Текст книги "Всевышнее вторжение"

7

Кардинал Фултон Стейтлер Хармс, главный прелат огромной, раскинувшейся по всем континентам Христианско-исламской церкви, не мог взять в толк, почему в особом персональном фонде никогда не хватает денег на покрытие расходов его любовницы. Возможно, думал он, наблюдая в зеркало за медленными, осторожными движениями брадобрея, у меня просто нет верного представления о потребностях Дирдре, об их размахе. В свое время она сумела найти к нему подход, задача нешуточная, ведь для этого ей потребовалось подняться по иерархической лестнице ХИЦ почти до самого верха, ни разу не оступившись. Дирдре тогда представляла ВФГС, Всемирный форум гражданских свобод, и она пришла со списком нарушений оных – материей, туманной для него и в тот момент, и по сю пору. Как-то так вышло, что они тем же вечером оказались в одной постели, после чего Дирдре вполне официально стала, да так и осталась, его исполнительным секретарем. За свою ответственную работу она получала два жалованья, видимое – через кассу, и невидимое, поступавшее с весьма внушительного и никому, кроме него, не подотчетного счета на текущие расходы. Хармс не имел ни малейшего представления, что происходило со всеми этими деньгами после того, как они попадали к Дирдре, он и свои-то деньги толком считать не умел.

– Вам не кажется, что стоило бы ликвидировать эти желтые пряди на висках? – спросил брадобрей, встряхивая изящный пузырек.

– Да, – кивнул Хармс, – пожалуйста.

– А вам не кажется, что теперь «Лейкеры» непременно переломят свою полосу неудач? – спросил брадобрей. – В смысле, когда они заполучили этого, как уж его там, в нем же девять футов и два дюйма. Если б они не взрастили…

– Арнольд, – мягко прервал его Хармс и постучал себя пальцем по уху, – я слушаю новости.

– А-а, ну да, понятно, отец, – откликнулся брадобрей Арнольд, втирая в благородную седину главного прелата осветляющий раствор. – Но тут я у вас еще вот что хотел спросить, насчет священников-гомосексуалистов. Ведь Библия, она же точно запрещает гомосексуализм, точно ведь? Вот я и не понимаю, как это откровенный, бесстыдный гомосексуалист может быть священником?

Новости, каковые Хармс пытался слушать, были связаны со здоровьем Николая Булковского, верховного прокуратора Научной Легации. Несмотря на круглосуточные молитвенные бдения многих священников, Булковский продолжал угасать. Хармс тайно откомандировал своего личного врача, дабы тот оказал всю возможную помощь бригаде специалистов, старавшейся удержать прокуратора по эту сторону рубежа, отделяющего жизнь от смерти.

Не только главному прелату, но и всему высшему духовенству было известно, что атеист Булковский давно уже обратился в веру Христову. Его обратил харизматический евангелистский проповедник доктор Кон Пассим, имевший обыкновение летать пред восхищенной паствой, наглядно тем показывая присутствие в себе Духа Святого. Конечно же, доктор Пассим заметно сдал после того, как в приступе чрезмерного энтузиазма пролетел сквозь центральный витраж собора в Меце, одной из жемчужин французской готики. Если до того Пассим говорил на языках лишь от случая к случаю, теперь он полностью переключился на демонстрацию этого своего дара. Вследствие чего один из известнейших телевизионных юмористов предложил издать англо-глоссолалийский[15]15
  Глоссолалия – или «говорение на языках» – экстатическая форма молитвы, восходящая к раннему христианству и практикуемая в некоторых сектах, в частности – пятидесятниками. Молящийся разражается безудержным потоком бессмысленных, якобы иноязычных слов.


[Закрыть] словарь, чтобы люди могли хоть что-нибудь понять из проповедей доктора Пассима. Что, в свою очередь, вызвало у набожных христиан столь бурное возмущение, что кардинал Хармс отметил в настольном календаре, что надо бы при случае предать наглеца анафеме. Отметил и тут же забыл, в его голове не было места для материй столь мелких.

Значительную часть кардинальского времени поглощало тайное хобби: он скармливал огромному искусственному интеллекту, именовавшемуся в просторечии Большим Болваном, «Прослогион» св. Ансельма Кентерберийского в вящей надежде придать новую жизнь много веков как дискредитированному онтологическому доказательству существования Бога.

Он вернулся к первоначальному утверждению Ансельма, свободному от всего того, что прилипло к нему за последующие века.

Любая мыслимая сущность должна находиться в сфере мысли. Но в то же время сущность столь великая, что невозможно представить себе большую, не может существовать только в сфере мысли, ибо, находись она исключительно в сфере мысли, было бы возможно представить себе ее существующей также и в действительности, то есть представить себе сущность еще большую. В каковом случае, если бы сущность, превосходную которой невозможно себе представить, была чисто воображаемой (и не существовала в действительности), то эта же самая сущность была бы сущностью, превосходную которой можно было бы представить (например, такую, которая существует как в сфере разума, так и в действительности). Получается противоречие. А потому нет никаких сомнений, что сущность, превосходную которой невозможно представить, существует как в сфере разума, так и в действительности.

Однако Большой Болван знал о комментариях Фомы Аквинского и Декарта, Канта и Рассела все, что только можно знать, а заодно обладал некоторой толикой здравого смысла. Он уведомил Хармса, что доказательство Ансельма не выдерживает критики, и сопроводил этот вывод многостраничным пояснением. Хармс выкинул практически все это пояснение, оставив только довод Хартсхорна и Малкольма, защищавших Ансельма, а именно, что существование Бога либо логически необходимо, либо логически невозможно. Так как никогда не была показана его невозможность – иначе говоря, не было показано, что такая сущность является внутренне противоречивой, – то мы с необходимостью приходим к выводу, что Бог существует.

Уцепившись за этот бледноватый довод, Хармс по горячей линии направил его изложение недужному верховному прокуратору, дабы тем вдохнуть в своего соправителя новые силы.

– А вот возьмите теперь «Гигантов», – не умолкал цирюльник Арнольд, мужественно пытавшийся вытравить из кардинальских волос желтизну. – Я бы сказал, что их уже можно смело списать со счета. Достаточно взглянуть на средние результаты Эдди Табба за прошлый год. Нужно, конечно же, учесть, что он травмировал руку, обычное для питчеров дело.

Начинался новый трудовой день главного прелата кардинала Фултона Стейтлера Хармса; попытки послушать новости, размышляя одновременно о схоластических умозаключениях св. Ансельма и неуверенно отбиваясь от Арнольдовой бейсбольной статистики – в этом состояло его ежеутреннее столкновение с реальностью, его повседневная рутина. Для архетипического, в платоновском смысле, перехода к активной фазе не хватало разве что очередной – и в очередной раз тщетной – попытки разобраться, откуда же у Дирдре такие перерасходы.

Хотя это было и не очень важно – за кулисами уже ждала своего выхода новая девушка. Старушке Дирдре, которая ничего еще об этом не знала, предстояло уйти со сцены.

В обширном поместье, располагавшемся на территории одного из черноморских курортов, верховный прокуратор неспешно разгуливал по кругу, читая на ходу последнее донесение Дирдре Коннелл о деятельности главного прелата. Прокуратора не мучили никакие недуги. Все эти утечки сведений о критическом состоянии организовывал он сам, чтобы запутать своего соправителя в паутину приятной для того – и весьма полезной для Булковского – лжи. Это давало ему время изучить составляемые аналитическим отделом его разведки оценки донесений, ежедневно поступавших от Дирдре. Пока что все аналитики прокуратора единодушно сходились в том, что кардинал Хармс утратил контакт с реальностью и полностью погряз в заумных теологических поисках, все дальше и дальше уводивших его от контроля над политической и экономической ситуациями, каковые, вообще говоря, должны были являться главным предметом его забот.

Липовые утечки о здоровье прокуратора давали ему также время расслабиться, поудить рыбу и позагорать, а заодно – поразмыслить, как бы так половчее сместить кардинала и посадить на трон главного прелата ХИЦ одного из своих людей. Булковский внедрил в курию целый ряд функционеров НЛ, людей, прекрасно обученных и горящих энтузиазмом. До тех пор, пока Дирдре Коннелл оставалась исполнительным секретарем и любовницей кардинала, Булковский имел перед ним несомненные преимущества. Он был в достаточной степени уверен, что у Хармса нет своих людей в верхнем эшелоне Научной Легации, а значит, и симметричного доступа к его тайнам. У Булковского не было любовницы, а была зато аппетитная, среднего возраста жена плюс трое детей, учившихся в частных швейцарских школах. Кроме того, его обращение под воздействием всей этой пассимовской чуши – нужно ли говорить, что чудесные полеты осуществлялись при помощи сугубо технических средств – было стратегической уловкой, направленной на то, чтобы еще глубже погрузить кардинала в его волшебные мечты.

Прокуратор прекрасно знал о попытке вынудить из Большого Болвана научное подтверждение предложенного св. Ансельмом онтологического доказательства существования Бога; в регионах, находящихся под преимущественным влиянием Научной Легации, эта тема была предметом шуток и анекдотов. Дирдре Коннелл получила задание всемерно стараться, чтобы ее стареющий любовник тратил на этот величественный проект как можно больше времени.

И при всем при том, сколь бы крепко ни был Булковский связан с реальностью, он никак не мог разрешить некоторые проблемы – проблемы, тщательно скрывавшиеся им от витавшего в небесах соправителя. Последние месяцы все меньше и меньше молодежи делало выбор в пользу Научной Легации; все чаще и чаще университетские студенты, даже те из них, кто занимался точными науками, обращались к ХИЦ, выбрасывали значок с серпом и молотом и вешали себе на шею крестик. Хуже всего, что образовалась острая нехватка технического персонала, в результате чего пришлось бросить три из находившихся в пути ковчегов НЛ, бросить вместе с их обитателями. Обитатели погибли, о чем, как то и ни прискорбно, стало известно средствам массовой информации. Чтобы оградить общественность от мрачных известий, были изменены пункты назначения всех оставшихся ковчегов. На компьютерных распечатках не появлялось никаких сведений о сбоях, так что ситуация стала выглядеть более-менее терпимо. И во всяком случае, думал Булковский, мы устранили этого Кона Пассима. Человек, который только и может, что говорить как магнитофонная запись утиного кряканья, проигранная задом наперед, не представляет реальной угрозы. Сам того не подозревая, знаменитый проповедник пал жертвой новейшего оружия НЛ. Баланс сил в мире сместился, пусть и едва заметно. Подобные мелочи суммируются и копятся, пять бабушек – рубль. Вот взять, к примеру, агентессу НЛ, ставшую любовницей и секретаршей кардинала. Без нее все выглядело бы куда проблематичнее. А сейчас Булковский чувствовал себя в высшей степени уверенно, на его стороне была диалектическая сила исторической необходимости. Он ложился в свою водяную кровать со спокойной совестью, ничуть не опасаясь, что положение в мире выйдет из-под контроля.

– Коньяк, – бросил он услужающему роботу. – «Корвуазье Наполеон».

Пока Булковский стоял у стола, согревая в ладонях снифтер, в кабинет вошла его жена.

– Не назначай ничего на среду, – сказала Галина. – Генерал Якир устраивает для московского дипломатического корпуса музыкальный вечер. Сольный концерт американской chanteuse Линды Фокс. Якир непременно нас ждет.

– Само собой, – кивнул Булковский. – Распорядись, чтобы приготовили для певицы розы. И пусть, – повернулся он к парочке услужающих роботов, – мой valet de chambre непременно мне напомнит.

– Только уж постарайся не клевать носом во время концерта, – сказала Галина. – Госпожа Якир будет оскорблена в лучших своих чувствах. Помнишь, как вышло в прошлый раз?

– Этот кошмар Пендерецкого, – тяжело вздохнул Булковский, который и рад бы был, да не мог забыть давнюю историю. Он прохрапел весь «Quia Fecit» «Магнификата», а неделей позже прочитал о своем поведении в донесениях иностранных агентов, перехваченных его разведкой.

– Не забывай, что в информированных кругах тебя считают новообращенным христианином, – сказала Галина. – И что ты там сделал с ответственными за утрату этих трех ковчегов?

– Этих людей уже нет, – пожал плечами Булковский (он сразу приказал их расстрелять).

– Можно набрать им замену в Соединенном Королевстве.

– Я не доверяю контингенту из СК, там же все сплошь продажные. Вот, к примеру, сколько запрашивает за решение в нашу пользу эта певичка?

– Тут ситуация несколько запутанная, – ответила Галина. – Я читала разведдонесения. Кардинал предлагает ей за решение в пользу ХИЦ весьма кругленькую сумму, вряд ли нам стоит повышать ставки.

– Но если такая популярная звезда скажет, что узрела свет и с восторгом приняла в свою жизнь всеблагого Иисуса…

– Ты-то так и сделал.

– Будто ты не знаешь, с какой целью, – возмутился Булковский.

Он принял христианство торжественно и даже помпезно, чтобы позднее столь же торжественно объявить, что отвергает Христа и возвращается, умудренный и очистившийся от заблуждений, в лоно Научной Легации. Это должно было произвести эффект разорвавшейся бомбы на курию и, можно надеяться, даже на самого кардинала. По мнению психологов НЛ, главный прелат будет полностью деморализован, ведь этот человек искренне верит в грядущее наступление дня, когда все связанные с НЛ стройными колонами войдут в местные отделения ХИЦ и обратятся в веру Христову.

– А как там с этим врачом, которого он прислал? – спросила Галина. – Трудности есть?

– Нет, – покачал головой Булковский. – Поддельные сводки о моем здоровье не оставляют его без дела.

Собственно говоря, медицинская информация, регулярно предоставлявшаяся этому медику, не была поддельной, просто она относилась к другому человеку, некоему мелкому функционеру НЛ, который и вправду был болен. Ссылаясь на правила медицинской этики, Булковский взял с хармсовского врача подписку о неразглашении, но нужно ли сомневаться, что доктор Даффи при каждой возможности тайно отсылал администрации кардинала подробнейшие донесения о состоянии прокураторского здоровья. Разведка НЛ перехватывала эти донесения, проверяла, рисуют ли они достаточно мрачную картину, и отсылала их по назначению, сняв предварительно копию для архива. Как правило, они посылались по УКВ-связи на геостационарный спутник ХИЦ, а уж оттуда – прямо в Вашингтон, округ Колумбия. К сожалению, на доктора Даффи периодически накатывали приступы конспиративной хитрости, и он отсылал информацию по почте, тут с контролем было несколько сложнее. Считая, что Булковский тяжело болен, а к тому же давно уже встал на сторону Иисуса, кардинал позволил себе несколько расслабиться и наблюдал теперь за процессами в высших сферах НЛ далеко не с той, как прежде, бдительностью. Он уже как-то привык считать прокуратора безнадежно некомпетентным.

– Если эта Линда Фокс не решит в пользу НЛ, – сказала Галина, – почему бы тебе не отвести ее в сторонку и не сообщить доверительно, что где-нибудь в ближайшем будущем по дороге на очередной концерт ее личная ракета – эта роскошная игрушка, которую она водит сама, – вспыхнет и рассыплется в пепел на манер ракеты фейерверочной?

– А потому, – хмуро ответил Булковский, – что кардинал подумал об этом первым. Он уже передал ей словечко, что, если она не примет в свою жизнь всеблагого Христа, бихлориды найдут ее где угодно, хочет она принимать их или нет.

Идея отравить Линду Фокс малыми дозами ртутных солей была в достаточной степени изуверской. Задолго до того, как умереть (если ей предстояло умереть), она станет сумасшедшей, как шляпник, и в самом буквальном смысле, потому что вошедший в поговорку психоз английских шляпников XIX века имел своей причиной именно ртутное отравление, ртуть активно использовалась в технологии изготовления фетровых шляп.

Жаль, что я сам о таком не подумал, подумал Булковский. Согласно донесениям разведки, реакция певицы на известие, как поступит с ней кардинал, если она не встанет на сторону Иисуса, была весьма бурной и красочной: истерика, затем полный упадок сил, сопровождавшийся гипотермией, и в конце концов категорический отказ исполнять «Утес веков»[16]16
  «Утес веков» – широко известный религиозный гимн.


[Закрыть], уже внесенный в программу следующего концерта.

А с другой стороны, думал он, кадмий был бы получше ртути, его труднее выявить. Тайная полиция Научной Легации регулярно – и всегда с прекрасными результатами – использовала для устранения нежелательных личностей микроскопические дозы кадмия.

– Тогда деньгами эту красотку уже не соблазнишь, – заметила Галина.

– Это смотря какие деньги. Она бы, скажем, не отказалась прикупить Большой Лос-Анджелес.

– Но если ее уничтожить, – сказала Галина, – возропщут колонисты. Они привыкли к ней, как к наркотику.

– Линда Фокс никакая не личность. Она класс личности, тип. Она – это звук, создаваемый электронным оборудованием – сложным и дорогим, но все же оборудованием. Таких, как она, сколько угодно, сколько угодно есть, было и будет. Ее можно штамповать, как расчески.

– Тогда не предлагай ей слишком уж много денег, – рассмеялась Галина.

– Мне ее жаль, – сказал Булковский.

А вот как это чувствуется, спросил он себя, – не существовать? В этом есть противоречие. Чувствовать – это и есть существовать. Тогда, размышлял он, вполне возможно, что она не чувствует, потому что она, в общем-то, не существует, не существует реально. Мы должны бы это знать, ведь это мы ее придумали.

Мы, а вернее – Большой Болван. Искусственный интеллект изобрел ее, а затем сказал ей, что петь и как. Большой Болван занимался всеми ее делами вплоть до микширования… А в результате – полный успех.

Большой Болван аккуратно проанализировал эмоциональные потребности колонистов и придумал, как удовлетворять эти потребности. Он проводил постоянные исследования и вводил необходимые поправки; изменялись потребности, изменялась и Линда Фокс. Это была замкнутая цепь с обратной связью. Если бы все колонисты мгновенно исчезли, исчезла бы и Линда. Большой Болван ликвидировал бы ее, как старый, никому не нужный документ, препровождаемый в шредер.

– Прокуратор, – сказал неслышно подошедший робот.

– В чем дело? – раздраженно вскинулся Булковский; он не любил, когда кто-нибудь вмешивался в его разговоры с женой.

– Ястреб, – загадочно возгласил робот.

– Меня зовет Большой Болван, – объяснил прокуратор Галине. – Что-то неотложное, так что ты уж извини.

Он вышел из кабинета и быстрым шагом направился к тщательно охраняемому помещению, где стоял один из терминалов искусственного интеллекта.

Терминал напряженно пульсировал.

– Перемещения войск? – спросил Булковский, садясь перед экраном.

– Нет. – Искусственный голос Большого Болвана не выражал никаких эмоций. – Заговор с целью провести через иммиграционный контроль чудовищного младенца. Вовлечены три колониста. Содержащийся в женщине зародыш был мною обследован. Подробности позднее.

Большой Болван прекратил связь.

– Так когда они, эти подробности? – спросил Булковский, но искусственный интеллект уже его не слышал.

Вот же черт, подумал прокуратор, никакого уважения. Слишком уж эта железяка увлеклась проверкой онтологического доказательства.

Кардинал Фултон Хармс воспринял сообщение Большого Болвана с обычным для него апломбом.

– Огромное спасибо, – сказал он, когда искусственный интеллект отключился.

Нечто чужеродное, сказал он себе. Некая мутация, никогда не значившаяся в планах Господних. Есть у космической миграции эта воистину жуткая особенность: мы получаем назад совсем не то, что посылали. Мы получаем противоестественных уродов.

Ну что ж, думал он, придется убить этого монстра, как бы мне ни хотелось взглянуть на профили его мозговой деятельности. А вот интересно, на что он похож? Змея в яйце, зародыш в женщине. Изначальная история, повторенная наново: хитрая, вкрадчивая тварь.

«Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог».

Бытие, глава третья, стих первый. То, что случилось прежде, не должно случиться вновь. На этот раз мы его уничтожим, врага. Какое бы обличье он ни принял. Я буду, думал кардинал, молиться об этом.

– Примите мои извинения, – сказал он кучке приезжих священников, ожидавших его в огромной приемной. – Я должен ненадолго удалиться в часовню. Поступило известие о серьезных событиях.

Он стоял на коленях в тишине и полумраке часовни, освещенной лишь парой свечей, горевших в дальних ее углах.

Отче, молился он, научи нас познать пути Твои и как следовать ими. Научи нас, как защитить себя и оградиться от врага. Дай нам прозреть и понять его многомерзостные каверзы. Ибо велики его мерзости и велико его коварство. Дай нам силу – удели нам от Своей божественной власти – изгнать его, где бы он ни таился.

Кардинал не услышал ответа, что нисколько его не удивило. Набожные люди обращаются к Богу, но лишь сумасшедшие слышат Его ответы. Его ответы должны прийти изнутри, из глубин твоего собственного сердца. Ответ, подсказанный Духом Святым. Так было всегда.

Внутри кардинала Дух Святой, в обличье его собственных соображений, без задержки ратифицировал его собственный план. Стих «Ворожеи не оставляй в живых» включал в сферу своей деятельности и вот этого контрабандного мутанта. «Ворожею» можно было с легкостью приравнять к «чудовищу». Следовательно, Писание его поддерживало.

Да и вообще он был главным представителем Господа на Земле.

Для полной уверенности он раскрыл свою огромную Библию и перечитал стих восемнадцатый двадцать второй главы Исхода: «Ворожеи не оставляй в живых».

А заодно прочитал и следующий стих: «Всякий скотоложник да будет предан смерти».

Затем он прочитал примечания.

Древнее колдовство глубоко погрязло в преступлениях, аморальности и обмане; оно окунало людей в грязь отвратительных обычаев и суеверий. Стиху предшествует предупреждение против сексуальной распущенности, за ним следует решительное осуждение противоприродных извращений и идолопоклонства.

Ну что ж, это тоже прямо относится к данному случаю. Отвратительные обычаи и суеверия. Существа, зачатые при сношениях с не́людьми на далеких, чуждых планетах. Они не должны вторгнуться в этот священный мир, сказал он себе. Я уверен, что мой коллега верховный прокуратор вполне со мной согласится.

И вдруг его посетило озарение. К нам вторглись! – понял он. То, о чем нам твердили уже два века. Святой Дух говорит мне: это свершилось!

Проклятое исчадие мерзости, думал он, поспешая в главный центр управления, где находился терминал прямой, тщательно защищенной линии связи с прокуратором.

– Это про младенца, что ли? – спросил Булковский, когда контакт был – в мгновение ока – установлен. – Я уже лег спать, это как-нибудь подождет до завтра.

– Там появилась некая мерзость, – сказал кардинал Хармс. – Исход, глава двадцать вторая, стих восемнадцатый: «Ворожеи…»

– Большой Болван не допустит эту мерзость на Землю. Можно не сомневаться, что она была перехвачена уже на внешних поясах иммиграционного контроля.

– Господь не желает чудовищ в этом мире, первом из Его миров. И вы как новообращенный христианин тоже должны это понимать.

– А я что, не понимаю? – возмутился Булковский.

– Так какие же указания должен я дать Большому Болвану? Что он должен делать?

– Вернее сказать, – криво усмехнулся Булковский, – какие указания даст нам Большой Болван. Или вам так не кажется?

– Мы будем молиться, чтобы Господь споспешествовал нам пройти сквозь бурю этого кризиса, – сказал Хармс. – Присоединитесь ко мне в молитве, склоните вашу голову.

– Меня зовет жена, – сказал Булковский. – А помолиться можно будет и завтра. Спокойной ночи.

Он прервал связь, не дожидаясь ответа.

О Господь Израиля, молился Хармс, низко склонив голову. Не дай нам промедлить и защити от обрушившегося на нас зла. Пробуди прокураторову душу к неотложной значимости этого часа испытания.

Ты проверяешь нашу духовную стойкость, говорил он Богу. Во всяком случае – мою, я это знаю. Мы должны доказать свою стойкость, отбросив прочь сатанинское наваждение. Господи, сделай нас стойкими, дай нам в руки меч Твоего всемогущества. Дай нам седло праведности, дабы воссесть на скакуна… Кардинал не смог додумать эту мысль, слишком уж она была пронзительной. Поспеши к нам на помощь, закончил он и поднял голову. Он ликовал, словно, подумал он, заманив обреченную жертву в ловушку. Мы его затравили, думал он, и оно умрет. Велик и славен Господь!