Текст книги "Схватка за Рим"

Глава VIII

Вдруг она услышала быстрые шаги. Это был король, но какая перемена: всегда опущенная голова высоко поднята, осанка мужественная, решительная.

– Здравствуй, Камилла, – весело вскричал он. – Видеть тебя – лучшая награда после жаркого дня.

Камилла смутилась, покраснела.

– Мой король! – прошептала она.

Аталарих с радостным удивлением взглянул на нее: никогда еще не называла она его так, никогда не смотрела так на него.

– Твой король? – повторил он. – Боюсь, что ты не захочешь так называть меня, когда узнаешь все, что произошло сегодня.

– Я знаю все.

– Знаешь? Так будь же справедлива, не осуждай меня. Право, я не тиран и люблю римлян – ведь это же твой народ. Но я обязан охранять государство, созданное моим великим дедом. И я буду охранять его – добавил он. – Быть может, звезды уже осудили его, но я – его король и должен стоять или пасть вместе с ним.

– Ты говоришь истину, Аталарих, как подобает королю.

– Благодарю, Камилла. Как ты сегодня справедлива и добра! Ты ведь знаешь, чем я был: больным мечтателем. Но вот однажды я понял, что государству грозит опасность, понял, что я обязан охранять его. И я принялся за дело. И чем больше я трудился, тем сильнее привязывался к своему народу. И эта любовь к готам укрепила мою душу, утешила меня… в другой, очень тяжелой потере. Что мое личное счастье в сравнении с благом народа? И эта мысль, видишь, сделала меня здоровым и сильным, таким сильным, что, право, я мог бы теперь одолеть самого сильного врага. Меня мучит бездействие. Но взгляни, как чудно садится солнце! Море так тихо, и золотая дорога опять протянулась по нему. Поедем немного покататься в лодке, прошу тебя.

– На острова блаженных? – с улыбкой спросила Камилла.

– Да, к островам блаженных! – ответил король и, увлекая Камиллу, быстро вскочил в лодку, отомкнув серебряную цепь, которой она была прикована к набережной, и с силой оттолкнул ее от берега. Легкая лодка быстро понеслась по гладкой поверхности залива.

Несколько времени оба молчали. Король греб, о чем-то глубоко задумавшись, Камилла с восхищением любовалась его лицом, освещенным лучами заходящего солнца.

Наконец, король заговорил:

– Знаешь, о чем я думал теперь? Какое великое счастье – сильной рукой вести народ к блеску и славе! А ты, Камилла, о чем думала? Девушка покраснела и смешалась.

– Говори же, Камилла. Будь откровенна в этот чудный вечер. Ты смотришь так кротко, наверно, у тебя были добрые мысли.

– Я думала, как счастлива должна быть та женщина, которая может довериться сильной, верной руке любящего человека, того, кто поведет ее по волнам жизни.

– Да, Камилла, но верь мне, что и варвару можно довериться.

– Ты не варвар, – горячо заговорила девушка. – Человек, который так благородно мыслит, так великодушно действует, прощает самую черную неблагодарность, такой человек вовсе не варвар, он нисколько не ниже любого Сципиона.

– Камилла! – в восторге вскричал Аталарих. – Камилла, не грежу ли я? Ты ли говоришь это? И мне?

– Я хочу сказать больше, Аталарих, – быстро продолжала девушка. – Я хочу просить у тебя прощения за то, что я так жестоко отталкивала тебя. Ах, это была только стыдливость и страх… Но что это? Нас догоняют, мать, придворные.

Действительно, от берега отчалила лодка, в которой сидела Рустициана с несколькими придворными. После ухода префекта вдова пошла искать свою дочь. В саду ее не было. Она подошла к храму Венеры, Камиллы не было и здесь. А на мраморном столике стояло вино, приготовленное для короля. Взгляд ее в эту минуту упал на море, и она увидела лодку, в которой дочь ее ехала наедине с королем. Вспомнив слова префекта, она в страшном гневе вбежала в храм и вылила в серебряную чашу с вином содержимое флакона. Затем позвала людей, села в лодку и велела q>e6naM догонять лодку короля. Когда она спускалась со ступеней набережной, из-за угла вышла группа римлян, среди которых был и префект. Он подошел к ней и подал руку, помогая войти в лодку. «Все сделано», – шепнула ему Рустициана и велела отчаливать. В эту именно минуту Камилла заметила ее и, рассчитывая, что король повернет судно, встала. Но Аталарих вскричал:

– Нет, нет! Я не позволю похитить у меня этот час, лучший в моей жизни. Нет, Камилла, ты должна договорить, высказать мне все. Поедем дальше, пристанем к тому острову, там они найдут нас.

И он с такой силой налег на весла, что лодка полетела стрелой. Вдруг сильный толчок сразу остановил судно.

– Боже! – закричала Камилла, вскакивая с места. – В лодке течь – мы погибнем!

Действительно, вода широкой струей вливалась в лодку со дна.

Король быстро осмотрелся.

«Это Иглы Амфитриды» – страшно побледнев, воскликнул он. Дело плохо.

«Иглами Амфитриды» назывались две остроконечные скалы, которые едва выдавались над поверхностью моря между берегом и ближайшим островком. Аталарих хорошо знал, где они находятся, и всегда обходил их. Но сегодня он засмотрелся на девушки и забыл о скалах. Лодка с разгону ударилась об одну из них и получила пробоину. Островок был, положим, уже недалеко, но доплыть туда с Камиллой он не мог, удержаться на скале, пока подоспеет помощь с берега, – тоже не было возможности: вершина скалы была так остра, что на ней птица не удержалась бы. Вода же прибывала быстро – минуты через две-три лодка должна затонуть. Аталарих быстро сообразил все это.

– Камилла, боюсь, выход один – умереть.

– Умереть! Теперь! Нет, Аталарих, теперь я хочу жить, жить с тобой.

Эти слова, голос, которым они были сказаны, кольнули его прямо в сердце. Он с отчаянием осмотрелся еще раз, – но нет! Ничего нельзя сделать. Вода прибывала все сильнее.

– Нет, милая, нет надежды. Простимся поскорее.

– Прощаться?… Нет! – решительно ответила Камилла. – Я готова умереть с тобой, но прежде ты должен все знать: как я люблю тебя давно уже – всегда. Вся моя ненависть была только спрятанной любовью. Я любила тебя даже тогда, когда думала, что должна ненавидеть. – И она покрывала поцелуями его лоб, глаза, щеки. – А теперь пусть приходит смерть. Я готова. Но зачем же тебе умирать? Один ты можешь доплыть до острова. Бросайся скорее в воду, спасайся, прошу тебя.

– Нет, – горячо вскричал Аталарих, – лучше умереть с тобой, чем жить без тебя. Я наконец узнал, что ты меня любишь, – и вдруг расстаться! Нет! С этого часа мы принадлежим друг другу. Идем, Камилла, лодка уже начинает погружаться, бросимся в море.

И, обняв ее, он занес уже ногу над бортом, как вдруг из-за узкого мыса с быстротой молнии выплыло судно. Несколько мгновений – и оба спасены. Это было небольшое сторожевое готское судно, которым командовал Алигерн, двоюродный брат Тейи. Он услышал крик, узнал короля и на всех парусах бросился на помощь.

– Благодарю, храбрые друзья, – сказал Аталарих, придя в себя. – Благодарю, вы спасли не только своего короля, но и королеву.

Матросы и солдаты с удивлением смотрели на него и Камиллу, которая плакала от радости.

– Да здравствует прекрасная молодая королева! – вскричал рыжебородый Алигерн, а за ним и вся команда.

В эту минуту судно проходило мимо лодки Рустицианы. Ее гребцы тоже видели, как лодка короля ударилась о скалу. Но они были еще далеко и, несмотря на все усилия, не могли бы вовремя поспеть на помощь утопавшим. Когда они объяснили все это Рустициане, та без чувств упала на дно. Но громкие, восторженные крики солдат привели ее в себя. С удивлением оглядывалась она вокруг. Что это? Не грезит ли она? Действительно ли она видела Камиллу в объятиях короля? Действительно ли слышала крик: «Да здравствует королева!»

На берегу между тем собрались все знатные готы и римляне. Весть об опасности, которой подвергся король, быстро разнеслась по дворцу, и все бросились к берегу.

– Смотрите, готы и римляне! Вот ваша молодая королева! – обратился к ним Аталарих, стоя на ступенях храма. – Бог смерти обручил нас, не правда ли, Камилла?

Она взглянула на него и вдруг страшно испугалась: Аталарих был бледен, как мертвец, слегка качался и с трудом дышал: волнения этого дня, быстрый переход от страха к радости были слишком сильны для едва оправившегося от болезни юноши.

– Ради Бога, скорее вина, доктора! – вскричала Камилла. – Король нездоров.

Она подбежала к столу, схватила чашу с вином и поднесла ему. Цетег, притаив дыхание, наблюдал за ним. Король поднес чашу к губам, но затем вдруг опустил и, улыбнувшись, обратился к Камилле.

– Ты должна пить первая, как это принято делать германским королевам.

И он протянул ей бокал, она его взяла.

Префект вздрогнул. В первую минуту он хотел броситься и вырвать чашу из ее рук. Но остановился: сделай он это, он погиб бы безвозвратно: завтра его судили бы не только как изменника, а как отравителя. Он погиб бы, а вместе с ним – и все будущее Рима. И из-за чего? Из-за влюбленной девушки, перешедшей на сторону его смертельного врага.

– Нет, – холодно сказал он сам себе, сжимая кулаки. – Она – или Рим. Пусть гибнет она.

И он спокойно смотрел, как она отпила несколько глотков из чаши, а затем передала ее королю, который сразу осушил чашу до дна.

Вздрогнув всем телом, он поставил чашу на стол.

– Идем в замок. Мне холодно, – сказал он, закутываясь в белый плащ, и повернулся, чтобы идти. Тут взгляд его встретился с глазами Цетега.

– Ты здесь? – мрачно сказал он и сделал шаг к нему, но в эту секунду опять задрожал и, громко вскрикнув, упал.

– Аталарих! – вскричала Камилла и упала подле него. Из толпы слуг выскочил старый Корбулон.

– Помогите! – кричал он. – Помогите, король умирает!

– Воды! Скорее воды! – закричал Цетег и, быстро схватив пустой кубок, бросился с ним к бассейну, хорошенько выполоскал его, чтобы в нем не осталось ни капли вина, и затем принес его королю, который лежал теперь на руках Кассиодора, между тем как Корбулон поддерживал голову Камиллы.

Молча, в ужасе стояли кругом придворные.

– Что случилось? – раздался вдруг крик Рустицианы, которая только теперь вышла на берег и подбежала к дочери. – Дитя мое, что с тобой?

– Ничего, – спокойно ответил Цетег. – Только обморок. Но молодой король умер. Повторился припадок его прежней болезни.

Книга третья
АМАЛАСУНТА

Глава I

Всю ночь просидела Амаласунта молча у гроба сына. Гроб был поставлен в обширном подземном помещении, низкие своды которого поддерживали колонны из черного мрамора. Дневной свет никогда не проникал сюда, теперь она освещалась факелами. Здесь всегда подготовляли к погребению тела членов царской семьи. Посреди комнаты стоял каменный саркофаг с телом молодого короля. На нем была темно-пурпуровая мантия. В головах лежали его меч, щит и шлем. Старый Гильдебранд положил венок из дубовых ветвей на темные кудри. Бледное лицо умершего было прекрасно в своем торжественном спокойствии. В ногах его, в длинном траурном одеянии, сидела королева-регентша, склонив голову на левую руку, правая же бессильно опустилась вниз. Она не могла больше плакать.

Утром в комнату вошел беззвучными шагами Цетег. Обстановка повлияла на него: в нем заговорило сострадание, но он быстро подавил его. Тихо приблизившись, прикоснулся он к опущенной руке королевы.

– Ободрись, королева, ты принадлежишь живым, а не мертвым. Амаласунта с испугом оглянулась:

– Ты здесь, Цетег? Зачем ты пришел?

– За королевой.

– О, здесь нет королевы, здесь только убитая горем мать, – с рыданием вскричала она.

– Нет, я не могу поверить этому, – спокойно возразил Цетег. – Государству грозит опасность. Амаласунта покажет, что и женщина может пожертвовать своим горем отечеству.

– Да, она это сделает. Но взгляни, как он прекрасен, как молод! Как могло небо быть так жестоко?

«Теперь или никогда» – подумал Цетег и громко прибавил: – Небо не жестоко, а строго и справедливо.

– Что хочешь ты сказать? Что сделал мой благородный сын? В чем смеешь ты обвинять его?

– Я? Я – ни в чем. Нет. Но в Святом писании сказано: «Чти отца твоего и мать твою и долголетен будеши на земли». Вчера Аталарих восстал против своей матери, оказал ей неуважение, – и вот сегодня он лежит здесь. Я вижу в этом перст Божий.

Амаласунта закрыла лицо руками. Она от всего сердца уже простила сыну его неповиновение. Но слова Цетега сильно поколебали ее и вновь пробудили жажду власти.

– Ты повелела, королева, закрыть мое дело и отозвала Витихиса назад. Витихису, конечно, следует быть здесь. Но я требую, чтобы мое дело расследовалось публично, это мое право.

– Я никогда не верила твоей измене, – ответила королева. – Скажи мне только, что ты не слыхал ни о каком заговоре, и на этом все будет кончено. Цетег немного помолчал, а затем спокойно сказал:

– Королева, я знаю о заговоре и пришел поговорить о нем. Я нарочно выбрал этот час и это место, чтобы сильнее запечатлеть в твоем сердце доверие ко мне. Слушай. Я был бы дурным римлянином, и ты сама презирала бы меня, королева, если бы я не любил более всего на свете свой народ, этот гордый народ, который и ты, иностранка, также любишь. Я знал, – тебе ведь это также известно, – что в сердцах этого народа пылает ненависть к вам, как к еретикам и варварам. Последние строгие меры твоего отца должны были еще более раздуть эту ненависть, – и я заподозрил существование заговора и действительно открыл его.

– И умолчал о нем?

– Да, умолчал. До нынешнего дня. Безумцы хотели призвать греков, изгнать при их помощи готов и затем признать власть Византии.

– Бесстыдные! – горячо вскричала Амаласунта.

– Глупцы! Они зашли уже так далеко, что оставалось только одно средство удержать их – стать во главе заговора. Я так и сделал.

– Цетег!

– Да, ведь этим способом я получил возможность удержать этих, хотя и ослепленных, но все же благородных людей от гибели. Я убедил их, что план, если бы он даже и удался, привел бы только к замене кроткой власти готов тиранией Византии. Они поняли это, послушали меня, и теперь ни один византиец не ступит на эту землю, если только я или ты сама не позовешь их, и этих мечтателей тебе нечего бояться теперь, королева. Но существует другой, гораздо более опасный заговор, королева, заговор готов. Он грозит тебе, твоей свободе, власти Амалов. Вчера твой сын устранил тебя от власти. Но он был только орудием в руках твоих врагов. Ты знаешь ведь, что среди твоего народа есть много недовольных: одни считают свой род не ниже вас, Амалов, и неохотно подчиняются, другие презирают владычество женщины.

– Я знаю все это, – с нетерпением прервала гордая женщина.

– Но ты не знаешь того, что теперь все эти отдельные партии соединились против тебя и твоего правления, дружелюбного по отношению к римлянам. Они хотят низвергнуть тебя или подчинить своей воле, заставить удалить Кассиодора и меня, уничтожить наш сенат и все наши права, начать войну с Византией и наполнить эту страну насилиями, грабежом, притеснением римлян.

– Ты просто хочешь запугать меня! – недоверчиво возразила Амаласунта. – Все это пустые угрозы.

– А разве вчерашнее собрание было пустой угрозой? – возразил префект. – Если бы само небо не вмешалось, – и он указал рукой на труп, – разве сегодня и я, и ты не были бы лишены власти? Была ли бы ты теперь госпожою в твоем государстве, даже в твоем доме? Разве враги не усилились уже до такой степени, что этот язычник Гильдебранд, мужиковатый Витихис и мрачный Тейя выступили открыто против твоей власти, прикрываясь именем твоего сына? Разве они не возвратили ко двору этих трех бунтовщиков – герцогов Тулуна, Иббу и Пицту?

– Все это правда, совершенная правда! – со вздохом заметила королева.

– Знай, королева: если только эти люди захватят власть в свои руки, тогда прощай, наука, искусства, благородное воспитание! Прощай, Италия, – мать человечества! Погибайте в пламени мудрые книги, разбивайтесь вдребезги чудные статуи! Насилия и кровь затопят эту страну, и далекие потомки будут говорить: «Все это случилось в правление Амаласунты, дочери Теодориха!»

– Никогда, никогда не будет этого. Но…

– Теперь ты видишь, что ты не можешь положиться на готов, если захочешь не допустить этого ужаса. Защитить тебя от них можем только мы, римляне, к которым по духу принадлежишь и ты. Итак, когда эти варвары приступят к тебе со своими требованиями, позволь собраться вокруг тебя нам, тем самым людям, которые составляли заговор против тебя, этим римским патриотам, позволь им защитить тебя и себя в то же время.

– Но Цетег, кто же поручится мне за них и за твою верность?

– Вот этот список, королева, и этот, – ответил префект, подавая ей два списка. – В первом ты видишь имена всех римских заговорщиков, – там несколько сот имен знатных римлян. А в другом – имена заговорщиков готов. Вот теперь я вполне в твоих руках. С этим списком ты можешь сегодня же уничтожить меня, можешь выдать в руки готов.

– Цетег, – ответила королева, просмотрев списки, – я никогда не забуду этого часа и твоей верности. – Глубоко тронутая, она протянула ему руку.

– Еще одно, королева, – продолжал префект. – Патриоты с этой минуты твои друзья, как и мои, они знают, как ненавидят их готы, знают, что над головами их висит меч. Они боятся. Позволь мне убедить их в твоем покровительстве: поставь свое имя в начале этого списка, как доказательство твоей милости к ним.

И он протянул ей золотой карандаш. С минуту королева медлила, затем быстро взяла карандаш и написала свое имя.

– Вот, возьми, пусть они будут мне также верны, как и ты. В эту минуту вошел Кассиодор.

– Королева, знатнейшие готы собрались и желают говорить с тобой.

– Сейчас иду, – ответила она. – Они сейчас узнают мою волю. А ты, Кассиодор, будь первым свидетелем твердого решения, которое я приняла в этот ужасный час: префект Рима будет с этой минуты моим первым слугой, как самый преданный человек. Ему принадлежит самое почетное место как в моем доверии, так и у моего трона.

Она вышла из комнаты. Кассиодор последовал за ней, с удивлением глядя на нее. Префект же медленно поднял список высоко над головой и прошептал:

– Теперь ты в моих руках, дочь Теодориха. Твое имя во главе этого списка навсегда отделит тебя от твоего народа.

Глава II

Внезапная смерть Аталариха была тяжелым ударом для партии готских патриотов: им удалось привлечь молодого короля на свою сторону. Теперь же, с его смертью, опасность возросла, ибо во главе управления осталась снова Амаласунта, и ненавистные римляне, конечно, могли снова взять перевес. В виду этого предводители партии – Гильдебранд, Витихис, Тейя и другие знатные готы – всеми силами стали хлопотать о полном объединении отдельных партий готов и добились этого. Цетег видел опасное для него усиление противников, но ничем не мог помешать, ведь в Равенне он был чужим человеком и не имел влияния. Чтобы сохранить за собой власть, он придумал смелый план: увезти королеву – в крайнем случае даже силой – из Равенны в Рим, где он был всемогущ: и римское войско, и народ были вполне преданы ему. Амаласунта с радостью согласилась на его предложение – в Равенне она чувствовала себя после смерти сына скорее пленницей, чем королевой, в Риме же надеялась повелевать свободно. Но как устроить этот переезд? Сухим путем от Равенны до Рима недалеко, но все дороги между городами заняты войсками Витихиса, – а уж готы, конечно, не допустят переезда королевы в Рим.

Необходимо было ехать морем, и притом не на готском судне. Префект отправил гонца к своему другу Помпонию, начальнику римских судов, чтобы в назначенный день он на самом быстром корабле прибыл ночью в гавань Равенны. Гонец скоро возвратился с ответом Помпоний, что тот исполнит приказание. Цетег успокоился.

Наступил назначенный день. Все уже было готово к бегству. Вдруг в полдень во дворец явилась громадная толпа готов с громкими криками, слышались угрозы, лязг оружия. Королева, префект и Кассиодор были в зале. Крики приближались, вслед за тем раздался топот ног по лестнице, и в залу, оттолкнув стражу, ворвались три герцога Балты – Тулун, Ибба и Пицта, а за ними Гильдебранд, Витихис, Тейя и еще какой-то громадного роста гот с темными волосами, которого префект не знал.

Переступив порог залы, герцог Тулун обернулся назад и, повелительно махнув рукой, обратился к толпе, следовавшей за ними:

– Обождите там, готы. Мы от вашего имени переговорим с королевой, и если она не согласится на наши условия, тогда мы позовем вас. И вы уже знаете, что надо делать.

Толпа отступила и рассеялась по коридорам дворца. Герцог Тулун подошел к Амаласунте.

– Дочь Теодориха, – начал он. – Твой сын призвал нас, но мы уже не застали его в живых. А ты, конечно, не особенно рада видеть нас.

– А если вы это знаете, – высокомерно сказала Амаласунта, – то как же вы осмелились явиться нам на глаза, да еще ворваться сюда силой?

– Нужда заставила, благородная женщина. Нужда заставляет иногда поступать еще хуже. Мы принесли тебе требования нашего народа, которые ты должна исполнить.

– Что за речь! Да знаешь ли ты, кто стоит перед тобой, герцог Тулун?

– Дочь Амалунгов, которую мы уважаем, даже когда она заблуждается и готовится совершить преступление.

– Мятежник! – вскричала Амаласунта, величественно поднимаясь с трона. – Перед тобой твой король! Тулун усмехнулся.

– Об этом, Амаласунта, лучше молчи. Видишь ли, король Теодорих назначил тебя опекуншей твоего сына. Это было против права, но мы, готы, не противоречили ему. Он пожелал сделать этого мальчика своим наследником. Это не было разумно, но мы и народ готов, уважаем кровь Амалунгов и признали это желание короля, который был некогда мудр. Но никогда не желал Теодорих, и никогда не согласились бы мы, чтобы после мальчика нами управляла женщина, чтобы прялка властвовала над мечом.

– Так вы отказываетесь признать меня своей королевой? – спросила Амаласунта.

– Нет, не отказываемся, – ответил Тулун. – Пока еще не отказываемся. Я сказал это только потому, что ты ссылаешься на свое право, а между тем ты этого права не имеешь и должна это знать. Мы уважаем благородство твоей крови. Если бы в настоящее время мы лишили тебя короны, то в государстве шел бы раскол. Я предложу тебе условия, на которых ты можешь сохранить корону.

Амаласунта страдала невыносимо, даже слезы выступили на глазах. С каким удовольствием предала бы она палачу гордую голову человека, осмелившегося так говорить с нею! Но она бессильна и должна была молча терпеть. Она только опустилась в изнеможении на трон.

– Соглашайся на все! – быстро шепнул ей Цетег. – Сегодня ночью придет Помпоний.

– Говори, – сказал Кассиодор, – но пощади женщину, варвар.

– Э, – засмеялся Пицта, – да ведь она сама не хочет, чтобы к ней относились, как к женщине: она ведь наш король!

– Оставь, брат, – остановил его Тулун. – В ней такая же благородная кровь, как и в нас.

И затем, обращаясь к Амаласунте, начал:

– Во-первых, ты удалишь от себя префекта Рима – он враг готов. Его место займет граф Витихис.

– Согласна! – вскричал сам префект, вместо королевы.

– Во-вторых, ты объявишь, что ни одно твое распоряжение, с которым не согласится граф Витихис, не будет иметь силы, ни один новый закон не может быть издан без согласия народного собрания.

Регентша с гневом хотела возразить, но Цетег удержал ее:

– Сегодня ночью здесь будет Помпоний, – прошептал он ей и затем крикнул: – Согласна!

– В-третьих, – продолжал Тулун, – мы, трое Балтов, не привыкли гнуть голову при дворе, крыши дворца слишком низки для нас. Между тем соседи наши – авары, гепиды, славяне – вообразили, что со смертью великого короля эта страна осиротела, и нападают на наши границы. Ты снарядишь три войска – тысяч по тридцать, – и мы, трое Балтов, поведем их на врагов.

«О, – подумал префект, – это великолепно: они выведут все войска из Италии и сами уберутся», – и, улыбаясь, снова крикнул: – Согласна!

– Что же останется мне после всего этого? – спросила Амаласунта.

– Золотая корона на прекрасной головке, – ответил Тулун. – А теперь подпиши эти условия. Говори ты, Гильдебад, объяснись с этим римлянином.

Но вместо Гильдебада – этого громадного гота, которого префект не знал, – выступил Тейя.

– Префект Рима, – начал он, – пролита кровь, благородная, верная, дорогая кровь гота, которая вызовет страшную борьбу. Кровь, в которой ты…

– Э, к чему столько слов, – прервал его великан Гильдебад. – Моему златокудрому брату не повредит легкая царапина, а с того уж нечего взыскивать. А ты, черный демон, – обратился он к префекту, поднося ему широкий меч к самому лицу, – узнаешь ото?

– Меч Помпония! – побледнев, вскричал префект, отступая назад. Кассиодор и Амаласунта тоже вскрикнули в испуге.

– Ага, узнал! Не правда ли, это плохо! Поездка не удалась.

– Где Помпоний? – вскричал Цетег.

– В обществе акул, в глубоком море, – ответил Гильдебад.

– Как? Убийство? Но кто же осмелился? – с гневом вскричал префект. – Как это случилось?

– Очень просто. Помпоний в последнее время позволял себе такие речи, что даже мой беззаботный брат обратил, наконец, внимание на его поведение. Несколько дней назад он вдруг уехал куда-то на самом быстром корабле. Это возбудило подозрение брата, он сел на свой корабль, пустился за ним, догнал его и спросил, куда он направляется.

– Но Тотила не имел права допрашивать его! Помпоний не должен был давать ему ответ! – вскричал префект.

– Но он дал ему ответ, великолепнейший римлянин. Видя, что у него в пять раз больше солдат, чем у нас, он засмеялся и ответил, что едет спасать королеву из рук готов и привезти ее в Рим, после чего сделал знак своим людям. Ну, мы, конечно, тоже взялись за мечи. Жаркая была схватка. Неподалеку оказались наши молодцы. Они услышали лязг железа и поспешили к нам. Теперь уж нас стало больше, чем римлян. Но Помпоний – молодец, он сражался, как лев. Бросившись на моего брата, он ранил его в руку. Тут Тотила уже рассердился и пронзил его мечом. Умирая, он сказал мне: «Передай префекту мой поклон и этот меч, который он сам подарил мне, и скажи, что я непременно исполнил бы обещание, если бы не подоспела смерть». Я обещал исполнить просьбу. Он был храбрый человек. И вот его меч. После его смерти корабли сдались нам, и Тотила повел их в Анкону, а я сел на самый быстрый из них и прибыл сюда в одно время с Балтами.

Все молчали. Цетег видел, что план его разрушен Тотилой, страшная ненависть закипела в груди его к молодому готу.

– Ну, что же, Амаласунта, согласна ты подписать условия, или ми должны выбрать себе другого короля? – спросил Тулун.

– Подпиши, королева, – сказал Цетег, – тебе не остается выбора. Амаласунта подписала.

– Хорошо, теперь мы пойдем сообщить готам, что все улажено. Они вышли. В зале остались только королева и префект. Тут Амаласунта дала волю своим слезам: ее гордость была страшно поражена.

– О Цетег, – вскричала она, ломая руки, – все, все потеряно!

– Нет, не все, только один план не удался. Но я больше не могу быть полезен тебе, – холодно прибавил он, – и уезжаю в Рим.

– Как? Ты покидаешь меня в такую минуту? Ты, ты настоял, чтобы я приняла все эти условия, которые лишают меня власти, и теперь уходишь! О, лучше бы я не соглашалась, тогда я осталась бы королевой, хотя бы они и возложили корону на этого мятежника-герцога.

«Да, конечно, – подумал Цетег, – для тебя было бы лучше, но не для меня. Нет, эту корону не должен носить ни один герой!» Он быстро сообразил, что теперь уже Амаласунта не может быть полезна для него, и составил в голове новый план. Но чтобы она не вздумала отказаться от подписанных условий и тем дать готам повод передать корону Тулуну, он заговорил снова, как преданный друг.

– Я ухожу, королева, но не покидаю тебя. Я только не могу теперь быть полезен тебе здесь. За тобой будут зорко наблюдать.

– Но что же мне делать с этими условиями, с этими тремя герцогами?

– С герцогами? – медленно проговорил префект. – Они ведь отправляются на войну и, быть может, не возвратятся оттуда.

– «Быть может!» – вздохнула королева. – Что за польза от «быть может!»

– Но если ты захочешь, – проговорил префект, глядя ей прямо в глаза, – то они и наверно не вернутся.

– Убийство! – с ужасом отшатнулась королева.

– Необходимость. Да это не убийство, это будет справедливое наказание. Ведь если бы ты имела власть, ты предала бы их палачу. Они мятежники, они принудили тебя, королеву, подписать условия, они убили Помпония – они заслужили казнь.

– Да, они должны умереть, эти грубые люди, которые предписывают условия королеве. Ты прав, они не должны жить.

– Да, – как бы про себя повторил префект. – Они должны умереть, они и Тотила.

– А Тотила за что? – спросила Амаласунта. – Это прекраснейший юноша из моего народа.

– Он умрет, – с ненавистью вскричал префект. – О, если бы он мог десять раз умереть! Я пришлю тебе из Рима трех человек, исаврийских солдат. Ты отправишь их вслед за Балтами. Все трое должны умереть в один день. А о прекрасном Тотиле я сам позабочусь. В случае возмущения готов, я немедленно явлюсь с войском тебе на помощь. А теперь прощай!

И он вышел. Глубоко одинокой почувствовала себя королева: со двора доносились радостные крики готов, торжествовавших победу над ней, последнее обещание префекта, она чувствовала, было пустой фразой. С тоской подперла она голову рукой. В эту минуту в комнату вошел один из придворных.

– Послы из Византии просят принять их. Император Юстин умер. На престол вступил его племянник Юстиниан. Он шлет тебе братский привет и свою дружбу.

– Юстиниан! – вскричала королева. Она лишилась сына, ее народ грозил ей, Цетег покинул ее – все отступились, напрасно искала она помощи и поддержки вокруг. – Теперь звала она другого: – Юстиниан! Юстиниан!