Текст книги "1976. Москва – назад дороги нет"

Глава IV
Международный шпион Моня

С нашим огромным богатством – целых 300 долларов (!) мы наклонились над витриной магазина, в которой лежали сувениры. Про них мы думали, что если купим, то на этом богатом западе заработаем большие деньги.

Краем глаза я наблюдал за своей Риточкой, склонившейся над соседней витриной. Вдруг я увидел, как какой-то мужчина наклонился к моей жене, и что-то стал шептать ей на ухо. Ревность, ревность. Не успел я среагировать, жена подошла ко мне и передала весь разговор. «Вы похоже собираетесь в Израиль, так я могу вам уже в этом помочь, я тоже хочу ехать туда». Жена добавила, что у мужчины был явно еврейский акцент. Я предложил познакомиться поближе с ним. Моя интуиция мне подсказала, что он нам позарез нужен, чтобы вырвать нас из жуткого одиночества. Звали его Моня.

Дорогой читатель! Весь последний месяц нашего пребывания на Родине, Моня сам того не зная был спасителем. Нам было с кем поговорить. На следующий день Моня пришел к нам с потрепанным чемоданом и заявил, что ему негде жить. Еще он заявил, что сделает нас в будущем миллионерами. Мы развесили уши и стали ждать чудес. Чудеса пришли незамедлительно.

Во-первых, мы поняли, как надо изготовлять зеркальную фаску, до которой венецианцы не додумались. Во-вторых, что скоро он нас посвятит в секреты изготовления палехских красок. Причем мы поняли, что без этих красок Запад просто задыхается и скоро прекратит свое существование. Еще он сказал – что скоро поделится с нами огромными деньгами, которые он выиграет от опубликования бесчисленных процессов, которые вели из-за него в судах сотни живых и умерших адвокатов. Как он сказал, эти проигранные процессы произведут фурор и будут не менее важными, чем Нюренбергский процесс над нацистскими преступниками, к которому он причислял ужасно несправедливых советских судей. Он всех их считал антисемитами.

Мы слушали его, открывши рот, хотя и понимали, что это балабол. Но этот балабол освобождал нас от жуткого чувства, что мы иностранцы в своей стране, а недоумки, руководящие страной, нас могут достать. Вся комичность положения была в том, что мы внутри смеялись над каждым его словом, а он свято верил в то, что говорил. За то время, пока Моня у нас гостил, мне показалось, что поголовье кур в близь лежащих селах сократилось вдвое. Но несмотря на это, аппетит Монин угрожающе возрастал. Каждый вечер перед сном он открывал свой потрепанный чемодан и, угрожающе рыча, трудился над очередной куриной костью и документами.

Одинокий, заброшенный, пожилой человек с абсолютно перевернутыми понятиями о Западе, ехал в никуда, зачем? За порядком не следил. Бедная моя жена перемывала все после него. Но мы не жаловались на судьбу. Мы были не одни, с нами был единомышленник. И вот случилось то, чего мы совсем не ожидали. Моня исчез, растворился.

Мы страшно перепугались, так как наш адрес и телефон были в его записной книжке. Мы подумали, что его загребли, а затем наступит и наша очередь. В нашем государстве ведь все было возможно.

Забыл сказать, что сразу же по получении виз в ОВИРе, у нас были отобраны паспорта, у меня военный билет. Мы были никем и ничем. С нами могли сделать все, что хотели. Оставалось два дня до отъезда. Мони не было. Билеты на самолет были у нас на руках. В квартире сиротливо, медленно спуская воздух, на полу лежали четыре надувных матраса.

Мы их поддували каждый вечер. В прихожей стояли чемодан, сумка, на четверть заполненный маленький аквариум с четырьмя золотыми рыбками. Я не мог с ними расстаться. Это были японские рыбки с шапочками на голове. В аквариуме была куча редких водяных растений, в которых они и прятались. Рядом стоял бесхозный облезлый Монин чемодан.

«Фердинанд, так дело не пойдет. Я должна посмотреть, что там внутри. Может быть Моня шпион и там лежат опасные документы». Я сказал жене, что чужой чемодан принципиально не открою. На что она разразилась громким плачем и сказала, что я жестокий человек, и не люблю ее и сына, что подставляю всю семью под удар. Мне так стало ее жалко, что я согласился, чтобы она открыла этот проклятый чемодан. Действительно, там оказались только судебные акты, которыми Моня хотел потрясти Запад. Пистолетов и бомб – там не было. Подслушивающей аппаратуры и пеленгаторов тоже. Жена перестала плакать и поцеловала меня в щеку. Еще она мне сказала, что чемодан битком набит презервативами и резинками, которые вдевают в трусы. Зачем это было нужно, пока оставалось мониной тайной.

Оставалось два-три дня до отлета самолета на Вену. О маршруте нам рассказал Моня. Вдруг раздался звонок в дверь, и вошел Моня. Это был Моня, и не Моня. Сгорбленный, небритый, грязный пожилой человек стоял в дверях и умоляюще смотрел на нас. Мы обрадовались отчаянно. Пропажа Мони на целую неделю, к КГБ не имело никакого отношения. Оказалось, что Моня в порыве предпринимательства, поехал в село Палех[10]10
  Палех – деревня, где изготовляют знаменитые шкатулки.


[Закрыть] и предложил тамошней администрации секрет изготовления лакокрасочных составов, в обмен на секрет изготовления красок палехскими мастерами.

Он показался администрации странным человеком, и была вызвана милиция. Милиционер попросил предъявить документы. Моня широким жестом вынул из кармана штанов визу на Израиль. Мент, который с роду не видел такого документа, да еще с гербовой печатью, просто обомлел и не знал что делать. Была вызвана подмога. С Мони сняли пояс, шнурки, очки, чтоб не порезался и не повесился и посадили в обезьянник с местной шпаной, где послушный и полуголодный опасный международный шпион и просидел благополучно до выяснения обстоятельств несколько дней. Били его или не били, осталось тайной. Но подозрительное под глазом желто-фиолетовое пятно настойчиво намекало на это.

Вот так, наш Моня снова оказался у нас. Подошел день отъезда. С утра мы сдали управдому квартиру, которая по теперешним временам стоила бы 200 000 долларов, помахали на прощанье рукой. Так, наугад. И такси повезло нас в Шереметьево. Зал аэропорта произвел на нас сильное впечатление. Отъезжающие и провожающие толпились вместе. Люди, стоявшие в кучках по трое-четверо, были очень похожи друг на друга. Казалось все евреи уезжают из России. Я подумал про себя, что если так будет продолжаться, то такой нации в России не останется. А похожи друг на друга были потому, что друзья боялись провожать уезжающих. Из провожающих были только близкие родственники. Мы провели в Шереметьево целую ночь, сидя на чемодане и сумке. Рыбки были невозмутимы, и тихо плавали в водорослях. Утром была объявлена посадка на самолет, летящий в Вену и все засуетились.

Глава V
Прощай, Родина! Прощай навсегда

Уезжавшие увидели удивительную картину. По обеим сторонам лестницы, ведущей наверх в таможню, стояли солдаты с «калашами» на груди. Наверное, для того, чтобы попугать изменников родины. Похоже, им это удавалось. На втором этаже красовался огромный портрет Брежнева с несчитанным количеством звезд, кто его знает – Труда или Героя Советского Союза.

И вот таможенница приступила к осмотру. Как я уже писал, со мной был специальный аквариум, который для меня сделали перед отъездом. Он был из плексигласа и герметичным. От маленького моторчика на батарейках в него подавался воздух. Находился он в чемодане с утепленными стенками. В аквариуме плавали четыре японских рыбки с красными шапочками на головах. Это были две самочки и два самца довольно крупных размеров, сантиметров по двадцать.

Документ, подаривший нам Свободу. Виза для воссоединения с несуществующей в Израиле семьей.

Последние пару лет перед отъездом они были очень плодовиты и давали чудесное потомство. На рынке они плавали, отделенные от детей, чтобы было видно, во что через два года превратятся мальки. Эти четыре чудесные рыбки материально поддерживали нас. Я не мог с ними расстаться в надежде, что то же самое произойдет на Западе.

Наивный, наивный человек!

Почему-то осмотр начался именно с этого чемодана.

– Откройте! Что у вас там? – сказала таможенница.

Я открыл, и она увидела там моих чудесных рыбок. На ее лице появилось искреннее удивление. Я подумал, что в ее голове закрутились мысли, что перед ней стоит или полный идиот, или обыкновенный хитрец. Из десятка тысяч «изменников Родины» вряд ли кто был способен на такую глупость – везти с собой рыбок. Видимо, о состоянии зоомагазинов на Западе она знала лучше меня. Взяв ножницы, она приготовилась разрезать их животы, наверно, надеясь найти там заветные камушки. В этот момент я, не сдержав себя, закричал:

– Не делайте этого, ведь вы можете пропустить аквариум через рентген!

После минуты молчания она отложила ножницы, и аквариум проехал через рентген, который, к ее удивлению, показал, что у рыбок в животе ничего е было, кроме переваренных водорослей.

Кончилась война. Феникс, возрожденный из пепла. Мама моей жены – Елена Алексеевна Орлова. За спиной путь от Москвы до Вены. Женщина, защитившая Родину! Прочь – военную одежду!

Как я потом узнал, из-за этой процедуры вылет самолета задержали на 20 минут. Затем таможенница велела поставить наши два чемодана и сумку на стол. И здесь со мной приключилось такое, о чем я буду помнить всю оставшуюся жизнь. Она деловито стала доставать все, что там лежало и наткнулась на ордена и медали и военные фото матери моей жены. Бесцеремонно отложила их в сторону, заявив, что эти секретные вещи за границу вывозить нельзя. Затем она добралась до тещиной урны с ее прахом и, грозно поглядев на меня, сказала: «А что это у вас такое? Да еще зацементированное?»

Я объяснил, в чем дело. «Знаем вас, изменников, жидов, всю родину обокрали, а теперь хотите сладко пожить за чужой счет. Бриллианты, наверное, везешь». Я побледнел от такого хамского заявления. Затем она расстелила на столе грязную газету, ударила молотком по урне и высыпала прах Святой женщины – защитницы Родины – на ее мятую поверхность. Потом деревянной лопаткой стала перемешивать пепел. Чем дольше она возилась, тем больше ее несимпатичное лицо искажалось недовольством. «Забирайте», – сказала она, ничего не найдя. «А куда забирать?» «А куда хотите». Я собрал пепел в газету и завернул в виде кулька. Комментировать я ничего не стал. Я был в ужасе. И от бессилия так сжал кулаки, что пальцы хрустнули и побелели. Затем шагнул за дверь и увидел самолет, который должен был увезти нас на Свободу.

К самолету я не мог пойти, так как не было моей жены. По задуманному сценарию ее долго держали на пропускном пункте вместе с сыном, то смотря на нее, то на визу, то на нее, то на визу. Помотав нервы бедной испуганной женщине, ее отпустили. Но задержали на таможне, отобрав крошечное колечко с бриллиантиком, которое мы купили при продаже вещей и мебели[11]11
  Колечко было куплено после продажи всех вещей, оставшихся после смерти мамы моей жены – на память о ней.


[Закрыть]. Моя мама каким-то чудом забрала его у таможенницы и только через несколько лет смогла передать нам.

Все закончилось, и трое свободных людей зашагали к самолету. В самолет – первый самолет в нашей жизни!!! Мы сели чуть дыша. Обстановка внутри самолета была совсем другой, чем на таможне. Приветливые стюардессы, приветливый экипаж. Длинный салон примерно на 120 человек. Уютные спинки кресел располагали к отдыху. Я сел и мысленно оказался в зале ожидания. Я был заядлый рыбак и часто, сидя на берегу озера, представлял себе бесчисленные трагедии, которые происходили под зеркалом воды. То тут, то там раздавался плеск, и тихая вода шла волнами. Это крупная щука схватила поперек окуня или карася. Затем все затихало, и устанавливалась зеркальная гладь и тишина.

То же самое происходило с кучками людей в зале. Никто не замечал те сотни трагедий, которых вроде бы и не было там. Мать провожала сына или дочь – навсегда. Или дети провожали мать, которая не могла на старости лет получить нужную медицинскую помощь. Всякое случалось. И я подумал, что это за система, которая великую русскую нацию превратила в рабов. Какая страшная сила заключена в этом коммунизме. Но и он начал сдаваться. Раз не расстреливал как раньше и не так уже мучил людей. Вскоре эти мрачные мысли прошли. Пилот объявил маршрут, время полета. «Застегните ремни, сейчас будет взлет», – раздался приятный голос стюардессы.

Все пристегнули ремни. Но я и не заметил взлета, хотя турбины заревели и самолет качнулся. Его вели мастера своего дела – это были асы. В самолете, кроме эмигрантов, было много людей разных национальностей. Американцы, немцы, французы, шведы. Чудеса – я, Рита, сын Жорик и Моня могли свободно к ним подойти и пообщаться жестами. И никто за нами не следил. Рабская зависимость от КГБ исчезла, и ее заняло чувство Свободы.

Исчез страх перед КГБ. Я вспомнил об одном случае, который случился со мной в 1976 году. Однажды в центре Москвы я встретил женщину, которая заблудилась и не могла найти свой отель. Она мне протянула карточку отеля и спросила, как туда пройти. Она оказалась американкой русского происхождения, почти забывшая русский язык. Я взял ее под руку и проводил до отеля. Она попросила проводить ее до номера, что я и сделал. Поблагодарив меня, она подарила мне авторучку. Когда я вышел из отеля, то тут же был схвачен и доставлен в отделение милиции. Три часа гебист допрашивал меня, почему и отчего я познакомился с американкой и оказался в отеле. Перед тем, как отпустить, мне сказали, что следующее знакомство с иностранцами будет в Сибири и что за мной теперь будут следить. Вот так-то!

– Рита, доставай все, что есть, – еле расслышал я собственный голос.

На откладных столиках моментально появился шикарный закусон: колбаска, две бутылки коньяка, бутылка водки, бутылка шампанского, помидоры, хлеб, буженина – все, что мы по совету Мони взяли с собой для продажи в Австрии и для еды. Мы ведь даже не знали, что в самолете кормят. У иностранцев на лице появилась мина удивления при виде моментально появившегося пиршества. Так как мы владели «всеми языками», на которых говорили иностранцы, то молча жестом намекнули, кто хочет – может присоединиться к нам. Я по наивности думал, что иностранца за русское питие пригласить непросто, больно чопорными они казались. Но я крепко ошибся. Оказалось, что иностранец выпить не дурак, и первый хлопок из первой бутылки шампанского подействовал на них, как красная тряпка на быка в корриде.

Они знали, что в самолете много убегающих из страны евреев, и были искренне рады, что люди вырвались на свободу. «На здровье! На здровье!», – кричали они, всячески высказывая свою радость. Не прошло и часа, как мы коньячок и шампанское полирнули водкой, вермутом и прочим. Более солидные евреи к нам не присоединились. Ох, лучше бы они не разворачивали своих кур с чесноком в салоне. Гульба пошла. Я в шутку подумал, что если бы технари забыли налить в крылья полный объем керосина, то на винно-водочном-коньячном перегаре наш чудесный самолет все равно лихо бы долетел до Вены. И, наверное, обратно до Москвы.

«Вы пересекли границу СССР», – прозвучал голос пилота. В душе у многих возникла грусть, потом сменившаяся облегчением. Я сорок два года прожил в СССР. Что я имел? Да ничего. Что мог иметь инженер и учитель при мизерных зарплатах и ворах, искусственно создавших дефицит. Что мог иметь честный человек? «Блоху в кармане, да вошь на аркане». И это была горькая правда. Когда объявили о пересечении границы, глаза у моей семьи были сухими, никто не собирался плакать. Время пролетело незаметно. На аэродром в Вене пилоты посадили самолет так же плавно, как и подняли. Будьте здоровы, дорогие пилоты, и чистого вам неба.

Открылись двери самолета, стюардессы и пилоты очень улыбчиво и ласково попрощались с нами, хотя почему-то глаза их были печальными. Мы сошли по трапу. «Рита! Мне нужно в туалет. Вы стойте здесь, а я быстро сбегаю в здание аэропорта». Впервые в жизни я увидел автоматический спуск воды. Я вернулся к семье с сияющим лицом. «Жорик! Риточка! Здесь жить можно!», – сообщил я семье.

Мое восхищение имело под собой гранитную основу. Ко времени нашего отъезда в столице России на пять миллионов москвичей было всего три-четыре общественных туалета. Но каких? В туалеты приходилось входить на пятках, чтобы не наступить в лужи мочи и прочего. Если наступишь всей подошвой – гарантия, что потом ноги промокнут. А запахи! Туалеты годами не мылись. Все было против человека! Иногда хотелось выпить бутылочку пива, но желание расходилось с действительностью. Ты не мог ее купить ни в одном магазине. Но был один выход. В Москве был десяток баров, где пиво продавалось в розлив. И вот ты подходишь к этому заведению. Ты хочешь полакомиться речными раками и просто отдохнуть от суеты. Не тут-то было! Перед баром стоит очередь из сотни человек, покорно ожидающих, когда их пустят внутрь. Постой часика полтора. Но есть спасительный выход – к нему я всегда нагло прибегал. С гордым видом подходил к двери, не обращая внимания на очередь, касался рукой кармана вышибалы и, ничего не говоря, проходил внутрь. Рубль был отправлен по назначению. Это была цена двух поллитровых кружек пива. Мы знали, что в пору всеобщего дефицита на все и на вся – другого выхода не было. Тогда, как и сейчас в 2011 году, без связей и подкупа большого или маленького в стране делать было нечего.

Сейчас в 2011 году по телевидению идет фильм «Крушение СССР». Так вот я увидел карту на которой красный цвет расползся почти на полмира. Это были страны, куда СССР поставлял оружие.

70% национального бюджета тратилось на вооружение с целью везде построить коммунизм. Так что мои первые впечатления о западной жизни будоражили и потрясали.

Глава VI
Вена, Рим, Италия, Иския

Первое знакомство с Западом произошло. Эйфория от вида мраморных стен туалета, блестящих писсуаров, унитазов, моек, музыки, приглушенно льющейся откуда-то, живых цветов в жардиньерках и чудесного запаха духов не проходила. Это было в таком месте, через которое в день проходили тысячи человек. Я вспомнил туалет на главной киностудии Москвы «Мосфильм», и мне стало дурно.

В этот удивительный день, определивший нашу жизнь, эти рассуждения о столь примитивном отошли на задний план. На взлетной полосе, где мы стояли, была нарисована толстая белая линия. Чей-то голос сказал: «Прошу всех выстроиться вдоль этой линии». Законопослушные граждане быстро выстроились вдоль нее по одному. Моя семья стояла в конце очереди. Что там делалось впереди, мы плохо понимали. Хотя видели, что голова очереди раздваивалась. Одни люди вставали по правую сторону от полосы, другие по левую. Когда мы были уже недалеко от того места, где очередь раздваивалась, мы услышали, как распределяющий спросил: «Вы куда – в Израиль или в Америку?» Мы ничего не поняли. Зачем он задает этот вопрос?

Мы были уверены, что все люди, которые получили визу в Израиль, и должны ехать туда. Старушка, стоявшая перед нами, доказала, что она истинная еврейка еще в самолете, так как быстро развернула и съела изумительную курочку с чесночком. А известно, что это любимая еда всех евреев, включая евреев-слесарей или живущих на Чукотке. Старушка сказала: «В Израиль». И ее направили налево от этой волшебной полосы.

Подошла наша очередь. Моя жена сказала дрожащим голосом: «В Америку» И… нас поставили справа. А я-то дурак думал, что мой голос – главный в семье, и, было, уже надулся, но потом посчитал, что жена права. Я – еврей неполноценный, состою в еврействе только на одну треть, и с ивритом у меня «швах». Поэтому я промолчал, и мы отошли направо. Все как-то получилось не так. С очередью произошла несправедливость. Она поредела очень незначительно. На израильскую сторону встали единицы. Удивительный день все больше и больше удивлял своими поворотами.

Дорогой читатель! На этом месте я хочу коротко описать техническую сторону прохождения эмиграции из России в Америку – через Австрию и Италию. Австрия взяла на себя обязательство на первый прием эмигрантов для последующей пересылки их в Италию. В среднем пребывание в Вене составляло около недели. После этого эмигрантов отправляли в курьерском поезде ночью под охраной военных в Рим. Там проходила проверка наших бывших сограждан Центральным разведывательным управлением США (ЦРУ). Их политического и уголовного прошлого. Так же проводилось медицинское обследование.

Внезапно к нам подкатил потрясающий весь в стекле автобус. Он блестел и сиял, как начищенный самовар. На такой, возящий иностранцев автобус в Москве мы смотрели, широко раскрыв рот. Это была мечта по форме и по содержанию того, что было внутри. Мы вошли в него, и благоуханье чудных духов окутало нас. Нас куда-то повезли.

– Миша, посмотри направо!

– Элла, посмотри налево! Смотри – какая красота! Какие дома, какие церкви. Сколько колбас и окороков, сколько фруктов в сияющих витринах магазинов.

Головы пассажиров с такой скоростью поворачивались в разные стороны, что было бы не удивительно, если бы они просто оторвались.

– Мама, папа, яблоки!

Действительно, по сторонам дороги стояли могучие яблони, обсыпанные изумительными огромными плодами. Было первое октября 1976 года. Самое смешное в том, что их никто не рвал. Мужчины с утроенным вниманием наблюдали за скользящими по прекрасной дороге лимузинами, вычищенными до блеска. В них сидели свободные, веселые люди, весело болтая между собой.

По-видимому, автобус въезжал в город. Наконец, он остановился и наши взгляды уперлись в стену дома, на котором сияла вывеска «Hotel zum Türken». Мы вышли из райского автобуса и его запаха. Прозвучал громкий голос по-русски: «Господа! Проходите в отель!» Я не верил своим ушам, жена тоже. Оказывается мы – нищие изгои, теперь ГОСПОДА! Ну, если дальше так пойдет!

«Проходите, пожалуйста наверх и получите деньги». Клянусь, я всего ожидал, но такого!!! Скажите мне, кто за сорок два года жизни в «совке» бесплатно получал деньги? Все, конечно, поспешили наверх, где нам и выдали по 20 долларов на душу, чтобы мы покупали продукты и сами готовили себе на кухне. Нас провели в комнату, где мы благополучно разместились. Там была мойка с краном. Кухня и туалеты в этом отеле были общими, как в коммуналке. Наступило некоторое затишье. Все устраивались, как могли. Жена сразу бросилась к мойке. Холоднющей водой из-под крана вымыла голову, высушила голову русским феном, и… не заболела. Вот что значит эйфория. Хотя нас она не освободила от чувства голода.

Мы вышли в город и сели на трамвай, маршрут которого узнали в отеле. Я видел многое в моей жизни, но такой прелести никогда. В нем пахло духами, он двигался, не качаясь, и издавал чудесные звоночки, похожие на музыку. Мы вышли на рынке. Рынок нас потряс. ТАМ БЫЛО ВСЕ. А все я описать не могу – бумаги не хватит. Мы купили курочку, овощи, хлеб. Причем курица, в отличие от дороговизны в Москве, стоила здесь просто копейки. Держа в руках полиэтиленовые сумки с продуктами, мы пошли гулять.

Мне стало смешно. Такие красивые сумки, которые здесь были только для продуктов, наши московские модницы в те времена носили только по праздникам. Голод начал приставать к нам, и мы захотели вернуться в отель. Но не тут-то было. Мы заблудились. Что же делать? Языка нет – немые. Внезапно мне пришла мысль остановить машину и сказать только одно слово, название отеля. И случилось чудо. Около нас остановилась шикарная машина с двумя молодыми людьми. Я открыл дверцу машины и произнес «zum Türken». Молодые люди радостно закивали и включили музыку. В машине, как и везде, пахло чудесными духами. Через десять минут мы были на месте. Среди десятков тысяч слов немецкого языка я нашел единственное нужное «данке шон». Это было хорошо, что я его нашел.

Пока жена готовила обед на общей кухне, а стряпухи изливали друг другу душу, я вышел на улицу. Происходили удивительные вещи. Я был, наконец, свободен. Впереди должна по идее наступить какая-то новая жизнь. Но на меня напал такой ужас, какой я испытал давно, когда Риточка прибежала на рынок. Я стоял на тротуаре и смотрел, как мимо в прекрасных машинах проезжали веселые и свободные люди.

А я нищий в сорок два года, голый, зависящий от помощи неизвестных мне людей, немой, как мне казалось, человек, который ничего не добьется на этой чужбине, страдал.

Вот они едут, работают, живут в своих жилищах. Они здесь родились. Это ИХ Родина. А я? Я не завидовал ничему. Мне просто было горько и больно, что пришлось оставить Родину. Там я как-то мог крутиться и вертеться, циклевать полы, вставлять глазки в двери. На Западе это делают фирмы. Работать преподавателем, разводить рыбок, делать что-то, чем я мог прокормить свою семью. Этого тоже ничего нет. Русские дипломы на Западе не признаются. Как и в России, здесь я не мог купить даже руля от «Жигулей». Вот такие мысли приходили в мою бедную голову. Какое несчастье, что в то время я не верил в Бога. Не было опоры и не было железного фундамента для жизни. Прокрутив все эти мысли, я вернулся в отель. Пообедал, слава Богу, жена приготовила, и лег спать.

Настало утро второго октября 1976 года. Завтра должно было наступить 3 октября – мой день рожденья – 42 года. Больше чем полжизни прожито и пройдено. Предстояла вторая неизвестная половина. Утром нас разбудил какой-то шум и гам, топотня в коридоре. Вечно живой и предприимчивый еврейский народ начал действовать. В нашу дверь без стука заглянула голова Мони и закричала: «Что вы спите, вы забыли, где находитесь? Так вы останетесь на всю жизнь нищими!» «А ты что затеял?» «А я на рынок – продавать что привез из «совка»[12]12
  «Совок» – (сленг.) Советский человек из СССР. По-русски – совок, нем. – Wurfschaufel


[Закрыть].

Кто-то в России распустил слух, что на Западе с руками оторвут черную икру, матрешки, шкатулки, простыни, самовары и прочее барахло. «Да у нас ничего нет, мы все съели в самолете. А все, что кроме еды, мы решили со временем пустить на подарки». «Ну, и дураки, не умеете ценит добро». Голова скрылась. Мы продолжали спать. Часа через четыре-пять в дверь просунулось довольное лицо Мони. Видимо, рынок прошел для него хорошо. «Моня! Здравствуй! Ну, сколько заработал? По твоему лицу мы видим, что все нормально». «Фердинанд! Ты куда попал? Разве на Западе говорят о том, кто сколько заработал?» Я сказал: «Моня, закрой дверь с той стороны, причем навсегда». Дверь закрылась навсегда. Потом мы еще раз встретились в Риме, но это другая история.

За эти несколько дней пребывания в отеле мы познакомились со множеством людей, в том числе – с одним симпатичным молодым человеком лет 35-ти. Его звали Марик. Был он ведущим специалистом по «ортодонтии» в Ленинграде и имел конкретные планы по открытию большой клиники в Берлине. Как-то вечером, когда мы беседовали и делились впечатлениями о прошедшем, Марик сказал:

– Ребята! А зачем вам в Америку? Вам лучше в Германию, тем более, Фердинанд, что у тебя отец чистокровный немец.

Мы обо всем думали, но об этом никогда.

– Марик, а как туда попасть? – спросил я.

– Есть два способа: один легальный, другой нет.

В первом случае надо было подать прошение на въезд в Германию и ждать несколько месяцев. Во втором случае нас могли за 600 долларов перевезти через границу в Германию. Для нашей семьи это было невозможно. Денег не было, и закон нарушать мы не посмели бы. Мы пошли по первому пути. В посольстве нам посоветовали ехать по транзиту дальше в Италию и ждать ответа от немецкого правительства. А так как просто побывать в Италии было для нас недосягаемой мечтой, то мы, конечно, с радостью согласились. Марик же оставался в отеле в надежде на легальный въезд в Германию. Мы с ним снова увиделись через пять лет в Берлине, но об этом потом.

Мой день рождения 3 октября 1976 года мы справляли в шумном «биргартене»[13]13
  Биргартен – сад снаружи ресторана, где пьют пиво.


[Закрыть] около нашего отеля. Истратив все выданные нам деньги на пиво с чудесными сосисками, мы оставили пару шиллингов на почтовые марки и известили всех родственников и знакомых о ходе наших дел.

Представляю их удивление, когда они узнали, что через пару дней мы будем гулять по Риму.

Вскоре был организован еврейский поезд на Рим. Это был особый поезд. Каждая семья в нем занимала отдельное купе. В купе у нас было свободно – багажа не было.

В других купе людям просто не было места, чтобы повернуться. Немыслимое количество чемоданов было почти у каждой семьи, не то что у нас. На каждой остановке поезда из него выскакивали десятки солдат, вооруженные маленькими автоматами, и выстраивались вдоль вагонов.

После мюнхенской олимпиады, когда террористы расстреляли команду Израиля, меры безопасности при передвижении евреев были предельными. Чувства возникали очень неприятные. Поезд до Рима не доехал, и нас посадили в автобусы, которые нас и повезли куда-то. Рим в те времена 1976 года был транзитным перевалочным пунктом для евреев из СССР. Там рассматривались все их документы, шла тщательная проверка «кто есть кто» перед отправкой в Америку.

Страна свободы не хотела принимать у себя уголовников, которых было у самих предостаточно. Чистых евреев брала на себя организация «Хиас». Она хорошо обеспечивала транзитников. Нас и близко не подпустили в среду «богоизбранного народа», как «помесь таксы с мотоциклом». Хотя я внутри страшно возмутился, но потом время показало, что нет худа без добра. Часто, как сказал Солженицын, несчастье приносит счастье. Что и подтвердило потом время. Эти ребята, принятые «Хиасом», не увидели и не испытали столько чудес, которые случились с нами.

Нас взяла на попечение «ИРЧИ»[14]14
  International Rescue Committee (IRC).


[Закрыть]. Эта организация занималась и другими национальностями. После проверки они попадали в Америку. Через «Хиас» отправка была довольно быстрой. «ИРЧИ» не обладала такими большими деньгами, и дело через него шло медленнее. И вот наш автобус привез нас в центр Рима, в отель около центрального вокзала, и там высадил. Раздался голос: «Синьоры, прего Манджаре». Ну и ну! Чудеса. То мы были товарищами, то господами, и вдруг превратились в синьоров. Гордость заклокотала в моем горле.

Тарабарщину, которую сказал нам синьор, мы не поняли. Но подчиняясь интуиции, все-таки догадались, что нас зовут кушать. «Манджаре» оказалось волшебным словом. Оно включало в себя бесплатный обед. Обед состоял из трех блюд. Был подан свежайший салат из помидоров, сыра, зелени и оливок; затем подали тарелки с дымящейся «пастой» – спагетти болоньезе, посыпанные свежим пармезаном, и чудную курочку-гриль. Это было ТАК вкусно, что мы попросили повторить. И это было незамедлительно сделано. Затем нас позвали наверх и выдали деньги на пару дней вперед, пока «ИРЧИ» (Интернациональный Комитет спасения) с нами не определится. Нам дали опять по двадцать долларов на душу, за что мы были очень благодарны.

Деньги есть, вперед на рынок! На еду их тратить не надо – кушать бесплатно… пока. Как долго бесплатно, мы не знали. Мы вышли на площадь перед вокзалом «Термини». Вот здесь начались чудеса. Италия. Италия – прекрасная, теплая страна, где доверять деньги продавцу надо осторожно. Если он взял твои деньги в свои руки, назад ты их не получишь.