Текст книги "Девочка в одних кроссовках"

Когда Рита очнулась, то не сразу поняла, где находится. Конечно, эта компания ей понравилась, но вот вкус спермы во рту – не очень. Девчонка местами была в чём-то склизком и засохшем. Из одежды на ней только один капроновый носочек, в общем-то и всё. Промежность неприятно ныла. При попытке присесть на кровати Рита обнаружила, что ещё и задница болит. Что было ночью? Точнее… сколько их в ней было ночью? Вот такой вопрос более правильный. И сколько раз? Она ничего не помнила. Чувствовала себя мерзко и во всех смыслах отвратительно. Милые кроссовки на платформе валялись в комнате.

Рита с трудом надела на себя трусики. Протиснулась в джинсы. Нашла только один свой розовый носочек, а куда делся второй – загадка. Ладно хоть паспорт, телефон и кошелёк всё там же на месте – в карманах джинсов, хоть это не пострадало. Лифчик свой она тоже не нашла. Футболка вся помятая и со следами спермы, всё ясно. От этого Рите стало ещё более мерзко.

В гостиной всё выглядело прилично, никто ничего не разбил. Парни в основном разошлись, осталось двое незнакомых, которые тоже спали, но на диване. Очухалась от этого всего только одна Рита, и то она бы ещё поспала, но сон в такой ситуации абсолютно не шёл. Девчонка дошла до ванной и увидела в зеркале самую настоящую шлюху. Макияж поплыл, а помада размазана так, что стало многое понятно, у неё ещё и волосы слиплись. И почему во рту так гадко, так липко между ног и между ягодиц. И во что она только превратилась?..

Рите пришлось принять душ, но ощущение грязи не покинуло её. Хотя бы пропал этот едкий запах. Голову сушить не стала – не хочелось тратить на это время и хоть какие-то моральные силы. Сейчас на отражение в зеркале можно смотреть, но желания совсем нет. До чего она себя довела? И зачем? Что она сделала вообще, вот куда теперь себя деть? Всю ночь она развлекалась, а потом выключилась, и её продолжили трахать все парни, да не по разу. Она не хотела быть мясом, но сделала всё только хуже, тело для того, чтобы спустить в него и выбросить. На всякий случай ещё раз прополоскала рот «листерином».

В коридоре она обнаружила только одну свою кроссовку. Как ни искала по всей квартире вторую, так и не нашла. Но ей было так паршиво и так уже хотелось сбежать отсюда, что она вышла в одной. Мысленно попросила прощения у кроссовки. Хорошо, что не стала носить памятные или любимые, особенные, а пошла в тех, которые просто были удобные. Ещё мысленно попросила прощения у розового носочка, которому выпала миссия пройти по улице. Рита захлопнула за собой дверь и пошла прочь из этого места.

Она не первый раз в своей жизни идёт в одной кроссовке. Но первый раз в таком состоянии, когда от неё самой ничего не осталось. Работы нет, жилья практически тоже нет. Даже нет одного носочка и одной кроссовки. Пустота в душе. Пустота в сердце. Она бы заплакала, но не может и этого. Для плача нужны силы, а их у Риты не осталось. Её жизнь – полное дерьмо. Всё, что в ней есть – это постоянное удовлетворение себя. В чём смысл? В кроссовках? Она жила ими. Жила только и исключительно ими, но так нельзя. Как жить чем-то другим? Но ведь сейчас ей не хотелось их. Не хочется ничего. Чему осталось место в жизни вообще? Даже если подумать?

Рита шла через дворы. Восемь часов утра субботы. Хорошо, что на улице тепло и сухо, солнышко встало и уже пригревало, накрывало теплом своими лучиками. Вокруг всё такое спокойное и жизнерадостное, что Рите от этого стало только больнее. Она считала себя грязной течной сукой. Чудовищем, которое сломано настолько, что ни один нормальный человек никогда не захочет иметь с ней дело. Она сама с собой тоже не хотела иметь ничего общего. И не видела больше в своём существовании никакого смысла. Всю жизнь она была отвратительной грязной похотливой сучкой. Как это началось в третьем классе, так и понеслось. Как запустилась её сексуальная привязанность к кроссовкам, так и поехало оно.

Рита прошла мимо помойки возле жилого дома и нашла там для себя убитые напрочь балетки. Сменила одну кроссовку на балетки, но… но как? Как её оставить?! Рита отошла на несколько метров, но обернулась. Серая лёгкая кроссовка в сеточку. Она же такая милая, как её можно положить на асфальт рядом с мусорным баком? Никак. Поэтому Рита вернулась, засунула носочек в кроссовку, с ней в руке и пошла дальше. Куда? Это не имело значения. И как она только могла подумать о том, чтобы бросить кроссовку, да это же безумие. Точно такое же безумие, как и всё её поведение. И она ощущала, как где-то глубоко внутри неё снова поднимается это безудержное желание. Может, хватит? Только как сделать это «хватит»? Она не знала. Что она вообще могла сделать в этом состоянии? Разве что напиться. Возможно, в последний раз. Правда, алкоголь ещё долго не будут продавать, до одиннадцати утра сколько времени. И тогда Рита просто отправилась бродить по городу. Он всё равно очень большой, ей хватит.

Дурацкие балетки уже натёрли ноги. Но бросить их тоже невозможно – их же носила какая-то неизвестная девушка. Поэтому Рита первым же делом отправилась в ближайший гипермаркет и там купила себе новые лёгкие кроссовки. Так и жизнь стала чуть радостнее. Взяла себе и пару каких-то батончиков, и молочный коктейль. И пакет, чтобы сложить туда своё добро. С пакетом уже стало попроще, чем с кроссовкой в руках. Рита перекусила сразу на выходе из магазина за две минуты.

Дрейфовала в каком-то беспамятстве между домами, во дворах, по улице. А внутреннее желание чужих кроссовок и носочков только росло. Если всё уже кончено, то какой смысл себя останавливать? Может, купить себе какие-нибудь убитые в ноль кроссовки напоследок? Что-нибудь прекрасное… Напиться и забыться настолько, что, может, её зарежет кто-нибудь, или она утопится, попадёт под трамвай или машину, спрыгнет случайно с высоты. Чем не вариант. Поэтому Рита поехала на самый большой блошиный рынок в Европе. Пусть от её текущего места туда почти час езды на метро.

В метро Рита тоже сидела в каком-то внутреннем моральном тумане. И на улице на выходе из метро лучше себя не почувствовала. Обычно прогулки по рынку доставляли ей небывалое удовольствие – огромное количество чужих вещей за копейки. Она тут как-то купила восемь пар кроссовок за тысячу рублей, если сложить всё вместе. Здесь продавали абсолютно всё. Но сейчас… Рита купила какие-то золотистые кроссовки на платформе, которым было настолько плохо, что ясно – они на рынок перекочевали с помойки. И кто их носил – да какая разница, главное, что они женские. Рита переобулась чуть в сторонке за забором и тут же ощутила это особое чувство. На кроссовки даже смотреть стыдно, до того они уничтожены. Но Рита хоть немного, но довольна своей покупкой. Она кое-как дошла до платного туалета. Потому что ей очень хотелось как можно скорее оказаться со своими новыми кроссовками наедине.

В кабинке воняло говном и ссаниной. Но Риту никогда подобное не останавливало. Она смотрела на кроссовки и прикусила губку. Расстегнула джинсы. Запустила руку в трусики и начала поглаживать себя. Много времени это никогда не занимало. Ох уж это невероятное чувство… Сняла с левой ножки кроссовку, провела по ней пальчиком, как же это великолепно, даже если ткань уже порвана, а часть позолоты осыпалась. Даже если подошва скоро отправится в свободное плавание. Даже если носок давно уже отклеился. Даже если они откровенно грязные. Рита любила, когда они грязные. Такие же, как она сама. Ей потребовалось не больше пяти минут. И руки тут же сразу помыла, как удобно.

В одиннадцать Рита зашла в продуктовый магазин и купила себе несколько алкогольных коктейлей. Два из них выпила после кассы почти залпом. И всего через двадцать минут ей стало… не то, чтобы легче, но по-другому. Более благостно. Потом ей в голову взбрело купить тест на беременность. Всё-таки столько народу в неё спустило, надо бы провериться. Она не знала тонкости, что проявляется это не сразу, она не засекала моментов, когда у неё наступила задержка, не задумывалась о последствиях. Просто приковыляла в ближайший торговый центр, заперлась в туалете, вместе с тестом обоссала себе руку и дождалась результатов. Беременна. В голове не промелькнуло никаких сомнений в том, что с этим делать.

Пока ещё ходящая прямо Рита зашла в аптеку и купила препарат, который прерывает беременность уже более позднего срока. Запила алкогольным коктейлем. Для неё это всё было чем-то лёгким и непринуждённым. Подумаешь – беременность. Она ни за что не хотела рожать. Чтобы из неё вышло такое же чудовище, как и она сама? Она будет ужасной матерью, отвратительной во всех отношениях.

Рита выпила ещё пару алкогольных коктейлей и вскоре окончательно растворилась в своём состоянии. Урывками она выплывала оттуда и пыталась что-то понять. Одну кроссовку она умудрилась где-то потерять по пути. Возле городского парка девчонка взяла чью-то чужую, кто там тихо на травке сидел, ей удалось ускользнуть незаметно. Свалилась на мимо проходящую девочку лет десяти. Чуть позже очнулась уже с подбитым глазом и разбитым телефоном, поняла, что ещё жива, и надо продолжить. Истратила последние наличные деньги, которые были в кошельке, на то, чтобы догнаться и снова забыться. Снова она где-то пропадала и выплывала. Иногда с кем-то в постели. Мастурбировала в каких-то чужих кроссовках носочком между ног в подъезде какого-то дома. Не заметила, что под камерами. Едва не пристала к какому-то парню, получила от его девушки по лицу, да так, что упала на землю и подумала про себя, что и полежать неплохой вариант, заснула прямо на газоне. Но через какое-то время встала и отправилась дальше. До тех пор, пока случайно не свалилась в руки Саше.

***

Рита закончила свой длинный рассказ, и ей давно уже не было стыдно настолько.

– Простите. Я чудовище. Я же говорю. – Она подумала, что раз уж она рассказала всё до этого, то какая теперь разница. Совсем бы не удивилась, если бы сейчас её выкинули из дома и по пути ещё дали по лицу пару раз для профилактики. Первым на это отреагировала Сашка.

– Пиздец. – Она медленно отпила чёрный чай. – Я не думала, что у тебя всё было именно настолько.

– Сейчас вы подумаете, что я совсем… да уже подумали… – Всё-таки взглянула на парня. И он не стал реагировать молчанием или вообще как-то негативно.

– Но это же в прошлом, и ты изменилась с тех пор, ведь правда?

– Правда. – Рита даже чуть-чуть улыбнулась. – Это всё спасибо Саше и её маме с папой. – Ей теперь стало ещё более стыдно. Саша увидела это и взяла подругу за руку.

– Да лан тебе, Ну Рита! Ну ты чё! В каком состоянии я тебя подобрала, да сколько мы потом всего прошли! Андрюх, ты не найдёшь более доброй и заботливой девушки, я тебе говорю! Просто у кого-то дикие проблемы с самооценкой.

– Да я верю. – Андрей, конечно, был удивлён, но понимал, что Рита страдает от своих пристрастий, а не только наслаждается этим. – Рита, ты не думала проверить гормональный фон?

– Думала. Но… если всё уже сломано в голове, то что мне делать? Я не могу перестать любить кроссовки и носочки! – Она еле сдерживала слёзы. – Это уже часть меня. Я не представляю, как жить без этого. Как жить без кроссовок.

– Ну почему сразу без кроссовок. В отрыве от того, что ты рассказывала, нет ничего страшного. У всех свои причуды, и твой фетиш так-то довольно безобидный, ты никому хуже им не делаешь. У тебя проблемы ведь в другом.

– Наверное. Я не знаю. Ну… вот ты столько всего услышал. И ты ещё разговариваешь со мной? С таким чудовищем?

– Пока я вижу только несчастного ребёнка, которому сильно не дали любви, и теперь он вынужден искать её где угодно, пусть и в извращённом виде. – Он поймал взгляд Саши.

– Абсолютно согласна! Может, ты ей втолкуешь, что она хорошая по своей натуре? Я вот уже спать хочу. В два-то часа ночи, ага. Вы как хотите, а я пойду домой. – Саша засобиралась, допила чай. – Рита, если захочешь, то в холодильнике есть ещё колбаса и сыр. Но утром я жду тебя дома! Ну или днём, ладно. Только смотри мне!

– Саш! Ты думаешь, что после того, что было два года назад, мне захочется это повторять? – сказала Рита с обидой в голосе. – Тьфу на тебя.

– Ну Рита! Я же переживаю! – Повернулась к Андрею. – А ты её не обижай, понял? Если узнаю, то я тебя через бедро кину, у меня с этим всё заебись!

– Да я уже понял. – Он усмехнулся. – Я пару месяцев как развёлся, у меня, знаешь, романтического интереса пока ни к кому нет.

– Ох… ну, это мы с тобой ещё обсудим, я чувствую. Ну ты это, какое вино больше любишь? А то мы с Ритой по красному больше как-то. Завтра у тебя днём как вообще? Ты свободен?

– Да у меня времени свободного теперь тьма. И я знаю прекрасное красное вино, которое вам понравится.

– Замётано. С тебя завтра пачка охуительных историй о том, что у тебя была за женщина и почему вы развелись, ага?

Как Саша приехала, с таким же шумом она и уехала, обняла на прощание как Риту, так и Андрея, ещё трижды дала советы, что лучше не пить на ночь глядя, и что Рита уже не маленькая, сама всё понимает.

Так ребята снова остались вдвоём. Андрей захотел курить, спросил, будет ли Рита с ним за компанию, она согласилась.

– Рита, вот ты очень тактильный человек, да? Любишь же прикосновения?

– Люблю. – Она перестала ждать от него подвоха, но всё равно ей было не по себе.

– Ты не думаешь, что это может быть связано как раз вот с чужими вещами? Как будто ты таким образом трогаешь кого-то другого?

– Хм… – В таком ключе она никогда не думала. – Слушай, а это имеет смысл даже.

– Просто пытаюсь понять тебя. Насколько ты необычная – это ничего не сказать. Но мне кажется, насколько могу судить с высоты жизненного опыта, у тебя, скорее, беда с гормонами. Тебе же хочется этого регулярно, да?

– Да. И прямо сейчас тоже. Просто так вышло, что… – Ей неловко об этом говорить теперь. Особенно после истории, которая была с ней два года назад. – Что я только с кроссовками и носочками могу…

– Я знаю хорошего психолога. Вряд ли он сможет отвязать у тебя это желание, но… может, он сможет помочь тебе перестать воспринимать себя как чудовище?

Глава 6

Рита и Андрей вышли в ночной город на прогулку. Спальный район после двенадцати часов ночи пустовал, редкие прохожие торопились домой. Девчонка уже начала привыкать к тому, что её фетиш и её история в целом воспринимаются не то, что нормально, а очень даже адекватно. Сейчас район практически принадлежал им двоим. Рита вышла в тех миленьких кроссовках, в которых выбралась сегодня из дома, чтобы больше не пачкать свои ножки грязью, ведь после прогулки они вернутся в квартиру. Естественно, Рита носила те замечательные розовые кроссовки с цветными вставками на голую ножку.

– Рита, знаешь, что? Пойдём по помойкам вместе с тобой? – Андрей сделал внезапное предложение.

– Что? В смысле? Ты не шутишь? – Она растерялась, такое спрашивать у неё всё равно, что какому-нибудь постороннему человеку сказать «дарю тебе много денег и ничего не требую взамен».

– Нет конечно. Мне хочется понять тебя. Что ты чувствуешь, когда подбираешь вещи с помойки?

– Спасибо тебе. – Рита даже чуть-чуть улыбнулась, робко спрятала взгляд. – Тогда… – Смутилась и прикусила нижнюю губку. – Тогда… давай вернёмся к той помойке, где ты меня поймал.

Там больше ничего особенного не было, поэтому они пошли дальше. Хоть ночью сейчас и ощутимо холодно, им было приятно вот так сломать привычный распорядок дня, чего они не делали уже давно. Рита впервые за всю свою жизнь вот так делилась с кем-то подробностями своих пристрастий, показывала внутренний мир. Можно сказать, что начала знакомство с изнанки собственной жизни.

– Сейчас мы пойдём дальше в помойку через пару дворов отсюда. Обычно там ничего особенного нет, но я постоянно надеюсь, что уж в этот раз что-нибудь будет. Мне нравится так ходить. И я не сижу на месте, получается примерно десять тысяч шагов по этому маршруту. – Она не торопилась, чтобы пальчикам в кроссовках не было больно или неприятно.

– Какой улов у тебя был самый лучший?

– Ой… – Рита стеснялась таких вопросов. Всё равно, что других людей спрашивать на первом же знакомстве их предпочтения в сексе. – В один день… – Ей нравилось думать об этом. – В один день я нашла сразу два пакета с одеждой. В одном были только тёплые кофточки, четыре штуки. Они пахли чужим гардеробом, но чистые, их постирали и аккуратно выставили. А в другом пакете… ох… – Рита даже содрогнулась при воспоминании. – Там… там были носочки. Четыре капроновых, два коротких белых, один чёрный короткий… – Небольшая пауза. – Один какой-то цветной носочек без пары тоже. Пиджак серый. Белая вязаная кофточка. Четыре штуки колготок. И огромное количество нижнего белья. Трусики. Лифчики. Всё чистенькое, аккуратное. Я… – Рита боролась сама с собой, она никогда не произносила это вслух. – Я… сейчас… хожу в этих трусиках.

– Думаю, ты тогда испытала море удовольствия. Тебе очень важно, что их кто-то носил? – Андрей с интересом наблюдал за эмоциями Риты. И он ни в коем случае не хотел прерывать это хрупкое доверие, которое успело выстроиться между ними.

– Андрей, я… – Она аж покраснела от смущения. – Я… я в первый же день… – Ей стало жарко. – Вышла в этих трусиках, в этом лифчике, в этих колготках… – Рита делала паузы, делилась самым сокровенным. – В этой кофточке… в джинсах, которые нашла… в кроссовках, которые нашла… в курточке, которую я тоже нашла… Что я тебе рассказываю, я… – Она плакала, хоть и совсем немножко. Ей сложно об этом говорить вслух, но она так устала держать всё в себе. – Я поймала такой оргазм, который… – Всхлип. – Такой, что… – Она почувствовала возбуждение. – Что мне пришлось идти в туалет в торговом центре и… протереть себе всё… Но это было… это было так круто. Я чувствовала, как я вся в чужой одежде, в чужих носочках, в чужих кроссовках… а кроссовки… Я скучаю по ним. Я нашла их в луже.

– В луже? В прямом смысле?

– Да. Возле «Красного треугольника». Там, сам знаешь, места не очень дружелюбные. И… смотрю, а там в луже лежат чёрно-белые «Найки»… И мне так было всё равно в этот момент. Я подошла, достала их. А они такие грязные, такие мокрые, в них кто-то много бегал, а потом выбросил, и вот… Ты представь, я достаю их, с них вода течёт, да они в таком состоянии, что плакать хочется, но… Ты бы знал, как они пахли. В них бегала девочка. И запах… – Рита подняла глаза и увидела искренний интерес Андрея. Он внимательно слушал и действительно слышал её. – Я так… Это мечта. Мечта, которая тогда стала реальностью, я их достала. В другой луже их чуть сполоснула. Чтобы следы грязи уж совсем большие убрать. И… – Рита чувствовала, как у неё бьётся сердце, отдавало в голову. – Я их надела тогда. Грязные. Мокрые. И они были мне так… Когда я… когда я только коснулась их, стало так… так… я не знаю, я слов подобрать не могу, потому что… ну, самое ближайшее, что я была на седьмом небе от счастья. Мягкие. Сладкие. Такие… Я так влюбилась в них тогда. Вот ты проводишь пальчиком, а они у меня тогда были с педикюром фиолетовым, вот ты проводишь, и аж до дрожи, как тебе хорошо… Это прикосновение такое волшебное. И когда ты один на один с ними, когда весь мир исчезает… Ты чувствуешь эту ткань, что в этих стельках следы от пальчиков той девочки, как там это всё… Тебе больше ничего не нужно. – Рита остановилась. – Ты можешь почувствовать, с какой любовью я это вспоминаю. Я… прикоснись к моей груди. Правда, прикоснись. Если ты хочешь понять.

Андрей даже сам несколько смутился, но Рита не стала ждать, пока он преодолеет своё смущение. Расстегнула куртку наполовину, взяла его за руку и прислонила к груди. Андрей такого точно не ожидал.

– Ого… и как у тебя бьётся сердце. Это что-то…

– Вот настолько. Вот так я чувствую это. – Она взглянула на него, улыбнулась. – Мне так хотелось, чтобы меня кто-то понял. Ты… ты меня понимаешь?

– Да. И я понимаю, почему у тебя сформировалась такая привязанность. Понимаю, что ты этим заменяешь. Всё это – последствия твоих детских травм. И ты просто хочешь быть счастливой. А твой способ получить счастье – это получить чужие кроссовки. Ну и одежда в целом.

– Да, но это меньше, а вот кроссовки… – Она только сейчас отпустила его руку от своей груди. – Я… тебе ещё интересно слушать меня, да? Я так хочу рассказать именно про те «Найки».

– Конечно. Ты в них сразу пошла гулять?

– О да… Это было так круто, я каждую секунду ощущала это, ходила по лужам, а потом… – Рита снова набралась смелости, чтобы продолжить. – А потом я так потекла… Хорошо, что на улице был дождь и ветер, и у меня уже были довольно мокрые джинсы, иначе… ух, там было много… я… я так кончила, что у меня аж голова закружилась, и мне пришлось встать в сторонку…

– Тебе, получается, чем хуже состояние, тем лучше? Чтобы они были с запахом, со следами носки? Чтобы очень заметные? С новыми у тебя такого нет же?

– Нет. Новые – это скучно. Хоть и немножко всё равно будоражит меня. Если только их померила симпатичная девочка до этого, но это всё равно и рядом не стояло с кроссовками, которые я вылавливала из лужи. Или доставала из грязи. Одни… были с мхом. Точнее, одна. Одна кроссовка. Я не нашла вторую, но была первая, и она была уже зеленоватая, а я…

– И ты её взяла, сразу надела и пошла?

– Там не было шнурков. Поэтому надела я её уже дома, пока Саша не видела. Она была на работе, а я… Не знаю, кто их носил. Но тогда я ещё нашла чёрно-розовую лёгкую кроссовку матерчатую, ну знаешь, как тапочки такие. Вот, та зелёная была на правую ножку, а матерчатая – на левую, я надела, и всё, ну, ты понимаешь, что там было…

– Понимаю. А если их носил мальчик? Ты же когда подбираешь кроссовки, то не знаешь, кто их носил.

– Ну… со временем мне любая обувь стала доставлять удовольствие. Просто сам факт, что она есть, а кто носил… да и не так важно. Вот помню откровенно мальчиковые кроссовки, которые нашла как раз на самой первой помойке. Помнишь, в январе был дождь ещё тогда? Дождь со снегом? И ветер ещё сильный?

– Помню. Там такая погода была отвратная, что и носа на улицу не показать. И ты пошла промышлять по помойкам? Я до магазина-то дошёл и охренел.

– Тогда это ещё было нерегулярно. Ну просто как повезёт по случаю. Но представь, я выхожу в кроссовках, которые купила у девочки за две сотни, мягкие такие, но с первой же лужей нагребла воды. И думаю, вот было бы круто, если бы я нашла целые кроссовки, в которых было бы сухо. И что ты думаешь? Мне на первой же помойке попадается пакет, а там… – Она снова легко улыбнулась. – А там три пары. Одни даже приличные. Осенние. Вторые – зимние, которые надо было подшить. И кеды. Кеды оказались даже для меня узкие. А вот зимние и осенние… – Рита вспоминала это с видимым удовольствием. – Я отошла немного, сразу переобулась. Надо было быстро, некогда дожидаться, когда тебе окончательно станет хорошо. И даже размер почти мой, чуть меньше моего, но пальчикам не больно. Их носил мальчик, и мне было всё равно, они ведь чужие. И я сразу намокла не только снаружи, но и внутри. Шла по улице, вокруг так мало людей, идёт дождь, а мне… а мне хорошо. И жарко. Смотрю в пакет, но не знаю, ну как можно идти с кроссовками в руках и не померить их сразу! И я… я на правую ножку надеваю зимнюю, а на левой у меня осенняя, и так я иду, они же ещё отличаются, а когда кроссовки разные, да на ножках, ну это так красиво. Я бы вечно могла на это смотреть. Почему – не знаю. Вот этого я действительно не знаю. Но мне очень нравится, когда кроссовки разные. И тут я такая иду… зимние протекают. Я встаю где-то в другом дворе и на левую ножку надеваю зимнюю кроссовку… Они драные по бокам были, и всё равно я набрала воды, поэтому… поэтому вернулась обратно к своим белым. Встала такая в сторонку, чуть не навернулась, поэтому пришлось голой ножкой встать на мокрый снег…

– Ох, это же холодно, наверное! Ты не простыла потом после такого? У тебя почки не кончились?

– Нет, что ты! После таких пустяков я не простываю. Но я стою в одной кроссовке, а вторая ножка у меня голая, и это… ну, я не знаю, почему мне нравится, когда одна кроссовка тоже. Вот и одна, и разные. Или когда кто-то кроссовку теряет. Почему – не знаю. Что-то в этом для меня интимное.

– Наверное, потому что ты в принципе к кроссовкам относишься как к чему-то особенному, если ты каждый раз, когда произносишь это слово, делаешь над собой усилие чтобы не смущаться. Ты чувствуешь это иначе. У тебя совсем другое отношение, поэтому ты так реагируешь. – Андрей заметил, что они подошли к следующей по маршруту помойке. – И тут ничего.

– Ну и ладно. Я сегодня уже нашла. Здорово. И вот… вот представь, я вся мокрая в одной кроссовке, стою голой ножкой в мокром снегу… Надеваю обратно свои белые и иду дальше. Раз ножки уже мокрые, как и я сама сверху донизу, то что уже терять, я собрала все лужи. Было так здорово. Иду – а кроссовки хлюпают уже. Там было столько воды. И у меня в трусиках тоже. Само собой, кроссовки от девочек – это самое сладкое, самое вкусное, что только может быть. Но если попадаются какие-то другие, то это тоже хорошо. – Рита практически перестала этого смущаться. Она уже столько рассказала о себе, что постепенно смогла доверять ещё больше.

– А туфли? Или ещё какая-нибудь другая женская обувь?

– Туфли всё-таки меньше. Я не умею ходить на каблуках, да и редко их выкидывают на самом деле. Чаще продают. Мне ещё нравятся угги. Вот они хороши, да. Часто уже стоптаны, но какая в них была ножка… Девочка могла в них ходить довольно много. Дутики ещё классные. Мне они кажутся милыми… балетки – это тоже здорово. Знаешь, когда надо выходить за балетками?

– А у этого что, ещё и календарь какой-то есть?

– После школы, в конце мая. И перед школой в конце августа, ну или в начале сентября. Когда люди наводят порядок и выставляют все лишние балетки. У меня были такие милые чёрные балеточки в белую крапинку. Жаль, что совсем порвались и протёрлись, потому что… ну балетки точно носила девочка. И там следы пальчиков, рукой проводишь по ним – м-м-м, я сразу же чувствую, как она в них ходила. Летом. Ты представь. И если там был даже капроновый носочек, но чаще… балеточки идут на босу ножку, а там… – Рита радовалась, что можно с кем-то это обсудить, кому-то рассказать, кто к этому неравнодушен. – А там запах ножек. И всё, я схожу с ума. Вот что, а сапоги меня вообще не интересуют. Не знаю, почему. И ботинки. Кроссовки – это всё. Это моя страсть, моя слабость. Моё всё. Моя жизнь.

– Очень любопытно. Никогда раньше о таком не слышал. Для меня кроссовки разве что по удобству отличаются. Ну цвет, там, ну как шапка. Она просто есть, ты берёшь её, идёшь по своим делам и ничего в её отношении не чувствуешь. Понятное дело, что я не смогу это полностью понять. Было бы странно, если бы мог. Но такой фетиш никогда раньше не встречал.

– Да. Это редко встречается. Знаешь, какая у меня есть мечта? – Рита смотрела на Андрея и радовалась, что может поведать ему о своих пристрастиях и вывалить всё, что накопилось. – Я хочу, чтобы как-нибудь с какой-нибудь девочкой мы обменялись кроссовками. Просто прийти, я бы сняла кроссовки с неё. Поменяла бы ей носочки на свои. Надела бы на неё свои кроссовки… А взамен… пошла бы в её носочках и кроссовках, и… это моя заветная мечта. Вот представь, тепло так, лето, жарко даже. Она целый день ходит в этих кроссовках, а потом снимает, и там… там запах будет стоять… я сойду с ума. Это же… И она в моих кроссовках… всё… Я пока не нашла ещё ту девочку, с которой бы можно было это сделать. И не тороплюсь.

– Хорошо. Я могу это понять. Хоть и не могу никак примерить на себя.

– Андрей… а у тебя есть какие-нибудь такие предпочтения? Ну вот что-то из ряда вон выходящее… – Она только что выложила свою душу, поэтому даже ждала чего-то подобного в ответ.

– Да нет, не особо. Правда, есть один момент… но небольшой. Наверное. Может, я как-нибудь это смогу тебе рассказать. И знаешь… Рита, ты так свободно об этом говоришь, я всё никак не могу перестать удивляться.

– Ты услышал от меня самые большие секреты, обычный секс для меня – это секс. Обычные ласки – это просто ласки, просто приятное. Что я, много раз мастурбировала где-нибудь в общественных туалетах, когда куплю очередные кроссовки и тут же их обкатаю, если так можно выразиться.

– Кстати, ещё тут же вопрос по гигиене, ты столько кроссовок носила на босу ногу, наверняка же что-то было не так? – Андрей думал, что это не могло пройти бесследно.

– Конечно! Иногда ноги горели так, что хоть на стенку лезь. Но через какое-то время перестали. И даже не чесались. Может, потому что мои ножки больны, как и я сама. А может, они столько всякого уже повидали, что привыкли. Не знаю. Но чтобы совсем дико чесались и горели – это было два раза за всё время. Первый раз я нашла кроссовки в траве и прошла в них по городу, ещё когда жила у себя. А второй раз… там были «эйр форсы» какой-то гламурной девочки, и вот у этой девочки были проблемы. У меня после её кроссовок горели ноги. Пришлось гель покупать. Часто помогает именно дезодорант. Если ты пойдёшь в местном «ТЦ» на последний этаж в магазин со всякой всячиной, у них есть такой дикий дезик, что аж ноги щипет! Прям щипет! Зато там отмирает всё живое начисто. Если хорошо побрызгать, то иногда с ножек может слезть верхний грубый слой кожи. У меня давно уже лёгкий дисгидроз, но он настолько привычен… пузырьки эти на ногах… чуть-чуть… Я же больная. Во всех смыслах.

– Ты не больная. – Андрей остановился и посмотрел на Риту, они задержали взгляд друг на друге. – Ты просто пытаешься жить с тем, что у тебя осталось после детства. Думаю, ты была бы более счастлива, если бы не пришлось жить с этим фетишем, наверное, ты бы предпочла что-нибудь другое.

– Да. Ты прав. Я никогда в жизни никому столько не рассказывала… никому. Никто не знал столько, сколько теперь знаешь ты. – Рита опустила взгляд и взглянула на милые белые кроссовки с цветными вставками. Пальчикам снова тесно. – Спасибо тебе. А ты… знаешь, всё я о себе рассказываю, меня как прорвало. Так долго скрывала о себе это, мне было так тяжело. А тут вдруг появился ты. – Рита только задумалась о чём-то хорошем и тут же расстроилась. – И тебе не всё равно. Да ещё и… до того, как ты узнал, какая я. Андрей…

– Что?

– Ты… ты сам же страдаешь, да? – Она подошла к нему чуть ближе. – Не так много людей придут к тебе на помощь, а ты видел меня много раз. И подошёл. Никто бы не подошёл и даже бы не подумал. А ты подошёл, выслушал, накормил меня. И Сашу. А о себе ты практически не позаботился. Я вижу, что у тебя что-то не так.