Текст книги "Я еще жив. Автобиография"

Если бы. Песня Green Light оказалась провалом, но Hickory не унывала и упорно продолжала выступать на сценах по всему Лондону, давая концерты в сомнительных клубах и исполняя в основном каверы на такие песни, как, например, Joe Cocker – Do I Still Figure in Your Life, Honeybus – I Can’t Let Maggie Go, а также Hang on to a Dream и Reason to Believe Тима Хардина.

Мы репетировали на острове Ил-Пай, в танцевальном зале отеля рядом с помещением «Converted Cruiser Club». Мама дружила с владельцем этого отеля, и это повлияло когда-то на выбор места для клуба и теперь дало нам доступ к лучшей танцплощадке во всей Англии. Мы не умели танцевать, но очень много репетировали.

Однажды к нам зашли два известных, стильно одетых джентльмена. Это были Кен Ховард и Алан Блейкли – проживавшие в Хампстеде авторы песен, кружившиеся в водовороте музыкальной жизни Лондона. Эти сильные мира сего написали лучшие песни для The Herd с молодым Питером Фрэмптоном, а также для Dave Dee, Dozy, Beaky, Mick and Tich; они написали множество, множество хитов – The Legend of Xanadu, Bend It и многие другие. Они были завсегдатаями клуба «La Chasse» в Сохо. Он был популярным пристанищем для пьющих музыкантов, потому что находился всего в нескольких метрах от «Marquee». Все группы собирались в этом небольшом, размером с гостиную, помещении и толпились перед барной стойкой, либо – как в случае Кита Муна – были за ней.

Когда Муни не играл на барабанах в The Who, он играл в бармена в «La Shasse». Один раз я заплатил ему за напиток, а он вернул мне больше денег, чем я ему дал. Еще одна причина любить его.

Клавишник Hickory Брайан Чэттон – красавчик родом из Болтона – жил в Уэст-Энде и постоянно ходил в «La Chasse». Ховард и Блейкли – всегда распознававшие свежие таланты – постепенно подбирались к нему все ближе и ближе.

Однажды вечером за стаканчиками джин-тоника они сказали Брайану, что пишут концептуальный альбом. В Ark 2 рассказывалось об эвакуации с умирающей Земли, что было актуальной темой в конце шестидесятых: космонавты летали на Луну, космическая гонка была в самом разгаре, множество людей «уносило» в космос. У этой сумасшедшей парочки были песни – им только нужны были музыканты, которые сыграли бы их. Брайан не сплоховал и предложил им встретиться со своей группой.

Итак, они приехали на остров Ил-Пай и наблюдали за тем, как мы репетировали. Мы жутко волновались, так как нас прослушивали такие известные ребята. В то время мой оптимизм по поводу перспектив группы быстро перетек в пессимизм – Lying, Crying, Dying была всего лишь сырой демонстрационной записью, и снова казалось, что мы идем в никуда. Но в тот момент перед нами стояли два человека, которые могли помочь нам взлететь в небеса.

Ховарду и Блейкли понравилось то, что они услышали, и Hickory, немного даже чересчур торжественно, согласились стать звездолетом для их космических песен. Мы согласились, даже не услышав ни одной из них.

Я, Ронни, Брайан и Флэш отправились в прекрасный уголок Хампстеда, чтобы послушать демоверсии Ark 2. Дом Ховарда и Блейкли был, в общем-то, довольно шикарным по меркам шестидесятых – это был безукоризненно чистый холостяцкий таунхаус с садом на крыше. Он был бы идеальным местом для наблюдения за Луной в ночь с двадцатого на двадцать первое июля 1969 года, когда Нил Армстронг сделал маленький шаг, оказавшийся огромным прорывом.

Демоверсии песен альбома были как минимум необработанными и грубыми, и это даже несмотря на отсутствие голоса у Ховарда и Блейкли. Материал звучал театрально и чересчур экспрессивно, в стиле рок-мюзиклов. К тому же к моему быстро возраставшему скептицизму добавилось ощущение, что вся их «концепция» была для школьников. После нашумевшего альбома Tommy группы The Who, который вышел в мае того года, Ark 2 казался каким-то глуповатым.

Но мы были лишенной перспектив группой, которой неожиданно бросили спасательный круг в лице двух людей, имевших за плечами несколько первоклассных синглов. Я подумал, что если поставить Брайана и Флэша на вокал – у них обоих отличный голос, – а мы с Ронни создадим качественный звук, то Hickory точно смогут реализовать этот проект.

Мы записывались в De Lane Lea Studios в Холборне под чутким присмотром наших продюсеров Ховарда и Блейкли. Аранжировщиком был Гарольд Геллер, работавший с ними много раз. Брайан и Флэш спели большинство песен, но я поучаствовал в одной из «планетных» песен Jupiter: Bringer of Jollity – интерлюдии в стиле мюзик-холл – и был солистом в Space Child. Ховард и Блейкли поменяли наше название на Flaming Youth, что также было цитатой, взятой из речи Франклина Рузвельта. «Темперамент наших молодых людей стал более сложным, более беспокойным, более критичным. Молодежь с горящими глазами стала вопросом первостепенной важности для нас», – произнес в своей речи в Baltimore Young Democratic Club в 1936 году 32-й президент США.

Ark 2 был эффектно впервые представлен публике в Лондонском планетарии. Сейчас мне ужасно неловко за ту чересчур претенциозную «психоделию»; она нелепа и вычурна. Будучи своенравным подростком, я также злился на манеру Ховарда и Блейкли обращаться с нами так, как будто именно они сделали из нас музыкантов и собрали нашу группу.

Но, к нашему приятному удивлению, альбом получил положительные отзывы. В октябрьском выпуске Melody Maker 1969 года он даже стал альбомом месяца, обойдя другой заметный релиз того месяца – Led Zeppelin II. И это был не последний раз, когда я обходил Led Zeppelin.

Даже за пределами страны были некоторые успехи. Например, голландцам настолько понравился альбом, что Flaming Youth даже поехала в Амстердам, чтобы отыграть концерт из пяти песен. Тогда я впервые поехал за границу, впервые появился на телевидении, но не впервые выступал перед камерами – здесь для меня не было ничего нового.

В Амстердаме Ховард и Блейкли водили нас по своим любимым местам. Там были свои сюрпризы, включая мое первое знакомство с трансвеститом. Я думал, что Лондон – это сумасшедший город; но он даже рядом не стоял с Амстердамом. Хотя меня смущала музыка, которую нам нужно было исполнять, я не отрицаю, что Ark 2 открывал для меня множество нового.

Несмотря на хорошие отзывы и большой интерес в Нидерландах, Ark 2 никак не увеличил наш доход. Мы репетировали до посинения, подражая Yes и их новому направлению в поп-музыке. Но мы были крепкой рок-группой и лучше всего проявляли себя на сцене. Однако мы выступали все реже и реже, и все концерты, которые мы играли, состояли из двух частей: первая состояла из качественных обработок интересных песен – The Vanilla Fudge – You Keep Me Hangin’ On, Джо Кокер – With a Little Help from My Friends и (одна из моих любимых) The Beatles – I’m Only Sleeping, а также немного наших собственных песен; во второй части мы исполняли Ark 2. Вживую альбом уже не представляется стремительной ракетой – скорее потухшей петардой. Публика озадачена так же, как и мы. Жизнеспособность Flaming Youth вызывала огромные сомнения.

Я чувствовал, что близится конец группы, поэтому держал ухо востро и старался быть в курсе всего, что происходит вокруг. Я возьму Ронни с собой, если найду что-то подходящее для нас обоих. Но я уйду один, если найду подходящую группу, которой требуется только барабанщик. До этого в своей музыкальной карьере я много раз откликался на все имеющиеся на тот или иной момент возможности, однако всегда был разочарован тем, что получалось в итоге. Пора было стать активнее и пробиваться самому.

Моим основным профессиональным занятием стало ходить на прослушивания, постоянно и жадно просматривать последние страницы Melody Maker, на которых бывали заметки о том, что кому-то нужны были музыканты. Если я находил нужное объявление, мои действия имели какой-то смысл. Я безуспешно пробовался в Vinegar Joe, куда затем попали Роберт Палмер и Элки Брукс. У меня не получилось произвести впечатление на Manfred Mann Chapter Free – группу джаз-рок экспериментаторов во главе с Манфредом Манном. Я даже попытался попасть в The Bunch – еще живущую, но слабенькую группу, которая базировалась в Борнмуте.

Хотя в случае с последней группой я не то чтобы даже пытался к ним попасть: когда я узнал по телефону, что они находятся на южном берегу Англии, я сказал им, что не приеду, потому что моя мама не любит, когда я езжу куда-то далеко. Представляю, что они обо мне подумали: «лондонский педик», «маменькин сынок» и, наверное, все в этом духе. В тот момент у меня не получилось придумать оправдание получше. Я даже и не подумал, что совсем недавно был в Голландии. На самом деле мне совсем не нравилась перспектива долгих поездок на поезде с моими барабанами.

Я чувствовал тревожное нетерпение, но одновременно я и не знал, в какую сторону двигаться. Я был первым в очереди и в первом ряду в «Marquee», я видел все самые лучшие выступления. Я стоял так близко ко всем этим ярчайшим талантам – The Who, Хендриксу, Пейджу, Планту, Бонэму, Беку, – и во многих случаях это было самое начало их карьеры. Я даже прикасался к краям их расклешенных штанов. Я был так близко и одновременно так далеко.

Я собрал всю свою волю в кулак и решил взять ситуацию в свои руки. Когда Yes выступали в «Marquee» перед пятьюдесятью безумными ребятами, я пошел за кулисы во время перерыва, так как слышал, что Билл Бруфорд собирался вернуться в Лидский университет. Лидер группы Джон Андерсон дал мне его номер, но я так ему и не позвонил. Не знаю почему, но я часто задаюсь вопросом: чтобы было бы, если бы я согласился пройти прослушивание в Yes?

Близилось начало семидесятых, и в то же время первый год моей взрослой жизни подходил к концу. Я выступал в парочке групп, каждая из которых ничего не достигла. У меня совсем мало денег, я все так же не могу вырваться из Хаунслоу и живу, в дополнение ко всему прочему, в пригороде, на конечной станции метро. Довершает картину моего пустого существования то, что к тому моменту я остался дома совершенно один.

Пока я очень медленно двигался к своей цели, в доме на Хансворт-роуд произошли значительные изменения. Не хочу излишне драматизировать, но все свалили из дома, и семья Коллинз распалась. Клайв и Кэрол повзрослели и жили собственной жизнью, и родители имели все основания для того, чтобы разойтись. Мама проводила все больше и больше времени в доме Барбары Спик, который находился ближе к работе. Папа с нетерпением ждал ухода на пенсию и того момента, когда он наконец-то сможет отрастить бороду. Он очень часто ездил в Уэстон-сьюпер-Мэр и проводил там все выходные. Папа полюбил это место во время войны, когда «London Insurance» переселил нашу семью, а он остался там в качестве добровольца одного из отделений «Армии папаш»[20]20
  «Армия папаш» (англ. Dad’s Army), либо «Оборона родины» (англ. Home Guard) – народное ополчение в Великобритании во время Второй мировой войны, состоявшее по большей части из мужчин солидного возраста, вследствие чего и получило одно из своих названий.


[Закрыть].

Итак, хоть мне фактически и было где жить, моя душа чувствовала себя бездомной.

Я должен уехать из этого места. Но как?

И вдруг один из «битлов» дал мне шанс.

Баллада о All Things Must Pass,

или (Не) желаю вам встретиться с The Beatles

Когда мне выпал шанс, я вылезал из ванны в доме, в котором вырос. Был четверг, спокойный день, я жил один большинство времени в пустом жилище семьи Коллинз, и все, чего я мог тогда желать, была программа Top of the Pops по телику и состоявший из чая и фасоли на тосте обед. Я мог смотреть телик и обедать в штанах. Потому что я мог так делать. Был май 1970 года, мне было девятнадцать, и «свингующие шестидесятые»[21]21
  «Свингующие шестидесятые» – молодежно-ориентированное культурное явление Великобритании, характеризуемое радикальными и захватывающими тенденциями и открытиями. Это был период гедонизма, оптимизма, сексуальной и культурной революции.


[Закрыть] закончились. Начинались унылые семидесятые.

Но я все равно оставался главной звездой на орбите Ховарда и Блейкли. Они дружили с Мартином, еще одним знакомым из «La Chasse», который, как оказалось, был водителем Ринго Старра. Однажды он спросил Блейкли в клубе, знает ли он какого-нибудь хорошего ударника. «Конечно, – ответил Блейкли. – Я найду тебе кого-нибудь».

Блейкли позвонил в дверь тогда, когда я все еще вылезал из ванны. «Что ты делаешь сегодня вечером?»

«Ну сейчас идут Top of the Pops по телевизору…» – отвечал я не слишком уверенно. На тот момент просмотр групп, представлявших свои синглы в еженедельном музыкальном чарте, был самым коротким путем к сцене.

«Забудь об этом. Хочешь поехать в студию «Эбби-Роуд» на сессию записи?»

Он не сказал ничего о музыканте, который должен был записываться, но при одном только упоминании «Эбби-Роуд» у меня резко вспыхнул интерес. Не важно, кто это будет… Я увижу место, где записывались The Beatles… Маккартни объявил, что уходит из группы, всего несколько недель назад, и он только что выпустил сольный альбом МсСаrtney. Все только и говорили о распаде «Великолепной четверки». Их последняя песня Let It Be только-только появилась на прилавках магазинов, как уже идет лихорадочное обсуждение первого сольного альбома одного из участников группы.

Но я не был готов думать на ходу и одновременно закутываться в полотенце. На тот момент в работе было глубокое затишье, моя карьера все еще находилась в зачаточном состоянии, и это был шанс показать свое мастерство музыканту, который был достаточно хорош, чтобы подписать контракт с «Эбби-Роуд». Я профессиональный барабанщик без работы, и вот работа для меня.

«Когда мне нужно там быть?»

Я оделся для мероприятия, что означало: я надел футболку и джинсы. Я девятнадцатилетний длинноволосый парень. Я выгляжу – так. Я вызвал машину, запрыгнул в нее и был невероятно доволен тем, что произнес бессмертную фразу: «Шофер, «Эбби-Роуд», пожалуйста».

Когда я приехал, на ступеньках у входа в студию стоял водитель Мартин. «Заходи, заходи, мы ждем тебя».

«Да? Меня? – удивился я про себя. – А кто это «мы», о которых он говорит?»

Он провел меня внутрь, и мы немного поговорили. «Они здесь уже четыре недели, – сказал он. – Они потратили тысячу фунтов стерлингов. Но не записали ничего».

Я задумался. «Да, по-видимому, все серьезно».

Я зашел в студию номер два и увидел сцену, которая сейчас так знаменита. Там в самом разгаре была фотосессия участников, записывавших загадочную музыку; весь состав встал в один ряд: длинноволосый Джордж Харрисон (в тот момент я был рад, что у меня тоже длинные волосы), Ринго Старр, продюсер Фил Спектор, легендарный организатор туров The Beatles Мэл Эванс, пара музыкантов из Badfinger, переквалифицировавшийся в художника басист Клаус Форман, выдающийся клавишник Билли Престон, виртуоз педальной слайд-гитары Питер Дрейк и звукоинженеры The Beatles Кен Скотт и Фил Макдональд.

Позже я вспомнил, что тогда среди них не было Джинджера Бейкера. Также я узнал, что Эрик Клэптон, скорее всего, уже ушел, когда я приехал.

Наконец до меня дошло: Джордж был в процессе создания первого сольного альбома после распада The Beatles, и я каким-то образом оказался прямо в центре событий. Ну или с краю.

Все перестали говорить, когда я вошел. Я почувствовал на себе их хмурый вопросительный взгляд: «Кто этот парень?»

Водитель Мартин быстро произнес: «Это перкуссионист».

Я не осознавал до конца, какова будет моя роль во всем этом, но слово «перкуссионист» звучало нормально, даже несмотря на то, что я себя особо таковым не считал. В любом случае придираться уже не было времени, так как Джордж Харрисон уже говорил со мной: «Прости, мужик, – протянул он с небольшой картавостью, характерной для скауза[22]22
  Акцент и диалект английского языка; наиболее распространен в северном графстве Мерсисайд.


[Закрыть]. – Ты здесь не так долго пробыл, чтобы попасть на фотографию». Я нервно засмеялся, немного смутившись.

Дрожали ли мои ноги под расклешенными джинсами? Скажем так, я чувствовал уверенность, но не самоуверенность. Я знал, что впереди меня ждала сложная работа – во-первых, впечатлить этих ребят, а во-вторых, хорошо сыграть на перкуссии, а это значило совсем не то же самое, что сыграть хорошо на барабанах. Перкуссия включает в себя много всего, охватывая такие инструменты, как конги, бонго, бубен и другие. Дело было не в том, что нужно было играть на новых для меня инструментах, а в том, что играть на любом из них было целой наукой.

Атмосфера была… расслабленной. Никаких высококвалифицированных специалистов из EMI[23]23
  EMI (англ. Electric & Music Industries) – британская компания, известная своей медиагруппой; была одной из крупнейших звукозаписывающих компаний мира.


[Закрыть] в лабораторных халатах, но и никаких признаков того, что они были накурены. Позже я читал о том, что Джордж Харрисон придумал тогда сжечь немного фимиама, но я ничего не почувствовал.

Фотосессия закончилась. Все продолжили заниматься своим делом. Меня повели наверх, в аппаратную комнату – ту самую, в которой сидел Джордж Мартин во время трансляции исторической телепрограммы Our World в 1967-м, когда The Beatles пели All You Need Is Love для четырехсот миллионов зрителей. На том же кресле продюсера сидел Спектор. Нас представили друг другу, он был вежлив, хотя и не особо говорил со мной. Я все еще не до конца понимал, что нужно делать. В помещении по-прежнему было темно. Как минимум там не горели прожекторы. Я не заметил ни одного.

Меня снова ведут по ступенькам, и Мэл Эванс – в больших очках и с пышной челкой (даже организатор туров у The Beatles был рок-звездой) – показал мне мое место. «Вот твои конги, дружок, рядом с барабанами Ринго».

Я посмотрел на них. Я хотел потрогать эти барабаны. Почувствовать их. Если бы мне позволили прижаться к ним щекой, я бы сделал и это. Как Ринго настраивает их? О-о, полотенце на малом барабане, это интересно.

По моему мнению, Ринго великолепный барабанщик. В тот период его резко критиковали. Но я всегда считал и до сих пор считаю, что он делал на барабанах волшебные вещи. Это было не просто так – у него было отличное чувство музыки. И он это понимал. Через много лет, когда я встретил его, я сказал, что я его поклонник. Но тогда Бадди Рич его оскорблял, и даже Джон Леннон осуждал его.

Супер, да? Сказать миру, что Ринго был даже не лучшим барабанщиком The Beatles. Я помню, как читал его интервью в Modern Drummer – я не пропускал ни одного выпуска, – в котором он говорил, как люди относятся к его «забавным маленьким сбивкам». Было видно, что его это уже раздражало. «Это не забавные маленькие сбивки. Они очень серьезные», – говорил он. Действительно, в A Day in the Life, например, они потрясающие, сложные, самобытные, оригинальные. Совсем не такие простые, какими могут показаться. Меня можно было считать поклонником Ринго, и я совсем этого не стеснялся.

Итак, «Эбби-Роуд», вечер четверга, конец весны – начало лета 1970 года. Я сидел со своими конгами, справа был Ринго Старр, слева – Билли Престон. И где-то там же находились Джордж и Клаус. Мы должны были записать песню Art of Dying.

«Что ж, давайте сначала сыграем песню Филу?» Никто не сказал этого. Ни Джордж, ни Ринго, ни Спектор. Никто также не сказал: «Вот партитура, Фил. Смотри, вот здесь ты вступаешь». Джордж не подошел и не сделал этого. Он ничего мне не дал. Он стоял невдалеке и занимался своими делами.

Вместо всего этого, я слышу: «Раз, два, три, четыре!»

После первого довольно осторожного тэйка[24]24
  Пробный вариант записи песни либо ее части.


[Закрыть] я ошибаюсь. К сожалению, это была моя не последняя ошибка. В тот период я особо не курил сигареты, но я так сильно нервничал и так сильно хотел хорошо сыграть, что спросил у Билли Престона: «Можно, пожалуйста, сигаретку?»

«Конечно, дружок».

И вот я уже курил одну за одной без остановки. Я взял парочку у Билли и стрельнул несколько у Ринго. Я чувствовал себя не очень хорошо, и не потому, что я быстро скуривал все сигареты. Я чувствовал, что начинал действовать всем на нервы. Спустя много лет на Mojo Awards я должен был представить Ринго для получения награды и заранее купил ему пачку «Мальборо». К сожалению, я заболел и не смог приехать на церемонию. Я до сих пор должен ему пачку.

Вскоре Билли начал кричать на меня: «Черт, мужик, купи себе сигарет!» Ну, по крайней мере его лицо выражало именно это. Это был единственный по-настоящему неловкий момент за весь вечер. Как минимум мне так казалось.

Вечер продолжался. Мы играли и играли, а я все дымил и дымил (и все стрелял[25]25
  «Стрелять сигарету» (сленг) – взять у кого-либо сигарету.


[Закрыть] и стрелял). На мне были наушники, и я слышал указания Спектора: «Итак, давайте только гитару, бас и барабаны… А теперь только бас, клавиши и барабаны…»

Возможно, именно так у него получились замечательные записи. И каждый раз, когда он говорил «барабаны», я начинал играть. Я предпочитал не рисковать и перестраховываться, чем слышать знаменитый, всегда готовый обрушиться на тебя, страшный крик Спектора: «Почему ты не играешь, а?» Поэтому я играл и продолжал играть. Наверное, я старался чересчур сильно потому, что не был перкуссионистом и из-за волнения. В общем, я давал жару. Через час мои руки были в огромных мозолях и в крови. Гораздо позже у меня был подобный опыт работы с любимым перкуссионистом Элтона Джона Рэйем Купером – отличным музыкантом, который умел хорошенько поддать, а потом поддать еще. На стене была кровь. Неудивительно, что Элтону Джону он нравился.

Мы прогнали песню двенадцать раз, но меня пока так и не просили сыграть что-то определенное. Поэтому я просто делал так, как считал нужным. Я продолжал играть, и играть, и играть. За все это время Спектор не сказал ни слова о том, как я ему, что немного настораживало. Но я просто пытался не держать ритм, не ошибаться и не выбиваться из общего звучания.

В какой-то момент ко мне подошел водитель Мартин. «Все хорошо, Фил?»

«Да-да, отлично… Не будет сигареты?»

В конце концов после того, как мы тысячу раз сыграли Art of Dying, я услышал судьбоносные слова Спектора: «Хорошо, ребята. Парень на конгах – готов начать?» У меня даже не было имени. Но хуже было то, что он даже не слышал, как я играю. Ни разу.

Я стоял, смотрел на свои окровавленные руки, чувствовал небольшое головокружение из-за выкуренных сигарет и думал: «Спектор, ты ублюдок. Я стер свои руки в порошок, а ты даже не слушал меня».

Билли и Ринго, стоявшие по бокам от меня, смеялись. Я чувствовал, что они сочувствовали мне. Они видели, как усердно я работал, и понимали, как сильно в такой ситуации мог волноваться подросток. Как он весь вечер нервничал. Каково это – чувствовать такое воодушевление и быть так жестоко униженным.

Но по крайней мере это было хотя бы небольшим шагом вперед, и мы сыграли песню еще несколько раз. А затем все вдруг исчезли. Вот так вот. Я вышел в фойе, подошел к таксофону и позвонил Лавинии: «Угадай, где я был? На «Эбби-Роуд»! С The Beatles!», что на самом деле подразумевало: «Черт возьми, я не верю, что мне так повезло. После такого тебе следует быть со мной особенно ласковой!» У меня даже руки перестали болеть так сильно.

Я вошел обратно в пустую студию. Настоящая «Мария Селеста»[26]26
  Парусный корабль, покинутый по неясной причине экипажем; классический пример «корабля-призрака».


[Закрыть]. Джордж, Ринго, Билли, Клаус, Мэл – все исчезли. Очевидно, что где-то была вечеринка и я не был приглашен. Затем появился водитель Мартин. «О, я думаю, на сегодня все. Они собираются смотреть футбол», – сказал он, имея в виду соблазнительную перспективу посмотреть матч сборной Англии по телику.

Я проскулил: «Но я даже не попрощался ни с кем…» Не было даже возможности сказать: «Спасибо, Ринго. Спасибо, Джордж, вот мой номер. Билли, если будешь в городе…» Ничего подобного. Только водитель Мартин, предлагавший подвезти меня.

Когда я выходил из студии, было темно. В течение всего долгого пути домой я прокручивал в голове каждую ноту песни, которую запомнил наизусть. Руки все еще были в крови и дрожали, но я был девятнадцатилетним одержимым музыкантом, который записывался в «Эбби-Роуд». С The Beatles. Ну, ладно, с половиной The Beatles. Но тем не менее.

Несколько недель спустя я получил по почте чек от «EMI» на пятнадцать фунтов стерлингов за оказание мистеру Харрисону услуг в работе над записью альбома All Things Must Pass. Я бы сохранил чек на память в качестве сувенира, если бы так сильно не нуждался в деньгах.

Следующим шагом было сделать предзаказ альбома. Я пошел в местный магазин пластинок «Мемри Дискс» в Хаунслоу. «Я бы хотел заказать альбом Джорджа Харрисона All Things Must Pass. Вы знали, что я там тоже есть?» Я так не сказал. Я думаю, что не сказал так. Но в любом случае я не держал это в секрете.

Затем, после бесконечного ожидания, в конце ноябре мне позвонили. «Здравствуйте, это мистер Коллинз? Это «Мемри Дискс». Мы получили вашу пластинку». Да, это моя пластинка. И наконец она в магазинах.

Я мог пойти пешком, но мне не терпелось забрать ее как можно скорее. Поэтому я сел в автобус; не важно, в 110, 111 или 120, главное – они все останавливались около магазина пластинок. Я купил альбом, и он выглядел чудесно: прекрасный, тройной альбом в подарочном издании. Я вышел из магазина с ним в руках, а затем смотрел на него со всех сторон и думал: «Там, внутри… есть я… в альбоме The Beatles.

Стоя на тротуаре, я открыл упаковку. Я быстро пробегаю глазами по исполнителям. Клаус Форман… Джинджер Бейкер… Билли Престон… Ринго Старр… Все были там, все верно, те ребята, с которыми я записывался в студии в тот вечер, а также будущий барабанщик Yes Алан Уайт и саксофонист Stones Бобби Киз. Там были все. Кроме меня. Возможно, какая-то ошибка. Нет, мое имя действительно там не указано. Они забыли про меня.

Это было ужасным разочарованием. Я был подавлен. Затем я приободрился. Да ладно, ничего страшного, сейчас я приду домой и послушаю альбом. Хоть меня и не указали среди исполнителей, я по крайней мере услышу себя в песне. Но как только игла коснулась пластинки и я услышал начало песни, я понял, что меня не было в Art of Dying. Они даже не использовали аранжировку, над которой я работал. Господи. Что вообще происходит?

Тогда я не знал о том, что можно записывать разные версии песен. Да, я записывал Ark 2 вместе с Flaming Youth. Но я был всего лишь пареньком, который толком никогда и не бывал на студиях, уж тем более – на самой знаменитой студии в мире с самым знаменитым американским продюсером в мире, с одним из «битлов». Я и не думал, что такие вот многочисленные аранжировки были обычным материалом для Фила Спектора. «Мы уберем запись прошлой недели, у меня есть новая идея…»

Меня жестоко опустили с небес на землю.

Конечно же, я не думал, что на днях мне позвонит Джордж Харрисон и предложит мне стать его барабанщиком, когда он начнет полноценную сольную карьеру. Или хотя бы пареньком на перкуссии. Но я надеялся, что All Things Must Pass хотя бы будет в моем портфолио.

Такой опыт, такая проверка была очень важна для меня. Забудьте «Оливера!» и то, что я значился в агентстве как профессиональный ребенок-актер. Я мог бы добиться в этом успеха, но карьера актера меня не интересовала. Я хотел быть только барабанщиком, и у меня уже был в голове четкий план на жизнь: сначала играть поп-музыку в течение некоторого времени, а затем выступать в шоу-бенде Рея Маквея по пятницам и субботам в театре «Lyceum». Возможно, записывать что-нибудь, если я научусь читать музыку с листа, а потом играть в оркестре.

Но вдруг мне позвонили и предложили принять участие в записи первого сольного альбома одного из участников The Beatles после их распада. Забудьте про оркестр, шоу-бенды и выступления в клубах. Я буду настоящим барабанщиком!

Но вдруг меня выкинули из альбома и даже не сказали об этом. Сначала они вырезали меня из «Вечера трудного дня», затем это. Что плохо я сделал The Beatles?

Баллада о All Things Must Pass: я написал о том, что было в тот судьбоносный день на «Эбби-Роуд» несколько историй. После этого у меня было тридцать лет, чтобы ковыряться в воспоминаниях об этом неприятном, кровавом – в прямом смысле – дне и обдумать причины их отказа. Тридцать лет, чтобы объяснить, почему ведущие музыканты моей юности сначала дали мне шанс, а затем скинули меня за борт.

Итак, я решил, что произошло следующее: они решили поменять концепцию той песни. Конечно, именно так и было. Это же Фил Спектор. Он славился этим. Он был сумасшедшим гением, к концу жизни обезумевшим еще сильнее.

Либо у Джорджа появилось новое видение песни. Без сомнения. Это был его большой официальный проект после распада The Beatles – тройной альбом, двадцать восемь песен, целый вагон идей. Естественно, он должен был изменить свое мнение о звучании Art of Dying.

К тому же он был Джорджем Харрисоном из The Beatles. Тихоней его называли не без причины. Неудивительно, что он мне ничего не сообщил.

* * *

Однажды в 1982 году я работал на The Farm с Гэри Брукером из Procol Harum над его альбомом Lead Me to the Water. Гэри спросил: «Позовем Эрика или Джорджа записать гитару?» Гэри провел последние пару лет, выступая на концертных турах с Эриком Клэптоном, и он также был знаком с Харрисоном – он участвовал в записи All Things Must Pass. И его партию на фортепиано не вырезали.

Итак, Гэри предложил им обоим, и они оба согласились. Когда приехал Джордж, я представился: «Да, Джордж, на самом деле мы уже виделись раньше…» И я начала рассказывать ему о том майском вечере на «Эбби-Роуд» двенадцать лет назад.

«Ты не шутишь, Фил? Я совсем этого не помню».

Замечательно. Он разрушил мою жизнь и даже не помнит этого. Если тогда мне было плохо, то сейчас…

Но он хотя бы немного помог мне в другом. В то время ходили слухи, что я собирался присоединиться к группе Wings его давнего коллеги Маккартни. Это было неправдой, хотя сама мысль была любопытной. Однако Джордж быстро убедил меня, что это плохая идея. Стать пятым барабанщиком в группе было бы «хуже, чем умереть».

Тем не менее это до сих пор не дает мне покоя. В течение 80–90-х годов, когда все было достаточно хорошо, я никак не мог перестать думать об этом пустяке. Действительно ли меня убрали из All Things Must Pass, потому что я был недостаточно хорош?

В 1999-м я был на вечеринке в честь дня рождения легенды «Формулы-1» Джеки Стюарта. Мы с ним познакомились в тяжелые восьмидесятые и отлично поладили. Он звал меня на стрельбу по глиняным голубям, что мне на самом деле не очень нравилось, а я давал ему билеты на Genesis и приглашал его сыновей Пола и Марка на свои концерты.

Нашу дружбу еще больше укрепило то, что в 1996 году я купил у него дом в Швейцарии. Поэтому к концу девяностых, когда он вместе с сыном Полом открыл «Гран-при «Стюарта», мы были уже весьма близки. Я никогда не бывал на Гран-при, но Джордж и Эрик фанатично увлекались автогонками. Таким образом, меня с моей женой Орианной пригласили провести чудесные выходные в Хоккенхайме и встретиться с Шумахером, Култхардом, Баррикелло и другими лучшими гонщиками «Формулы-1». Сама гонка на самом деле была второстепенным событием, так как на Гран-при никогда ничего толком не видно. Лучше даже сидеть в каком-нибудь трейлере и смотреть его по телевизору. Но тренировочный день и квалификация проходят очень интересно. Высокоскоростная гостеприимность во всей красе.

Итак, мы оказались на вечеринке в честь дня рождения Джеки в его новом жилище в Великобритании, находившемся рядом с домом, в котором проводил свои выходные дни премьер-министр, в «Чекерс», Бакингемшир. Пригласили много богачей, игравших в азартные игры, членов королевской семьи и гонщиков. Я сидел за столом с детьми принцессы Анны, Зарой и Питером. И даже здесь был (угадайте кто) Джордж собственной персоной.