Текст книги "Вчера"

Путь к политическим вершинам усеян костями тех, кто не сумел выкрутиться. Игнорируйте этот факт, но знайте, чем вы рискуете.

Роуэн Рэдфорд. Крутись и добивайся успеха

Глава восьмая
Марк

Я со вздохом вваливаюсь через переднюю дверь. Факт: я описывал в романах полицейские допросы. Однако в жизни это оказалось куда неприятнее, чем все мои фантазии. После двадцати семи минут словесной грызни с боевым бульдогом мне позарез необходима кружка горячего чая.

Сильнее всего мои нервы дрожат от того, как закончилось это интервью. Вскоре после выпада Ричардсона насчет Вирджинии Вулф я оборвал разговор, сказав, что мне нужно уходить. Ричардсон проверил протокол, отпечатанный сержантом Ангусом, и вложил мне его в руки. Первый и последний абзацы заставили меня передернуться.

Свидетельские показания

УП акт 1967, п. 9; МС, акт 1980, пп. 5А (3) (а) и 5Б;

Уголовно-процессуальный кодекс 2005, п. 27.1

Протокол допроса: Марка Генри Эванса

Дата: 6 июня 2015 года

Профессия: литератор

Класс: дуо

Я женат двадцать лет. У меня нет детей. София Эйлинг подошла после моей речи в Йорке и сказала, что любит мои романы. Очевидно, она читала их много лет, и надеялась, что ее неопубликованная рукопись будет столь же успешной. Она сказала, что без ума от меня. Я сказал, что польщен. Она пригласила меня на ужин. Я отказался, потому что не принимаю приглашений от людей, с которыми встречаюсь на писательских конференциях, даже если они красивые блондинки.

[…]

Я был дома в четверг. Я почти весь день писал у себя в кабинете. Потом я разбирался с письмами. Я не покидал дома. Я разговаривал по телефону во второй половине дня с моим агентом Камиллой и руководителем моей кампании Роуэном. Вечером я заснул перед телевизором у себя в кабинете. В среду я все утро писал. Потом пообедал, и поговорил по телефону с Камиллой и Роуэном. Во второй половине дня я разобрался с письмами и прочим занутством, потом провел вечер перед телевизором.

Подпись:…………….

– Я не могу это подписать, – сказал я, пододвигая лист бумаги Ричардсону и кладя ручку на стол. – Здесь слишком много ошибок.

– Каких ошибок? – прищурился Ричардсон.

– В основном грамматических. И орфографических. «Занудство» пишется через «д». Две лишние запятые.

Густые брови Ангуса выгнулись домиками, он стал похож на оскорбленного паука. Сомневаюсь, что кто-либо когда-либо занимался критикой сержантских запятых.

– А-а, – вздохнул Ричардсон. – Можно было ожидать. Литераторы часто скатываются в педантизм.

– В то время, как полицейские пишут левой ногой.

– Вообще-то, полицейские обычно в состоянии согласовать слова в предложении. Но оставим в стороне грамматические ошибки – вы должны подписать протокол, если в нем изложена правда. Вы ведь рассказали нам правду, не так ли? – (Я молчал.) – Ох, дорогой мистер Эванс. Неужели вы нам все-таки солгали? Не в этом ли истинная причина вашего нежелания подписать документ?

Я схватил авторучку, нацарапал на протоколе свое имя и стремглав вылетел из кабинета.

Но я сегодня не единственный, кто топает по коридору. Я слышу решительные шаги в нескольких ярдах позади себя и разворачиваюсь. Появившаяся из прихожей Клэр стоит, скрестив на груди руки, и смотрит прямо на меня. Нос ее сморщен, как будто в дом прямо сейчас вошло нечто отвратительное.

– Ты с ней спал?

Не столько вопрос, сколько утверждение. Оно пронзает разделяющий нас воздух.

Я молчу. Неожиданная усталость наваливается мне на плечи. Снимаю пиджак, швыряю его на спинку кресла и ухожу на кухню. Клэр идет за мной. Не осмеливаясь посмотреть ей в глаза, я чувствую, как они прожигают мне спину.

Я щелкаю тумблером чайника и достаю чашку с верхней полки буфета.

– Ты мне лгал. – Она располагается у столешницы, перегораживая мне путь к чайным пакетикам. – Говорил, что у тебя в Лондоне работа. Твоя работа оказалась сексом.

Меня передергивает.

– У тебя разыгралось воображение. Эта София – сумасшедшая фанатка, она все придумала. Ее семнадцать лет держали в сумасшедшем доме. Даже Ричардсон сказал, что ее дневник – «бурная река полусознания».

Клэр фыркает.

– У тебя хватает наглости врать мне прямо сейчас, – объявляет она; глаза пылают красным. – Ты подлец. Человек, который спит с посторонними женщинами и красиво рассказывает всему свету про то, как мы столько лет счастливо женаты.

Я не могу придумать подходящего ответа.

– ТЫ ПОДЛЕЦ, МАРК!

Плошка для овсянки, оставленная здесь утром, летит через всю кухню. С жутким грохотом она врезается в стенной шкаф в нескольких ярдах от меня и рассыпается на дюжину осколков. Один попадает мне в ботинок и отлетает от него. Неттл подскакивает на плиточном полу, испуганно тявкает и начинает выть.

– ТЫ…

– Клэр! – Я поднимаю руки, отчаянно пытаясь ее утихомирить. Ее колотит от собственного гнева, пальцы сжаты в кулаки. – Клэр! – В моем голосе пронзительная мольба. – Пожалуйста, успокойся…

– ТЫ ПО УШИ В ДЕРЬМЕ!

Она абсолютно права. Хотя Ричардсон и отпустил меня домой, я чувствую, что этот боевой детектив не оставил решимости упрятать меня в камеру в глубине своего участка.

– И скоро провалишься еще глубже вместе со своей политической карьерой, – продолжает Клэр, вдруг понижая голос до шепота. Что лишь умножает звучащую в ее словах угрозу.

Она одаривает меня кривой улыбкой – я никогда не думал, что она умеет так улыбаться. У нее глаза убийцы. Наверно, такое лицо и должно быть у оскорбленной женщины.

– Я подаю на развод, – объявляет она.

Я вытираю глаза и заглатываю остатки холодного чая. Он оставляет на языке терпкий, даже горький вкус. Слова Клэр все еще стучат у меня в ушах. Она исчезла наверху, победоносно захлопнув за собой дверь спальни. Очень хочется броситься следом и успокоить ее. Если повезет, ее можно убедить не делать глупостей. В свете сегодняшних событий я нужен ей всяко больше, чем она мне. Но пока не поздно, надо сделать все возможное, чтобы пресса не узнала о моем недавнем визите на Парксайд.

Пресса. Что за черт.

Я забыл, что в полдень у меня пресс-конференция в Гилдхолле.

Чтоб вам всем.

Словно по сигналу, звонит телефон. Я со стоном достаю его из кармана. Я уже знаю, кто это.

– Где тебя черти носят, Марк? – Грубый голос Роуэна полон отчаяния.

– Прости, меня задержали…

– Немедленно тащи свою жопу сюда, дубина. Уже без двух минут двенадцать.

С портфелем в руках я несусь через розовомраморное фойе Гилдхолла, опаздывая на двадцать минут на собственную пресс-конференцию. Недостойный моего положения галоп через продуваемую ветрами Маркет-сквер, слава богу, прочистил мне мозги. Я приглаживаю чуб, жалея, что перед выходом не смазал его гелем. Но вообще-то, я еле успел надеть костюм.

Роуэн корчится у основания лестницы, рядом с деревянным морским коньком меланхоличного вида. Лоб сморщен от глубоких мыслей.

– Извини, Роуэн…

– Считай, тебе повезло, они там наверху еще ждут, – говорит он, злобно таращась. – Их немало. «Таймс», «Дейли телеграф» и «Индепендент». Би-би-си и Ай-ти-ви. Даже эта болонка из «Дейли мейл», которая сует в обзоры всех четырех своих бывших мужей, как говорит мой дневник. Постарайся не настроить ее против себя, если сможешь. Я не ожидал такого интереса. Но реклама плохой не бывает, и я уже раздал им копии твоего заявления.

Роуэн заставляет меня нервничать.

– Покайся за опоздание. – Он трясет у меня перед носом указательным пальцем. – Говори вежливо. Держись серьезно, но без помпы. Скажи, что ты будешь отличным парламентарием. Не обосрись. Ради бога, не обосрись.

Я смиренно киваю, и он тащит меня по ступенькам, потом по коридору, потом распахивает двери. Я леплю на лицо улыбку и шагаю вперед через обшитую деревянными панелями комнату. Роуэн топает позади. На сцене возвышаются три микрофона: на одном логотип Би-би-си, на другом – Ай-ти-ви.

– Прошу прощения за то, что заставил ждать, – говорю я самым что ни на есть извиняющимся тоном. – Роуэн дал вам текст моего заявления. Я с радостью отвечу на все вопросы, которые могут у вас возникнуть.

Вся комната в поднятых руках. Я останавливаюсь на лысеющем мужчине в последнем ряду: у него безобидный вид.

– Би-би-си, – говорит он. – Как вы относитесь к успешному прохождению закона о смешанных браках, мистер Эванс?

– Рад, конечно. – Рот у меня растягивается в широкую улыбку. – Особенно после того, как я потратил столько сил на его продвижение и получил такую поддержку от поклонников моих книг. С таким же энтузиазмом я буду работать во благо Южного Кембриджшира, если меня выберут в парламент.

Пора двигаться дальше. Я указываю на женщину в роговых очках, сидящую в середине комнаты.

– Дайан Тейт, «Дейли телеграф», – говорит она. – Вчера королева подписала закон, но это не понизило градус недовольства среди моно-населения страны. Как насчет реальной стоимости этого закона? Многие по-прежнему озабочены тем, что правительство намерено собирать налоги с трудящихся моно и еще больше увеличивать доходы дуо. Вы состоите в смешанном браке, мистер Эванс. Закон для вас финансово выгоден. Не по этой ли причине вы продвигали его с пылом рекламного агента?

Комната взрывается приглушенными смешками.

– Спасибо, Дайан, – улыбаюсь я ей. – Преимущества закона долгое время обсуждались в парламенте. Напомню главный вывод: в долгосрочной перспективе закон будет способствовать росту британской экономики. Я верю, что страна выиграет от принятия закона, и поэтому поддерживаю его. Разумеется, мне выгодны налоговые льготы. Но точно так же они выгодны моей жене Клэр. Закон о смешанных браках дает преимущество как дуо, так и моно. Если закон будет применяться успешно, около двадцати тысяч граждан-моно получат возврат налогов в ближайшие пятнадцать лет.

Тейт закатывает глаза. Я набираюсь сил перед следующей атакой.

– Успешно! – Она иронически фыркает, поднимаясь на ноги. – Социальные барьеры между моно и дуо не упадут за одну ночь, как бы правительство ни старалось протащить через парламент непродуманные законы. Были ваши родители у вас на свадьбе, мистер Эванс?

Проклятье.

– Нет. – Я пожимаю плечами, решив отвечать правду. – Но мой дневник говорит, что родители Клэр там были. Отец вел ее к алтарю, и на лице его была радость. Вы правы насчет социальных барьеров, Дайан. Мы все – продукт собственных предубеждений. Эти барьеры тормозят прогресс нашего общества. Но чтобы разрушить их полностью, нам всем нужно решиться и начать эту ломку. Закон – шаг в верном направлении.

Роуэн потихоньку толкает меня в спину, подсказывая, что пора наконец переходить к следующему. Я выбираю бородача в третьем ряду, одетого в голубой свитер с высоким горлом.

– «Кембридж ивнинг ньюс», – говорит он. – Судя по вашему заявлению, вы намерены поддерживать в Южном Кембриджшире детей от смешанных браков, если победите на выборах. Чего вы хотите этим добиться?

Слава тебе, Господи, за безобидный вопрос. Пришло время для домашней заготовки, подготовленной и заученной с помощью Роуэна.

– Согласно переписи две тысячи одиннадцатого года, в Кембридже, как и в Лондоне и в Оксфорде, проживает немало смешанных пар, – говорю я. – В Кембридже, соответственно, немало детей от смешанных браков. Последние исследования подтверждают, что эти юноши и девушки, в том числе моно, чаще получают высокие оценки в школе и поступают в университеты. Смешанные браки дают удивительные и неожиданные результаты. Будучи избран, я начну кампанию по возмещению платы за школьное и университетское обучение для таких детей. Они заслуживают самой широкой помощи.

Во втором ряду вскидывает руку женщина с длинными черепаховыми серьгами. Я ей киваю.

– Мистер Эванс, – говорит она, не потрудившись представиться, – ваша жена работает?

Что за странный вопрос.

– Нет, – говорю, – не работает.

– Вы сказали, что налоговая льгота будет для нее выгодна. Но она не работает.

Господи боже. Наверное, моно. Факт: неумные, близорукие люди имеют свойство действовать мне на нервы, особенно когда цепляются к посторонним мелочам. Однако отвечать нужно корректно.

– Вы правы, – говорю я, – в настоящее время Клэр не платит налогов. Но в будущем она, вполне возможно, найдет себе дело по душе. Если так, она окажется в числе тех моно, которым будут выгодны налоговые льготы.

И хотя единственное дело, которым Клэр сейчас намерена заняться, – это дело о разводе, я полагаю, что мелкая невинная ложь еще никому не повредила. Роуэн пихает меня локтем, указывая, что нужно двигаться дальше. Он слишком хорошо умеет распознавать на слух кривые ответы.

Мне машет женщина с вишневыми губами, вокруг шеи у нее намотан шарф цвета розовой жевательной резинки. Я указываю на нее.

– «Дейли мейл», – шипит Роуэн мне в ухо. – Будь осторожен.

– В вашем обращении сказано, что вы уже двадцать лет состоите в смешанном браке, – говорит женщина, скаля зубы в широкой угрожающей улыбке. – Это очень впечатляет, мистер Эванс. В чем секрет такого успеха?

– Не злиться друг на друга одновременно. – После моих слов по комнате пробегает волна смешков. Это побуждает меня подбросить им другую заученную остроту. – Зарабатывать больше, чем Клэр может потратить.

Ответом мне становится громкий хохот. Отлично.

– Разница между моно и дуо меньше, чем люди думают, – продолжаю я, отмечая краем глаза одобрительную мину на лице Роуэна. – Мы с женой научились жить с тем, что у нас есть общего. Каждое утро мы повторяем друг другу свои супружеские клятвы и тот факт, что мы друг друга любим.

– Вы только что пели гимны деткам от смешанных браков, – настаивает женщина, все так же улыбаясь. – Но вы женаты двадцать лет, и у вас нет детей.

– Мы пытались, – отвечаю я, понурив голову для пущего эффекта. – Мой дневник говорит, что Клэр уже много лет мечтает о маленьком. Если повезет, может, когда-нибудь и случится в семье Эванс прибавление.

По комнате проносится сочувственный ропот.

– Я глубоко понимаю ту ментальную и эмоциональную боль, от которой страдают бездетные пары, – продолжаю я. – И буду всячески поддерживать дальнейшие шаги, призванные упростить процесс усыновления. Они позволят многим парам познать родительское счастье. Мне известно, что сто сорок одна пара в Южном Кембриджшире стоит в очереди на усыновление. Эти люди заслужили право стать родителями. Если меня выберут, я сделаю все, чтобы это произошло.

Роуэн может мной гордиться. Кроме всего прочего, я умудрился скрыть тот факт, что не спал со своей женой уже черт знает сколько времени (дата нашего последнего сексуального контакта от меня ускользает). Факт: Клэр никогда не осмелится признаться публично, что наша сексуальная жизнь впала в анабиоз. Правда о наших отношениях останется тайной, известной лишь нам двоим.

У правой стены добивается моего внимания мужчина в костюме и с вычурным коком на голове. С фланга, вцепившись в телевизионную камеру, его подпирает другой мужчина в пиджаке с подплечниками. Объективы направлены прямо на меня.

– Мистер Эванс, – говорит первый, – Брюс Бернард, «Крайм-бит», Ай-ти-ви. Сегодня утром в реке Кэм найден труп женщины.

Черт.

Даже осознавая, что камера этого Бернарда следит за каждым моим вздохом, я ничего не могу поделать с кровью, отливающей от лица. Так вот почему столько журналистов вынюхивает что-то сегодня в Кембридже – и на моей пресс-конференции.

– Личность женщины уже установлена, это София Алисса Эйлинг, проживавшая в Гранчестере, – говорит Бернард. – Сегодня утром вас допрашивала полиция. Можете вы объяснить почему?

Вся комната затаила дыхание. Рядом закоченел Роуэн – могу поклясться, ему тоже срочно нужен глоток воздуха. Я обязан был рассказать ему об утреннем визите Ричардсона и моих следующих мытарствах на Парксайде, но у меня просто не было времени.

Неужели София действительно жила в Гранчестере? Что она там забыла?

– Я… я… гм…

Я глотаю воздух, срочно подыскивая подходящий ответ. Почуяв запах жареного, журналисты вытягивают шеи. Словно стая жадных до свежей крови гиен приближается к своей жертве.

– Я… гм… ужаснулся, услыхав эту новость, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же. – И я понял, что мой долг… гм… помочь полиции. Мой дневник говорит, что я встречался с мисс Эйлинг два года назад на писательской конференции. Судя по ее поведению, она не совсем адекватно относилась ко мне и моим книгам. Полиция, насколько я понимаю, пытается составить ее психологический портрет. Вы ведь журналист из «Крайм-бит», Брюс. Вы наверняка усвоили, что в этом деле могут быть полезны даже самые мелкие детали. Судя по всему, полиция отнюдь не отвергает возможности самоубийства. Между прочим, мисс Эйлинг провела семнадцать лет в изоляции как психически нездоровый человек и вышла оттуда всего два года назад.

Господи боже, неужели выкрутился? Этой последней пикантной подробностью насчет Софии я, кажется, отвел угрозу. Бернард что-то строчит в блокноте, сдвинув от усердия брови. Я незаметно вздыхаю с облегчением. Роуэн, кажется, тоже чуть-чуть расслабляется. Женщина в первом ряду машет мне мобильным телефоном. Я поднимаю руку, надеясь, что ее вопрос отвлечет внимание от Софии.

– Джейн Макдональд, «Женский еженедельник». В прошлом году я брала интервью у вас и у вашей очаровательной жены.

А, да. Факт: в декабре к нам домой приходила брать интервью журналистка по имени Джейн Макдональд. Мой дневник также содержит несколько грубых ремарок по этому поводу. Как выяснилось, ее больше интересовали орхидеи Клэр, чем написанные мною книги, хоть она и утверждала, что изучает нетрадиционные источники литературного вдохновения.

– Мой дневник говорит, что Клэр – необыкновенная женщина, – произносит Макдональд. – На меня произвели огромное впечатление ее пироги и мысли о домашнем хозяйстве. Мы даже поместили в рождественском выпуске несколько фотографий вашей гостиной. С тех пор мы с Клэр иногда перезваниваемся. Мы обе любим экзотические цветы, знаете ли. Точнее сказать, мы время от времени обмениваемся эсэмэсками.

Интересно, куда ее приведет этот бессвязный бубнеж. Но журналистов полагается дослушивать до конца. Так что я лучше помолчу.

– Ваша жена прислала мне эсэмэску… – говорит она, и тон ее намекает на зловещее продолжение. – Всего минуту назад. Очень интересную.

О нет. Я знаю, что сейчас произойдет. Будь ты проклята. Почему я не прервал эту Макдональд раньше и не вызвал кого-нибудь другого? Теперь уже поздно. Комната погрузилась в нетерпеливое молчание. Журналисты подались вперед сплоченной группой, вновь почуяв запах крови. Я прячу правую руку под крышку трибуны и сжимаю пальцы в кулак в надежде остановить дрожь.

Женские козни в собственном доме.

– Она говорит, что разводится с вами, мистер Эванс.

Ярость выгравирована поперек лба Роуэна, выводящего меня из зала для конференций. Сомневаюсь, чтобы когда-то раньше видел его в таком бешенстве.

– Почему ты не сказал мне про Клэр? – спрашивает он, давясь словами. – И про эту утопленницу?

– Я не успел…

– Не успел? Ты же, мать твою, чуть все не угробил!

– Я знаю, но я честно старался все спасти, когда эта баба вдруг вытащила Клэр.

– Спасти?! – Роуэн краснеет еще сильнее. – Ты закопал себя еще глубже – зачем ты наплел, что у вас с Клэр «небольшие разногласия»? И что «скоро все наладится». На этом месте мне очень хотелось встать и захлопнуть тебе рот. Ты понимаешь, что ты наделал?

Я молчу.

– Ты продолбал все, что мог. А попутно оттяпал собственные яйца. Ты признал, что разосрался с Клэр. Из чего следует, что насчет развода она – серьезнее некуда.

Будьте вы все прокляты! Роуэн прав.

– Могу себе представить завтрашние заголовки: «Смешанный брак Марка Эванса рушится: так ли хороши эти хваленые союзы?» Твоя политическая карьера расползается, не успев начаться.

– Но я уверен, что Клэр можно убедить, она передумает…

– Долбаный идиот! – Роуэн смотрит на меня зверем. – Даже если завтра Клэр проснется вся из себя благодушная, и ежу понятно, что ваш брак налетел на риф. Ты, должно быть, разозлил ее как черт знает что, раз уж она устроила такую драму.

Я скрежещу зубами.

– Никто не станет голосовать за человека, который не в состоянии навести порядок в собственном доме.

– Но я не мог придумать ничего другого…

– Ты должен был сказать, что это не Клэр. Что для нее просто немыслимо написать такую эсэмэску. Люди время от времени получают фальшивые эсэсмэски и звонки. Эта была послана другим человеком. Человеком с дурными намерениями. С неясными мотивами. С гнусными интенциями. Ты же, блин, писатель, Марк, ради бога! Мог бы подобрать подходящий эпитет. Суть одна: кто-то хочет тебя урыть.

Доктор крутильных наук совершенно прав. Нужно было сказать что-нибудь из этой серии. Снова навалилась усталость – я замечаю в нескольких футах стул и падаю на него. Роуэн, однако, остается стоять, скрестив на груди руки.

– Первое правило политики – все отрицать, – рычит он, плюясь словами. – Особенно если видишь, что все летит к черту.

Сегодня же запишу эти слова себе в дневник.

– Прости, – говорю я, понурив голову. – У меня просто отключился мозг, когда эта тетка вытащила Клэр. Очень тяжелый день. Особенно после того, как в дом явилась полиция.

– Не напоминай мне про утопленницу. – Роуэн бросает на меня очередной испепеляющий взгляд. – Этот айтивишник чуть не довел меня до инфаркта. Допрашивают тех, кто виноват, заруби себе на носу. Но ты правильно сделал, когда сказал, что она чокнутая самоубийца. Если надо, ты нормально импровизируешь. С Клэр все хуже. Намного хуже.

– Что же нам делать?

Роуэн вздыхает:

– Не нужно быть долбаным гением, чтобы понять: сломано все. Практически все. Так что включаем режим «не сломать, что осталось». Режим «собираем вместе чертовы обломки». Режим «стираем говно с собственножопно обосранных штанов». У тебя есть две возможности.

– Ну?

– Первое. Убеди людей, что Клэр погорячилась. Что она слишком нервничала, когда посылала текст этой тетке. Что это была большая ошибка с ее стороны. Она по-прежнему тебя любит. Она считает, что ты будешь блестящим парламентарием.

Я качаю головой.

– Второе. Она должна сделать заявление для прессы – желательно в ближайшие два часа, – что не посылала никаких эсэмэсок. Учитывая, что именно Клэр вывалила тебе на голову эту кучу говна, только она может тебя отмазать.

– Но как мне ее уговорить?

Роуэн опять вздыхает и валится на соседний стул.

– Она твоя жена, не моя, – сообщает он. – Ты знаешь про нее больше фактов, чем я. Что там она любит, цветы или модные подштанники. Или чтобы ты валялся у нее в ногах. Удачи, Марк. Тебе сейчас пригодится.