Текст книги "По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха"

Все было вкусно. Стоило удовольствие 130 юаней, что-то около 14 долларов. Для Китая это дорого.

4 сентября 1994 г. В город Дунхуан мы едем через пустыню Такла-Макан на микроавтобусе. В нем разместились 17 пассажиров, очень сплоченный коллектив. В дороге читал Ошо. Учение его сильно расходится с Дхармой Будды и близко скорее индуизму.

Наконец автобус выехал за пределы Синьцзян-Уйгурского автономного района. К вечеру пустыня стала постепенно отступать, появилась зелень, и вот мы в Дунхуане. Недалеко от города, в пещерах, был найден Бяньвэнь по Лотосовой сутре (фольклорный вариант некоторых ее глав), переведенный на русский язык петербургским профессором Меньшиковым.

Наша гостиница возле автовокзала выполнена в китайском стиле: роскошный административный корпус с несколькими номерами люкс, а рядом – неприметное здание низшего класса. За ужином харьковский Слава подметил две главные, по его мнению, особенности Китая: необходимость торговаться даже в магазине и то, что в гостиничный комплект входят резиновые тапочки, чтобы не подхватить грибок.

5 сентября 1994 г. Направляемся в пещеры Могао – это буддийский монастырь, вырубленный в цельной скале. Он не очень древний. Ворота красивые, в старинном китайском стиле, но построены они недавно. Вход охраняет милиция. Все сумки, даже наши монашеские, а также фотоаппараты сдаем в специальную будку, где выдают фонарики для осмотра пещер. Билет для иностранцев дорогой – 30 юаней.

Зашли в пещеру, где были найдены сутры. Они были замурованы в стене. Теперь эти сутры хранятся в России (в Эрмитаже), Англии, Франции и Германии. Английский археолог нашел их в хранилище при помощи одного даосского священника, жившего в пустующих пещерах в XIX веке.

Провести церемонию, да и то очень короткую, нам удалось лишь в одной из пещер, поскольку везде было много экскурсантов из Европы. Грустно было видеть этих людей, движимых просто любопытством. Какая-то иностранка донимала Тэрасаву-сэнсэя: выясняла, почему у одной статуи Будды лицо коричневое, а у другой нет глаз… К сожалению, она не оценила уникальную возможность спросить настоящего буддийского монаха о том, в чем он действительно сведущ… Сэнсэй отвечал ей, что дело во времени, изменившем химический состав краски, и в варварах, попавших в монастырь.

Потолок и стены большинства пещер разлинованы в клеточку, а в них маленькие изображения Будды с золотым лицом. Это и есть знаменитая Тысяча Будд. На одной стене изображена джатака[12]12
  Джатаки – истории о прошлых перерождениях Будды Шакьямуни, когда он был еще только на пути к Просветлению.


[Закрыть] о том, как Бодхисаттва (Будда Шакьямуни в одной из своих прошлых жизней), отправившийся на охоту, увидел тигрицу, которая от голода не могла передвигаться, а вокруг нее – тигрят, для них у нее не было молока, и она даже хотела съесть их. Потрясенный Бодхисаттва сбросился со скалы, чтобы тигры съели его тело. Его братья из глубокого уважения к поступку Бодхисаттвы построили на том месте ступу. Она до сих пор стоит в Непале, в местечке Нама Будда (переводится как «Слава Будде»). На протяжении бесчисленных жизней Бодхисаттва совершал такие трудные, мучительные деяния из сострадания, прежде чем родиться Буддой Шакьямуни.

Вход в одну из пещер охраняют шесть фигур огромных богов, попирающих маленьких мар[13]13
  Мары – злобные духи, аналоги христианских бесов.


[Закрыть], похожих на лягушек. Все статуи раскрашены. Есть здесь три гигантские (высотой с десятиэтажный дом) статуи будд: две – Шакьямуни, одна – Майтрейи. Будда Шакьямуни, уходящий в паринирвану[14]14
  Паринирвана (санскр.) – в этом слове приставка «пари» означает, что святым достигнута «окончательная» нирвана; «нирвана» же означает успокоение, или освобождение, которое, однако, может быть обретено и при жизни; таким образом, «паринирвана» – это обозначение ухода из земной жизни применительно к святому.


[Закрыть], лежит на правом боку, подперев рукой голову, один глаз приоткрыт, а на его огромном теле стоят пятьсот его главных учеников-архатов[15]15
  Архат (санскр. достойный) – высшая ступень духовного совершенства с точки зрения буддизма Тхеравады, или Хинаяны (санскр. Малой Колесницы), исторически считающегося ортодоксальным. В буддизме Махаяны (санскр. Великой Колесницы), которому следует большинство китайцев и японцев, архат – лишь одна из ступеней на пути к состоянию Будды.


[Закрыть], похожих на гномов по сравнению с ним (их рост не больше, чем у пятилетнего ребенка). Другой Будда Шакьямуни и Майтрейя сидят не в позе лотоса, а по-европейски, как на стуле. Это очень поздние изображения. Лицо одного Будды варвары (по одной версии, во времена мусульманского нашествия, по другой – во времена «культурной революции» Мао Цзэдуна) измазали чем-то черным.

На стенах пещер мы нашли эпизоды из Сутры о Цветке Лотоса Чудесной Дхармы. Правда, больше всего на стенах пещер Могао представлены сюжеты из Сутры Золотого Света.

Обедали в «кушательнице», по меткому выражению Сергея: эти заведения столь разнообразны и подчас так необычны, что ни ресторанами, ни кафе, ни буфетами, ни забегаловками их не назовешь. В каком-то переулочке открыта дверь, откидываешь занавеску от комаров, видишь стол, заходишь и садишься. Никаких гарантий, что это не просто чей-то дом. Из соседней комнаты-кухни выходит хозяин, принимает заказ. Приготовление еды длится от 30 минут до часа.

Пообедав, зашли в несколько магазинов для иностранцев. Тут и стеклянные шарики с рисунком внутри, и шкатулочки, и забавные нэцкэ (например, смеющийся человечек разрывает себе живот, а там – Будда), и даже китайские лапти (Тэрасава-сэнсэй сказал, что это настоящая монашеская обувь). Мы нашли книгу с картой, где обозначены все китайские монастыри с древними названиями. До сих пор мы не видели в продаже такого путеводителя: все связанное с Лотосовой сутрой не является предметом экскурсий, приносящих большие деньги. Эта книга для нас – настоящая находка. Но уж очень дорогая. Сэнсэй только выписал из нее кое-что прямо в магазине[16]16
  На другой день мы вернулись в магазин и все-таки купили ее.


[Закрыть].

Вечером в наш гостиничный номер зашел водитель того же микроавтобуса, который утром возил нас к пещерам. Мы договорились поехать к горам Поющие Пески. По сути, это начало пустыни на окраине Дунхуана. Высокие барханы, превращенные в музей. Забраться на гребень бесплатно можно, но очень трудно. А за подъем по деревянной лестнице надо платить 10 юаней. Но мы подходим с молитвой, и – правда не без некоторых препирательств – нас пропускают бесплатно. Бархан весьма высокий, от пения одновременно с подъемом на гребень я задыхаюсь и не могу петь непрерывно. Метров за пять до гребня лестница кончается, чтобы, наверное, поняли, каково подниматься без этой услуги. Ноги увязают в песке, съезжают вниз, кажется, что, несмотря на неимоверные усилия, ты стоишь на месте. О пении не могло быть и речи. Лишь на самом гребне есть узкая полоса плотного песка. Идем по ней гуськом.

Усевшись на гребне, начинаем вечернюю церемонию, провожая солнце и собравшись встретить полную луну. Наступает ночь, а луны все нет. Мы ждем ее в медитации. Звуки далеко внизу смолкают, почти все огни гаснут. Сначала наслаждаюсь покоем и распахнувшейся перед нами бездной, полной звезд. Однако вскоре неподвижная поза надоедает. Все начинают понемногу ерзать. Но никто не решается потревожить Сэнсэя, который совершенно неподвижен. Его нетерпеливость и вспыльчивость в бытовых ситуациях – ни в коем случае не слабость характера, они всегда исходят только из сострадания, из стремления оказать таким образом помощь, преподать урок. Вот и теперь Тэрасава-сэнсэй дает нам великолепный урок ожидания[17]17
  Не сразу раскрыл он нам его смысл. Только через полтора месяца, в Японии, Сэнсэй рассказал, что обрел в ту ночь своего рода просветление, вошел в сердце Вечного Будды, который терпеливо ждет возможности спасти всех существ.


[Закрыть]. Наконец церемония закончилась.

Спускались не по лестнице. Как на лыжах! Я набрал полные ботинки песка.

8 сентября 1994 г. Едем в Сиань: неподалеку от этого города, в местечке Фамен, находится самая первая в Китае ступа, с пальцем Будды. Ее основание было заложено во II—I веке до н. э., по инициативе посла индийского царя Ашоки.

После почти месяца путешествия на автобусах впервые пользуемся китайской железной дорогой. Ну, думаю, наконец отдохнем от тряски. Отношение к железке у китайцев особое. Весь персонал, даже уборщицы, в форме с погонами, военная дисциплина, на стене – фотографии образцово работающих железнодорожников.

В дорогу купили сухие вермишелевые супы. В поезде мы увидели, как китайцы едят их три раза в день, причем прямо так, не разводя водой!

На вокзале меня поражает вид одного человека – совсем не старого, но уже седого, с красными от бессонницы глазами. Даже на вокзалах России я не видел настолько изможденных людей. Очень скоро стало понятно, откуда они берутся; об отдыхе нам пришлось забыть…

На перрон пускают строго по билетам, за десять минут до отправления. Когда поезд прибывает, наблюдающие за порядком на перроне девушки дружно отгоняют пассажиров от края платформы. Мы еще надеемся занять сидячие места в общем вагоне: ехать до Сианя двое суток. Но поезд пришел уже до отказа набитый людьми. Общий вагон похож на нашу электричку, только потолок и спинки сидений повыше да под потолком вентиляторы (китайцы курят в любом транспорте, здесь это не запрещено). Хотя поезд едет несколько суток, сидячих мест хватает лишь на треть пассажиров… Выискивая место для рюкзака, я заглянул под лавку и обнаружил там людей. Под каждой лавкой лежало по два человека! Вот и не нужна верхняя полка. Китайское правительство учит свой народ экономно использовать пространство. Очень долго я стоял, присаживаясь, лишь когда какой-нибудь китаец выходил в туалет. Хотелось есть и спать. Пол под ногами был скользким от нечистот. На нем не только спали, на него китайцы приучали «делать свои дела» детей (иногда для этого прямо на ходу выставляли детей из окон на вытянутых руках). Недоеденное выбрасывается на пол. В туалете все разбито, поэтому весь он загажен и уйти оттуда не измазавшись невозможно.

В этом «свинарнике»[18]18
  Справедливости ради напомню, что речь идет о поезде, идущем из Синьцзян-Уйгурского автономного округа – одного из самых отсталых районов Китая. Такие поезда ходят там и по сей день, однако в других, более развитых районах теперь, через двадцать лет, проложены высокоскоростные железнодорожные магистрали, по которым летают комфортабельные и совсем недорогие поезда.


[Закрыть] я стал искать хорошие стороны китайцев. По крайней мере, они стараются заботиться друг о друге, живут единым коллективом. Вечером, когда мои ноги уже невыносимо ныли, они предложили мне прикорнуть на каком-то тюке. Правда, каждые пять минут мне приходилось вскакивать, пропуская то тележку с продуктами, то уборщицу, то просто проходящих людей, но все-таки за ночь немного отдохнул.

Китаец, сидевший рядом со мной, сложил ладони и сказал: «Амита Фо». Я ответил буддийским приветствием. На этом, собственно, и закончилась продуктивная часть общения. Все остальное заключалось в моем «тимбудо» (не понимаю – кит.), его передразнивании моего «тимбудо» и вообще всего моего неуклюжего поведения. Но я почему-то не обижался на него. Когда не понимаешь языка, даже взрослые воспринимаются как дети.

В другом конце вагона, где пристроились на половинке места, через час сменяя друг друга, оба Славы (один из Киева, другой из Харькова) и мой земляк, московский Андрей, три милиционера, прямо во всей этой толчее, везли преступника в наручниках и кандалах. В каком-то городе он кого-то ограбил и убил, но они не боялись, что кто-то поможет ему бежать. Законопослушность китайцев поражает.

Поражает и невозмутимость стариков. Во всем этом хаосе и гвалте они сохраняют одно и то же, почти идиотическое выражение лица. Один, подобно мне, сидел в проходе на своей сумке. В отличие от меня он сидел там непрерывно в течение двух суток, каждые полторы минуты вставая, как автомат, и задвигая сумку, чтобы пропустить проходящих вдоль вагона, и снова выдвигая ее, чтобы сесть.

В последнюю ночь, проведенную в поезде, я ужаснулся тому, какими грязными стали мои руки, и решился-таки пойти помыть их в плацкартный вагон (в нашем вагоне воды в туалете не было, да и слива тоже), для чего предстояло пройти через пять таких же общих, маневрируя между спящими на полу, в тамбурах и прямо на буферах людьми, задевая за их разбросанные как попало конечности…

На вокзале нас окружили галдящие таксисты. Но мы сели на велорикшу, сэкономив 40 юаней. Этот вид транспорта мы используем в Китае впервые. Воистину здесь мы познаем все способы передвижения по земле.

После жуткого поезда все очень хотят спать. Но мы торопимся. С несколькими пересадками в промежуточных городках достаточно быстро, не заезжая в Сиань, прибываем к монастырю Фаменсы[19]19
  Обычно названия китайских монастырей начинаются с имени места, где они расположены, и заканчиваются на «сы», что, собственно, и переводится как «монастырь».


[Закрыть]. В автобусах с железными поручнями на спинках сидений, засыпая, бьюсь о поручень переносицей. Боясь сломать ее, подкладываю руки, но сон настолько глубок, что не успеваю заметить, как меня снова и снова будит удар поручнем по переносице. Больше всех пострадал Андрей, который таким образом набил себе на лбу здоровенную шишку.

Когда въезжали в городок Фамен, нашим глазам предстали четыре огромных Будды из серого камня, сидящие спинами друг к другу, глядя по четырем сторонам света. Их головы венчает маленькая ступа. Тэрасава-сэнсэй не разделил моего восторга, сказав, что это наверняка стиль модернизма, против всех правил буддийского искусства, а строят их, скорее всего, японцы. Ступа есть ступа, статуя Будды есть статуя Будды, незачем их смешивать.

С церемонией идем по улице, ведущей к монастырю, во дворе которого возвышается пагода с пальцем Будды. Ступа эта знаменита во всем мире, монахи из разных стран часто приезжают сюда. Здесь, в Южном Китае, к буддистам новое для нас, уважительное отношение. Никто не бежит за нами, гогоча, милиция не ловит на дальних подступах к монастырю, но охраняет его ворота.

Прошли в приемную. Там столики со стеклянными столешницами, на них – особые фарфоровые чашки с крышками, чай заваривается прямо в них. Здесь не исповедуют определенную школу, но синтезируют все направления буддизма. Приветствуя нас, настоятель произнес: «Амита Фо». В приемную вынесли столик, превращенный в алтарь для кусочков пальца Будды. По бокам его встали два милиционера – оберегают национальное достояние. Мы до земли поклонились и мощам Будды, и настоятелю Фаменсы. Потом столик унесли. Оставив в приемной рюкзаки, мы направились к ступе в сопровождении послушников. На ступе-пагоде, колеблемые ветром, звенели колокольчики. Вспомнилась песня Вертинского: «И вот мне приснилось, что сердце мое не болит, что оно колокольчик на пагоде пестрой в далеком Китае»…

Послушник провел нас внутрь ступы. По буддийским правилам этого делать нельзя. Но китайское правительство превратило внутреннее помещение пагоды – место для священной реликвии, которую также нельзя и показывать всем подряд, – в музей, а священников этого монастыря – в музейных работников и экспонатов одновременно, чтобы сюда приезжало побольше богатых буддистов, каких много в Японии, а богатые как раз чаще всего имеют мало почтения к истинным правилам буддизма и предпочитают поскорее посмотреть на палец Будды.

Перед входом – лотки с религиозной литературой на китайском языке. За ними стоят кланяющиеся нам послушники. Руки они складывают так же, как и мы, в индийском приветствии «намасте», но при этом трясут ими вверх-вниз (как будто играют в детскую игру «колечко»).

Внутри пагоды много туристов. Пока мы проводили молитву перед мощами, они шумели, пытались пролезть между нами к алтарю, чтобы посмотреть на палец вблизи. Под алтарем – красно-коричневый ящик для пожертвований с прорезью на крышке. Так что нашим барабанам то и дело аккомпанировал звон монет.

После того как мы закончили церемонию, подушки перед алтарем поспешили занять несколько мирян. Послушник, стоявший за оградкой алтаря, ударяя палочкой по колоколу, учил их делать поклоны. Это Сэнсэю понравилось, и он сказал нам, что китайские монахи очень серьезно подходят к практике простирания перед Буддой, этому у них следует поучиться.

Послушник, наш куратор, молча (поскольку он не знает английского) подвел нас к стендам, рассказывающим об истории открытия пальца Будды, то есть шариры[20]20
  Шарира (санскр. тело) – в буддизме так называют священные реликвии (мощи) – останки тела Будды (зачастую это микроскопические частицы), через посредство которых верующие продолжают сохранять связь с вечно живым Буддой; таким образом, шарира является одним из главных объектом почитания для буддиста.


[Закрыть]. Тексты написаны по-английски. Пагода, воздвигнутая императором Тан тысячу лет назад поверх основания, построенного еще до нашей эры, стояла, разрушаясь, до 1984 года. Но вот археологи, прознавшие, что в ее фундаменте находится шарира, разобрали ступу по кирпичикам и нашли ковчег, присланный самим царем Ашокой, а внутри него – семь ковчегов, один меньше другого, как матрешка, с шарирой в самом последнем – самом маленьком. Ковчеги из золота и серебра. Благодаря этому сенсационному открытию было установлено, что задолго до храма Белой Лошади, ранее считавшегося самым первым буддийским сооружением в Китае, на территории этой страны существовало по крайней мере еще одно.

9 сентября 1994 г. Генеральный секретарь Буддийской ассоциации региона Фамен устроил нас в шикарный отель для паломников неподалеку от монастыря, за четверть цены. После двух суток, проведенных в кошмарном поезде, условия отеля показались нам просто сказочными. Мы отсыпались почти сутки. Не обошлось без эксцессов. Харьковский Слава, после поезда находившийся, видимо, на грани нервного срыва, с закрытыми глазами выбежал в коридор и закричал: «А давайте играть в футбол!». Сам он этого не запомнил…

И вот мы на монастырском дворе. Здесь много жилых помещений для монахов и монахинь. Красивые клумбы. Столовая – простое неотапливаемое помещение с рядами длинных столов. Напротив входа – алтарь бога плодородия – Хотэя (толстячок, по которому ползают дети), он же – Майтрейя, будда будущего, который встречает входящих в любой китайский храм. Столовая похожа на школьный класс, особенно благодаря черной доске во всю стену напротив столов. На ней висит красная доска, чуть поменьше, на которой мелом написаны правила поведения монахов за едой: не кричать, давать старшим монахам сесть первыми и так далее. Для нас обжарили очень вкусные хлебушки, подали множество салатов и двойную порцию супа.

Генсек провел нас попрощаться к настоятелю, в четырехэтажный дом, похожий на пансионат, с цветами на балконах. Настоятель живет в комнате на первом этаже, разделенной перегородкой, за которой находится ухаживающий за ним послушник. Старичок-настоятель принял нас, сидя на циновке, постеленной на кровати. Тэрасава-сэнсэй показал ему японский журнал о нашем ордене Ниппондзан Мёходзи, объяснил, что у нас тоже есть шарира, которую Сэнсэй взял с собой специально для этого паломничества – первого в истории его учеников из бывшего СССР. Каждый из нас подошел к настоятелю за благословением.

10 сентября 1994 г. Приезжаем в Сиань. Милиционеры быстренько подсаживают нас на автобус, везущий почти до самого храма с чайтьей Кумарадживы. Наверное, госбезопасность старается, чтобы у нас не было промежутков в пути и мы не могли провести церемонию с барабанами на улице. Устраиваемся в гостинице.

Перед сном разговор зашел о том, с каким трудом в истории буддизма удавалось отстаивать верховное значение Лотосовой сутры как «Библии» для всех буддийских школ Махаяны. Тэрасава-сэнсэй рассказал о японском монахе Кукае (734—885 годы). Подобно тому, как Сюань-цзан вернулся из Индии в Китай со множеством «эзотерических» текстов, искажающих суть Учения Будды, так же и Кукай, побывав в Китае и привезя оттуда некие доселе неизвестные «сутры», разрушил в Японии уважение к школе Тэндай (японской преемнице китайской школы Тяньтай), которого добился монах Сайтё (или Дэньгё, 766—822 годы). Было это до Нитирэна, появившегося в XIII веке, чтобы вновь расставить точки над i. Сайтё тогда добился всеобщего почтения к Лотосовой сутре в честном диспуте с мастерами других школ, проведенном в присутствии императора. А Кукай, приехав из Китая, заявил, что у него есть некое учение, превосходящее даже Лотосовую сутру, но не говорил, в чем оно заключается, и соглашался показать Сайтё «эзотерические сутры», только если тот примет посвящение в его школе. Императору же он сначала показал, а потом, обворожив загадочностью этих текстов, дал посвящение. Причем Кукай был искусным каллиграфом, что также привлекло императора, и тот отдал Кукаю предпочтение перед Сайтё безо всяких аргументов. Но это вовсе не было честной победой.

Большой заслугой Сайтё является институт посвящения в монахи-бодхисаттвы. Если до того, согласно Правилам Сангхи[21]21
  Сангха (санскр.) – буддийская община.


[Закрыть] – махаянистской Винае[22]22
  Виная (санскр.) – дисциплина, правила.


[Закрыть] (строгой, предписывающей, помимо прочего, вегетарианство и целибат, то есть принятие обета безбрачия), сначала шло посвящение в послушники, затем еще несколько ступеней с ограничениями права носить монашескую одежду, то Сайтё, основываясь на Лотосовой сутре, утверждал, что человек, хоть раз слышавший Дхарму, уже является бодхисаттвой. Поэтому в нашем ордене происходит посвящение из мирян сразу в монахи-бодхисаттвы, безо всяких промежуточных этапов, согласно церемонии, учрежденной Сайтё.

11 сентября 1994 г. Подъезжаем к Сотансы – монастырю с чайтьей Кумарадживы, из-за фотографии которой в самом начале нашего путешествия в музее Урумчи нас чуть не посадили в тюрьму. Сельская местность на фоне близких гор. Поля риса и кукурузы. Мы разбудили безмолвие стуком барабанов.

Как только вошли в монастырь, сразу у ворот нам низко поклонилась монахиня. Эти маленькие монахини с их бритыми головами похожи на священных китайских мишек-панд. Больше на монастырском дворе, кроме этой монахини, нам никто не встретился. Только в храме вышел маленький, скукожившийся странный старичок – как оказалось, настоятель.

У алтаря стоит большой перевернутый колокол. Он без языка – по нему ударяют толстой длинной палкой. Рядом «рыбка» – большое деревянное приспособление, чем-то похожее на рыбу, только без хвоста, плавников и глаз, полое, с прорезью, подобной широкому, едва приоткрытому рту. Когда настоятель бил по «рыбке» длинной толстой палочкой с шариком на конце, помогая Сэнсэю читать японский текст Лотосовой сутры, звук получался глухой, как будто бьется сердце. Сэнсэй же изредка ударял в колокол, отмечая большие паузы в тексте. На алтаре мы увидели ручной барабан японской школы Нитирэн, на который отчасти похожи наши барабаны. Эта школа, оказывается, является одним из спонсоров монастыря Сотансы.

Настоятель провел нас к чайтье с прахом Кумарадживы, и мы почтили ее. Здесь, возле гор под Сианем, Кумараджива приступил к главной миссии своей жизни – переводу Лотосовой сутры с санскрита на китайский язык. Тут впервые возникли иерглифы, обозначающие ее полное имя (Сутра о Цветке Лотоса Чудесной Дхармы, на санскрите – Саддхарма-пундарика-сутра), которые на древнекитайском читаются как «Мяо-Фа-Лянь-Хуа-Цзин», а на японском – «Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё» (что и составляет нашу основную молитву, если прибавить восхваляющую приставку «Наму»). Имена учеников великого переводчика за все десять лет, прожитых им в Сотансы, написаны на огромном красном балдахине под потолком мелкими желтыми иероглифами.

Мы опоздали на обратный автобус и решили пройтись к расположенному неподалеку Гаогуаньскому водопаду. Он окружен мостками и лесенками, чтобы полюбоваться им со всех возможных ракурсов. Мы ходили по ним, ударяя в барабаны. Под водопадом есть небольшая естественная площадка. Стоя на ней, я почувствовал, как будто идет дождь. Наверное, так же и небесный дождь – это брызги водопадов невидимых нашему глазу небесных рек…

12 сентября 1994 г. Гуляем по вечернему Сианю. Всюду огни рекламы, как в центре Москвы. В этом большом городе, бывшей столице, я отдыхаю от долгого путешествия по китайской глубинке.

Поднявшись на эстакаду, замечаем внизу неказистый домик с периодически вспыхивающей вывеской: «Народный театр». Мы решаем пойти туда. Нас бесплатно пустили в грязный зал, вместо пола – асфальт. Народу много. Зрители сидят в шезлонгах, перед каждым – столик. Сбоку от сцены продают чай в «заварных» чашках, орешки, печенье.

На ярко освещенной сцене тем временем разыгрывается оперетта из старинной аристократической жизни. Двигаются актеры так, словно слушают музыку всем телом: как от удара плеткой, они вздрагивают, трясутся их пальцы… Я оказался во власти этой музыки, настолько сильной, что мои руки и ноги, да и само тело уже начали потихоньку приплясывать. Она необычно резкая: звонкая скрипка и громкий барабан.

14 сентября 1994 г. Приехали в Лоян. Отсюда отправимся в Дуаньянь, от которого девять километров до монастыря Ученсы, где Тяньтай написал руководство по медитации «Махасикан».

В Лояне находится тот самый храм Белой Лошади – первое (после ступы Ашоки в Фамене) буддийское сооружение в истории Китая. Перед нами ворота в темно-красной стене, с черной табличкой, на ней золотыми иероглифами выведено название храма. По монастырскому саду гуляют туристы. Между ними снуют монахи – молодые, крепкие, сытые, очень контрастирующие с теми, каких мы видели до сих пор.

Когда мы проводили церемонию в главном храме, за нами пристроилась процессия китайских монахов во главе с патриархом в красной накидке в золотой кирпичик. Они быстро закончили свою церемонию перед алтарем, которая проводится шесть раз в день. Патриарх-настоятель Ши Хаифа – депутат Народного конгресса, один из директоров Китайской Буддийской ассоциации. Общение с ним ограничилось совместной фотографией и получением от него визитных карточек.

Зашли в храм с золочеными фигурами 500 архатов, а затем направились к пагоде. Ступа оказалась на женской части монастыря, и нас поначалу не хотели туда пускать. Молимся в сторону пагоды, виднеющейся из-за забора. Через некоторое время монастырские ворота женской части отворились, но нас встретило полное безлюдье.

Обходя ступу с церемонией поклонения, увидели двух каменных черепах. У них на спинах стоят вертикальные плиты, на которых высечена история пагоды. На прощание к нам вышла-таки монахиня, с восемью маленькими круглыми плешинками в два ряда на бритой голове – это знаки отличия в практике дзэн[23]23
  Дзэн (яп.), или чань (кит.) – практика буддийской медитации, как правило, молчаливого многочасового сидения в неподвижности.


[Закрыть].

15 сентября 1994 г. И вот едем к месту создания «Махасикана».

Моторикша катит нас по сельской местности, то взбираясь по круче, то слетая вниз. Нагруженный рюкзаками, он ползет так медленно, что кажется, пешеходы вот-вот догонят нас. На дороге видим впряженных в телеги людей – это носильщики.

В храме монастыря Ученсы, никому не представившись, провели церемонию. В этом на самом деле нет ничего необычного. Настоящее Место Пути открыто на все стороны света. Место Пути не является чьей-либо собственностью.

В конце церемонии появился настоятель.

Вечером мы участвовали в монастырской церемонии. В отличие от нас, следующих японской традиции, большую часть службы китайцы проводят стоя, на коленях – совсем немного, а на корточки, как мы, вообще не садятся (садятся только в позу лотоса во время дзэн-медитации, но это отдельно от службы). Монахи гуськом обходят храм, славя Амитабху. Заканчивается церемония неожиданно – подношением водки на алтарь (при этом сами монахи ее, разумеется, не пьют).

После службы Тэрасава-сэнсэй совершил неслыханное – раскрыл мешочек с шарирой, который в этом путешествии всегда носит с собой. Он положил на алтарь ковчежцы, которые были вложены друг в друга, не открыл только самый последний, где, собственно, и находится шарира: это нельзя сделать, не поломав его. Но монахам (в отличие от бизнесменов, валом валящих в Фаменсы посмотреть на палец Будды в открытом виде) этого было достаточно – они почувствовали истинное благоговение.

Сегодня день рождения Сэнсэя, и он решил сделать им такой подарок – предоставить возможность максимально приблизиться к мощам Будды Шакьямуни…

16 сентября 1994 г. В четыре часа утра нас разбудил стук деревянной колотушки. Как ни странно, я чувствовал себя выспавшимся.

Весь день идет дождь. Кроме киевского Славы и Андрея, которые пошли искать местные пещеры, все остались в монастыре – кто дописывать дневник, кто досыпать. Харьковский Слава увлечен вращением в ладони пары китайских шариков с музыкой внутри. Делать это довольно сложно – они не должны касаться друг друга. Китайцы уверены, что такое упражнение омолаживает мозг.

Мы расчистили место перед статуей Тяньтая в недостроенном храме и провели церемонию, посвященную Великому Мастеру, ради кого мы и приехали в этот монастырь. Здесь он написал и проповедовал свое знаменитое произведение «Мохэчжигуань» (по-японски – «Махасикан»), что переводится с древнекитайского как «Великое прекращение неведения и постижение сути». Оно является наиболее полным руководством по буддийской медитации, можно сказать, настольная книга любого буддиста, особенно – последователя школы дзэн. Китайцы только недавно начали осознавать значение Тяньтая (или Чжи И), который, основываясь на словах самого Будды, создал первую классификацию всех сутр, до сих пор не превзойденную никем. Согласно этой классификации, Лотосовая сутра – самая главная проповедь Будды Шакьямуни.

17 сентября 1994 г. У ворот нас ждала машина. С нами поехал монах, знающий немного английский, он тоже гостит здесь (милиция от нас отстала, зато появились такие вот монахи). Направляемся в Сасы (провинция Хубэй), в двух километрах от которого – старинная столица Чанъань, где вырос Тяньтай. Тогда это был центр буддизма. Здесь Тяньтай дал клятву стать монахом. Сейчас в Чанъане только два монастыря. В Сасы есть крупный монастырь Цанхуасы, построенный уже после Тяньтая, 1300 лет назад. Там-то и учится монах, знающий английский.

Он пригласил нас в Цанхуасы, где познакомил нас со своим учителем-настоятелем. С виду это самодовольный толстый старик, но к нам отнесся очень по-доброму и провел нас по монастырю, очень большому и еще разрастающемуся – правительство предоставило снесенный жилой квартал. Мы обошли развалины домов, здесь еще теплилась жизнь: из обломков китайцы соорудили себе хибарки, в которых что-то стряпали, а рядом, прямо на оголившихся балках разрушенных зданий, сушилось белье.

Обходили мы все это так долго, что опоздали на церемонию в зале для медитации. На возвышениях вдоль стен, на подушках, в позе лотоса сидели вместе монахи и монахини. В центре зала – Будда Амитабха в стеклянной коробке, как на витрине. Со вкусом украшенная статуя резко контрастирует с голой лампочкой под потолком – единственным источником света в этом обширном помещении. Медитация оказалась весьма продолжительной. Вдоль сидящих прохаживался дежурный монах с палкой. Если у кого-то от долгого сидения начинает болеть спина, его молча просят похлопать палкой. А также он сам может слегка стукнуть тех, кого клонит в сон.

19 сентября 1994 г. Мы задержались в Цанхуасы.

Патриарх как-то зашел в наши комнаты и одарил каждого четками на запястье и каменным колечком на палец. Тэрасава-сэнсэй признался одному из монахов, что ему очень нравятся тапочки здешних монахов, и нам незамедлительно подарили шесть пар. На прощание настоятель преподнес Сэнсэю Лотосовую сутру в переводе Кумарадживы.

Несколько монахов бесплатно, в знак гостеприимства, свозили нас на заказанном автобусе в исторический музей Сасы. Здесь представлена лишь добуддийская история Китая. Залы просторные, экспонаты стоят далеко друг от друга. Нас поразил хорошо сохранившийся в особом захоронении труп двухтысячелетней давности. После извлечения из захоронения труп поместили в особый раствор. Через микроскоп можно было разглядеть даже микробы у него в крови. Человек этот был высоким, в отличие от современных китайцев. Харьковский Слава рассказал, что в древнем Китае существовала специальная казнь – посмертная. Душа не может покинуть тело, пока оно не начало разлагаться, и если тело мумифицировать, казненный становится голодным духом. Ужасно! Способ мумификации определить нам не удалось, нигде об этом не было написано.