – Он знает, что делает.

Леха тут же шуточно возгордился, Дрон не мог стерпеть подобного и немедленно ввязался в спор, имитируя некие звуки и даже словосочетания – правда так, как их слышал, не владея английским – и понеслось.

Тогда мы ещё не знали о таком направлении, как бумбоксеры. Нет, они, возможно существовали. Даже, скорее всего, да – существовали, просто мы ещё о них не знали. Но Леха был именно одним из них и сейчас отчаянно спорил с Дроном, которому поспорить было – просто курить не давай, а курец Дрон был ещё тот.

Мы пересекали пустошь засыпанного участка громадного оврага, выбираясь на проезжую часть. Леха отчаянно спорил с не менее отчаянным Дроном. Жека задорил обоих. Саня посмеивался над происходящим со стороны, а я… Ну что я, как водится, все это слушал, перемигивался с Саней и рассматривал все происходящее со стороны, не желая вмешиваться в заведомо бесперспективную авантюру – спора Дрона и Лехи.

– Привет! – вдруг прокричал Жека, подпрыгнул на месте и замахал обоими руками. Мы даже примолкли на время от неожиданности.

– Чё там? – не понял Дроня.

– Дима, привет! – завидел где-то впереди Димку Жека.

– Вай, дорогой! – донеслось оттуда же, и мы тут же признали в кричавшем Ветала. – Пачик! Дорогой ты мой! – артистизму Ветала не было предела. Но не меньшим артистом был и Жека по прозвищу Пачик.

– Виталик! Дорогой! Как долго же я тебя ждал! Искал! – сорвался с места и имитируя «потерю головы от радости», а так же «бег не чуя почвы под ногами», прямо через заросли бурьяна бросился на голос. – Дорогой! Где ты пропадал?!

– Они чего, того? – не понял Дрон явно предполагая «наличие голубизны»

– Ш-ш-ш! – тут же зашикали мы на Дрона. – Ты чего?! Это просто по приколу! – Ветал был парнем горячим, недолюбливал отдельные меньшинства, но больше всего геев и, как ему казалось, вполне обоснованно, выступая за чистоту человечества и высокие помыслы. Дрон тоже был горяч и на компромиссы, похоже, не способен.

«Могло выйти совсем нехорошо!» – подумалось мне.

А Жека тем временем мчал навстречу «своему счастью», широко раскинув руки. И лишь настигнув то, тут же заключил его в объятия, попадая и сам в не менее цепкие лапы Ветала. С минуту они радостно визжали имитируя бурую эмоций и радость от встречи после долгой разлуки – со вчерашнего вечера, естественно, когда Жека проиграл Веталу червонец в карты – и их чувствам не было предела. Словом… Хватило их на минуту. Ну, может чуть меньше.

– На речку? – поинтересовался Жека у Ветала, бросая взгляд и на Димку.

– Ага, – ответил тот, ожидая пока мы в обнимку с бубнящим магнитофоном подтянемся следом за Жекой.

– А это кто? – ткнул пальцем достаточно бесцеремонно в молоденькое создание, что тёрлось рядом с Димкой.

– Это со мной! – произнес Димка и зачем-то зарыл девчонку своей спиной.

***

Димка.

Димка был моим другом. Ни как не меньше. Другом.

Дружба наша началась с поры, когда мы ещё были столь молоды, что, во-первых, еще почти что существовал Союз, а, во-вторых, нас ещё не отпускал в самовольные отлучки далее чем на соседний район, не говоря уже о поездке в Питер. Именно в Питере и сошлись наши дорожки.

Эта поездка была «сборной» – все желающие с нашей параллели, вне зависимости от класса и прочих условий. Захотел – плати бабки – доверься училке – и езжай. Примерно так.

Ну мы и поехали. Человек, этак, до сорока, как мне помнится. Ну, может двадцать-пять, но не меньше.

Времена были дикие – начало девяностых. Это я сейчас понимаю, задним числом. Союз рухнул, но связи пока что ещё сохранялись и что-то вроде всесоюзного общества «Турист» уже доживало свои последние месяцы… Именно потому и были возможны подобные поездки. Поездом, естественно.

О, поезд! Это было нечто!! Поезд последнего издыхания совка на дальнее следование, плацкарт, особенно если билетов не хватило и приплатили проводнику – проводники тогда подымали просто нереальные деньги, как понимаю – погрузились и я тут же оказался на третьей полке, среди пыли, вони, засаленного потолка и какой-то рухляди и трухи с осыпавшихся матрасов. Это была не пассажирская полка. Здесь хранились затрапезные матрасы, потрепанные и потыканные желтыми пятнами подушки, а также, во время дальних переездов, когда билеты только «у своих», но можно заплатить на месте, то и пассажиры случались. Уж не знаю, как меня угораздило забраться на третью полку – многим из наших повезло больше – но я залез, забился в душный и грязный угол и хотел бы сказать, что тут же заснул, но, увы, не заснул. Не мог. Да и не хотел. Поезд гудел. Пил. Играл на гармошке. Дрался. Жульничал в карты. Снимал девок – благо не наших. Словом, жил своей обычной жизнью, – лишь держи ухо востро. Мне же было жарко, душно, мерзко от падающего в лицо грязного потолка и бубнящего Ласковый Май потрепанного динамика, но до жути интересно.

Собственно, в поездке «туда» особо ничего стоящего не запомнилось. Лишь плохо освещенный поезд, мутные стекла, табачный дым, что тянулся из вечно хлопающего тамбура, жара сменяющуюся холодом, когда поезд набирал ход и обдувался ветрами во все свои щели, духота, да Москва, где мы простояли что-то около часу времени. Ночью. При свете желтых фонарей перрона, что было едва различить через давно не мывшиеся окна. И всё. Ну, по утру, состояние «лучше бы я остался дома» – ужас как ненавижу поезда – угрюмый какой-то вокзал, не особо отличавшийся в плане ухоженности от Харьковского, бюст посреди вокзала какому-то «заслуженному дядьке», до которого сейчас было дело разве что сновавшим в помещении вокзала голубым и не более…

То ли Ленинград, а то и Санкт-Петербург – бог весть как он в тот момент официально величался, – времена были ещё те, встретил нас обыденно, особо не обратив внимания и тут же забыл о нас. Великолепное время, как мне видится сейчас – толпа оборванцев школьного возраста прибывает из соседнего государства – а мы были, де факто, уже порознь, но ментально ещё оставались одной общностью. Поэтому прибытие «школьников-туристов» из Харькова не представлялось чем-то этаким… Так вот – толпа перепуганных, но борзых школьников из провинциального городишка прибыла во вторую столицу бывшего Союза и тут же поняла, что все это на них давит. Всё, вроде бы и было, как в кино или у тебя на улице, но было этого много, избыточно, люди чужие, тобой вовсе не интересующиеся, на твой прикид и вовсе не обращающие внимания, трамваи холодные, метро мрачное в тусклом свете и великолепное по задумке. Ленинград, а может и Питер, встретил нас былым великолепием, которое за многие десятилетия порядком поизносилось. И это сквозило во всем, даже в природе.

Нас кормили, поили, возили на автобусе, опекали и особо никуда не отпускали. Маршрут наш, как понимаю, был самым что ни есть стандартным. Петропавловская крепость, Исаакиевский собор, памятник Петру на Громкамне, Павловское, какой-то театр и даже КВН местной лиги. И не более… Нас же, исстрадавшихся от скудности ассортимента в родных магазинах своего городка, интересовало совсем иное, и когда нам позволили прогуляться пару часиков в чем-то похожем на большой универмаг где-то неподалёк Исакия, вот это было самое что ни есть оно! Мы ради этого, собственно, в Питер и ехали. Для нас, пацанов лет – а сколько же нам тогда было? – начало надцати где-то – для нас куда важней и ценней были вещи, шмотки, барахло, которых мы не могли купить, но могли хотя бы поглазеть. Однорукие бандиты игровых автоматов, где я лично спустил 1 рубль из выданной мне на дорогу сотни – ровно один жетон – и ничего не выиграл, естественно, уже заполняли пустоты переходов универмагов. Прицеп к легковому авто, что стоял прямо посреди лестничного марша и на котором значилась цифра соизмеримая со стоимостью самого авто – времена были такие, все «стоило» столько, сколько могли заплатить… Жвачки, шоколадки и прочая дребедень, что просто просилась в руки и от которых во рту тут же вырабатывалась слюна. Всё это, чего у нас не было и при виде чего тут же просыпалось нечто, что толкало нас даже на воровство – а как можно было позволить себе блок жвачек, если его цена равнялась месячной зарплате инженера? Естественно, утащить прямо из-под рук у громадного дядьки в спортивном костюме и дутой куртке, что смотрелся комично возле выставленного прямо перед ним блока жвачек. Ну что ж, не свезло дядька, зато половина наших потом дула пузыри и кичилась своей изворотливостью.

Димка, естественно, был в нашей группе. И так как группа представляла собой сборную солянку со всей параллели – шести классов (в мое время в школе училось детишек явно поболее, чем…) – естественно, мы то всех вроде бы как в лицо и знали, но со значительной частью на том знакомство и оканчивалось.

Грубые и жестокие девочки рядом с застенчивыми и вечно краснеющими, развязные явно не желающие социализироваться индивиды в среде пацанов и те, кто не мог понять причин такого нежелания придерживаться каких-то минимально необходимых норм и правил… Нас было много в группе «туристов», а подгрупп и того больше. Димка по какой-то причине оказался в классе не то «Д», не то даже «Е» – куда как раз отбраковали самый такой «шлак», хотя, должен признать, его место было в «А», ну, на худой конец, в «Б» классе. И, естественно, пропасть между «А» и «Е» даже в глазах его учеников была столь велика, что мы и общались то не особо… А тут пришлось.

Естественно, с выходцами из соответствующих классов и проблем было поболее. Причем, как-то так выходило, что не у преподавателя, сопровождавшего нас – барышни невысокой, стройной и жутко активной. Её то они то ли опасались, то ли не желали связываться, а вот внутри «мутили», что говорится, «как положено». Воровали части одежды, например, шарфы, и потом возвращали их за соответствующую плату – как договоришься – или не возвращали, вешали на памятники, цепляли на автобус, где тот развевался на ветру, – порой не возвращали, даже если не удавалось договориться.

О жвачке, что тогда для нас была больше чем валюта, я упоминал… Был, кажется, какой-то там случай с каким-то экспонатом из музея, а потом разгневанной женщиной в метро – но все сходило. В каком-то занедбанном, но с претензией на величие, где мы волей случая оказались свидетелями местного выступления КВН, буфете пропадали бутеры. Бутер представлял собой тонкий кусок невкусного хлеба с не менее безвкусной колбасой, порезанной в толщину папиросной бумаги кусочки. Такой бутер стоил треху, и, похоже, отлично расходился среди присутствующих. И если присутствующие употребляли пищу вне зала, то аромат колбасы, вынутых нашими из-за пазухи бутербродов, разносился все сильнее и волновал голодных зрителей все больше, чем ближе они сидели к нашим рядам.

КВН, должно признать, был даже не посредственным – так, уровень студентов, что решили побаловаться. Но амбиций, нужно отметить, было ой сколько! Мы же жрали бутеры, ругались, толкались, притихали под строгими «Ш-ш-ш!» преподавательницы, которую, похоже, происходящее на сцене все же интересовали, и подшучивали над прическами или одеждой здесь присутствующих. Вели себя, словом, как подобает продвинутой и продуманной дикой молодежи, оказавшейся в среде, значительно отличавшейся от нашего патриархального городка.

Один раз я даже потерялся. Удивленный сложностью развязок и переходов в Ленинградском метро – у нас-то, в Харькове, на тогдашние две ветки имелся один переход, где даже при желании заблудиться было сложновато, я как-то незаметно даже для себя, отстал от группы, спустился эскалатором на первую платформу, свернул тут же на стоявший перпендикулярно на второй, опустился на сколько-то метров ниже, под первую станцию, и там, если память моя не подводит и страх клаустрофобии не выдавил все остальное, спустился еще раз эскалатором, на сей раз на третью станцию. И лишь оказавшись там, вдруг понял – «Пипец!!! Я потерялся!!!» И вот представьте себе пацана, толком не понимающего где он находится, где находится его гостиница, помнящего лишь, как собака, дорогу к нему, да и то с достаточной неуверенностью, и все это в век, когда о сотовых телефонах мы еще даже не слыхали. Всё!! Капац!!! Если не выразиться жестче…

Паника. Красный свет в глазах! Метания с ветки на ветку. Моя станция? Нет! Похожа? Ну, вроде бы как, но там было не белое, а голубое… Или вот дядька знакомый, да и картинки на стенах, но это было когда мы ехали… А куда, мы тогда, собственно ехали? А хрен его знает!!!

Спросить у кого-то? Стремно. Милиция! Да ну вообще пипец! И вот я так метался, наверное, с пару часов, пока, наконец, что-то не мелькнуло, не было узнано и я рискнул выбраться наружу. И, должен признать, ошибся. Ну не так чтобы совсем, как потом оказалось, на станцию метро промахнулся – я её просто помнил, когда мы проезжали, но вот почему-то решил, что моя. Нет! Оказалась не моя! Но близко. Рядышком. Вроде бы как…

С чувством «вот попал же!» и ощущением, что опаздываю и вот-вот мои должны двинуться «на оперу», я несся вдоль трамвайных путей.

«Столбик… Да вроде бы мой…» – шептал я поворачивая и несясь и далее вдоль улицы, мимо каких-то болотец, травы и прочего недоразумения, что громадным кварталом лежало меж городской застройки. Или его окраины…

«Вроде бы как…» – спешил я обливаясь потом и сбивая свои ботинки.

«А! Вот…» – с облегчением я вздохнул лишь на проходной, поняв, что мои ещё не выехали и что вот их наконец-то нагнал.

Что удивительно, меня ни кто не кинулся и моего исчезновения ни кто даже не заметил. Меня это, естественно, порадовало – не потребовалось объясняться, что-то там обещать, но, с иной стороны – и зацепило. Меня потеряли и всем, как оказалось, было, собственно, пофиг.

Ну да ладно, то дело такое… Тут и «на оперу» (не в оперу, на оперу!) пора было собираться. И мы собрались…

Не скажу, что я и до того был большим ценителем оперы. Нет, тогда я ещё предполагал, что это «круто» и быть причастным к такому – это значит являться культурным человеком и возвышаться над толпой тех, кто… Ну, как-то так. Или около того. Но, увы, опера мне не понравилась. Я её, собственно, вообще не понял. Музыка, вопли, стенания, прыжки и прочая суета выряженных позеров на сцене. «Не мое это!» – решил я. Но все же боялся окончательно в том себе признаться, ссылаясь на усталость и ещё на что-то.