Текст книги "На службе в Генеральном штабе. Воспоминания военного историка. 1941—1945 гг."

Начало войны. Офицер Генерального штаба Красной армии

Война застала меня с небольшим военно-историческим багажом. Мною за два года пребывания в Военно-историческом отделе Генерального штаба было опубликовано пять небольших статей в газетах общим объемом всего лишь немногим более одного печатного листа.

Дальнейшее мое развитие как военного историка проходило в ходе Великой Отечественной войны и в послевоенный период.

Накануне войны мне шел 37-й год. Семья моя – жена Варвара Николаевна, 35 лет, сын Юрий, 6 лет, дочери Лариса, 10 лет, Галина, 4 лет, Инесса, 1 года, теща Татьяна Никифоровна, 57 лет, и сестра жены Антонина Николаевна Шевцова, 29 лет. Таким образом, к началу войны семья состояла из восьми человек. Однако все заботы о содержании семьи лежали на мне. Жили мы в Москве по улице Гончарная набережная, дом 3, в служебной, коммунальной, квартире № 103 – в двух комнатах, площадью 44 метра, в которой проживало еще две семьи.

Война началась в воскресенье в 4 часа утра 22 июня 1941 года. Фашистские полчища двинулись на нашу Родину. По решению командования Генерального штаба Красной армии семьи военнослужащих быстро были погружены в вагоны и отправлены в глубокий тыл страны в город Бузулук Чкаловской области. Забрав самое необходимое, уехала в город Бузулук и вся моя семья. Я остался на службе, в Москве.

После длительного переезда семья моя без потерь прибыла в Бузулук и разместилась по ул. Пушкина, 114, в комнате площадью 18 квадратных метров. Комната холодная, с плохим печным отоплением. Хозяева дома относились к ней откровенно враждебно, издевательски задавая один и тот же вопрос: «Куда вы будете бежать, если к нам придут немцы?» А немцы, как известно, быстро продвигались к Ленинграду, Москве, Киеву. Трудное время было для семьи в эвакуации 1941–1943 годов. В холоде и голоде жила семья. Только мужественные действия жены позволили всей семье выдержать все испытания. Дети были спасены. Семья без потерь в 1943 году вернулась в Москву.

Хотелось бы поделиться некоторыми мыслями, относящимися к предвоенному периоду, и к тем событиям, которые повлияли, на мой взгляд, на катастрофическое положение Красной армии в начальный период войны. Известно, что в результате похода в 1939 году в Западную Белоруссию и в Западную Украину к Советскому Союзу отошла территория на глубину до 300 километров к западу. Оценивая новую обстановку, начальник Генерального штаба Красной армии Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников высказал примерно такое суждение: эти территории для наших Вооруженных сил должны стать своего рода стратегическим предпольем, где вся оборонительная система должна носить полевой характер. И в случае нападения Германии на Советский Союз наши войска, находящиеся в полевой обороне, должны вести активную, подвижную оборону, в результате которой наступающий, измотанный в боях противник будет окончательно остановлен на рубеже нашей долговременной обороны, проходящей по меридиану Минска. Следует подчеркнуть, что эти долговременные сооружения строились весьма основательно в предвоенные годы. Будучи командиром стрелкового батальона 137-го стрелкового полка 46-й стрелковой дивизии с дислокацией в городе Коростень, мне приходилось в начале 1930-х годов часто, по тревоге выступать в районы Шепетовка, Белокоровичи, Гулянка и занимать полевую оборону между долговременными сооружениями (ДОТ). Подразделения батальона – в ротах, во взводах и в отделениях – имели пристрелочные карточки. Вся впереди лежащая местность перед батальоном находилась под прицельным огнем.

Все стрелковые полки (136, 137 и 138-й) 46-й стрелковой дивизии тщательно тренировались в занятии для обороны всего участка 51-го укрепленного района, штаб которого находился в Коростени и поддерживал тесную оперативную связь со штабом 46-й стрелковой дивизии, начальником которого был А.И. Антонов.

В случае наступления противник на этом направлении должен был быть организованно встречен подразделениями уровских сооружений и частями 46-й стрелковой дивизии, которые по тревоге выходили: из Лугины – 136-й стрелковый полк; из Коростени – 137-й стрелковый и 46-й артиллерийские полки; из Мелина – 138-й стрелковый полк.

Мы были свидетелями, когда руководство округа (командарм 1-го ранга И.Э. Якир), в порядке тренировки, организовало мощный артиллерийский налет прямой наводкой по ДОТу, в котором находилась в полном составе его прислуга. Разумеется, деревянная надстройка – домик, построенный над ДОТом, как маскировочное сооружение, огнем артиллерии был уничтожен, сгорел, обнажив ДОТ, но сам ДОТ остался невредимым. Из него, после сигнала «отбой», с гармошкой и строевой песней вышла вся прислуга ДОТа. Она восторженно была встречена руководством учения и награждена ценными подарками.

Мнение Б.М. Шапошникова не было принято во внимание. Больше того, ему было поставлено в упрек, что он недооценивает сложившуюся ситуацию. Новым начальником Генерального штаба с 1940 года стал генерал К.А. Мерецков, а затем с января по июль 1941 года – генерал армии Г.К. Жуков. Оба они последовательно проводили в жизнь концепцию, предусматривавшую постройку на новых рубежах долговременных сооружений. И вот в тот период, когда шел процесс сооружения новых и демонтаж старых укрепрайонов, последовало нападение Германии на Советский Союз. Как известно, Жуков был смещен с должности начальника Генерального штаба Красной армии, и 29 июля 1941 года маршал Шапошников вернулся на эту должность.

С начала войны я выполнял служебные задания Генерального штаба Красной армии, который с улицы Фрунзе переместился на улицу Кирова, дом 43. С началом боевых действий в госпитали Москвы стали прибывать раненые. Нам поручалось в беседах с ранеными бойцами быстро обобщить опыт боев с фашистскими захватчиками и через периодическую печать довести информацию до наших воинов, сражавшихся с гитлеровцами. И вот в журнале «Большевик» № 22 за 1941 год была напечатана моя первая военная корреспонденция под названием «Вражеская пехота в основных видах боя». В этой статье был обобщен опыт боев наших войск за время – с конца июня по август 1941 года.

Наступил октябрь 1941 года. На фронтах положение осложнялось. Ленинград оказался во вражеской блокаде, на юге страны враг устремился к Ростову, ворвался в Крым, а в направлении нашей столицы развернул второе наступление. Москва переживала тяжелые дни. Полным ходом шла эвакуация на восток учреждений и предприятий. Работал с полной нагрузкой днем и ночью Генеральный штаб – мозг Красной армии. И вот в эти тяжелые дни наши офицеры Военно-исторического отдела по решению начальника Генерального штаба Красной армии Б.М. Шапошникова выехали в действующие армии и фронты для выполнения специальных заданий Генерального штаба.

В качестве офицера-представителя Генерального штаба Красной армии я срочно отправился поездом, а затем самолетом в район восточнее Старой Руссы, в штаб 11-й армии Северо-Западного фронта. Эта армия наступала на Старую Руссу с тем, чтобы, овладев ею, затем дальнейшим наступлением в западном и северо-западном направлении создать угрозу тылам 18-й немецкой армии, державшим в блокаде Ленинград. С конца декабря 1941 года 11-я армия вела тяжелые бои за Старую Руссу, которую, не считаясь с крупными потерями, оборонял противник. Находясь в 11-й армии, я вместе с войсками переносил все трудности фронтовой жизни. Морозы доходили до минус 30 градусов. Спали мы в холодной палатке, где постелью служил лист фанеры, положенный на снег. Одежда – полушубок, стеганые ватные шаровары, валенки и шапка-ушанка. За ночь вокруг шапки-ушанки образовывались льдинки. Чтобы не замерзнуть во время сна, через каждые 15 минут, по команде, «спящие» поворачивались на другой бок, а крайние через этот же промежуток времени менялись (спали в палатке в ряд 12–14 человек), чтобы оказаться в середине, тогда ощущалось тепло и можно было задремать. Так проходил ночной сон в поле, да еще при непрерывных бомбежках авиации противника, на которые «спящие» не реагировали. Рытье окопов и блиндажей под Старой Руссой почти исключалось, так как на штык лопаты уже появлялась вода. Местность здесь лесисто-болотистая. В таких условиях местности командные и наблюдательные пункты для командиров дивизий, штаба армии и командующего армией оборудовались в легких наземных сооружениях с углублением до слоя почвы и маскировались снежным покровом.

11-я армия несла большие потери в боях. Раненых вывозили в тыл на грузовых машинах, а захоронение убитых зачастую осуществлялось в проруби реки Ловать, которая впадает в озеро Ильмень. Это привело к тому, что весной 1942 года все это озеро было покрыто всплывшими на его поверхность трупами, а рыба судак, которую мы иногда ловили для употребления в пищу, достигала метровой длины и весила до 16 килограммов.

Будучи в 11-й армии офицером-представителем Генерального штаба, я по долгу службы следил, как командованием армии выполнялись директивные указания Верховного главнокомандования и Генерального штаба, какие причины влияли на те или иные непорядки в действиях войск армии, в чем нуждались войска, чтобы лучше и точнее выполнять задачи вышестоящих органов, своевременно подсказать командованию армией, где и как исправить обнаруженные недостатки. По всем этим вопросам я обязан был своевременно письменно или по прямому проводу доносить в Генеральный штаб.

Я находился в 11-й армии до апреля 1942 года. За время моего пребывания моя деятельность внимательно изучалась командованием армией. В одной из бесед с командующим армией генерал-лейтенантом В.М. Морозовым он вдруг сделал мне предложение стать начальником оперативного отдела армии. Это для меня была большая честь, но это не зависело от меня. Я сказал, что такого рода назначение находится в компетенции начальника Генерального штаба. Как потом мне стало известно, просьба командующего 11-й армией о зачислении меня в штаб армии начальником оперативного отдела была отклонена.

Мое пребывание на фронте в войсках 11-й армии, в течение пяти месяцев, с декабря 1941 года по апрель 1942 года оставило в моей памяти неизгладимый, глубокий след тяжелого, начального периода войны. Я в течение этих пяти месяцев видел, с каким героизмом сражались наши воины. Штурм Старой Руссы в течение всего этого времени дорого стоил нам. Он не увенчался успехом. Не увенчалась успехом и попытка ликвидации так называемого «рамушевского» коридора, связывавшего демянскую группировку противника со Старой Руссой. В этих боях так же, как и боях за Старую Руссу, 11-я армия понесла серьезные потери в людях и в боевой технике. Наши наземные войска и авиация мужественно сражались с врагом, но не менее ожесточенно оборонялись и фашистские захватчики.

Запомнился мне такой печальный эпизод, который произошел в небе восточнее Старой Руссы. 19 января 1942 года командующей армией В.И. Морозов, начальник штаба генерал-майор И.Т. Шлемин и я наблюдали жаркий бой в воздухе наших истребителей с армадой бомбардировщиков в сопровождении истребителей, двигавшихся в нашу сторону для бомбометания. Наша пара летчиков, ведомая (как потом выяснилось) Тимуром Фрунзе, сыном Михаила Васильевича Фрунзе, ринулась в бой. Нам, наблюдавшим, хорошо было видно, как ведущий самолет противника загорелся и начал разваливаться, что внесло в ряды самолетов противника замешательство. Однако превосходство в силах явно было на стороне немцев (бомбардировщиков и истребителей противника насчитывалось до 40 единиц). Вдруг мы видим, как в воздухе последовательно загораются обе наши машины. Как потом выяснилось, в этом бою сначала погиб лейтенант И.П. Шутов, затем в неравном бою была сбита и машина Тимура Фрунзе. Командование армией представило Тимура Михайловича Фрунзе к званию Героя Советского Союза посмертно.

Действия войск Северо-Западного фронта под командованием генерал-лейтенанта Павла Алексеевича Курочкина на старорусском направлении и по окружению демянской группировки противника в известной мере способствовали успешному ведению оборонительных боев на московском направлении. После тяжелых оборонительных действий на подступах к Москве войска Калининского, Западного фронтов и правого крыла Юго-Западного (с 18 декабря Брянского) фронта 5–6 декабря 1941 года перешли в контрнаступление. Они разгромили группу армий «Центр» и к 20 апреля 1942 года отбросили войска этой группы на 100–300 километров от Москвы. Это было первое серьезное поражение оккупантов на советско-германском фронте.

За период с декабря 1941 по апрель 1942 года я приобрел богатейший опыт в области оперативной работы, который мне очень пригодился в дальнейшем, при исследовании наступательных и оборонительных операций Великой Отечественной войны. Моя работа в войсках 11-й армии, а также мои выступления в печати: в жур нале «Большевик» в 1941 году и в журналах «Военная мысль», «Агитатор и пропагандист» в 1942 году высоко были оценены командованием Генерального штаба Красной армии. В 1944 году я был награжден медалью «За оборону Москвы».

В апреле 1942 года я был срочно отозван в Москву. Оказалось, что при очередной их встрече между Маршалом Советского Союза Б.М. Шапошниковым и И.В. Сталиным последний спросил: «Скажите, Борис Михайлович, а кто-нибудь в Генеральном штабе занимается исследованием войны?» Борис Михайлович ответил: «Есть в Генеральном штабе Военно-исторический отдел, который с начала Великой Отечественной войны немедленно приступил к исследованию происходящих событий на фронтах войны. Но в настоящее время почти все офицеры этого отдела во главе с его начальником исполняют обязанности офицеров Генерального штаба во фронтах и армиях. На этих должностях они приобретают необходимый опыт, но исследованием в этот период они, разумеется, вплотную не могут заниматься». – «Исследование событий войны надо вести непрерывно, – сказал Верховный. – Опыт войны должен изучаться и обобщаться, передаваться войскам для использования его в практических делах». Можно отметить одну деталь. Во время войны своих подчиненных, военных руководителей, И.В. Сталин называл только по фамилии и лишь в обращении с маршалом Шапошниковым он всегда называл его по имени и отчеству.

Шапошников принял во внимание замечания Сталина. Он немедленно отозвал всех военных историков Генерального штаба в Москву. Более того, Шапошников дал указание отделу кадров Генерального штаба вызвать с Волховского фронта полковника Н.А. Таленского и поручил ему срочно подобрать в отдел преподавателей военных академий, занимающихся военной историей. Кроме того, Сергею Сергеевичу Броневскому поручалось организовать ячейку из офицеров, способных обобщать опыт войны в тактическом и оперативном плане. В числе первых в эту ячейку были включены подполковники Николай Григорьевич Павленко и Иван Павлович Мариевский.

Начальник Военно-исторического отдела полковник Николай Александрович Таленский в числе первых прибыл в Москву (это было примерно в январе 1942 года) и немедленно приступил к организации отдела, согласно указаниям Шапошникова. Прежде всего он позаботился об ускорении вызова в Москву всех офицеров Военно-исторического отдела Генерального штаба. Одновременно приступил к подбору военных историков из числа офицеров, состоявших на службе в военных академиях. В числе первых были приглашены и оформлены приказом Генерального штаба на постоянную работу в Военно-исторический отдел полковники: Н.М. Замятин, Е.А. Разин, М.В. Савин, А.Д. Борисов; подполковники: Н.Е. Подорожный, Н.Ф. Артемьев, В.М. Хвостов. В прикомандированных к Военно-историческому отделу числился генерал-лейтенант Е.А. Шиловский, выпускник еще дореволюционной Академии Генерального штаба (1917). В итоге в начале 1942 года Военно-исторический отдел имел в своем составе следующих военных историков:

Начальник отдела – полковник (с 13 марта 1943 года – генерал-майор) Таленский Николай Александрович;

помощник начальника отдела – Кравцов Виктор Михайлович;

старший научный сотрудник – Артемьев Николай Федорович;

старший научный сотрудник – Борисов Александр Дмитриевич;

старший научный сотрудник – Воробьев Федор Данилович;

старший научный сотрудник – Замятин Николай Михайлович;

старший научный сотрудник – Подорожный Н.Е. (выбыл в 1942 году);

старший научный сотрудник – Паротькин Иван Васильевич (с лета 1943 года);

старший научный сотрудник – Разин Евгений Андреевич;

старший научный сотрудник – Савин Михаил Викторович;

старший научный сотрудник – Сидоров Владимир Иванович;

старший научный сотрудник – Хвостов Владимир Михайлович (выбыл в 1943 году);

старший научный сотрудник – Фокин Николай Алексеевич;

старший научный сотрудник – Чикин Дмитрий Филиппович (выбыл в 1943 году);

генерал-лейтенант, профессор Шиловский Евгений Александрович (числился прикомандированным к отделу).

Всю Великую Отечественную войну Военно-исторический отдел напряженно работал в указанном выше составе. Уже в первый период войны историки развернули большой объем работ по описанию и анализу некоторых операций и подготовке статей для опубликования в военных журналах. Так, военные историки В.М. Кравцов и Н.Ф. Артемьев приступили к написанию работы о боевых действиях 4-й ударной армии. Полковник А.Д. Борисов готовил очерк «Оборона Одессы», Е.А. Шиловский (с привлечением работника отдела по использованию опыта войны Западного фронта А.В. Васильева) – монографию «Битва под Москвой». Д.Ф. Чикин и Н.Е. Подорожный описывали Тихвинскую операцию, В.М. Хвостов – Ростовскую операцию.

По прибытии в Генеральный штаб (апрель 1942 года) мною было получено срочное задание: совместно с полковником Николаем Михайловичем Замятиным, который был включен в штат Военно-исторического отдела, до моего прибытия в Москву приступить к исследованию и описанию героической обороны Севастополя, которая началась 30 октября 1941 года. Задание мы получили в то время, когда эта эпопея еще продолжалась. Нам предстояло воссоздать это событие и проанализировать его ход и исход, осуществить военно-историческое исследование научного характера в интересах войск действующей армии. Для нас, авторов «Обороны Севастополя», материалами для исследования являлись оперативные сводки, боевые донесения командования Приморской армии, а также документы, которыми располагал Главный штаб Военно-морского флота и штабы родов и видов Вооруженных сил СССР.

Над этой работой мы трудились в буквальном смысле дни и ночи. В течение пяти месяцев нам удалось создать рукопись «Оборона Севастополя» объемом 4,5 авторского листа. Это был наш подвиг, но уже на военно-историческом поприще. Нашу работу прочитал Б.М. Шапошников. На углу титульного листа, мелким почерком, тонко очиненным карандашом написал: «„Оборона Севастополя“ лучше написана, чем „Оборона Одессы“». Эта высокая оценка нашему труду вдохновила и руководство Военно-исторического отдела, и, разумеется, авторов этого труда. Нам было предложено быстро оформить сдачу рукописи в Военное издательство и наряду с этим в срочном порядке подготовить две статьи для опубликования их в нашей периодической печати. Одна статья объемом 0,25 печатного листа под названием «Организация обороны» была подготовлена для журнала «Военная мысль» и была опубликована в 10-м номере за 1942 год. В этой статье был дан анализ опыта обороны крупных населенных пунктов, что для наших войск являлось очень важным. В статье анализировался опыт боев наших войск за Одессу и Севастополь. Другая статья объемом в 1 печатный лист была подготовлена для журнала «Агитатор и пропагандист» под названием «Героический Севастополь». Эта статья была опубликована в 21-м номере также за 1942 год.

Хочу отметить, что во всех военно-исторических работах, где я являлся автором или соавтором, все схемы по боевым действиям войск были выполнены мною. Это схемы к таким работам, как «Оборона Севастополя», «Битва под Сталинградом», «Битва под Курском», две книги – «Десять сокрушительных ударов» и «Берлинская операция 1945 года», а также схемы к журнальным статьям. Это была дополнительная нагрузка, которая была возложена на меня.

Н.М. Замятин, как старший по воинскому званию и по возрасту, имевший большой опыт преподавания военной истории, внимательно присматривался к моей деятельности. Все мои рукописные материалы и схемы к труду тщательно изучал. В результате, как потом мне стало ясно, мои способности им были по достоинству оценены. Трудом «Оборона Севастополя» и было положено начало нашему сотрудничеству, которое продолжалось до середины 1951 года, когда Н.М. Замятин внезапно ушел из жизни. Он оставил во мне неизгладимую, добрую память о себе.

В основу деятельности военных историков Генерального штаба было положено непременное условие – работать в действующей армии с тем, чтобы они могли на месте прочувствовать подготовку и ведение операции с момента ее зарождения и до ее завершения, и только затем приступать к обстоятельному исследованию. При этом следует отметить весьма важный фактор, без которого было бы трудно работать, будучи в действующей армии. Все военные историки Генерального штаба, отправляясь в действующую армию, наделялись большими полномочиями. Штабы фронтов и армий, командиры войсковых соединений и частей обязывались предоставлять по нашему требованию средства передвижения, информацию о событиях на фронте боевых действий. Мы имели полномочия вести переговоры по прямому проводу, обращаться с запросами к командирам и их штабным работникам. Без этих полномочий эффективность нашей работы была бы ограниченной. Корреспонденты газет и журналов часто завидовали нашей осведомленности, стремились получить от нас нужную им информацию. Эта линия, сформулированная военным теоретиком Б.М. Шапошниковым в начале войны, неукоснительно проводилась и в дальнейшем его преемниками до конца Великой Отечественной войны.