Текст книги "Времена"

– Или правоэкстремистских организаций, которые почему-то не запрещены в Германии, – поддержал Софию Давид, явно подготовленный к встрече. – Вот откровенная фраза и суть нацизма из выступления Геббельса в Берлинской опере 25 ноября, то есть через несколько дней после «Хрустальной ночи», перед так называемой профсоюзной организацией «Сила через радость» и Имперской палатой культуры: «Национал-социализм – антисемитское движение». Разве у неонацистов другое мнение, если они даже не произносят этого вслух? Почему не запретить такую партию?

– Мы считаем запрет партий и организаций не эффективным, – продолжил Тим. – Те довольно широкие слои населения, у которых ещё сохраняются расистские или антисемитские предрассудки, вовсе не организованы, тем более эти люди не члены партий. Как это запретишь? Да и запрет не ведет автоматически к изменениям индивидуальных ценностей. Это мы обсуждали ещё в ноябре 2001 года. Открытая пропаганда фашистских идей должна законодательно преследоваться, а что делать с индивидуальным мнением? У нас тем лицам и организациям, которые осуществляют просветительскую работу, предлагается крепить солидарность граждан в сохранении базовых ценностей демократического общества. Поскольку правоэкстремистские идеи подспудно циркулируют в обществе, то мы и ведём идейную борьбу. Наши идеи против их идей, если мы уверены в силе своих. Мы добиваемся большинства. Наш девиз: измени мир воспитанием!

– Поводов для практической пропаганды достаточно, – повёл аргументацию дальше Никлас. – Мы не пропускаем дат освобождения жертв концлагерей. Освенцим и Собибор, Герника, Варшава, Белград и Ковентри были раньше разрушенного Дрездена! Для нас 8 мая – день не только освобождения Европы от войны. Мы отмечаем этот день также и как день освобождения выживших евреев Европы. Вот хотя бы закладка камней преткновения! Наша задача доказать немцам не только равноправность их бывших соседей, но и равноценность их как граждан и людей. И в общем, наша задача захватить пропагандистское пространство вместе с единомышленниками.

– Хорошее понятие «равноценность», – Давид достал мобильник, пролистал и, найдя нужное место, сказал: – Могу проиллюстрировать на одном из примеров, как создавались нацистские мифы о евреях и, главное, что в них довольно явным намёком подразумевалось и на какие действия против евреев поощрялось население. Цитирую, хоть и с отвращением, одного из вернейших холуёв Гитлера, руководителя Германского трудового фронта, то бишь совместного профсоюза рабочих и капиталистов, Роберта Лея буквально спустя девять дней после погрома. Он обращается к простому обывателю с такими словами: «Адольф Гитлер снял с твоих глаз повязку и показал тебе евреев и твоих губителей во всей их наготе и убогости. Еврей не умен и не хитёр, это старая сказка. Нет, еврей, если его обнажить, это самое жалкое, подлое и глупое существо на свете». И далее: «Я спрашиваю тебя, немец, сострадателен ли ты к бациллам и бактериям, туберкулёзной палочке, которая разъедает твои легкие? Если хочешь сохранить себя, нужно оставаться стойким. Так считает наш народ: еврей – паразит. Неправда, что он представляет религию, что его синагоги – это молитвенные дома для Господа Бога. Скорее это лавки, которые иудеи (…) используют для того, чтобы обдумывать свои подлости во вред коренному народу. И поэтому было необходимо, чтобы мы действовали очень жестко против евреев. Жалко, что еврею позволили так широко распространиться в нашей Германии на шестом году существования нашего государства. Порядочностью и тактом с этим не справиться. „Еврей должен уйти“ – это должно стать нашим девизом. Так или иначе, но Германия должна быть свободна от евреев ради неё самой».

– До чего же мерзко, – выдохнула Мишель. – Мерзавец, выродок! И ещё смел говорить от имени всего народа!

Всеведущий Давид добавил:

– Любопытно, как иногда нацистские бонзы выдавали сами себя. В одном из интервью с рабочим и членом бывшего традиционного профсоюза неким Плюшкой главный редактор эсэсовской газеты «Чёрный корпус» Гунтер д’Алкен признавался, что широкие массы немецкого народа, особенно рабочие, были полны глубочайшего сочувствия к судьбе своих собратьев евреев. Имеется в виду отношение к ноябрьскому погрому. И, спохватившись, сам себя поправил. Мол, это всего лишь толпа, которая симулирует особые симпатии к евреям. Вы-то, спрашивал д’Алкен, подстрекая Плюшку, не принадлежите к этой так называемой широкой массе? Попробуй этот Плюшка сказать, что принадлежит! Та же проверка лояльности гражданина Третьего рейха к власти через отношение его к нацистским понятиям, как в СССР проверка лояльности через отношение к изобретённому идеологическому понятию «враг народа».

– Все эти нацистские бонзы отличаются лишь мерой подлости. Лей законченный подлец, алкоголик и трус, – вмешалась Кристина, – мне бабушка рассказывала. На процессе в Нюрнберге он клялся и божился, что слыхом не слыхивал о преступлениях, уверял, что сгорает от стыда, а затем повесился на полотенце.

– Обратите внимание на фразу «Порядочностью и тактом с этим не справиться», – заметила Софи. – По сути призыв к народу опуститься до уровня скотов и убийц. Грабьте, жгите, унижайте, убивайте, – мы это берём на себя. Мы созрели.

– Именно так, – заключил Никлас. – Геббельс эту вызревшую готовность почувствовал именно потому, что нацисты, благодаря насилию, стали единственными господами в пропагандистком пространстве. Это дало возможность открыть новую фазу, которая вела к так называемому окончательному решению еврейского вопроса при полном удовлетворении «фюрера немецкого народа». Но послушайте! С нацистами всё ясно, отличить их теперь от других нетрудно. Однако спросите кого-нибудь: «Вы за расизм?» «Боже упаси!» – ответит вам большинство. Почти все против расизма: учителя, родители, средства массовой информации – и, конечно, вы тоже. Но что это на самом деле? Что стоит за этим термином? Кто расист? Это просто «нацисты», «большинство населения» или только диктатор? Не может ли случиться так, что вы сами, не подозревая этого, являетесь носителем расистских взглядов? В чём разница между расизмом, ксенофобией и антисемитизмом?

– Извините, Никлас, но «почти все» слишком абстрактно, – вмешалась Софи. – Социологические исследования на эту тему, которых, к сожалению, мало, показывают следующее. Чем ниже образовательный уровень молодёжи, тем большая склонность к правому экстремизму. Не буду голословной. Имеются данные исследования настроений и взглядов учащихся профессиональных училищ. 36,6 процента, то есть треть опрошенных, частично или полностью согласны с утверждением, что национал-социализм в основном является хорошей идеей. Она, мол, была справедлива, но плохо исполнена.

– Да и в гимназии история в старших классах больше не обязательный предмет. Самостоятельно разобраться не так просто. Два часа в неделю на весь двадцатый век и до сегодняшнего дня, – поддержала подругу Кристина. – В результате нацистский период сокращается и рассматривается не полностью. Учителя сами проявляют энтузиазм, но вне программы. На веб-сайте нашей школы есть подробная документация о роли, которую наша школа играла во времена национал-социализма. Приведены примеры мужества простых людей. Например, излагается эпизод, когда смотритель школы был уволен за то, что отказался поднять флаг со свастикой.

– Если школа хочет помочь нам стать критически настроенными демократами, тогда надо больше обсуждать, как возник геноцид евреев, – добавила Лидхен. – Мы должны вместе подумать о том, как сегодня бороться со всеми формами фашизма. К сожалению, это снова очень актуально.

– Всё это область теории, она для специалистов, – заявил до сего молчащий Вайсман.

– В том-то и дело, – продолжил Никлас. – Подросткам, да и взрослым надо другое. Что если бы вы вдруг оказались в гуще людей, где прозвучали расистские лозунги; или в автобусе, метро, трамвае кто-то отпустил антисемитское замечание? В такие моменты, честно говоря, люди часто чувствуют себя напуганными и беспомощными. Реагировать решительно и смело действительно сложно. Мы собираем такого рода факты. Их не бесконечное множество, они типичны. Наши семинары, наши вечера, встречи ориентированы на то, чтобы в ролевых играх практиковалось обучение тому, как преодолеть собственную незащищённость, бороться с предрассудками и мужественно выступать против расизма. А чтобы заинтересовать молодёжь, мы вместе смотрим фильмы, играем в различные игры, готовим вкусную еду, знакомимся с новыми людьми. Всё это увлекательно и ненавязчиво.

– Замечательно, конечно. Кстати, Ники, ближайшие планы закладки камней преткновения уже известны? – спросила, резко меняя тему, Лидия.

– Сейчас посмотрю, – Никлас достал записную книжку из бокового кармана куртки. – До конца года… Да, есть. 21 апреля на Александерплац пять кубоидов бездомным. Они тоже подвергались преследованию как асоциальные элементы. Потом, потом… 12 мая в память Хедвиг Ментцен, урождённой Кан, Ханнсдорфер Штрассе 8. Между прочим, её муж по нацистской классификации был арийцем, но имел несчастье умереть в 1917 году, то есть слишком рано, чтобы освободить женщину от депортации, несмотря даже на то, что она вышла из иудаизма. Ещё 23 сентября, в пятницу, два камня в память Георга Обста, Гиловер Штрассе 28 б, и Георга Исидора Друкера Херфуртштрассе 27. Последнего депортировали в Эстонию и убили просто за то, что еврей. А вот Обста… Обст находился в подполье и оказывал помощь социал-демократам, в частности, укрывал их. Но 7 февраля 1934 года гестапо накрыло его и привезло в свой штаб на Принц-Альбрехт-Штрассе, где он якобы выпрыгнул из окна четвёртого этажа. Разумеется, насмерть.

Возможно, до конца года появятся ещё некоторые имена. А вот на весну и лето 2017 года запланировано в районе Шёнеберг заложить 20 или более камней в память именно еврейских граждан. Закладывать во вторник 21 марта будет сам Демниг. На Иннсбрукер штрассе, 19 – Эльзе, Людвигу и Рут Майер, на Перельсплац, 10 – Мари Рабинович, а на Перельсплац, 15 – Магде Ашер, Розали и Морицу Пфайл. В общем, 12 человек. Ну вот ещё во Фриденау на Заарштрассе.

– Заарштрасе? – удивилась Кристина. – А номер?

– Номер 8.

– Так это же перед нашим домом! – вскрикнул Тим. – Ты можешь сказать точней, о ком речь?

– Могу, не секрет, – ответил удивлённый Никлас. – Момент… – он перелистал пару страниц, – вот! Будет выгравировано на пластинке:

«Здесь жила Августа Кон, год рождения 1872, депортирована 17.8.1942, Терезиенштадт, убита 31.8.1942»; «здесь жил Симон Кон, год рождения 1868, депортирован 17.8.1942, Терезиенштадт, убит 31.8.1942».

Тим растеряно посмотрел на Кристину:

– Убиты 31 августа 1942 года. Оба в этот день.

– Бабушка! У неё ведь… – выдохнула Кристина. Она многозначительно посмотрела на Тима.

В графстве Шаумбург-Липпе жребий брошен

Мысль что уезжать всё-таки придётся пришла Морицу Шёнфельду в его конюшне. Спортивных лошадей он не держал, продавал рабочих, но имел любимца, которого сохранял для себя. Это был серый жеребец Самсон. Сначала он заезжал его под седло для продажи, потом оставил и полюбил. Самсон четырёхлетка, вполне спортивный возраст, но Морицу дали понять: лошадь конфискуют для военных целей. Это было невыносимо, и он больше не думал, будто нацистский режим в стране ненадолго. Дело было даже не в двух арестах с побоями, которые он пережил. Напористость местных членов НСДАП, их всё возрастающая власть и наглость, беспринципность и угодливость населения говорили о нарастающей массовости движения. Слишком тяжёл был маховик, чтобы остановить его единичным сопротивлением, тем более со стороны евреев.

Заколебался и Пауль Адлер, но он всё ещё на что-то надеется, несмотря на почти полное разорение. Он заслуженный солдат Первой мировой, имеет ранение. «Мы переживём ситуацию, это только на время, она изменится», – повторяет он. Его не смущает даже то, что он побывал в Бухенвальде, правда, подержали и выпустили. Не заметил он и того, что арестованный 10 ноября в Ринтельне Исидор Брилл был там же и убит 3 декабря 1938 года.

Когда Пауль был заключённым в Бухенвальде, его жена Гертруд ночью навестила близкую подругу с просьбой о помощи. Конечно, не школьная подруга должна была помочь, а её муж, активный нацист Шульце-Нолле. С такими просьбами с пустыми руками не ходят. Никто не знает Шульце-Нолле, или местный нацистский лидер Эрих Буххольц, или даже, возможно, оба ходатайствовали об освобождении. Ясно лишь, что не за просто так. В конце концов Адлера и его сына Эриха выкликнули на линейке, отделили от группы, а затем, допросив для видимости, отпустили домой.

Однако благодарным за свою дальнейшую судьбу Пауль должен был быть не нацистским соседям, а своей надоедливой тёще Фанни Филиппсон, которая неутомимо побуждала его к эмиграции и, в конце концов, заставила добыть визовые документы для въезда в Америку. Подталкивали его и другие члены семьи.

Пока ещё дело до массового истребления евреев не дошло, ставка нацистских бонз делалась на скорейшее изгнание их из страны, тем более, что это приносило казне значительный доход. Уже 7 сентября 1936 года все активы, владельцами которых являлись евреи, вне зависимости от источника их происхождения обложены 25-процентным налогом.

В конце ноября 1938 года последовало распоряжение гестапо выпускать из концлагерей тех евреев, ветеранов Первой мировой, у кого имелись документы на выезд. Это и стало для Адлера главной причиной освобождения.

Если нацистские власти были заинтересованы в изгнании евреев, то сионистские организации – в принятии их в Палестине. Нужны были люди и неплохо бы с капиталом. В отличие от Декларации Бальфура в сионистских кругах «еврейский национальный очаг», предложенный английским правительством, мыслился не иначе как создание еврейской государственности. Это предполагало налаживание основных отраслей, в частности, сельского хозяйства, от которого евреи были давным-давно отлучены.

В Германии те из них, кто ещё не определился с выбором пути эмиграции, имели возможность проверить палестинский вариант. Так было и в Обернкирхене. Ещё в ноябре 1936 года Реха Шёнфельд отправилась в Палестину. Двух месяцев её пребывания на святой земле было достаточно, чтобы на месте разобраться в ситуации. 20 января 1937 года она была уже дома.

Леопольд Лион, глава синагогальной общины, предложил коллективно послушать Реху и обсудить сложившееся положение. Было решено: всем заинтересованным собраться в субботу в синагоге и по завершении дневной трапезы поговорить. После «Киддуша»[7]7
  Киддуш (ивр. освящение) – благодарственная молитвенная формула за освящённые и дарованные Богом Израилю дни субботы и праздников, а также обряд чтения этой молитвы.


[Закрыть] и благословения над бокалом вина, чтобы не нарушать религиозной традиции, закусили мучным. Затем, не приступая к полноценной трапезе, обменялись мнениями.

– Судите о фактах сами, – сказала Реха. – Можно говорить уже о десятках тысяч евреев, которые въехали в Палестину, в том числе из Германии. Но ведь наши – культурные люди. Они внедряют современные методы хозяйствования, разводят цитрусовые культуры, вводят на купленных землях интенсивное орошение, осуществляют массовое производство птицы. Всё это сначала вызывает у местных арабских крестьян недоверие, а потом и раздражение. Они к таким нововведениям не привыкли и хотели бы жить примитивно, как жили прежде. Арабы недовольны как евреями, так и англичанами. Они начали бунтовать, уничтожать еврейские сады и плантации. Нападать на людей.

– И что, убивают тоже? – спросил Макс Шёнфельд, брат её мужа Морица.

– А как же, дорогой деверь! Это же бандиты! Я слышала от старожилов, они убили двух медицинских сестёр в больнице Яффо. Ты не знаешь, чем эти девочки им мешали? Наверно, тем, что не закрывали лиц перед мужчинами. Арабы продолжают убивать евреев. Они убивают друг друга ещё больше, чем чужих. Правда, наши не молчат. Там есть боевые отряды, их называют «Иргун». Они отвечают арабам тем же: око за око, зуб за зуб. Чтоб мне это нравилось?! Я не хочу считать, кто убивает больше, а кто меньше. В общем, хаверим, может быть, молодым надо ехать в Эрец Исраэль, но мы с Морицем… Знаете, у нас другие планы.

– Надо признать, что у Гитлера не только официальная власть, он и пропагандой побеждает по всей стране, – глухо произнёс Леопольд. – Очаги болезни пошли по всем органам общества. И в прежние времена изгоняли наших предков. Но на этот раз коллективной эмиграции не получится. Каждый из нас решает сам за себя. К сожалению, наши немецкие соседи и клиенты с нашим изгнанием молча согласны. Меня это больше всего поражает. Ведь город наш мал, каждый знает друг друга с детства, дети дружат между собой. Это так не похоже на то, что рисуют и пишут в газетах, – Леопольд как-то беспомощно развёл руками.

– Слушайте, – сказал он решительно, – прежде всего, а это особенно трудно, надо добиться аффидевита, то есть заявления под присягой от родственника, проживающего в целевой стране эмиграции. Он выступает гарантом, что его родственник не станет обузой для принимающей страны. У многих из нас есть родственники в различных странах. Эдит Адлер, младшая дочь Мейера Адлера, и ее муж Луи Кляйн эмигрировали в 1933 году через Голландию в Новую Зеландию. Пауль Адлер, внук Якоба Симона Адлера и Хильде Бергхаузен, с конца 1932 уже в Эквадоре. Мой Эрнст с июня 1938 года в Новой Зеландии. Там же с 1934 года Хильдегард Адлер и Юлиус Фюрст с сыном Герхардом. Дети Алекса Шёнфельда Герберт, Эдгар и Ханни с мужем Карлом Лёвенталем с 1935 в Америке, в Детройте. Гарантии в Палестину не нужны, но там тоже есть наши, которые уехали ещё до 1933 года. Это Мета Лион и Герман Беньямин.

Имейте только в виду, что рейсы судов в Северную и Южную Америку, Австралию, Новую Зеландию и даже в Шанхай сплошь переполнены.

– У твоих, Мориц, всё благополучно? – Леопольд обратился к Шёнфельду.

– После Дахау Эдуард уже не колебался, – последовал ответ. – О пытках ничего не говорил, ему больно, он был подавлен. Но 9 августа 1936, вы знаете, они с Эрной поженились и сразу уехали в Аргентину. Виза у него была. В то время налоговый эмиграционный сбор составлял только 25 процентов от состояния. Роскошь! Впрочем, для Карсбергов это не проблема, они богаты. Знаете, кто его освободил? Не поверите! Дело дошло до самого Гитлера! А потом за Эрной отправилась и сестра Ирмгард. Она с мужем Беро жила в Брауншвайге. Реха, ты помнишь, как они приезжали к нам в феврале 1936 с внуком Хайнцем? – спросил Мориц жену.

– Чтоб бабушка не помнила это сокровище? Я ещё не встречала такого умного ребёнка шести лет! Он уже читает на хебрэишь. Беро Фридман, хоть он из Польши, но в лошадях разбирался не хуже тебя, Мориц. Да, слава богу, они в июле 1937 отплыли на параходе в Нью-Йорк. А в марте 1938 – также мой сынок, дорогой Фредди. С божьей помощью уедем и мы.

– Я должен буду передать тебе синогогальные дела, Мориц, – сказал Лион. – И кое-что очень важное. Ты понял?

– Тора, – многозначительно взглянув на товарища, ответил Шёнфельд.

– У меня болит душа за тех, кто хочет остаться и умереть здесь. Как председатель мужской Хевра Каддиша[8]8
  Хевра Каддиша – погребальное братство.


[Закрыть] я побеспокоюсь, чтобы они имели доступ хотя бы к нашему кладбищу в Уленбрухе, – сообщил Леопольд Лион. – Остаются моя мама Фанни и Элен Дюринг. А как с вашими, Пауль?

– Не знаю, или можно сказать слава богу, – ответил Пауль Адлер. – Дядя Александр и две тёти умерли, как будто сговорились, между 1934 и 1937. Пусть земля им будет пухом, им уже не надо ехать. Это тяжёлое бремя снято с души, и мы можем двигаться.

Помолчали…

Макс Шёнфельд задал в синагоге вопрос Рехе не случайно. Они с братом Мартином весь 1937 год только и обсуждали возможность эмиграции. Но в отличие от зажиточного Морица их материальные возможности были намного скромней. Из многочисленного рода Шёнфельдов их чадолюбивый дед Филипп Шёнфельд со своей красавицей женой Софи, урождённой Майер, произвели на свет шестерых сыновей и двух дочерей. Впрочем, это была уже другая линия, потому что Макс и Мартин были внуками от его первой жены Юлии Гольдшмидт, которая успела родить только одного сына Майера Филиппа Шёнфельда и умерла спустя три месяца после родов. От отца оба брата унаследовали дом на Зюльбеккервег с конюшнями и бойней. Оба скромно зарабатывали закупкой коз, их продажей, убоем и обработкой кожи. И жильё обоих в пригороде Обернкирхена, жилом районе стекольного завода, было простым домом для рабочих. Оно состояло из общей прихожей и двух квартир напротив друг друга. После смерти в 1933 году матери Жанетт, урождённой Вайнберг, освободились ещё две комнаты наверху.

Теперь братьям приходится подсчитывать. Отправиться в Палестину имело бы смысл при условии открыть там дело, то есть въехать туда, как понималось, «на правах капиталистов». Да иначе по условиям соглашения Хаавара[9]9
  Соглашение Хаавара (ивр. хаавара = соглашение) – целью соглашения было оказание содействия эмиграции немецких евреев в Палестину и переводу туда части имущества эмигрантов.


[Закрыть] между сионистским руководством и немецкими властями их бы не выпустили, ведь обстановка после 1933 года резко изменилась. По этим условиям они должны были внести на заблокированный банковский счёт 1000 фунтов стерлингов каждый. Доступ к счёту имела как раз компания Хаавара. На эти деньги закупались немецкие товары для Ближнего Востока, что было крайне выгодно Гитлеру, и после их реализации компания возвращала эмигрантам внесённый эквивалент в палестинских фунтах. Можно было купить жильё, участок земли, открыть дело. Разумеется, если денег оказывалось достаточно.

Сумма в 2000 фунтов стерлингов на двоих была громадна! Её они не собрали бы, даже продав последнии рубахи. Но это было ещё не всё! Немецкое правительство по реализации сделки конфисковывало половину денег от продажи собственности, и эта доля возрастала год от года. Необходимо было ещё заплатить государству налог на эмиграцию, иначе – «налог за бегство». Кому-то удавалось вывезти деньги или драгоценности нелегальными путями, что спасало их экономическую ситуацию, но эти пути ещё надо было найти. Всё это для братьев означало тупик, как вдруг открылся новый путь.

В один из осенних дней 1937 года Мартин явился к брату с радостной новостью. Лутц Хаммершлаг, брат жены, писал из Аргентины, куда его семья выбралась ещё в 1933 году, что он устроился хорошо в хозяйстве фермера. Хозяин им очень доволен и с евреями солидарен. Он готов дать гарантию, что приехавшие не станут обузой государству. Лутц сообщал, что две его сестры уже готовятся к эмиграции, у каждой – семья из десяти человек, а гарантия ещё для трёх человек тоже не проблема, притом что и места на пароход он в состоянии обеспечить. Решение было принято: Мартин с семьёй отправляется первым и оттуда позаботится о визах для семьи Макса. Есть надежда и на живущих в США родствеников Фриды, жены Макса.

Когда дело пущено в ход, время бежит стремительно. Уже известно, что пароход в Буэнос-Айрес, где забронированы места для семьи Мартина Шёнфельда, отправится из порта Гамбурга 1 декабря. Мартин развивает бурную деятельность. Прежде всего собираются по крохам из всевозможных источников деньги. Надо оплатить налог; нужны командировочные расходы для поездок в Гамбург и Бюккебург; в паспортной регистрационной службе Бюккебурга срочно заказываются заграничные паспорта для их супружеской пары и для сына; нужна справка об обменной сумме денег, жалкой, конечно, в 79,27 рейхсмарки, на аргентинские песо. К четвёртому ноября всё готово, и 1 декабря 1937 года семья отправляется в трёхнедельное морское путешествие на пассажирском судне «MS Monte Rosa» прямо в лагерь для интернированных эмигрантов.

Для Леопольда Лиона день икс наступил в четверг 18 мая 1939 года, в день христианского праздника Вознесения Господня. Станет ли христианский бог еврейского происхождения спасителем для семьи в её нелёгком вознесении, то бишь переселении в совсем незнакомую страну Новую Зеландию?

Леопольд плохо спал, едва заснул под утро. Весенний день выдался замечательным, а люди выглядели равнодушными. С такого привычного в Обернкирхене голубого неба светило солнце, и день обещал быть тёплым. Жители города привычно отправлялись на прогулку или в трактиры, а он вместе с женой Каролой, её матерью Бетти Адлер, урождённой Дёрнберг, и дочерью Урсулой сегодня покинут родные места. Никто из родственников их не отвезёт. Все личные транспортные средства давно проданы или реквизированы. Пришлось просто нанять конную повозку, чтобы добраться со скудным багажом до железнодорожной станции в Штадтхагене. Оттуда они приедут в Мюнхен. Официальных пунктов пересечения границы лишь несколько вообще и в частности через перевал Бреннер. Оттуда в Италию. Шестнадцатилетний Эрих Адлер, сын Пауля, едет с ними и привезёт повозку назад.

Как в тяжёлом сне, перебирает Леопольд факты и события последних шести сумасшедших лет. А заключительным драматическим аккордом была продажа совместной с братом Элиасом фирмы, их детища. Иначе было бы не обеспечить покупку пассажирских билетов на пароход. А главное – кому продали, кто покупатель! Единственным потенциальным покупателем оказался Карл Штюмайер, который взялся продолжать бизнес правильно, то есть под руководством арийца. Радовало хотя бы то, что этот дорогой сердцу текстильный магазин не разнесли вандалы. Лидер местной группы НСДАП Буххольц предупредил Штюмайера: если этот дом срочно не купишь, люди забросают его камнями. То есть разнесут, если он останется еврейским.

И привычную съёмную квартиру на Кирхплац, где родились дети, пришлось сдать и переехать к бабушке Фанни, которая ещё имела право жить в нескольких комнатах над магазином кухонных и скобяных товаров, кстати, тоже уже закрытым.

Кто бы мог предполагать? Никто ведь не верил! Ещё в 1929 году коммунисты призывали к всеобщей забастовке. А на акциях национал-социалистов почти насильно вербовали социал-демократов к вступлению в НСДАП. За отказ – информировали работодателей стекольной фабрики или других предприятий, припугивая увольнением; те же угрозы применялись за отказ участия в так называемых практических вечерах НСДАП.

Леопольд Лион, Пауль и Альфред Адлеры традиционно принимают участие в шествии колонны стрелков «Ротт Херц»[10]10
  Ротт Херц (нем. Rott Herz) – военизированное подразделение гражданской гвардии г. Обернкирхен в округе Шаумбург Нижней Саксонии.


[Закрыть] как бывшие солдаты, члены Рейхсбунда еврейских солдат фронта. Рейхсбунд полагается на интеграцию евреев в складывающейся ситуации и призывает к сдержанности. Мужчины не знают, что уже отмечены в списке галочками. Позже Штюмайер доверительно и с гордостью процитирует Леопольду фрагмент из последнего выступления Гитлера в Рейхстаге: «В жизни я был часто пророком, и в большинстве случаев был высмеян. Во время моей борьбы за власть именно еврейский народ со смехом принимал мои пророчества о том, что я однажды возьму на себя руководство государством и, следовательно, всей нацией Германии, а затем, среди многих других, решение и еврейской проблемы. Я считаю, что от гомерического смеха того времени еврейство в Германии, вероятно, уже задохнулось».

Леопольд горько усмехнулся. А потом, с марта 1938 года он и Эли должны были пункт за пунктом в многостраничной ведомости перечислять все свои личные вещи и все активы компании, потому что вошло в силу постановление о регистрации имущества евреев, если их состояние превышало 5 000 рейхсмарок. Пока 5 000. Декларацию о доходах в местные налоговые органы требовала финансовая дирекция Ганновера.

«Ну что ж!» – Леопольд Лион прервал свои размышления. Многолетний глава еврейской общины города Обернкирхен сегодня навсегда покидает родину, как и многие другие евреи до и после него, которым повезло или повезёт…

28 августа 1939 года Пауль Адлер с женой продают свою недвижимость торговцу Генриху Фогту, тому самому, которого со товарищи накрыл полицейский, когда они выбивали рамы магазина Элиаса Лиона. За 1 500 рейхсмарок продан амбар и участок земли. Но деньги на руки не выдаются. Их переводят на блокированный счёт Ганноверского валютного офиса. Получить их можно лишь в случае гарантированного отъезда. Брат Альфред с женой Алис и сыном Вольфгангом уже на свободе. Они могут выступить гарантами. Фанни Филиппсон, мать жены, может быть довольна. А его мать, Бетти, едет с ними. Есть покупатель и на текстильный магазин в совокупности с недвижимостью на Лангештрассе 17. Это Август Хиллебрехт из Аделебсена. Но он настаивает в письме, адресованном магистрату, чтобы в случае покупки выбитые в нём стёкла были вставлены, а рамы отремонтированы за счёт семьи Адлер.

К неприятностям Паулю уже не привыкать. Из Бухенвальда он вернулся бритый наголо, в кровоподтёках и гематомах по всему телу. За факт ареста был дополнительно наказан работой в карьере в Штайбергене подсобным рабочим, доставляя на строящееся шоссе камни. Слава богу, не на своём горбу, а на машине. Сын, портной по специальности, также должен был отбывать повинность: шить гардероб для немецкого вермахта. Всё это за мизерную плату, потому что постановлением властей евреям больше нельзя заниматься прежней работой, они числятся безработными. Значит обязаны выполнять общественные работы.

Есть ещё одно унизительное обстоятельство. В апреле 1939 года введен в действие «Закон об аренде с евреями». На Лангештрассе 17 они давно уже не живут, но до дня продажи этот дом считается еврейским. Однако в доме с 1926 года арендатором – фармацевт, чистокровный немец Рудольф Зерун. Жить по этому адресу ему удобно, потому что жильё рядом с его работой. Однако он получает бескомпромиссное письмо от мэра: «Вы всё ещё живете в квартире еврейского дома. Это положение, особенно в настоящее время, абсолютно недопустимо; жить вместе с евреями под одной крышей совершенно недостойно немецкого товарища». Мол, еврейской плоти в доме хоть и нет, но еврейский дух всё же сохраняется. Дом ведь ещё не продан арийцу.

С визой Адлерам повезло не сразу. Правда, вначале посчастливилось с получением эмиграционного номера. Они попадают в список ожидания, затем получают визы и паспорта в Соединенные Штаты ещё до ноября 1938 года. Но проблема возникает с посадочными билетами: все места на пароходы из Гамбурга заняты. Надо искать другой путь. Наконец они получают визы на пересечение границы с Италией. Но попасть на пароход смогут лишь в конце февраля 1940 года. Надо спешить, так как виза действует только четыре месяца. В марте все документы готовы. Впрочем, придётся отказаться от всего багажа, допускается перевозка только вещей личного пользования. Перевод денег в Соединённые штаты облагается 96-процентной комиссией, а на перемещение мебели и других вещей запрашивается соответствующий налог. Они вынуждены всё бросить. Лишь в мае, измученные и ограбленные, двинулись ночью на телеге в путь до Бюккебурга, а оттуда поездом в Мюнхен. В Мюнхене около ста человек битком набиты в два вагона, которые запираются, опечатываются и отправляются в Геную. Но здесь, слава богу, может уже подключиться ХИАС, то есть «Американское общество еврейского приюта и иммиграционной помощи». Оно обеспечивало людей жильём, едой и помощью в передвижении до тех пор, пока те не получали посадочные билеты на корабли. Пароход «Конте ди Савойя» и привёз их из Италии в США. Лишь в Америке семья Адлер вздохнула свободно, вновь почувствовав себя полноценными людьми…