Текст книги "Схватка за Рим"

Глава XIX

Витихис был заключен в глубокое подземелье под круглой башней дворца. К этому подземелью вел длинный узкий ход, который замыкался с обоих концов железными дверьми. Прямо против этого входа находилось жилище тюремщика Дромона. Жилище было крайне бедно. Две комнатки: одна, меньшая, служила передней, а другая, большая – жилая. В ней был стол, два стула, соломенная постель. Окна этой комнаты выходили прямо на круглую башню.

С тех пор, как Витихис был изменнически схвачен и брошен в темницу, в жилище Дромона поселилась женщина. Целый день проводила она на деревянной скамье у окна и ни на минуту не отрывала глаз от узкого отверстия в стене башни, через которое в подземелье Витихиса проникали свет и воздух.

Это была Раутгунда.

Наступила темная ночь. Долго-долго сидела она в одиночестве.

«Благодарю тебя, милосердное небо, – говорила она сама с собой. – Тяжелые удары твои приводят к благу. Если бы я жила в горах Скоранции у отца, как хотела, я никогда не узнала бы о его несчастии или узнала бы слишком поздно. Но тоска неудержимо влекла меня к месту, где умер мой сын, где был наш дом. Я поселилась в хижине в лесу. А когда стали доходить одно за другим ужасные известия, когда все бежали, а сарацины сожгли наш дом, мне было уже невозможно идти к отцу, римляне заняли все дороги и выдавали всех готов сарацинам. Свободен оставался только один путь в Равенну, и я как нищая пришла сюда в сопровождении только верного Вахиса и Валлады, любимой лошади Витихиса. Благодарю за это Бога, я надеюсь спасти короля от всех врагов его. Благодарю Тебя, Боже!»

В эту минуту в комнату вошел мужчина со свечей. Это был тюремщик.

– Ну что, говори! – вскричала Раутгунда.

– Терпение, терпение, – ответил тот. – Дай сначала поставить свечу. Он выпил напиток и почувствовал облегчение.

– Что он делает? – быстро спросила Раутгунда.

– Сидит молча спиной к двери, голову опустил на руки. Сколько я ни заговаривал, он ни разу не ответил мне. Даже не пошевелился. Я думаю, что тоска и боль повлияли на его рассудок. Сегодня я подал ему вино и сказал: «Выпей, дорогой господин, его присылает тебе верный друг». Он взглянул на меня, и такие грустные были его глаза, и лицо его выражало тоску. Он отхлебнул, кивнул мне головой в знак благодарности, потом вздохнул так тяжело, что сердце во мне повернулось.

Раутгунда закрыла лицо руками.

– Теперь ты сама поешь чего-нибудь и выпей. Иначе ты потеряешь силы, а они тебе ведь скоро понадобятся.

– Сил у меня будет довольно.

– Выпей хоть немного вина.

– Нет, оно только для него.

Вошел Вахис. Дромон бросился к нему.

– Ну что? Хорошие вести? – спросил он.

– Хорошие, – ответил Вахис. – Но где вы оба были час назад? Я стучался, стучался…

– Мы ходили за вином.

– А, вижу: старое фалернское? Ведь оно очень дорого, чем вы заплатили за него?

– Чем? – повторил старик, – самым чистым золотом в мире. И его голос дрогнул от волнения.

– Я рассказал ей, что префект велел не выдавать ему вина и что я отделяю для него понемногу от других порций. Но она не захотела этого. Она подумала и спросила: «Правда ли, Дромон, что богатые римлянки платят очень дорого за золотистые волосы готских женщин?» Я в простоте ответил ей: «Да». Она пошла, отрезала свои чудные косы, мы продали их и купили вина.

Вахис бросился к ногам Раутгунды.

– О госпожа, – вскричал он, растроганный, – верная, добрая госпожа!

– Но говори же, что сказал мой сын? – спросил Дромон.

– Через два дня, ночью, он будет на страже у пролома в стене подле башни Аэция, – ответил Вахис.

– Хвала всем святым! – с облегчением сказал Дромон. – Мы спасем его. Я боялся…

– Что? Говори, я все могу знать! – решительно сказала Раутгунда.

– Да, я думаю, что действительно лучше сказать тебе. Ты гораздо умнее и находчивее нас обоих и лучше придумаешь, как спасти его. Префект замышляет против него что-то дурное. Он каждый день сам приходит в его подземелье и долго сидит с королем. Он чего-то требует у него и грозит. Я часто подслушиваю у двери. Но господин никогда ни слова ему не отвечает. Сегодня префект вышел от него злее, чем прежде, и спросил меня, в порядке ли орудия пытки…

Раутгунда побледнела, но не сказала ни слова.

– Не пугайся, госпожа. Несколько дней он еще в безопасности, потому что эти ужасные орудия, по его же просьбе, уничтожены еще при Теодорихе. Меня самого приговорили тогда к пытке, и добрый король – тогда он был просто граф Витихис – просил за меня, и меня освободили. Я обязан ему жизнью и целостью своих членов. Вот почему я рад теперь положить свою жизнь за него. Орудия пытки приказали уничтожить, и я сам бросил их в море. Там они лежат и теперь. Я объяснил это префекту. Конечно, если он захочет, то найдет способ погубить его. Если только мой сын будет через два дня стоять на страже у пролома стены, то мы спасем его. В ту ночь я отомкну его цепи, наброшу на него свой плащ и выведу его во двор. У ворот его спросят пароль, который я сообщу ему, и стража пропустит его. Он пройдет к пролому, где сын мой пропустит его, а в нескольких шагах от стены – густой лес. На опушке Вахис будет ждать его с Валладой. Пусть садится на коня и скачет во всю прыть. Пусть едет один. Никто из вас, даже ты, Раутгунда, не должен сопровождать его. Он вернее всего спасется один.

– Что обо мне говорить! – ответила Раутгунда. – Я хочу только, чтобы он был свободен. Ты даже имени моего не называй ему. Но видеть его еще раз я должна. Из этого окна, когда он выйдет на свободу, я взгляну на него.

Наступил день, назначенный для побега. Все было готово. Вахис с Валладой стоял у опушки леса против пролома в городской стене. Раутгунда сидела одна у окна. Вдруг в комнату вбежал Дромон и с криком отчаяния бросился к ногам ее.

– Что случилось, Дромон? Он умер? – вскричала Раутгунда.

– Нет, – ответил тот, – не умер, но, Боже, все погибло! Все! Префект взял у меня ключи от темницы. Он будет хранить их у себя!

– И ты отдал! – вскричала Раутгунда.

– Как мог я не отдать? Ведь я простой слуга!

– Ты должен был броситься и задушить его своими руками! Впрочем, конечно, что для тебя Витихис!..

– О госпожа, ты жестока и несправедлива ко мне!

– Но он должен быть свободен! Слышишь, должен! – вне себя закричала Раутгунда. – Вот топор. Идем, мы разобьем дверь!

– Невозможно, госпожа, – ответил старик, – дверь железная.

– Так вызови этого негодяя. Скажи, что Витихис требует его. А как только он подойдет к двери, я убью его этим топором.

– А после что? Нет, госпожа, ничего нельзя сделать! Пусти меня, я пойду, предупрежу Вахиса, чтобы он не ждал напрасно.

– Нет, подожди… Быть может… Ах, – вдруг сказала Раутгунда, – да, это так, наверно, так! Негодяй хочет прокрасться к нему и умертвить его… Но горе ему. Я сама буду сторожить эту дверь! Сторожить, как святыню, лучше, чем жизнь своего ребенка. И горе ему, если он подойдет!

Но Раутгунда ошиблась. Цетег взял ключи не с тем, чтобы тайно убить Витихиса. Он понес их Матасунте. Хотя Велизарий и думал, что со взятием Равенны война кончится, но Цетег был непокоен. Он боялся, чтобы весть об изменническом поступке с Витихисом не возбудила народного гнева. Это было тем возможнее, что главные, самые опасные предводители их – Тотила, Тейя, Гильдебад – не попались в западню в Равенне, и вокруг них уже начали собираться готы. Необходимо было вынудить Витихиса подписать заявление, что он сдал город безоговорочно и требует, чтобы все вожди подчинились Византии. Кроме того, префекту было необходимо, чтобы Витихис указал ему, где хранятся королевские сокровища готов. Ему нужны были деньги для найма иноземных солдат против Византии, когда наступит время борьбы с ней. Вот почему он решил не останавливаться ни перед чем и добиться от Витихиса своего.

Страшно изменилась красавица Матасунта после своего поджога. До сих пор еще не оправилась она от тяжелой душевной болезни, и Аспа со слезами глядела на нее.

– Прекрасная дочь Амалунгов, – начал Цетег, входя к ней, – разгони морщины на белом лбу и выслушай меня.

– Что с королем? – быстро спросила Матасунта. – Ты ничего не говоришь о нем. Ты обещал мне освободить его и позволить уйти за Альпы и не держишь слова.

– Я обещал, но с двумя условиями. Выполни их, и Витихис будет свободен. Ты ведь знаешь эти условия. Первое: ты должна согласиться выйти за Германа. Он завтра хочет ехать в Византию, ты поедешь с ним, как его невеста.

– Никогда! – сказала Матасунта. – Я сказала уже, что никогда не выйду за него.

– Будь рассудительна, Матасунта, – убеждал Цетег. – Ты станешь его женой и скоро будешь его вдовой, тогда Юстиниан, и с ним – весь мир, будет в твоих руках. Дочь Амалунгов, неужели ты не любишь власти?

– Я люблю только… Нет! Никогда!

– В таком случае я должен заставить тебя.

– Меня? Заставить? Ты?

– Да, я заставлю. Я не могу больше ждать. Сегодня же ты дашь согласи Герману, кроме того, убедишь Витихиса подписать вот это заявление. Я семь ] ходил к нему и ничего не добился, ни звука. Только в первый раз он взглянул меня, но так, что за один этот взгляд его стоило бы лишить жизни. Со мной он не хочет говорить, мое присутствие только вызывает его упрямство. Иди к нему ты и убеди его подписать и указать, где хранятся королевские сокровища. Убеди его, что, только исполнив эти требования, он получит свободу. А иначе, клянусь…

– Ты не умертвишь его! – с ужасом прервала его Матасунта.

– Умертвлю непременно, – спокойно ответил Цетег. – Сначала я подвергну его пытке, потом ослеплю, потом умертвлю. Я уже решил. Палач готов. Вот ключи от темницы. Иди к нему, когда сама найдешь удобным.

Луч радости и надежды осветил лицо Матасунты. Цетег заметил это, но, спокойно улыбнувшись, вышел.

Наступила ночь. Луна взошла, но набегавшие облака поминутно затеняли ее. Раутгунда сидела у окна, не сводя глаз с двери в подземелье.

– Позволь мне зажечь огонь, – сказал Дромон.

– Нет, нет, – ответила, не оборачиваясь, Раутгунда. – Не надо огня, так я лучше вижу.

– Съешь хоть что-нибудь. Ты сегодня не прикасалась к пище.

– Не могу я есть, когда он терпит голод.

– Госпожа, что ты так мучишь себя. Ведь ему нельзя помочь!

– Нет, я должна спасти его, и… Дромон, что это?

Дромон быстро подошел к окну. Высокая белая фигура медленно перешла двор.

– Это покойник! – в ужасе вскричал Дромон, осеняя себя крестом.

– Нет, покойники не выходят из могил, – ответила Раутгунда, всматриваясь в темноту. Но набежавшее облако снова скрыло луну, и в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Прошло несколько минут. Луна снова показалась.

– А, – прошептала Раутгунда, – вот она снова… Боже! Да это королева! Она идет к двери в подземелье! Она хочет умертвить его!

– Да, это королева, – проговорил Дромон. – Но умертвить его!.. Нет, она не сделает этого!

– Она может! Но не сделает, пока жива Раутгунда. Идем за ней! Только тише, тише!

Они вышли во двор и, держась в тени, осторожно пошли к двери в подземелье. Матасунта между тем отперла эту дверь, спустилась в проход и ощупью пошла вперед. Скоро она достигла двери темницы, отперла ее и растворила. Темница была освещена узким лучом лунного света, что проникал через отверстие вверху. Посреди подземелья на большой каменной глыбе сидел Витихис, спиной к двери, опустив голову на руки. Он не видел ее.

– Витихис… Король Витихис, – заикаясь, проговорила Матасунта. – Это я. Слышишь ли ты меня?

Но он не шелохнулся.

– Я пришла спасти тебя… Беги! Свобода!

То же молчание.

– О, скажи же хоть слово! Взгляни на меня!

Она подошла к нему. Ей так хотелось взять его за руку, но она не осмелилась.

– Витихис, – продолжала она, – он хочет тебя умертвить, пытать! Он сделает это, если ты не бежишь. Но ты не должен умереть! Ты должен жить, я спасу тебя. Молю тебя, беги! Время дорого! Беги, ключи от темницы у меня. – Она схватила его за руку, чтобы сдвинуть его с места. Раздался звук цепей: он был прикован к камню.

– О, что это? – упав на колени, прошептала Матасунта.

– Камень и железо, – тихо ответил Витихис. – Оставь меня, я обречен. Но даже если бы эти цепи и не удерживали меня, я все же не пошел бы за тобой. Назад в мир? Но в нем все ложь, ужасная ложь!

– Ты прав, – сказала Матасунта. – Лучше умереть! Позволь же мне умереть с тобой и прости меня, потому что я также обманывала тебя.

– Очень может быть, это меня не удивляет.

– Но ты должен простить меня, прежде чем мы умрем. Я тебя ненавидела… я радовалась твоим неудачам… я… я… О, это так трудно выговорить! Я не имею силы сознаться. Но я должна получить твое прощенье. Прости меня, протяни мне руку в знак того, что прощаешь.

Витихис молчал.

– О, молю тебя, прости мне все зло, которое я сделала тебе!

– Уйди… Почему мне не простить?.. Ты – как и все, не лучше и не хуже.

– Не, я злее других. Но лучше. По крайней мере, несчастнее. Боже, я хочу только умереть с тобой. Дай же мне руку в знак прощения.

Опустившись на колени, она с мольбой протянула ему обе руки. Сердце Витихиса было доброе, он был тронут.

– Матасунта, – сказал он поднимая руку, – уходи, я прощаю тебе все.

– О, Витихис! – прошептала она и хотела схватить его руку.

Но в эту минуту ее с силой оттолкнули.

– Поджигательница! Никогда не может он простить тебя! Идем, Витихис, мой Витихис! Идем со мной, ты свободен!

При первом звуке этого голоса Витихис вскочил, точно пробужденный.

– Раутгунда! Ты никогда не лгала! Ты сама правда. И ты снова со мной! С криком радости он обнял ее.

– Как он ее любит! – со вздохом прошептала Матасунта. – С ней он уйдет. Но он должен остаться и умереть со мной.

– Скорее! – крикнул между тем Дромон. – Нельзя медлить.

– Да, да, скорее, – повторила Раутгунда и, вынув ключ, отперла замки от цепей.

– Идем, Витихис, ты свободен. А вот и оружие, – сказала Раутгунда, подавая ему большой топор.

Быстро схватил Витихис оружие и сказал:

– Неужели я снова буду свободен?.. Как легко на душе, когда оружие в руках!

– Я знала это, мой храбрый Витихис. Идем же скорее! Ты свободен.

– О да, с тобой я охотно уйду! – ответил он и направился к двери. Но Матасунта бросилась к нему и загородила дорогу.

– Витихис, – закричала она, – подожди, одно только слово: только повтори, что ты меня простил!

– Тебя простить! – вскричала Раутгунда. – Никогда! Витихис, она погубила государство. Она изменила тебе. Не молния с небес, а она подожгла житницы.

– О, в таком случае, будь проклята! Прочь, змея! – закричал Витихис и, оттолкнув ее, бросился к выходу.

– Витихис! – закричала Матасунта. – Подожди, выслушай! Витихис! Ты должен простить!

И она без чувств упала на землю. Но крик ее разбудил Цетега. Он встал и быстро подошел к окну.

– Эй, стража! – крикнул он. – К оружию!

Но солдаты сами услышали шум. Шесть человек бросились к входу в подземелье. Едва последний переступил порог, как Раутгунда, скрывшаяся за дверью, быстро выскочила, захлопнула дверь и заперла ее.

– Теперь вы не опасны, – прошептала она и бросилась за Витихисом к воротам. Там остался только один воин. Ударом топора Витихис убил его и бросился на улицу. Раутгунда за ним.

– Сифакс! Лошадь! Скорее! – крикнул между тем префект. Вскоре весь двор осветился факелами, и из ворот во все стороны поскакали всадники.

– Шесть тысяч золотых тем, кто захватит его живым, и три тысячи – кто привезет его мертвым! – крикнул Цетег, садясь на лошадь. – Ну, дети ветра, гунны и массагеты, догоняйте его!

– Куда же ехать? – спросил Сифакс, когда Цетег сел на лошадь. Тот с минуту подумал.

– Все ворота заперты. Он может пройти только через пролом в стене у башни Аэция. Едем туда!

Между тем, супруги счастливо добрались до опушки леса, где ждал их верный Вахис с лошадьми. Витихис с Раутгундой сели на Валладу и помчались, Вахис на другой лошади за ними. Вскоре они подъехали к реке. Берег был крут, и вода глубока. Лошади остановились, не решаясь войти в темную массу воды.

– Слышишь, Витихис? – сказала Раутгунда. – Что это за шум?

– Это лошади скачут, за нами погоня. Валлада, вперед! – крикнул он, пришпоривая лошадь. Но та, фыркая и дрожа, смотрела на воду и не шла. Тогда, нагнувшись к ее уху, Витихис прошептал: «Теодорих!» И одним прыжком Валлада очутилась в воде. Лошадь Вахиса последовала за ней.

Не успели они доплыть и до середины реки, как к берегу подъехал Цетег, а за ним гунны.

– Вот они, в воде! – крикнул Цетег, указывая на белую одежду Раутгунды, которая ярко выделялась на темной поверхности воды. – Гунны, за ними! Что же вы?

– Господин, ночью нельзя идти в воду, не помолившись Фугу, духу вод.

– Молитесь после сколько угодно, а теперь не время. Скорее в воду!

В эту минуту сильный порыв ветра затушил все факелы.

– Видишь, господин, Фуг сердится. Мы должны сначала помолиться.

– Тише! Видите их? Цельте скорее туда, влево, пока луна не скрылась за тучку.

– Нет, господин, нельзя: прежде мы помолимся.

Между тем, Витихис, чтобы облегчить Валладу, спрыгнул с нее и поплыл рядом с ней. Вот Вахис уже выбрался на противоположный берег. Валлада также уже близко. Но вдруг просвистела стрела, и Раутгунда вздрогнула.

– Ты ранена! – спросил Витихис.

– Да, оставь меня здесь и спасайся.

– Никогда!

– Ради Бога, торопитесь! – закричал Вахис с берега. – Они целятся. Действительно, гунны кончили молитву, и двадцать стрел полетели в беглецов. Валлада рванулась и пошла ко дну. Витихис также был смертельно ранен.

– Умру с тобой, – прошептал он, обнимая Раутгунду, и оба исчезли в волнах. Утром Цетег вошел к Матасунте.

– Он умер, – холодно сказал он. – Я не стану корить тебя, но теперь ты видишь, что значит идти против меня. Весть о его гибели возбудит ярость готов. Начнется война. И во всем этом ты виновата, потому что ты подготовила его бегство и смерть. Исполни же, по крайней мере, мое второе требование. Через два часа придет Герман. Будешь ли ты готова принять его?

– Где труп Витихиса?

– Не найден. Течение унесло оба трупа, его и Раутгунды. Матасунта вздрогнула.

– Они умерли вместе! – сказала Матасунта.

– Оставь их. Будешь ты готова?

– Буду.

Через два часа Аспа ввела в комнату королевы принца Германа и Цетега. Увидя ее, оба остановились, пораженные: никогда еще не видели они ее такой прекрасной. Лицо ее было бело, как мрамор, глаза горели.

– Принц Герман, – обратилась она к вошедшему. – Ты говорил мне о своей любви. Но знаешь ли ты, что значит любить? Любить – значит умереть.

И она быстро отбросила пурпуровую мантию, сверкнул широкий меч, и она обеими руками вонзила его себе в грудь. С криком бросился к ней Герман. Она умерла, как только меч вынули из раны.

Книга шестая
ТОТИЛА

Глава I

Население Италии встретило византийцев с радостью, как своих освободителей. Но эта радость очень скоро сменилась общим недовольством: вместе с Велизарием сюда явилось множество византийских чиновников, которые тотчас обложили население налогами и начали собирать их со страшной жестокостью, не обращая внимания на то, что народ был разорен продолжительной войною и не в силах был платить всех сборов, к тому же чиновники собирали гораздо больше, чем полагалось. Цетег радовался, видя все это: чем невыносимее будет иго тирана, думал он, тем отчаяннее будут они бороться за независимость, а когда представители Рима обратились к нему, прося его защиты, он ответил, пожимая плечами:

– Что ж, таков уже способ управления Византии – надо привыкать.

– Нет, – ответили те, – к невыносимому невозможно привыкнуть. Подобными мерами император вызовет только то, что ему и не снится.

Цетег улыбнулся, поняв эти слова. Но он ошибался: римляне его времени не походили на своих предков: слово «свобода» не возбуждало их восторга, они не думали о независимости, а могли только выбирать между господами: владычество Византии было тяжелее владычества готов – и они решили подчиниться снова готам.

Готы, рассеянные небольшими отрядами по всей Италии, собрались вокруг главных вождей своих: Тотилы, Тейи, Гильдебада, Гильдебранда и других, и за перлись в небольших крепостях. Население сначала относилось к ним враждебно и было на стороне византийцев, осаждавших эти крепости. Но, когда иго Византии стало невыносимо, римляне начали переходить на сторону готов.

Тотила с небольшим отрядом заперся в городке Тарвизиум. Отряд его терпел сильный голод и не мог бы долго держаться. Но тут окрестное население стало на его сторону и вынудило византийцев снять осаду.

С радостью смотрел Тотила с городской стены, как по всем дорогам тянулись в город возы крестьян со всевозможными припасами, германцы и итальянцы, только что вместе сражавшиеся против общего врага, теперь вместе же праздновали свою победу над ним.

«Неужели нельзя, – думал Тотила, – поддержать это единодушие и распространить его по всей стране? Неужели эти два народа непременно должны быть в непримиримой вражде? Не виноваты ли мы сами, что смотрели на них как на врагов, на побежденных, относились к ним с подозрительностью вместо доверия? Мы требовали только их покорности, но не искали их любви. А этого стоило бы добиваться: имей мы ее, никогда нога византийца не ступила бы на эту землю… И моя Валерия не была бы так недостижимо далеко…»

Мысли его были прерваны вестником с передовых постов: приближался сильный отряд готских всадников. Действительно, вскоре отряд вступил в город, и предводители его – Гильдебранд, Тейя и Торисмут – в сопровождении Вахиса с радостным криком: «Победа! Победа!» вошли в покои Тотилы.

Оказалось, что и в других городах – Вероне, Тицинуме, где были заперты отряды Гильдебранда и Тейи, – окрестное население также поднялось на помощь готам и вынудило византийцев снять осаду.

Но взгляд Тейи показался Тотиле грустнее обыкновенного.

– Я вижу, что рядом с этой радостной вестью ты сообщишь и другую, печальную, – сказал Тотила.

– Да, весть о бесчестном убийстве лучшего человека, – ответил Тейя и велел Вахису рассказать о страданиях и смерти Витихиса и Раутгунды.

– Мне удалось спастись, – заключил Вахис. – Но я буду жить теперь только для того, чтобы отомстить этому изменнику и убийце, префекту.

– Нет, – сказал Тейя, – голова префекта принадлежит мне.

– Право на нее принадлежит тебе, Тотила, – прервал Гильдебранд. – Ты должен отомстить ему за смерть брата.

– Как! Мой брат Гильдебад… Что с ним? – закричал Тотила.

– Изменнически убит префектом, – ответил Гильдебранд. – На моих глазах! И я не мог отвратить этого!

– Расскажи, как это было, – с грустью попросил его Тотила.

– Герой был вместе со мной в небольшой крепости близ Мантуи. Тогда мы узнали об изменническом поступке с королем Витихисом, Гильдебад послал Велизарию и префекту вызов на поединок. Вскоре получил ответ, что Велизарий согласен и ждет его на равнине между городом и лагерем неприятеля. Гильдебад с радостью поехал. Мы все последовали за ним. Действительно, навстречу нам выехал всадник, лицо его было закрыто опущенным забралом, но белая лошадь, раззолоченное вооружение и большой круглый щит, как мы все хорошо знали, принадлежали Велизарию. За ним следовало только двенадцать воинов, впереди всех был Цетег на своем вороном. Гильдебад велел нам держаться на таком же расстоянии. Противники остановились друг против друга. Раздался условленный сигнал, – и в ту же минуту Велизарий слетел с лошади, а Гильдебад далее не покачнулся от полученного удара. «Это не был удар Велизария! – вскричал твой брат, спрыгнул с лошади и открыл шлем убитого. – Бесс!» – крикнул он, раздраженный обманом. Тут префект дал знак: двенадцать исаврийцев с обнаженными мечами бросились на твоего брата и тяжело изранили его. Возмущенные вероломством, мы тотчас бросились на врагов и после ожесточенного боя обратили их в бегство. Только быстрота его дьявольского коня спасла префекта от смерти. Мне удалось однако, тяжело ранить его. Твой брат приветствовал нашу победу, потом велел принести ларец, привезенный им из Равенны, открыл его и сказал: «Вот корона, шлем, щит и меч Теодориха. Отдайте их моему брату. Он должен отомстить за меня и обновить государство. Скажите ему, что я очень любил его». С этими словами он закрыл глаза и умер.

– О брат! Мой дорогой брат! – вскричал Тотила, и на глазах его блеснул слезы.

– Ты должен отомстить за него! – сказал Гильдебранд.

– Да, я отомщу! – сказал Тотила, схватив меч, поданный ему Тейей. Это был меч Теодориха.

– И обновить государство! – продолжал Гильдебранд, надевая ему на голову корону. – Да здравствует король готов!

– Что вы делаете? – с испугом спросил Тотила.

– То, что следует, – ответил старик. – Умирающий верно предсказал: ты обновишь государство. Неужели мы сложим руки и уступим коварству и измене!

– Нет, – сказал Тотила, – этого мы не сделаем. Мы изберем себе нового короля и будем сражаться. Но вот стоит граф Тейя, – он старше и достойнее меня. Выберем его!

– Нет, – решительно ответил Тейя. – Теперь твоя очередь. Тебе прислал твой умирающий брат меч и корону. Носи ее, и если можно еще спасти наше государство, ты спасешь его. Если же это невозможно, то пусть останется мститель за него.

– Хорошо, – сказал Тотила. – Если хватит сил человека, я обновлю это государство.