Текст книги "Сердца и судьбы"

ПЕРВЫЕ ДНИ

Просто поразительно, как, едва свадьба осталась позади, начала шириться талия Хелен. Два дня спустя подвенечное платье уже не сходилось в поясе, а через неделю при попытке застегнуть его на груди швы грозили лопнуть.

– Поразительно, – говорил Клиффорд, который снова и снова просил ее надеть платье, словно чтобы определять на глаз степень ее беременности. – Полагаю, ты решила, что можешь расслабиться. Но нет. Сделать остается еще очень много.

Что было совершенно верно. Дом в Примроуз-Хилле необходимо было превратить из меблирашки в жилище, достойное Вексфорда и его расцветающей новобрачной, куда можно было бы приглашать друзей, которыми он намеревался обзавестись. А поскольку Клиффорд был всегда очень занят, взяться за все это предстояло Хелен. И она взялась. Он очень оберегал ее беременность, но не позволял ей чувствовать себя дурно. Если она утром надрывно кашляла над тазиком, он деловито хлопал в ладоши, говорил «довольно!», и каким-то чудом этого оказывалось довольно. Он не требовал, чтобы она советовалась с ним об обоях, краске или мебели, оговорил лишь, что стены должны годиться под картины, а мебель должна быть старинной, не новой, так как новая перепродается всегда в убыток. Он, казалось, одобрял все, что она делала – или, во всяком случае, не неодобрял. По субботам и воскресеньям он играл в теннис, а она смотрела и аплодировала. Ее рукоплескания ему нравились. Но ведь ему нравились рукоплескания кого угодно. Она это понимала.

– Ты совсем не спортивна! – жаловался он.

А она думала, что, наверное, Анджи была спортивной и все остальные тоже.

На поверхности все шло отлично. Дни были солнечные, полные полезной деятельности, младенец побрыкивался; ночи были неловкими и менее бурными, но успокаивающими. Вскоре знакомые Клиффорда начали осторожно заглядывать в гости и, обнаружив, что его молодая жена не так глупа, как они опасались, засиживались и становились друзьями; ее друзья приходили, видели и не возвращались, обнаружив, что она для них почему-то потеряна. Как они, молодые, бедные, чуть-чуть богемистые, без честолюбивых устремлений, могли чувствовать себя непринужденно с Клиффордом Вексфордом, которому требовалось что-то помимо чисто человеческих качеств? И как, если уж на то пошло, могла себя чувствовать с ним непринужденно она сама? Она видела, что ей следует быть более женой Вексфорда, чем дочерью «Яблоневого коттеджа». Она научилась обходиться без болтовни и близости своих друзей, без приятного тепла их заботливого внимания. Когда они не возвращались, она не звала их обратно. Они все милые люди, они ведь приходили, несмотря на Клиффорда. Читатель, суть заключалась в том, что она отяжелела, огрузнела и начинала ходить вперевалку – вы же знаете, какими становятся женщины в конце беременности, – а младенец давил на седалищный нерв, но она стискивала зубы, и ставила свою улыбку на «ясно», а не на «усталость» и «жалобы». Все ради Клиффорда. Она будет для Клиффорда всем. Он больше ни разу не взглянет ни на одну другую женщину. И одновременно она знала, что все бесполезно. Она его потеряла, хотя как и почему ей ясно не было.

СЧАСТЛИВОЕ ВРЕМЯ

Маленькая Нелл появилась на свет в день Рождества 1965 года в Мидлсекской больнице. Ну а Рождество – не лучшее время, чтобы производить на свет младенцев. Больничные сестры пьют слишком много хереса и распевают рождественские песни, молодые врачи целуют их под омелой, старшие хирурги одеваются дедами-морозами. Хелен родила Нелл без их помощи в отдельной палате, где лежала одна. Лежи она в обычной палате, там нашлась бы хотя бы еще одна роженица, которая помогла бы ей, ну а при данных обстоятельствах ее красная лампочка час за часом мигала в комнате сестер и никто этого не замечал. Тогда еще присутствие отцов при появлении на свет их детей в моду не вошло, да и в любом случае Клиффорд содрогнулся бы при одной такой мысли. К тому же его с Хелен пригласил на обед в Сочельник именитый художник Дэвид Феркин, который подумывал покинуть Галерею изящных искусств ради «Леонардо», и отказываться от такого приглашения Клиффорд не собирался. Оно представлялось ему слишком знаменательным. Первые схватки Хелен ощутила в такси по дороге в мастерскую Феркина. Разумеется, ей не хотелось стать обузой.

– По-моему, это ничего не значит, – сказала она. – Скорее всего, несварение желудка. Вот что: завези меня в больницу, а когда они меня осмотрят и отправят домой, я возьму такси и приеду к Дэвиду.

Клиффорд поймал Хелен на слове, завез ее в больницу и поехал на обед один. Позже Хелен к нему не присоединилась.

– Даже если у нее роды, в чем я сомневаюсь, – сказал Дэвид Феркин, – то, когда ребенок первый, они тянутся вечно, а потому беспокоиться нечего. И не обрывай больничный телефон, не будь занудой.

Дэвид Феркин ненавидел детей и гордился этим. Хелен крепкая, здоровая молодая женщина, утверждали все гости, и беспокоиться нечего. И никто не начал загибать пальцы, подсчитывая, сколько месяцев прошло со дня свадьбы – по крайней мере Клиффорд ничего такого не заметил.

Хелен же действительно была крепкой, здоровой молодой женщиной, пусть перепуганной, а Нелл была крепким, здоровым младенцем и появилась на свет благополучно, пусть и без посторонней помощи, в 3 часа 10 минут утра. Солнце Нелл оставило Стрельца и как раз вступило в Козерога, сотворив ее жизнерадостной и энергичной; Луна ее как раз восходила в Водолее, что сделало ее доброй, обаятельной, великодушной и хорошей; Венера в полной силе стояла посреди небес в Весах, своем собственном доме, что наполнило Нелл желаниями, сделало способной дарить и принимать любовь. Однако Меркурий находился слишком близко к Марсу, Нептун противостоял обоим, а ее Солнце противостояло ее Луне, так что на протяжении жизни Нелл суждено было оказываться в необычных положениях, притягивать великие несчастья, перемежающиеся с великим счастьем. Сатурн в соединении с Солнцем и сильный, но в противостоянии с двенадцатым домом, указывал, что тюрьмы и исправительные заведения будут заметно омрачать ее жизнь – и выпадут времена, когда она будет смотреть на мир из-за решетки. Во всяком случае, таково одно из возможных толкований. И его достаточно. Как еще можем мы объяснить события, порождаемые судьбой, а не нашей натурой?

На первый крик Нелл в палату пристыженно вбежала сестра, и когда новорожденная, вымытая и спеленутая, была наконец положена на руки Хелен, Хелен влюбилась – не так как в Клиффорда в вихре эротического упоения и боязливых предчувствий, но безоговорочно, глубоко и навсегда. Когда Клиффорда оторвали от послеобеденного коньяка и хлопушек (лучшие рождественские из «Харродса») и он предстал у ее кровати в четыре утра, она показала ему маленькую почти со страхом – наклонилась над колыбелью и отогнула уголок одеяльца с крохотного личика. Она все еще заранее точно не знала, что Клиффорду понравится, а что не понравится, что он одобрит, а что отвергнет. Она теперь робела перед ним, почти испытывала страх. И не понимала причины. Но надеялась, что появление Нелл все поправит. Она, как вы обнаружите, не думала о перенесенных мучениях, не обижалась, что Клиффорд покинул ее в такой момент, а просто искала, как лучше угодить ему. В эти первые, многим чреватые месяцы брака она, как я уже говорила, походила на свою мать больше, чем когда-либо прежде или потом.

– Девочка! – сказал он, и на миг Хелен почудилось, что он этого не одобряет, но он глядел на свою дочь и улыбался, а потом сказал: – Не хмурься, любовь моя, все будет отлично.

И Хелен готова была поклясться, что малютка тут же перестала хмуриться и улыбнулась в ответ, хотя сестры и утверждали, что это невозможно: младенцы первые шесть недель не улыбаются. (Все сестры говорят так, все матери знают, что это не так.)

Он взял малютку на руки.

– Осторожнее! – сказала Хелен, но предостережение было лишним: Клиффорд привык держать в руках предметы огромной ценности. И тут же он, к своему изумлению, ощутил (и очень остро) всю боль и всю радость отцовства – раскаленную иглу тревоги в сердце, то есть стремление защитить, оберечь, и теплое сияние, то есть убеждение в своем бессмертии, сознание великой оказанной тебе чести, сознание, что ты держишь на руках не просто ребенка, но будущее всего мира, осуществляемое через тебя. И еще он испытывал нелепую благодарность к Хелен за то, что она родила эту девочку, сделав такое чувство возможным. В первый раз с тех пор, как он спас ее из клиники де Уолдо, он поцеловал ее с неомраченной любовью. Собственно говоря, он простил ее, и Хелен расцвела от его прощения.

– Все будет хорошо! – Она закрыла глаза и процитировала что-то, что прочла, хотя и не помнила когда и что именно. – И все будет хорошо, всякое-всякое будет хорошо!

Клиффорд даже не поставил ее на место, спросив, откуда эта цитата. И действительно, некоторое время все было очень-очень хорошо.

Вот так почти до года Нелл жила в коконе счастья, сплетенном ее родителями. «Леонардо» процветала под руководством Клиффорда Вексфорда – был приобретен интересный Рембрандт, были проданы несколько скучных голландцев, был повешен предполагаемый Боттичелли, обозначенный именно так, к огромному изумлению Уффици, а в новом отделе современного искусства цена картины Дэвида Феркина (которому было поставлено условие писать не больше двух полотен в год, чтобы не испортить своего рынка) взлетела до пятизначного числа. Хелен похудела на двенадцать фунтов и поочередно молилась на Клиффорда и на малютку Нелл. Любить даже приятнее, хотя и труднее, чем быть любимой. А то и другое вместе – может ли быть радость выше?

ЦУНАМИ БЕДСТВИЙ

Читатель, брак, связанный в спешке, способен стремительно распуститься, точно джемпер ручной вязки – стоит оборвать одну нитку, потянуть, еще потянуть, и от него ничего не останется. Только бесформенная кучка бросовой пряжи. Или, скажем, по-другому: вам кажется, что вы живете во дворце, а на самом деле это карточный домик. Сдвиньте одну карту и остальные рассыпаются, плоско ложатся на стол, и от недавнего дворца не остается ничего. Когда Нелл шел одиннадцатый месяц, брак Вексфордов рухнул, погребая бедного ребенка под развалинами – бац! бац! бац! – одно скверное событие за другим, еще более скверным.

Вот как это произошло.

Конрены устроили 5 ноября вечеринку с фейерверком. Помните? Теренс, зачинатель «Ареала»? И Шерли, позже в «Сверхженщине» и «Кружевах»? Все, кто был кем-то, присутствовали там, в том числе и Вексфорды.

Хелен оставила Нелл дома с няней: она не хотела пугать ребенка треском и хлопками. Явилась она туда до Клиффорда, который должен был приехать прямо из «Леонардо». На ней была вышитая кожаная курточка и сапожки с множеством кисточек – такая тоненькая, беззащитная, удивительно хорошенькая и нежная, и словно бы изумленная, даже чуть ошеломленная, как часто выглядят молоденькие жены энергичных мужчин, то есть весьма притягательно для других мужчин, которые начинают вести себя как самцы оленей во время гона – могучие рога сцепляются, и «я получу то, что твое, Богом и Природой клянусь, получу!». Будь на ней ее старый голубой трикотаж, возможно, ничего не случилось бы.

Клиффорд приехал позднее, чем ожидала Хелен. Она чувствовала себя обиженной. Слишком уж много времени и внимания он отдавал «Леонардо». Колбаски с треском лопались, горячая картошка рассыпалась раскаленными угольками, ракеты взрывались, и фонтаны света били в небо, и над садами Камден-Тауна ветерок подхватывал восторженные крики вместе с дымом праздничных костров. В горячем пунше было много рома. Будь его поменьше, ничего, возможно, не случилось бы.

Сквозь завесу дыма Хелен увидела идущего к ней Клиффорда. И простила его, и начала улыбаться. Но кто это рядом с ним? Анджи? Хелен перестала улыбаться. Не может быть! Последний раз Анджи подавала признаки жизни из Южной Африки. Но нет, это она! Меховое манто, меховая шапочка, высокие кожаные сапоги, мини-юбка, модное в те дни обтянутое чулком пространство бедра между верхом сапог и низом юбки. Анджи, которая ухмылялась Хелен, нежно-пренежно сжимая руку Клиффорда. Хелен замигала, и Анджи исчезла. Еще того хуже: зачем она прячется? О чем они договорились? Звонок Анджи в первую брачную ночь Хелен не разгласила – проглотила боль, проглотила оскорбление, забыла, выкинула из головы. То есть так она была убеждена. Будь это действительно так, а не просто ее убеждение, ничего, возможно, не случилось бы.

Клиффорд взял Хелен под локоть супружески ласково. Хелен раздраженно стряхнула его руку – а вот этого женщина ни в коем случае делать не должна, если мужчина о себе высокого мнения. Но она, ожидая Клиффорда, выпила четыре стаканчика горячего пунша и была не так трезва, как ей казалось. Если бы только она позволила ему поддерживать ее за локоть! Так нет же.

– Это была Анджи, ты приехал с Анджи, ты был с Анджи.

– Была. Приехал. Был, – невозмутимо ответил Клиффорд.

– Я думала, она в Южной Африке.

– Она прилетела помочь мне с организацией Современного отдела. Если бы ты хоть чуточку интересовалась «Леонардо», это не было бы для тебя новостью.

Нечестно! Разве Хелен не посещала ежедневные курсы по истории искусства, чтобы нагнать упущенное? Разве она в 23 года не вела дом, не руководила слугами, не принимала гостей и не растила дочку? Разве муж не пренебрегал ею ради «Леонардо»? Хелен хлопнула Клиффорда по щеке (ах, если бы она удержалась!), а из дыма праздничных костров вышла Анджи и снова улыбнулась Хелен – мимолетной победной улыбкой, которую Клиффорд не увидел. (А вот что Анджи могла бы поступить иначе, этого я не говорю. Нет уж, господа хорошие!)

– Ты просто сумасшедшая, – сказал Клиффорд Хелен, – помешалась на ревности! – И он тотчас удалился с Анджи. (О-о-о!) Ну так он же рассердился.

Какому мужчине понравится, если его на людях бьют по щеке или без всякого повода обвиняют в супружеской неверности. А свежего повода бесспорно не было. Анджи выжидала: ее отношения с Клиффордом в последнее время действительно ограничивались новоорганизованным Современным отделом «Леонардо». Да, Клиффорд практически забыл, что они когда-то были иными, а то разве он привел бы Анджи на вечеринку? (Ах, если бы он ее не привел! К чести Клиффорда, он подобно Хелен и в отличие от Анджи был способен сделать нравственный выбор.)

Клиффорд отвез Анджи в ее дом в Белгрейвии, а сам отправился прямо домой в Примроуз-Хилл, слушал музыку и ждал Хелен. Он решил ее простить.

Он ждал до утра, а она так и не вернулась. Потом она позвонила и сказала, что звонит из «Яблоневого коттеджа»: ее мать заболела. И быстро положила трубку. Клиффорд это уже слышал – и послал Джонни проверить. Конечно, Хелен там не было. Да и как она могла туда попасть? Отец все еще не пускал ее на порог. Нелепость такой лжи усугубила ее проступок.

А где же Хелен провела ночь? Хорошо, я скажу вам. После того, как Клиффорд ушел под руку с Анджи, Хелен на много-много стаканчиков пунша позже ушла под руку с неким Лоренсом Деррансом, сценаристом, мужем миниатюрной Анн-Мари Дерранс, соседки и близкой подруги. (После выбора этого поступка из всех возможных альтернатив хода назад уже не было. Больше никаких «если бы». Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп – карточный домик рассыпался.)

Анн-Мари, сгусточек энергии, jolie-laide,[5]5
  Милая дурнушка (фр.).


[Закрыть] ростом в 4 фута, 10 дюймов, весом в 85 фунтов осталась плакать, рыдать и в большом возбуждении сообщать всем и каждому, что Хелен Вексфорд и ее муж ушли вместе. Не удовольствовавшись этим, на следующее же утро она исторгла у Лоренса признание. (Я отвез ее к себе в контору. На диване. Очень неудобно. Ты понимаешь, все эти книги и рукописи. Я был жутко пьян. Кто-то что-то подлил в пунш. Она выглядела такой расстроенной. Она выглядела такой расстроенной! Анн-Мари. Ну получилось так. Прости, прости.) И услышав все это, еще до того, как Хелен вернулась домой (забежала прежде к подруге немного успокоиться – такой бесконечно виноватой она себя чувствовала), Анн-Мари явилась к Клиффорду и рассказала ему, где Хелен была ночью, добавив много совершенно ненужных и лживых подробностей.

И потому, когда Хелен все-таки вернулась домой, Клиффорд категорически не желал прощать. Собственно говоря, Джонни как раз кончил менять замки. Хелен стояла перед дверью на резком ноябрьском ветру, ее муж и малютка-дочь были по ту сторону запертой двери, в тепле.

– Впусти меня, впусти меня! – кричала Хелен, но он ее не впустил. Хотя Нелл издала сочувственный вопль, его сердце не смягчилось. Неверная жена – ему не жена. Она для него хуже посторонней, она враг!

Ну Хелен пришлось обратиться к адвокату, что же ей оставалось делать? Клиффорд уже побывал у своего, он времени не терял. Анн-Мари еще толком не договорила, а он уже звонил. Адвокат был очень именитый и дорогой, но и этого мало: Анн-Мари тут же решила воспользоваться случаем и развестись с Лоренсом, назвав соответчицей Хелен, и к Рождеству не один, но два брака были разбиты. И кокон любви и тепла, в котором обитала Нелл, был размотан быстрее, чем мог уследить глаз или постичь ум, – во всяком случае, так казалось Хелен, и в воздухе над младенческой головкой Нелл метались слова ненависти, отчаяния и злобы, а когда она улыбалась, никто не отвечал ей улыбкой, и Клиффорд разводился с Хелен, назвав соответчиком Лоренса и требуя передачи их маленькой дочери ему.

Возможно, вам неизвестен обычай «называть соответчиков». В прошлом, когда институт брака был прочнее и нерушимее, чем нынче, для того чтобы разъединить супружескую пару, требовалось доказать вмешательство извне. Брак не просто «необратимо рушился» под воздействием внутренних сил. Являлся некто и делал нечто – чаще всего в сексуальном плане. Этот некто именовался «третьим лицом». В поисках улик исследовались простыни, частные сыщики делали фотоснимки сквозь замочные скважины, а третье лицо называлось соучастником (соучастницей) и его (ее) фамилия попадала в газеты. Все это было омерзительно. И даже если оба супруга просто хотели расстаться без всяких взаимных обид, ритуал с простынями и замочными скважинами совершать все-таки приходилось. О, разумеется, худа без добра не бывает, и выросло целое племя девушек, населявших приморские отели и поставлявших все необходимые улики: они недурно, а часто и не без приятности зарабатывали на жизнь, сидя за кофе всю ночь напролет и целуясь только, когда свет в замочной скважине внезапно затмевался.

Но это конкретное худо принесло только одно относительное добро: Хелен более или менее помирилась с отцом – любой враг Клиффорда был ему другом, а посему дочь (якобы его дочь: он не желал дать Эвелин передышку и продолжал отрицать, что Хелен – его плоть и кровь) была допущена в маленькую спальню в «Яблоневом коттедже», выходившую на заднюю лестницу, где могла выплакивать свое горе и стыд, а знакомая зарянка сидела на яблоневой ветке прямо против ее окна, наклоняла головку набок и, щеголяя красной грудкой, щебетала и чирикала – зачем унывать, когда впереди у нее много счастливых дней.

ЛОЖЬ, СПЛОШНАЯ ЛОЖЬ!

Есть младенцы, из-за которых никто ни с кем не дерется. Если они некрасивы, несимпатичны, плаксивы или склонны кукситься, разведенным согрешившим матерям дозволяется сохранить их и трудиться на них долгие годы. Но какой очаровашкой была Нелл! Все хотели оставить ее себе – отец и мать, и оба набора из бабушки и дедушки. Кожа у Нелл была светлая и нежная, улыбка светлая и нежная, и она почти никогда не плакала, а если и плакала, ее тут же удавалось утешить. Она была упорной и усердной труженицей – а кому приходится трудиться тяжелее, чем младенцам? – и всячески тренировала свои способности: училась трогать, хватать, сидеть, ползать, стоять, произносить первые слова. Она была смелой, талантливой, бойкой – завидным призом, а не ношей, которая почти не стоит того, чтобы ее тащить. И как они дрались из-за нее!

– Она недостойна быть матерью, – сказал Клиффорд Вэну Эрсону, своему веснушчатому свирепому адвокату. – Она пыталась покончить абортом с девочкой. Она ее не хотела.

– Он требует ее только назло мне, – со слезами объясняла Хелен Эдвину Друзу, своему кроткому советчику-хиппи. – Пожалуйста, заставьте его перестать. Я же так его люблю! Одна-единственная глупость, вечеринка эта дурацкая, я выпила лишнего и просто мстила ему за Анджи. Я не вынесу, если потеряю еще и Нелл. Я не выдержу. Пожалуйста, помогите мне!

Эдвин Друз протянул кроткую руку, чтобы утешить свою расстроенную клиентку. Она слишком молода, чтобы выдержать все это, думал он. И Клиффорд Вексфорд весьма и весьма отрицательная личность, думал он. Она нуждается в заботливой поддержке. И пожалуй, он, Эдвин Друз, наиболее подходит для осуществления такой поддержки, думал он. Он убедит ее стать вегетарианкой, и она уже не будет поддаваться столь черному отчаянию. Собственно говоря, думал он, они с ней могли бы отлично поладить, если бы только Клиффорд и крошка Нелл не стояли у них на дороге. Пожалуй, Эдвин Друз был не лучшим ходатаем перед лицом закона, которого могла выбрать для себя Хелен, учитывая все обстоятельства. Однако она выбрала именно его.

Добавьте еще, что Клиффорд хотел, чтобы Нелл жила с ним, и имел привычку добиваться того, что хотел, и вы увидите, что в борьбе за нее у него имелись все козыри: деньги, влияние, опытные юристы, возмущенная добродетель – а также его родители Отто и Синтия, готовые поддержать его своим вкладом во все это.

– Одной мягкости мало, – сказала Синтия о Хелен. – Необходим еще здравый смысл, ну и осмотрительность.

– Мужчина способен многое вытерпеть от своей жены, – сказал Отто. – Но только чтобы его не ставили в глупое положение у всех на глазах.

А Хелен нечего было положить на весы кроме прелести, и беспомощности, и материнской любви, и добросовестности Эдвина Друза. А этого было недостаточно.

Клиффорд развелся с Хелен за супружескую измену, отрицать которую она никак не могла: более того, Анн-Мари явилась в суд и дала те же показания, что и на собственном бракоразводном процессе: «…я неожиданно возвращаюсь домой и застаю моего мужа Лоренса в постели с Хелен. Да, в нашей брачной постели. Да, оба были совсем голые». Ложь! Сплошная ложь! Хелен даже не пыталась в качестве возражения ссылаться на то, что Клиффорд совершил супружескую измену с Анджи Уэлбрук – она не хотела обрекать его на публичное позорище, а Эдвин Друз и не пробовал ее уговаривать. Хелен слишком уж была убеждена, что потеряла Клиффорда по своей вине. Даже питая к нему ненависть, она его любила, и то же можно сказать о нем в отношении нее. Но его гордость была уязвлена: он не простит и не позволит ей уязвлять его еще горше. И он получил развод, как чистый и пострадавший, а она – как виновная, и все это не сходило с газетных страниц целую неделю. С прискорбием должна сказать, что Клиффорд Вексфорд ничего против газетной шумихи не имел. Он считал, что она приносит пользу делу, да так и было.

Из Йоханнесбурга позвонил отец Анджи и загремел в трубке:

– Рад, что вы избавились от своей дряни жены. Анджи это взбодрит!

И взбодрило. Как и поразительный успех картин Дэвида Феркина, которые теперь висели на самых авангардистских стенах в стране.

– Вот видишь! – заявила Анджи. – Этому хламу, Старым Мастерам, пришел конец, конец, конец!

Когда месяц спустя решался вопрос, у кого из родителей остается ребенок, Хелен пришлось пожалеть, что она не вела борьбу более яростно. Клиффорд приводил различные доказательства того, что она не годится в матери. И не только ссылался на ее попытку сделать аборт, чего она ожидала, но и на ненормальность ее отца (человек, режущий садовыми ножницами собственные картины, едва может считаться нормальным!), которую она, несомненно, унаследовала, а также на собственную ее, Хелен, склонность к грубейшей сексуальной аморальности. Далее Хелен уже почти алкоголичка – разве она не пыталась оправдать свое прегрешение с соответчиком Деррансом, ссылкой на то, что выпила лишнего? Нет, мать Нелл тщеславная, безалаберная, безнадежная потенциальная преступница. Далее, Хелен не имеет средств к жизни, а Клиффорд имеет их. Как она намерена содержать ребенка? Разве она при первом же поводе не бросила даже свою жалкую повременную работу? Работать? Хелен? Вы шутите!

Куда бы бедная девочка ни оборачивалась, всюду ее встречал Клиффорд с новым обвинением и был столь убедителен, что она сама почти ему поверила. А в чем могла обвинить его она? Что он требует Нелл только, чтобы больнее наказать ее? Что он просто возложит все заботы о крошке Нелл на няню? Что он слишком занят, чтобы быть хорошим отцом, и что ее, Хелен, сердце разобьется, если у нее отберут ее дочку? Эдвин Друз был неубедителен. И Хелен была второй раз заклеймена в глазах света как пьяная потаскушка. Так-то вот. Клиффорд выиграл процесс.

– Опека, воспитание и контроль отцу, – объявил судья. Клиффорд посмотрел через зал на Хелен и в первый раз с начала разбирательства встретил ее взгляд.

– Клиффорд, – прошептала она, как может жена прошептать имя мужа у его смертного одра, и вопреки разноголосому хору вокруг он ее услышал, и его сердце рванулось к ней. Ярость и злоба угасли, и он пожалел, что не может отвести стрелки часов назад, чтобы он, она и Нелл снова были вместе. Он остановился во дворе суда, ожидая Хелен. Ему просто хотелось заговорить с ней, коснуться ее руки. Ведь она была уже достаточно наказана. Но Анджи вышла раньше Хелен, одетая в минимальнейшую из кожаных мини-юбок, и никто не глядел на ее ноги, а только на золотую брошь с бриллиантами у ее горла, которая стоила по меньшей мере четверть миллиона фунтов. Анджи ухватила его под руку и сказала:

– Ну превосходный результат. Ты с малюткой и без Хелен. Лоренс, знаешь ли, был не единственный.

И Клиффорд справился со своей минутной слабостью.

Вы спрашиваете, что сталось с Лоренсом? Анн-Мари, его жена, простила его – хотя так никогда и не простила Хелен, – и года через два они снова вступили в брак. Некоторые люди легкомысленны до невыносимости. Но Хелен одна неосторожность обошлась в мужа, домашний очаг и любовника (что, впрочем, случается так часто, что даже думать не хочется), не говоря уже о ребенке, о подруге, да и о репутации тоже. И когда крошка Нелл сделала свои первые шажки, ее мать при этом не присутствовала.