Текст книги "Карта хаоса"

Он прекрасно понимал, что сознательно и упорно творит нечто греховное. Во всяком случае, при свете дня его все чаще охватывал страх, особенно когда он сталкивался на улице с агентом церковной полиции. В конце концов страх довел его до того, что он собрал свои сочинения, в которых сам видел больше мудрости, чем в им же написанных скучных научных трактатах, и сжег их в камине. Горсть пепла – вот все, что осталось от нескольких месяцев работы, когда он вел себя как безумец, а не как знаменитый биолог. С тех пор он стал поступать исключительно в соответствии с требованиями общества, а кроме того, впредь избегал проводить золотые деньки в компании своего учителя. После тех шальных ночей, отданных сочинению рассказов, прошло девять или даже десять лет. И за все эти годы Уэллс больше ни разу не дал воли воображению. Вернее, он не позволял себе воображать ничего, что не помогало бы реализовать ту или иную конкретную идею, скажем, создать вирус болезни под названием “хронотемия”.

Биолог тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания, потом подошел к столу и предложил свою помощь Чарльзу и Джейн. Когда стол был накрыт, они сели и завели приятный разговор – обо всем и ни о чем, разговор, в котором Уэллс участвовал рассеянно и с опаской, так как знал, что это было лишь вежливым вступлением и вот-вот профессор спросит их о том, что на самом деле его волнует. Когда ритуальная часть беседы наконец вроде бы стала угасать и над столом все чаще повисали паузы, Чарльз прочистил горло, и Уэллс понял: настал момент, которого он так боялся.

– Н-н-ну, Джордж, как продвигаются твои ис-с-ледования? – спросил Доджсон, стараясь справиться с заиканием. – В п-письме ты ответил на мой вопрос как-то очень уж обтекаемо.

Уэллс глянул на Джейн, и та кивнула ему, явно советуя открыться Чарльзу.

– Очень хорошо, – ответил Уэллс с фальшивым энтузиазмом. – Я многого добился, можешь не сомневаться.

Чарльз посмотрел на него с сомнением:

– Многого д-д-добился? В самом деле? Я слишком хорошо знаю тебя и готов спорить, что твои голос и поза, не говоря уж о взгляде, которым ты обменялся со своей любимой супругой, свидетельствуют совсем о другом. Достаточно заметить, как напряженно ты вжимаешься в спинку стула, а еще все время нервно покачиваешь ногой, словно это не нога, а язык колокола… Повторяю, я готов спорить на что угодно: положительных результатов ты пока не добился.

Уэллс смутился и переменил позу, затем глянул на Джейн, которая опять кивнула ему, на сей раз более решительно, затем повернулся к профессору, смотревшему на него с прежней улыбкой, и тяжело вздохнул.

– Ты прав, Чарльз, – признался он, понуро опустив голову. – И я в отчаянии. Нам удалось синтезировать вирус, но он не действует. Я испробовал его на собаке, – он указал на лежащего рядом щенка, – никакого результата не последовало. Мы проверили всё тысячу раз, и я не могу понять, где вкралась ошибка.

– Тысячу раз? Как ни странно, именно на тысячу осколков разбивается чашка, упавшая на пол… – пошутил Чарльз. Затем, глянув на своего ученика и заметив, что тому не до шуток, добавил с самым серьезным видом: – Я прекрасно понимаю, какие чувства ты испытываешь, друг мой. И мне жаль, что ты готов сложить оружие.

– Сложить оружие? Ни за что! Сдаваться я не намерен! – воскликнул Уэллс, краем глаза наблюдая за тем, как на лице жены складывается недовольная гримаса, но это только укрепило его решимость. – Можешь не сомневаться, я буду продолжать работу, пока не найду и не исправлю проклятую ошибку. Церковь доверила мне дело спасения человечества, и я не провалю задание. Иначе никогда больше не смогу посмотреть на себя в зеркало.

– Т-тогда тебе будет очень трудно бриться, Джордж. И вообще, не разыгрывай здесь трагедию. Не исключено, что ты прав, – подбодрил его учитель. Уэллс поднял брови. – Просто тебе надо повторить уже пройденный путь в обратном направлении, найти ошибку и исправить ее. – Он хитро улыбнулся. – Хотя это значит, что вернуться следует к гораздо более раннему этапу, чем тебе хотелось бы. Так ведь?

Уэллс промолчал.

– Это правда, Берти, – мягко сказала Джейн. – Наверное, пришло время признать, что… верной была все-таки теория Чарльза.

Биолог посмотрел на жену, затем на учителя, который ждал от него ответа. Уэллс чувствовал, что попал в западню, и тем не менее не хотел сдаваться.

– Боюсь, я не смогу сказать то, что тебе хотелось бы услышать, Чарльз, – произнес он как можно деликатнее. – Мой нынешний провал – это временная неудача. И, хотя пока наш вирус не подействовал, я на сто процентов уверен, что мы идем правильным путем, как уверен и в том, что тебе не удалось бы создать магическую дыру, даже если бы ты получил на это средства от Комиссии по бюджету.

Чарльз несколько секунд смотрел на него, сохраняя полную невозмутимость, но потом все же не удержался от легкой улыбки:

– Ты так думаешь? А вот я на твоем месте не стал бы делать столь категоричных заявлений.

– Что ты хочешь сказать? – осторожно спросил Уэллс.

– Ваша компания всегда доставляет мне большую радость, – сказал профессор, глядя на них обоих с искренней симпатией, – но я пригласил вас сюда не только поэтому. Я хочу вам кое-что показать. К-к-кое-что, что “мне не удастся создать”.

Уэллс растерянно уставился на него, а Доджсон сделал знак роботу:

– Будь так добр, Роберт Луис, надеюсь, тебе не составит труда отодвинуть штору?

Естественно, робот тотчас направился к шторе – на сей раз он шагал как положено, на двух ногах, – схватил ее за край и, круто развернувшись, начал тянуть в сторону. И тогда их глазам открылось то, что пряталось за ней. Уэллс вскочил со стула, словно рядом раздался крик “Пожар!”. Джейн резко поставила чашку на блюдце. Даже Ньютон насторожился, хотя и продолжал лежать на ковре. И все-таки гостям понадобилось еще несколько секунд, чтобы осознать, что именно находится перед ними, потому что осознать это было совсем не просто. Кто-то проделал дыру в полотне реальности – отверстие диаметром примерно в два метра. И оно как будто медленно вращалось. Вокруг дыры мелко дрожало светящееся кольцо из зернистого тумана, слегка разлохмаченное по краям. В центре зиял мрак, то есть абсолютная чернота, которая к тому же казалась ледяной. Реальность, окружавшая дыру, слегка выгибалась, словно ей хотелось быть втянутой туда. Отверстие начиналось примерно в полуметре от пола, а под ним лежала металлическая плита с торчащими из нее рукоятками, рычагами и клапанами. Многочисленные приборы, очень сложные на вид, располагались тут же и, похоже, поддерживали нужный режим.

– Что это, черт побери, такое? – пробормотал Уэллс.

– Это, Джордж, магическая дыра, – ответил Чарльз.

Уэллс встал и очень медленно двинулся к чуду, следом за ним пошла Джейн, а Чарльз наблюдал за ними с довольной улыбкой, не покидая своего места за столом. Шум приборов помог Уэллсу отчасти прийти в себя, но он все же не отважился переступить условную черту, обозначенную занавесом, поэтому изучал воздушную прореху с некоторого расстояния. Ее края казались сделанными из газа и чуть заворачивались внутрь, из-за чего усиливалось впечатление глубины. Оттуда не доносилось ни единого звука, и там нельзя было различить ничего, кроме плотной и ровной черноты.

– Ты это сделал… – не веря до конца своим глазам, выговорил Уэллс.

Чарльз все-таки встал и присоединился к своим гостям:

– Да, друг мой, я это сделал.

– Но как? Как тебе удалось? И откуда ты взял деньги, чтобы купить столько приборов? – продолжал задавать вопросы биолог, обводя рукой все то, что окружало дыру, словно охраняя ее. – Тут тысяч на шестьсот, не меньше.

– На восемьсот тысяч фунтов, если уж быть точным, – поправил его профессор.

– То есть даже больше, чем могла дать тебе Комиссия по бюджету! – воскликнул Уэллс в полном изумлении. – Если, конечно, ты не получил наследство от богатых тетушек и дядюшек… Не понимаю, как ты смог собрать такую сумму…

– Дорогой Джордж, если Церковь не поверила в мой проект, это не значит, что в него не поверил никто, – весьма загадочно ответил Чарльз. – Многие между тем считали, что прав именно я, и один из таких людей оказался достаточно богатым, чтобы профинансировать мое исследование. Потому что верил в него, в отличие, кстати сказать, от моего друга и бывшего ученика Герберта Джорджа Уэллса.

– И кто же этот человек?

Чарльз несколько секунд молча улыбался, потом ответил:

– Гиллиам Мюррей.

– Мюррей? Властелин воображения? Это он одолжил тебе денег?

Чарльз кивнул, а Уэллс схватился за голову. Он не мог опомниться от изумления. Новость поразила его еще больше, чем магическая дыра. Гиллиам Мюррей… Как мог Чарльз так поступить! Мюррей был одним из самых богатых людей планеты и единственным, с кем ни в коем случае нельзя было иметь дела. Все это знали.

– Клянусь бородой Кеплера, я тебя не понимаю! Ты что, с ума сошел? – взорвался биолог. – Неужели не знаешь, какая слава идет за этим негодяем? Очень сомневаюсь, что для него на самом деле что-то значит твоя теория. А если даже и значит, то вряд ли он собирается использовать дыру в добрых целях. Господи, Чарльз, твоя наивность во много раз превышает твою гениальность!

– А что мне было делать? – стал защищаться профессор. – Церковь повернулась ко мне спиной… благодаря тебе, кстати, дорогой друг. Мюррей дал мне шанс – единственный, заметь это, шанс – поработать над моим открытием. Единственный!

– Но какова цена, Чарльз, какова цена! – упрекнул его Уэллс.

Профессор в знак раскаяния поджал губы. Было ясно, что ему и самому не нравится собственный поступок. Уэллс почувствовал жалость к старику, который, покачивая головой, уставился на свои ботинки, как ребенок, устыдившийся недавней шалости. Уэллс вздохнул и спросил уже более мирным тоном:

– Когда ты должен вернуть ему деньги?

– Ну… – замялся Чарльз, – срок истек пару недель назад.

– Что?!

– Но какое это теперь имеет значение, Джордж? – поспешил успокоить его профессор. – Значение имеет только то, что мне удалось создать дыру. Да, я создал магическую дыру! Посмотри, вот она. И прав был я, а не ты. Я! Но пригласил я вас сегодня не для того, чтобы хвастаться своей победой, – продолжил он, очень серьезно глядя на ученика, – а для того, чтобы ты замолвил за меня словечко перед Церковью. Дыра еще не совсем готова. Она вполне годится для маленьких посылок, но я не знаю, что случится со столь сложным с точки зрения заложенной в нем информации и энергии существом, как человек.

Профессор положил свою старую руку Уэллсу на плечо и с жадным вниманием наблюдал за его реакцией. Биолог тем временем с подозрением рассматривал дыру.

– А что с ним может случиться? – спросил он.

– Не знаю, – признался профессор. – Скорее всего, дыра раздавит в лепешку всякого, кто попытается пройти через нее. Но если ты убедишь Церковь и они дадут мне денег, я сумею довести это дело до ума, и тогда мне не придется ломать голову, где добыть сумму, которую я задолжал Мюррею, так как у меня будет столько денег, что их не удастся истратить до конца жизни. Ты сделаешь это, Джордж? Поможешь мне? Ты ведь уже не сомневаешься, что моя теория верна?

Уэллс с отчаянием обежал взглядом лабораторию. В углу покрытый слоем пыли как символ былых надежд человечества стоял макет колонии, которую Чарльз надеялся основать на Марсе, к востоку от горы Олимп. Потом Уэллс еще раз посмотрел на дыру, потом на Ньютона, по-прежнему лежавшего на ковре. Это были символы мрачного настоящего.

– Ты прав, Чарльз, – признал он сокрушенно. – Да, прав был ты, а не я. Не беспокойся, я поговорю с ними.

– Спасибо, друг мой. Я уверен, что через три-четыре месяца все будет готово. Осталось доработать кое-какие мелочи.

– Только кое-какие мелочи? Вы не представляете, профессор, как мне приятно это узнать, – услышали они голос у себя за спиной.

Поняв, к своему изумлению, что они не одни в комнате, Уэллс, Чарльз, Джейн и даже Ньютон обернулись. И увидели у двери троих мужчин. Только один из них, тот, что стоял в центре, не был вооружен. Тем не менее он казался самым опасным из троицы. Мощное тело минотавра было скрыто под роскошным пальто, полы которого едва не подметали пол. На толстых губах играла высокомерная улыбка. Слева от него находился рыжий парень почти такого же сложения, хотя, пожалуй, гораздо более сильный и способный, что называется, жонглировать быками. Стоявший справа казался скорее ловким, чем сильным, то есть он запросто успел бы увернуться от быка, которого швырнет в него левый. Каждый из этих двоих держал в руке пистолет, и легко было догадаться, какую роль они исполняли при первом, направившим сейчас непонятный прибор на Роберта Луиса. Тот, раздвинув штору, отошел к стене и замер, но вдруг весь как-то перекосился: голова упала на грудь, руки бессильно повисли вдоль туловища, красноватые огоньки в глазах потухли. Уэллс подумал, что такая штуковина, наверное, способна сбить даже орнитоптер, и не мог отделаться от вопроса: какого рода силы действуют под ее оболочкой.

– Господин Мюррей, как я рад снова вас видеть! – воскликнул Чарльз с притворной любезностью, но не решился сделать хотя бы шаг навстречу незваным гостям. – А мы как раз пили чай, так что присаживайтесь к столу, коли есть желание.

Властелин воображения сунул грозный прибор в карман пальто и, не двигаясь с места, несколько секунд смотрел на Чарльза и улыбался ему едва ли не с нежностью.

– Вы очень любезны, профессор, но я пришел сюда вовсе не для того, чтобы пить с вами чай.

– Конечно, конечно, – сказал Чарльз, бросая нервный взгляд на Уэллса и Джейн, которые по-прежнему стояли недалеко от дыры. – Д-д-думаю, вы пришли за деньгами. Я п-п-помню, что должен был вернуть долг две недели назад, но мы, ученые, самые рассеянные создания на планете, – рискнул он пошутить, теребя полы пиджака. – Хотя, конечно, это непростительная задержка с моей стороны, и вы очень тактично напомнили мне о долге в своей телеграмме, к тому же без всяких угроз… Что ж, забудем об этом! – предложил он пылко. – Как вы видите, м-м-магическая дыра почти готова, и она принесет много д-д-денег, так что я смогу вернуть вам сумму, вдвое превышающую ту, что вы так великодушно мне предоставили… С учетом причиненных неудобств.

– Вдвое, говорите? – переспросил Мюррей. – Вы по-настоящему щедрый человек, профессор. Но, к несчастью, деньги меня не интересуют.

С этими словами он направился к витрине, где были собраны музыкальные шкатулки, и опять улыбнулся с наигранным любопытством. Он шагал неспешно, и, несмотря на грузную фигуру, его движения обладали почти чувственной грацией. Чарльз видел, как он погладил крышки некоторых шкатулок.

– Вы представляете себе размер моего состояния, профессор? – спросил Мюррей, открывая шкатулку из черного дерева и выпуская на волю легкую, знакомую всем с детства мелодию. Он позволил музыке какое-то время литься в воздухе, а потом снова отправил ее в заточение. Затем обернулся к математику: – Не представляете? И я тоже в точности его не знаю – посчитать это никому не по силам. – Он досадливо поджал губы. – И тем не менее даже такое количество денег не может дать человеку всего, что он пожелает. На беду, есть много вещей, которые я купить не способен. Догадываетесь, о чем я, профессор? Нет, насколько понимаю, не догадываетесь… Видать, потому что вам самому никогда не было нужды покупать их. Я имею в виду достоинство, уважение и восхищение окружающих… – Мюррей невесело рассмеялся, в то время как Чарльз смотрел на него с растущей тревогой. – Вы, похоже, удивлены… Скорее всего, вы полагали, что человек вроде меня не придает значения подобным вещам, раз занимается тем, чем занимаюсь я. Но, смею вас заверить, я придаю им значение, да, придаю, и даже большое значение. – Он театрально вздохнул. – Я устал от ханжества нашего мира. Вы и многие вам подобные употребляете наркотики, которыми я торгую…

Чарльз и Уэллс переглянулись. Им, как, впрочем, и всем, было известно, что Мюррей разбогател вовсе не на торговле стульями в елизаветинском стиле. Однако они, опять же как и все, предпочитали ради своего блага притворяться, будто не знают этого. Теперь Мюррей выложил все карты на стол, и его неожиданная откровенность не сулила ничего хорошего.

– Церковь осуждает меня со всех своих амвонов, – с горечью продолжил Мюррей, – хотя в нужный момент умеет закрыть глаза, позволяя моему бизнесу безнаказанно процветать. И не только закрывает глаза… Так вот, мне до смерти надоело стирать сутаны духовенству, кардинальше Такер и мерзким старикашкам из ее свиты! – воскликнул он с внезапной злобой. – Я нужен им, потому что они желают иметь власть над народом, которую сохраняют благодаря мне, а народу я нужен, потому что он желает наслаждаться счастьем, которым я его обеспечиваю. Однако сам я для всех остаюсь персоной нежелательной! Воплощением зла! Великий парадокс, не правда ли? – заключил он с тошнотворно приторной улыбкой.

Уэллс точно онемел. Он уже не сомневался, что нынешняя сцена будет иметь скверный финал. Но, несмотря на это, биолог раздумывал еще и над признаниями миллионера, которые его поразили, поскольку подтверждали, что Церковь втайне была замешана в торговле волшебной пыльцой. Уэллсу не составило труда сделать еще один логический шаг и понять остальное. Церковь расправилась с воображением, применив воистину блестящий план, – и тут нельзя было не вспомнить про ее отношение к любви. Осознав, что запрет на воображение только сделает его более привлекательным, Церковь предпочла внушить людям сомнение в их способности воображать и создала вещество, которое искусственным путем обостряет эту способность, а затем осудила использование порошка, чтобы превратить его в нечто столь же манящее, сколь и опасное. Таким образом человек стал зависим от волшебной пыльцы, хотя, скорее всего, естественный дар воображения никогда не покидал его.

Итак, Церковь Знания делала все, чтобы вещество попадало к людям, так как не желала вырывать с корнем способность, которая, как и любовь, могла привести их к Знанию. Однако делала это тайно. Тут-то на сцену и выходил Мюррей, Властелин воображения, наркоторговец, снимавший с Церкви позорное пятно. Правда, Мюррей был не первым, кто исполнял эту роль – столь же неприглядную, сколь и необходимую. Раньше существовали другие посредники, другие темные фигуры, и они воплощали в себе все самое презренное, что только было в мире. Их в каждом поколении создавала Церковь ex professo [10]10
  Со знанием дела (лат.).


[Закрыть]. Но до сей поры ни один из этих людей не взбунтовался против своей судьбы. Легко было предположить, что Мюррей намерен стать первым.

– Мне надоело делать грязную работу для этих хитрых стариков, – продолжил Мюррей, – в то время как они обливают меня грязью или клеймят с церковных амвонов. Надоело толочь волшебный порошок в моей ступке. – Он горько усмехнулся. – Я не желаю и дальше оставаться Властелином воображения. Не желаю после смерти войти в историю в роли злодея. Нет, есть титул, который нравится мне куда больше. Я хочу, чтобы обо мне вспоминали как о Спасителе человечества! Вряд ли существует слава выше этой! – Он улыбнулся и перевел взгляд с Чарльза на Уэллса, а потом снова на Чарльза. – Вот поэтому, профессор, несмотря на все ваши знания, вы проявили большую наивность, полагая, будто я соглашусь принять от вас деньги и скромненько отойду в сторону, чтобы вся слава досталась вам одному. Нет, история будет складываться иначе.

– И к-к-как же она будет, по-вашему, складываться? – спросил после долгой паузы Чарльз.

– Сейчас объясню, – ответил Мюррей невозмутимо, по-прежнему глядя профессору в глаза. – Все произойдет следующим образом: знаменитый профессор Чарльз Доджсон покончит с собой, пустив себе пулю в лоб, вечером четырнадцатого января одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года, то есть прямо сегодня. Он несколько месяцев сражался с депрессией, которая поразила его после того, как бывший ученик, случайно здесь присутствующий, – он послал улыбку Уэллсу, – победил его на дебатах, посвященных спасению мира.

– Боже мой… – простонала Джейн, прижимаясь к мужу, который обнял ее, со страхом поглядывая на телохранителей Мюррея, а они между тем все решительнее расправляли плечи, по мере того как их хозяин излагал свой план.

– Это будет большая потеря, – говорил Мюррей с усмешкой. – Она потрясет мир, но пройдет всего несколько месяцев, и мир об этой потере забудет. Тогда миллионер Гиллиам Мюррей объявит, что работавшая при нем группа ученых сумела-таки создать в его частной лаборатории магическую дыру, о которой так мечтал великий профессор Доджсон, и через нее человечество сумеет убежать от своей гибельной судьбы.

– Что?! – взревел ученый. – Это мое творение! Я не позволю вам завладеть им!

– Чарльз, послушай… – попытался унять его Уэллс, заметивший, как оба телохранителя подняли пистолеты и прицелились в Доджсона.

– Не позволите? – Мюррей расхохотался, и смех его был до того хриплым, что запросто мог расцарапать ему горло. – А я и не собираюсь просить у вас позволения, профессор, если вы еще этого не поняли. Я Гиллиам Мюррей, я привык брать все, что хочу. – Он подал знак рыжему громиле. – Мартин, пожалуйста. В висок. И не забывай, что это должно быть похоже на самоубийство.

Мартин кивнул и медленно направился туда, где, окаменев, стоял Чарльз. Уэллс хотел было броситься ему на помощь, но второй тотчас навел на него свой пистолет. Биолог снова обнял жену, и оба смотрели, как рыжий с театральной осторожностью приставил дуло к виску старика. Доджсон, слишком растерянный и напуганный, чтобы как-то на это отреагировать, только и сделал, что перенес вес тела с одной ноги на другую.

– Ваши последние слова перед уходом, профессор? – весело спросил Мюррей.

Доджсон горько улыбнулся и слегка наклонил голову, словно опершись на ствол пистолета, который должен был его через секунду убить.

– К-к-когда не знаешь, куда идешь, любая дорога годится, – ответил он.

В этот миг Уэллс рукой прикрыл глаза жене, и мир для нее как будто перестал существовать. Джейн не видела, что произошло дальше, только услышала выстрел, а потом глухой удар, с каким тело рухнуло на пол. Потом наступила тишина. Но постепенно мрак начал рассеиваться – по мере того как Уэллс убирал руку от ее лица, – и Джейн смогла увидеть Мюррея, который равнодушно взирал на труп, лежавший на полу, а рыжий стоял рядом с телом профессора, по-прежнему держа в вытянутой руке пистолет, из дула которого текла струйка дыма.

– Господи, Берти, – всхлипнула Джейн, пряча лицо на груди мужа.

Мюррей повернулся к ним:

– Должен признать, что не думал встретить вас здесь, мистер Уэллс, да еще вместе с супругой и… – Он глянул на Ньютона, который грозно лаял на него, – со своим щенком, поэтому для вас в этом спектакле у меня не предусмотрено никакой роли. Но, как вы понимаете, я не могу оставить вас в живых, и, боюсь, лишних свидетелей тоже придется убрать. А потом я швырну ваши тела в дыру. Как вы сами остроумно сказали, магическая дыра отлично помогает избавиться от улик.

– Будь ты проклят, сукин сын, – крикнул ему Уэллс, еще крепче прижимая к себе Джейн. – Надеюсь, что в один прекрасный миг “Альбатрос” не выдержит твоей туши и разобьется – и лучше всего будет, если он рухнет на главный храм.

Мюррей захохотал и сделал знак подручному, который тотчас снова прицелился в биолога.

– Давай, Том. Стреляй куда хочешь, незачем делать это похожим на самоубийство. Да и чертова щенка тоже пристрели.

Парень по имени Том посмотрел на живописную группу, которую ему предстояло уничтожить. Он решил начать с биолога и вытянул руку с пистолетом, целясь тому в голову. Однако Уэллс не испугался. Он не закрыл глаз и даже не опустил взгляда, не молил палача о пощаде и не произносил громких фраз, а просто смотрел убийце в лицо. Казалось, парень был удивлен его отвагой, а может, смеялся в душе над глупой демонстрацией смелости. Как бы то ни было, но его палец чуть помедлил, прежде чем нажать на спусковой крючок. Уэллс успел подумать, что вряд ли этот негодяй когда-нибудь прежде стрелял в человека, который держался с таким достоинством, к тому же рядом рыдала женщина, а у ног злобно тявкал щенок. Уэллса обожгла мысль, что время, необходимое убийце на принятие решения, – это как раз мгновения, оставшиеся в их распоряжении. Он быстро схватил Джейн за руку и толкнул в сторону дыры. А вдруг они выживут, попав туда?

– Прыгай, Джейн! – крикнул он, закрывая ее своим телом, пока они одолевали короткое расстояние, отделявшее их от созданной Чарльзом прорехи.

Уэллс боялся получить пулю в спину. Однако, когда он рванул в дыру и тоже переступил границу, стало понятно, что убийцам их уже не достать. Ньютон кинулся следом за Уэллсами и запрыгнул в отверстие за миг до того, как оно стремительно и с оглушительным гудением съежилось. Затем по комнате пронеслось то, что, вероятно, было порывом космического ветра, и белая вспышка ослепила оставшихся там мужчин. Потом на помещение могильной плитой легла тишина. Когда Мюррей, несколько раз моргнув, снова обрел зрение, он обнаружил, что дыра исчезла. Над металлической платформой колыхались лишь клочья тумана.

Судя по всему, История не желала складываться так, как он того желал.

“Судя по всему, История не желала складываться так, как он того желал”, – прочла Джейн. “Хорошая фраза для конца главы”, – сказала она себе с довольной улыбкой, прежде чем подуть на лист бумаги и подсушить чернила. Джейн откинулась на спинку стула и залюбовалась букетом свежих роз, который стоял на краю стола. Она срезала их у себя в саду совсем недавно, ранним утром, пока небо еще только выбирало оттенки, чтобы лучше окрасить рассвет. И розы до сих пор хранили в своих лепестках прохладное дыхание ночи.

В этот миг в ее кабинет вошел Джордж. Как всегда, маленькими шажками, чуть ли не благоговейно, словно боялся своим грубым присутствием нарушить по-женски изысканную атмосферу, царившую здесь. Несколько мгновений он созерцал безупречный и кокетливый порядок, тайна которого была для него совершенно непостижима, потом перевел взгляд на исписанные почерком жены листы бумаги, и у него загорелись глаза.

– И что ты пишешь теперь, дорогая? – спросил он с напускным безразличием.

С тех пор как жена заявила ему, что хочет устроить себе кабинет в одной из свободных комнат, Уэллс решил посвятить часть своего свободного времени, столь редкого и столь ценного, тому, чтобы разведать, чем она там занимается. От заданных напрямую вопросов толку было мало, так как на них Джейн отвечала лишь пожатием плеч. Не помогали и шутки. “Ты там запираешься, чтобы рисовать животных?” – спросил он однажды, но в ответ не услышал обычного смеха, которым она встречала его остроты. Джейн казалась неприступной крепостью, и так как прибегать к пыткам муж не собирался, оставалось рассчитывать на внезапные набеги на ее кабинет. И он выяснил, что она запиралась, чтобы писать, но это, собственно говоря, не стало великим открытием – он мог бы догадаться о ее занятиях и не входя в кабинет. А что еще она могла тут делать? Выращивать кроликов, вызывать дьявола или танцевать голой? Вряд ли. Кроме того, как-то раз она уже пригрозила ему – правда, не совсем всерьез, – что займется литературой. Теперь надо было выяснить, что она пишет.

– Да всякую ерунду, – ответила Джейн и поспешно смахнула листы в ящик стола, замок которого Уэллсу так и не удалось взломать. – Когда закончу, дам тебе прочитать.

Когда закончу… Можно считать, что она опять уклонилась от ответа. А если она никогда не закончит? А если раньше закончится жизнь на земле? В таком случае он вообще не узнает, чем занималась Джейн по два-три часа в день, запершись у себя в кабинете. Что она писала? Дневник? Или книгу кулинарных рецептов? Нет. Будь это книга рецептов, она не вела бы себя так таинственно.

– Меньше всего на свете мне нравится, когда у мужа и жены есть секреты друг от друга, – произнес Уэллс драматическим тоном.

– А я-то думала, что меньше всего тебе нравится, что никто до сих пор не изобрел электрическую бритву, – пошутила она. Потом взяла мужа за руку и словно ненароком подвела к двери, не переставая говорить, чтобы не было слишком заметно, что она попросту его выпроваживает. – Ну, не ворчи, пожалуйста. Какая разница, что пишу я? Ведь на самом деле значение имеет лишь то, что сочиняешь ты, Берти, поэтому не трать времени даром и не шпионь за мной. Садись и пиши.

– Ты по крайней мере знаешь, что именно я пишу, – продолжал брюзжать Уэллс. – Я для тебя прозрачен как стекло, а вот ты…

– …тайна за семью печатями, и ты не можешь этого пережить, – закончила его фразу Джейн. – Знаю, знаю. Но ведь я уже сказала тебе однажды, что не существует иного способа поддерживать в муже интерес к себе. И я не могу позволить, чтобы ты разгадал меня, дорогой. Как только ты все узнаешь, тебе сразу станет скучно, ты начнешь искать другие загадки, и твое великое произведение, которое одно имеет значение, никогда не будет завершено… Так что возвращайся в свой кабинет и оставь меня с моими банальными забавами. Это сущие пустяки. Гораздо хуже даже твоих старых историй.

– Ну, уж об этом позволь судить мне! – ответил Уэллс. Он скорее изумился, чем рассердился, обнаружив, что находится уже за порогом. – Хотя, полагаю, ты права, как всегда, права. Пора мне вернуться к собственной работе и…

– Прекрасно, дорогой.

Джейн скрылась в своем святилище, подмигнув мужу на прощание. Уэллс пожал плечами, хотя этого уже никто не мог увидеть, спустился на первый этаж и зашел к себе в кабинет. Усевшись на стул, он обвел комнату равнодушным взором. Хотя он расставил книги и разные предметы на полках так же аккуратно, как Джейн, его рабочее место внушало лишь мысль о привычке к порядку. Сколько бы он ни переставлял собранные здесь вещи, теплоты в атмосфере не прибавлялось. Уэллс тяжело вздохнул и уронил взор на лежащую перед ним стопку чистых листов. На них он собирался изложить все, что знал, все, что успел увидеть. Возможно, его опыт переменит судьбу мира, подумал он, и тотчас задался вопросом: чего больше было в его надеждах – чувства долга или тщеславия? Ладно, пожалуй, лучше оставить некоторые вопросы без ответов. Уэллс взял ручку, чтобы приступить к своему “великому творению”, как называла его Джейн. Из окна просачивались в кабинет звуки с улицы, а также из близкого парка – шум мира, окутанного приятной уверенностью, что он единственный в своем роде…