Текст книги "Захват Ганимеда"

Филип Дик, Рэй Нельсон
Захват Ганимеда

Кирстен и Нэнси посвящается

1

В три часа утра на тумбочке Рудольфа Балкани, главы Бюро психоделических исследований, зазвонил видеофон. Видеофону пришлось потрудиться, прежде чем была снята трубка, хотя – как частенько случалось в последнее время – хозяин дома мучился бессонницей.

– Да, Балкани слушает!

– Мне нужна кое-какая информация, – сообщил встревоженный голос на другом конце линии. Балкани узнал голос председателя Совета безопасности Организации Объединенных Наций. – Думаю, мы могли бы это обсудить…

– Короче, – отозвался Балкани. – Я старый больной человек.

– Вы слышали передачу?

– Какую такую передачу? – Он почесал бороду.

– Насчет ультиматума пришельцев. И по телевизору, и по радио только об этом и говорят…

– Вот еще не хватало тратить время на всякие глупости, – возмутился Балкани. – И что же они предлагают?

– «Мы несем вам мир. Мы несем вам единство».

– Вот только пропаганды не надо! Насколько я понимаю, они требуют от Земли безоговорочной капитуляции.

– Верно. Но насколько я помню, в последнее время вы, доктор, разрабатываете какую-то новую штукенцию? Может, хоть она остановит их?

– Не исключено, – с ноткой иронии в голосе отозвался Балкани. – Огорчает только то, что заодно она остановит и нас самих. Более того, она остановит как на этой планете, так и вокруг нее все, что обладает хоть мало-мальским разумом.

– Насколько я понял, вы упоминали, будто некоторые люди не подвержены ее воздействию. В том числе и крупные политические лидеры.

– Не совсем так. Единственной защитой может являться только радикальная психотерапия. Я как раз сейчас над этим работаю. Дайте мне еще немного времени и достаточное количество… как бы это поточнее выразиться… «добровольцев» для опытов…

– Она необходима нам немедленно! – рявкнул председатель Совета безопасности. Он с явным усилием взял себя в руки, и его лицо на экране приняло нарочито безмятежный вид. – И что же вы посоветуете?

– Ничего не посоветую, – ответил Балкани. – В этом нашем племени я всего-навсего шаман, а отнюдь не вождь. Само собой, я умею делать куколок из воска, но втыкать в них булавки или нет, решать только вам. Однако хотелось бы попросить вас кое о чем.

– Интересно, о чем же?

– Если вы все же решитесь воспользоваться моим изобретением, пожалуйста, не извещайте меня об этом. – Сказав это, Балкани повесил трубку, повернулся на бок и попытался уснуть.

– Слишком неспециализированное, – пробормотал Меккис, с отвращением разглядывая захваченное человеческое существо. – Впрочем, небольшая селекция и…

Хранитель Времени прошелестел мимо уха Меккиса, негромко заметив:

– Лучше начать готовиться к встрече с Большим Советом.

– Да-да, конечно, – отозвался Меккис. Его длинный гибкий язык метнулся вперед и коснулся кнопки рядом с койкой. Тотчас же засуетились его сущики-камердинеры, возбужденно переговариваясь между собой. Меккис, чтобы облегчить им задачу, сел прямо.

Он, как и все остальные представители правящего на Ганимеде вида, не имел ни ног, ни рук и больше всего напоминал большого розового червяка. Ни руки, ни ноги ему попросту не были нужны. И тем и другим ему служили сущики, и именно это только и оправдывало их существование. Только ради этого они и появились на свет, исключительно для этого их готовили.

Сейчас они поспешно облачали его в лучший парадный красно-оранжевый чехол. В этот день, который вполне мог стать самым знаменательным днем в его карьере правительственного чиновника, все должно было быть только самым лучшим. Чесальщики уже суетились вокруг его головы, приводя в порядок длинные ресницы, а умывальщики своими длинными языками наводили лоск на его щеки. Он тем временем еще раз бросил взгляд на пленника-землянина. Бедняги, подумал он. Лучше бы вам никогда не привлекать нашего внимания к себе.

Лично Меккис всегда высказывался против войны. Но… теперь это было вопросом решенным.

– Поздно проливать слезы, – пробормотал он вслух. – К тому же сущиком быть совсем неплохо. Не так ли, друзья мои?

– Да, да, это просто замечательно, – зачирикала разношерстная толпа окружающих его узкоспециализированных существ, готовивших его к выходу.

– Сначала победи, потом захвати, потом поглоти. Вот как это делается. Мы уже без особых усилий осуществили две первые фазы… и, если только я коренным образом не ошибаюсь, сегодня мы переходим к третьей. И, подумал он, именно в этот момент на сцене появляюсь я.

Для пущей уверенности он вызвал своего Оракула.

Вскоре появился змееподобный Оракул.

– Что скажешь по поводу будущего? – спросил Меккис.

– На сегодня? – спросил тот. Меккис с неудовольствием отметил, что сущик явно не в настроении пророчествовать.

– Да, и не тяни!

– Вокруг вас сбираются силы тьмы. Сегодня день ваших недругов!

Меккис облизнул губы и сказал:

– Ладно, а что потом?

– Еще больше тьмы, и наконец, о мой добрый повелитель, тьма для всех нас!

Меккис спокойно обдумывал услышанное. Оракул не советовал вторгаться на Землю, что и заставило Меккиса влиться в ряды оппозиции. Однако вторжение оказалось успешным. Кое-кто вообще сомневался в возможностях Оракулов. Возможно, предположил он, будущее не известно никому. Ведь нет ничего проще, чем бормотать невнятные и пугающие слова, которых на самом деле никто не понимает, и только для того, чтобы потом заявить: «Вот видите, я же говорил!»

– Слушай, а вот эти самые силы тьмы, – вслух спросил Меккис. – Я могу сделать что-нибудь, чтобы избежать их?

– Сегодня? Ничего. Но позже… есть небольшой шанс. Если ты сумеешь решить загадку Девушки Ниоткуда.

– Какой еще Девушки Ниоткуда? – Меккису лишь с большим трудом удалось сохранить спокойствие.

– Мои возможности ограниченны, а видение слабеет. Но я вижу нечто, приближающееся из будущего, нечто, описать которое у меня недостает слов. Оно напоминает воронку, готовую засосать всех нас! Оно уже и сейчас настолько могущественно, что влияет на ход времени. И чем ближе оказываешься к нему, тем труднее избежать его. О хозяин, мне страшно! Я, который доселе никогда и ничего не боялся, теперь буквально охвачен ужасом.

Меккис подумал: «Я вряд ли хоть как-то смогу избежать сегодняшних неприятностей, поэтому, наверное, самым разумным будет встретить их лицом к лицу, а не уклоняться или пугаться их. Я не могу управлять своими противниками, зато могу контролировать собственные реакции».

Взмахом языка он подозвал носильщиков и отправился в зал заседаний Большого Совета.

На стене зала заседаний Большого Совета висели огромные часы. Все те, кто принадлежал к так называемой Прогрессивной фракции, сидели по ту сторону зала, где висели часы. Именно эта «часовая» фракция и настояла на войне против Земли. Тех же, кто сидел по другую сторону зала, вдалеке от часов, можно бы было назвать консерваторами. Они безуспешно пытались предотвратить войну. Меккис принадлежал именно к этой фракции.

Когда Меккис с приличествующей помпой появился в зале, он не заметил никого, кто расположился бы на противоположной от часов стороне. Наоборот, все присутствующие сгрудились возле лидеров «часовиков». Меккис, опущенный своими носильщиками на толстый ковер, был буквально ошеломлен увиденным.

Но он уже дал себе моральную клятву. С трудом, но решительно он прополз к своей обычной нише в форме зуба на противоположной от часов стороне зала. Оказавшись там, он принял официальную изогнутую позу и принялся разглядывать престарелых идиотов в президиуме. А тем временем вспомнил, что подкарауливающая его тьма находится буквально на расстоянии вытянутого языка.

Они выиграли войну, подумал он, и это дает им право ожидать от слабоумных выборщиков поддержки любых своих будущих авантюр. Однако я ни за что не сдамся. Но… мне у же никогда не суждено отдавать приказы. Только выполнять приказы других.

Заметив, что он наконец занял свое место, Выборщики открыли это крайне важное заседание.

– В твое отсутствие, – донеслась до него мысль Общего Сознания, – мы инициировали распределение руководящих постов на Терре. Само собой, тебе тоже достался один из районов, мы не стали тебя игнорировать.

В ответной мысли Меккиса присутствовала изрядная доля иронии.

– И какая же территория мне досталась? Наверняка это какой-нибудь самый завалящий из участков, полный хлам. – Через единое пространство Общего Сознания он ощутил относящееся на его счет злорадство Палаты. Они упивались его отчаянием и бессилием. – Назови ее, – сказал он, приготовившись стерпеть очередное унижение.

– Территория, – объявил с едва скрываемым ликованием Старший Выборщик, – передаваемая под твое управление, – это территория Теннесси.

– Я позволю себе навести справки, – сказал Меккис и телепатически связался с библиотекарем в своей резиденции. Мгновение спустя перед его мысленным взором появилось подробное описание территории и ее карта с полной оценкой.

Меккис тут же лишился чувств.

Очнувшись, он понял, что лежит в главном зале резиденции майора-кардинала Зенси. Чтобы привести в чувство, его отправили в дом лучшего друга.

– Мы пытались подготовить тебя, – сказал заботливо свернувшийся по соседству в кольцо Зенси. – Может быть, глоток бригвотера с лаутом? Это сразу прояснит тебе мозги.

– Пнагдрулы проклятые, – выругался Меккис.

– Послушай, тебе еще жить да жить. А между тем…

– Работа длиною в жизнь. – Он попытался выпрямить верхнюю часть тела и удержать ее в вертикальном положении. – Я откажусь. Оставлю гражданскую службу.

– Но в таком случае ты никогда больше не сможешь…

– А я и не желаю никогда больше возвращаться в Палату. Проживу остаток жизни на спутнике. В одиночестве. – Более паршиво ему еще никогда не было. Будто на него наступило одно из этих огромных, неуклюжих низших двуногих существ. – Слушай, дай мне, пожалуйста, чего-нибудь полакать.

Вскоре услужливый сущик-дворецкий поставил перед ним богато инкрустированное блюдо. Меккис медленно вылакал содержимое, а Зенси сочувственно наблюдал за ним.

– Там, на этой территории, еще остались, – наконец произнес он, – не усмиренные негры. А кроме того, в горах засели целые орды индейцев чипуа и чаукта. Это самая опасная из всех завоеванных территорий. И им это известно – именно поэтому они и отдали ее мне. Так и было задумано! – Он гневно зашипел, но это был гнев бессилия. – Еще бригвотера! – Он сделал знак прислуживающему им жалкому сущику. Тот приблизился.

– Возможно, – тактично заметил майор-кардинал Зенси, – это знак признания твоих деловых качеств. Единственная территория, требующая настоящей работы… единственный район, который наши войска так и не смогли усмирить. Теперь они попросту сдались и передали его тебе. Никто другой не хочет связываться с ним – слишком уж там неспокойно.

При этих словах Меккис зашевелился. Эта идея, хотя она и здорово попахивала стремлением просто утешить друга, немного приободрила его. Придумай он такое сам, ему, по здравом размышлении, пришлось бы по чисто этическим соображениям отбросить подобную мысль. Но Зенси, которого он очень уважал, высказал ее первым, поэтому никаких угрызений совести Меккис мог уже не испытывать. Но даже при всем при том назначение ему страшно не нравилось. Если уж военные не смогли справиться, то как же он сможет добиться успеха? Он смутно припоминал сообщения о нигах-партизанах в горах Теннесси, их фанатичного и опытного лидера Перси X, которому удалось избежать всех смертоносных гомотропных видов оружия, запрограммированных специально для его уничтожения. Меккис вполне мог представить себе противостояние с Перси X, не говоря уже о требовании Совета насчет того, чтобы, как и на всех прочих территориях, он, как администратор, осуществил обычную программу: уничтожил местные органы власти и привел к власти местного марионеточного правителя.

– Сообщите им, – наконец сказал он майору-кардиналу, – что я болен. Что я, мол, проглотил слишком крупное яйцо горка и оно застряло где-то в моем пищеварительном тракте. Счастье мое, если я не лопну, – небось помните, как это было в прошлом году со Спогрбом, когда он проглотил… что же это было?.. ах да! четыре яйца горка в один присест. Вот это было зрелище: его разметало по всей столовой. – Воспоминание ненадолго утешило его – воспоминание о собрании Общего Сознания, слиянии, целью которого было веселье и удовольствие без необходимости вести деловые разговоры, которые обычно инициировались ядром коллективного сознания, Выборщиками и наиболее авторитетными представителями часовой стороны собрания.

– Попытайся взглянуть на это с другой стороны, – увещевал майор-кардинал. – Если ты преуспеешь, то на этом фоне твои предшественники-военные будут выглядеть дураками – более того, вся военная фракция будет выглядеть просто глупо.

– Это верно, – медленно ответил Меккис. План уже начал формироваться у него в голове. Сейчас Теннесси являлся настоящей мешаниной более или менее автономных феодальных образований, главами большинства которых является владелец плантации или местный крупный торгаш. Такая ситуация сложилась в результате коллапса центрального земного правительства. Задачей Меккиса будет выбрать одного из этих маленьких тиранов и возвысить его до руководства всей территорией, поставить выше всех остальных соперников. В общем-то, достаточно нелегкая задача, ведь независимо от того, на кого падет его выбор, недовольство и ненависть остальных кандидатов ему обеспечены. А что, если избрать Перси X? Кто еще будет более благодарен за дарованную власть и поэтому станет самой послушной марионеткой? Естественно, крупные торговцы обязательно будут отчаянно брыкаться, но это неизбежно, кого бы он ни выбрал. Зато таким образом, возможно, удастся усмирить нигов и индейцев. И одним махом решить вопрос о власти. – Да, это верно, – повторил Меккис, на этот раз в его голосе проскальзывали нотки надежды. Причин идти на попятную больше не было.

Похоже, его штатный предсказатель был прав: сегодня ему было чего опасаться. Тем не менее он предпочел броситься в омут с головой. Впрочем, как обычно.

И, как обычно, он нашел решение – к своей выгоде.

2

Комната второразрядного отеля, грязная и обшарпанная, помимо всех прочих своих недостатков, оказывается, обладала еще и способностью прокряхтеть старческим, но удивительно пронзительным голосом:

– Уважаемый гость, убедительно прошу не выезжать, не оплатив счета на стойке регистрации внизу.

Во всяком случае, подумала Джоан Хайаси, ее хоть не наделили этим искусственным южным акцентом, несмотря на то что это самая глубинка, плантация Свенесгарда в Теннесси.

– Я, – заявила она, возмущенно тряхнув головой, – просто смотрю в окно. Кстати, убираться здесь можно было бы и получше.

– За ту, более чем скромную плату, которую…

Да, это было справедливо. К тому же в отеле до сих пор принимали старые ооновские банкноты, которые на всей остальной планете оккупационные власти обычно старались изымать. Но очевидно, известие о принудительном обмене денег еще не достигло территории Теннесси. И это было очень кстати, поскольку с собой у нее были только до боли знакомые, мятые-перемятые и засаленные ооновские купюры плюс еще довоенные кредитные карточки, целая пачка, неизвестно на что годные в этих местах.

И ко всему прочему у нее еще страшно болела голова. Свежий воздух из окна ничуть не помогал. Более того, от него ей становилось только хуже, поскольку он представлял собой лишь вялый и едва заметный ветерок в совершенно незнакомом, заброшенном районе страны. До сих пор ей еще ни разу не доводилось бывать на территории Теннесси, но она знала, что во время войны эта территория отделилась от остальных, превратившись в самодостаточное захолустное крошечное государство, непостижимое как для северян, так и для нее самой. И все же дела вынудили ее посетить Теннесси.

Автоматическую говорящую систему комнаты – довольно убогую, явно какой-то примитивной довоенной модели – она спросила:

– Что ты мне можешь рассказать о местных исполнителях народных песен?

– А что это такое, мистер уважаемый гость?

Она уже хотела было заметить, что она женщина, а не мужчина, но, скорее всего, устройство было запрограммировано только на одну форму обращения. Тогда она твердо заявила:

– В этих краях, которые обычно называются Югом, за полтора столетия появились лучшие во всей стране джазовые музыканты и певцы. Так, например, Буэлл Кэйзи родом из находящегося неподалеку отсюда местечка Гриндерз-Свитч; Баском Ламар Лансдорф, самый великий из этой плеяды, родом из Саут-Турки-Крик, что в Северной Каролине; Дядюшка Дэйв Мэйкон…

– Десять центов.

– Что?

– Если вы собираетесь задавать вопросы или разговаривать со мной продолжительное время, просто опустите ооновскую монету достоинством в десять центов в соответствующую щель, удобно расположенную на уровне вашего лица.

Джоан Хайаси сказала:

– Значит, ты не знаешь ни одного из этих имен, да?

Убогая, обшарпанная комната была вынуждена неохотно согласиться:

– Нет.

– Одна из первых подлинных джазовых пластинок, – сказала Джоан, присаживаясь на продавленную узкую кровать и открывая сумочку, – была выпущена компанией «Брансвик» в тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Преподобный Эдвард Клэберн, исполняющий композицию «Истинная вера». – Она вытащила из сумочки пачку сигарет с марихуаной «Нирвана» и закурила. Сигареты были не самые лучшие, но, поскольку их производила компания, с которой она сотрудничала, доставались они ей бесплатно. – Мне известно, – продолжала она, сделав затяжку и на некоторое время задержав дым в легких, – что здесь, в этой захолустной, отрезанной от остального мира дыре до сих пор имеются активные исполнители произведений этого жанра. Я рассчитываю отыскать их и записать на видеопленку для моего телевизионного шоу.

Комната ответила:

– Получается, я имею дело с известной личностью?

– Можно сказать и так. У меня аудитория примерно в двадцать миллионов человек. И Бюро культурного контроля удостоило меня премии за лучшую музыкальную программу года.

– В таком случае, – разумно рассудила комната, – вы вполне в состоянии позволить себе потратить десять центов.

Она скормила ненасытной ее десять центов.

– Между прочим, – бодро начал номер, явно приободренный денежным вливанием, – как-то раз я и сама сочинила балладу. Обычно я исполняю ее в стиле Дока Боггза. Баллада называется…

– Комнаты в отелях, – заметила Джоан, – даже самых захудалых, не могут иметь расовой принадлежности.

Она могла бы поклясться, что слышала, как комната издала тяжелый вздох. Это было довольно странно. Но на самом деле все эти машины состарились и износились, а посему начали совершать ошибки. Именно поэтому они и начинали казаться в чем-то человечными. Она раздраженно ткнула кнопку, отключая комнату, и словоохотливая конструкция тут же затихла. Теперь Джоан получила возможность обдумать свой следующий шаг.

Теннессийские горы – под контролем жестоких и несговорчивых отрядов ниг-партов. Если они не соглашаются иметь дело с бургерами и плантациями, равно как и с ганимедскими оккупационными властями, то как же ей найти с ними общий язык? Воспользоваться своим громким именем? Ведь даже слабоумная древняя комната в отеле – скорее всего, постройки 99-го года – была готова вписаться в шоу-бизнес. В таком случае резонно было бы предположить, что Перси X тоже не прочь получить более широкую аудиторию. Бесспорно, любой человек обладает своим эго.

Жаль только, подумала Джоан, что она не может выкраситься в кофейный цвет, выдать себя за нига и на время, для осуществления своих целей, присоединиться к ним – не в качестве любопытной и, возможно, враждебно настроенной белой визитерши, а в качестве нового добровольца.

Она критически осмотрела себя в потрескавшемся мутноватом зеркале.

К сожалению, японская кровь в ней была здорово разбавлена. В результате природа наградила ее жесткими иссиня-черными волосами, такого же цвета глазами и хрупким, изящным телом… а больше практически и ничем. Возможно, она еще смогла бы сойти за индианку. Среди ниг-партов было некоторое количество индейцев, она слышала об этом. Но нет, с горечью подумала она, нет смысла таким способом сводить счеты с жизнью: я все равно белая. А белая для этих последователей культа Черных Мусульман есть белая. Нет, придется действовать по обстоятельствам, решила она.

Она вытащила из сумки обтягивающий, но теплый светло-голубой нейлоновый комбинезон. Довольно сексуальный, но не вызывающий, сшитый по последней моде. Она уже успела понять, какого рода одежду носят женщины в этих Богом забытых местах, но даже ради маскировки она не смогла бы заставить себя носить подобные музейные экспонаты. Создавалось впечатление, что воцарившаяся еще лет пятьдесят назад во всем остальном мире мода на одинаковую для мужчин и женщин одежду до Теннесси не добралась и по сию пору. Пожалуй, это единственное место на планете, где женская одежда до сих пор отличается от мужской.

Она набрала на аудофоне, болтающемся на стене на трех оставшихся винтах, номер местной службы такси. После этого Джоан уселась, уложив рядом свою записывающую аппаратуру, и стала ждать прибытия такси-ионокрафта.

«Я все еще способен думать», – в это утро сказал себе Пол Риверз. После этого с тяжелым вздохом он перевернулся, чтобы и его живот мог спокойно обзавестись таким же загаром, который уже успела заполучить многострадальная спина. «Вот лежу я, – окруженный безмолвной плотью своих собратьев-людей, – сказал он себе с некоторой долей горечи, – а мои мысли продолжают крутиться так, будто я по-прежнему читаю балбесам-студентам лекцию в университете. Тело мое здесь, зато мысли… возможно, господа студенты… главной проблемой человека является то, что он никогда не там, где он есть, а всегда там, куда собирается, или там, откуда он родом. Таким образом, когда я в одиночестве, на самом деле я вовсе не один. А когда я с кем-нибудь, на самом деле я вовсе не с ним.

Как же, – едва ли не с гневом спросил он себя, – мне заставить свой разум заткнуть свой большой энергичный рот?»

Лежа лицом кверху, Пол Риверз не открывал глаз. Солнце было слишком ярким, и он видел лишь ярко-розовую пелену, но даже и она раздражала его своей яркостью. Теперь же, отвернувшись, он почувствовал, что может спокойно открыть глаза.

Первое, что предстало его взору, оказалось полузасыпанной песком бутылочкой из-под транквилизаторов. Кроме того, воздух был наполнен солоноватым морским запахом, к которому примешивались освежающие нотки запаха гниющих водорослей и тухлой рыбы. Прислушайся: шорох набегающих волн, бесконечное рождение, развитие и смерть, не имеющие никакого смысла. Отдаленные крики и смех предположительно просвещенных и невинных, но на самом деле одурманенных спиртным и наркотиками – плоды трудов оккупационных властей. Ощущай, пока можешь, велел он себе, этот здоровый вкус песка на губах, старайся почувствовать, как он хрустит на зубах. Запоминай то, как песчаные блохи скачут по твоей поджаренной спине. Вот это, сурово сказал он себе, и есть настоящая жизнь.

Однако он не смог заставить себя не прочитать ярлычок на бутылочке. «Да, – подумал он при этом, – я – пожалуй, самый мой безнадежный случай».

На натюрморт из бутылочки и песка вдруг упала чья-то тень, и Пол Риверз поднял голову. Медленно. Лица этой женщины он не узнал, зато соски оказались знакомыми. Это была мисс Холли Как-бишь-ее-там, вице-президент местного отделения Общества сексуальной свободы. Возможно, для того чтобы не казаться совершенно голой, она носила солнцезащитные очки в роговой оправе и с очень толстыми стеклами. Наверное, ей лет двадцать или около того, мелькнула у него смутная мысль. Для меня, конечно, слишком молода, хотя…

Высокая и смуглая, с каштановыми, свободно спадающими на плечи волосами, мисс Холли стояла над ним с мягкой улыбкой на пухлых неподкрашенных губах и внимательно смотрела на него полуприкрытыми бесстыжими глазами. Да, пожалуй, мисс Холли, решил он, единственный найденный им довод в пользу принципов Общества сексуальной свободы, как минимум, умеющая убеждать, а зачастую просто категоричная девица. Не говоря ни слова, она опустилась на колени и чмокнула его в щеку.

После этого знака приветствия она облизнула языком губы и сказала:

– Доктор Риверз, вас вызывают по видеофону.

Тут он в первый раз заметил, что в руке она держит переносной видеофон размером с пачку сигарет. «Что случилось? – подумал он. – Никто, кроме моего начальства, не знает, где я, а оно не стало бы беспокоить меня во время отпуска». Озадаченный, он взял видеофон и уставился на крошечный экран. Оказалось, что его действительно вызывают из центрального офиса – он узнал своего непосредственного начальника, доктора Мартина Чоита. Изображение было трехмерным и цветным, поэтому доктор Чоит выглядел как какой-то подземный гном, который высовывается из шкатулки, куда его посадили.

– Привет, гном! – сказал Пол Риверз.

– Чего-чего? – переспросил немного удивленный доктор Чоит. – Ладно. Риверз, вы же знаете, что я не стал бы беспокоить вас по пустякам.

– Слушаю вас, – терпеливо отозвался Пол Риверз тем подбадривающим тоном, который выработался у него за долгие годы общения с неразговорчивыми больными.

– У меня есть для вас пациент, – сказал доктор Чоит и снова запнулся, подыскивая слова.

– И кто же это?

Доктор Чоит откашлялся, слабо улыбнулся. И сказал:

– Человечество.

Пыльное такси-ионокрафт с облупившейся краской, когда-то зеленое, а теперь грязновато-серое, опустилось на посадочную раму за окном номера Джоан Хайаси.

– Постарайтесь побыстрее, – грозно заявила машина, так, будто в этой глуши, на территории этой захолустной плантации, когда-то являвшейся частью великой державы, у нее была куча других срочных дел. – Счетчик, – добавило такси, – уже включен. – Железяка явно, хотя и совершенно негодным способом, пыталась запугать ее. И Джоан это вовсе не понравилось.

– Помоги загрузить багаж, – велела она.

Такси тут же – причем на удивление быстро – просунуло в открытое окно манипулятор, ухватило им записывающую аппаратуру, перенесло ее в багажное отделение, и только после этого Джоан Хайаси забралась в кабину.

Когда она усаживалась в машину, дверь номера открылась. Появился грузный, с толстой шеей мужчина средних лет, во рту которого дымилась желтоватая сигара, и сказал:

– Меня зовут Гас Свенесгард. Я хозяин плантации, владелец этого отеля и комнаты, которая утверждает, будто вы пытаетесь съехать не заплатив.

Все это он говорил довольно равнодушным тоном, как будто это не сердило и не удивляло его.

– Могли бы обратить внимание, – устало заметила Джоан, что я оставляю в номере всю свою одежду, за исключением той, что надета на мне. Я прибыла сюда по делам. Через день или два вернусь обратно.

Ее удивило, что бургер, феодальный владыка всего района плантации, включающего и этот городок, проявляет личный интерес к такому незначительному делу.

Как будто прочитав ее мысли (а может, так оно и было – вдруг Гас Свенесгард был одним из телепатов, обученных в Бюро психоделических исследований?), потный, коротконогий бургер сказал:

– Я тут за всем приглядываю, мисс Хайаси. То есть, можно сказать, вы тут у нас в «Олимпусе» единственная важная, знаменитая гостья за много месяцев, и не хотелось бы, чтобы вы вот так просто уползли… – Он помахал сигарой в воздухе. – Как червяк, на брюхе, не в обиду будь сказано.

– Да, небольшая у вас плантация, – заметила Джоан, – если вы можете позволить себе следить за каждой мелочью. – Она вытащила ворох ооновских купюр. – Если вас это так нервирует, то я заплачу вперед. За шесть дней. Странно, что меня не попросили заплатить, когда я заселялась.

– Да нет, – заметил Гас, беря у нее деньги и пересчитывая их, – просто мы вам доверяем.

– Это заметно.

Ей пора было отправляться в путь. Интересно, что у этого старого идиота на уме?

– Будет вам, мисс. Мы же знаем, что вы поклонница этих нигов. – Мужчина потянулся и фамильярно погладил ее по голове. – Мы ж тут все время смотрим ваши шоу – и я, и мои домашние. У вас в передачах вечно полно этих самых нигов, верно ведь? Даже мой младшенький, Эдди, ему всего-то шестой годик, говорит: «Эта леди любит нигов». Зуб даю, что вы намылились в горы, погостить у Перси X. Или я не прав, мисс?

После недолгой паузы Джоан призналась:

– Да.

– Вот что я вам скажу, мисс. – Гас Свенесгард запихал деньги в задний карман никогда не глаженных брюк, который тут же изрядно оттопырился. Брюкам на вид было по меньшей мере десять лет от роду – теперь никто больше не шил брюки с карманами. – Может, вы и любите нигов, да только это вовсе не значит, что и они испытывают к вам те же чувства. Ведь эти парты, они же сущие безумцы. Навроде африканских дикарей. Они изуродуют вас. – В подтверждение своих слов он кивнул своей почти лысой головой. – Вы там, на Севере, просто не понимаете этого. Все ваши нити – перемешки.

– Перемешки? – Она не поняла этого слова, очевидно, оно было разговорным и чисто местного происхождения.

– Полукровки. Ну, сами знаете, они смешивают свою кровь с кровью белых, так что у всех у вас кровь смешанная. Но здесь у нас дело обстоит совершенно иначе, мы знаем, как обращаться с нашими Томами, а они знают свое место.

– Для своего же блага, – иронически заметила Джоан.

– Они счастливы. Они в безопасности. Им не нужно беспокоиться о том, что их отправят в ганийские трудовые лагеря.

Джоан смущенно заметила:

– А я и не слышала, что у завоевателей есть трудовые лагеря.

– Не стали бы они захватывать эту планету ни за что ни про что, мисс. Просто они еще не начали набирать рабочие команды. Но обязательно начнут. Они отправят их на Ганимед и превратят в то, что называют сущиками. Я просто уверен, так тому и быть. Но мы намерены защищать своих Томов, они славно поработали для нас, и мы у них в долгу. – Последнюю фразу Гас Свенесгард произнес решительно и твердо.

– Это бессмысленно, мистер Свенесгард, – донесся откуда-то сзади негромкий голос человека, явно привыкшего командовать. Удивленный Гас резко обернулся, чтобы посмотреть, кто это. Обернулась и Джоан.

– Какого… – начал было Гас.

– Она уже приняла решение, – тихо продолжал незнакомец. – Если вы действительно заботитесь о благополучии мисс Хайаси, то, с моей точки зрения, единственное, что вы можете сделать, так это отправиться вместе с ней и оберегать ее.

– Не знаю, кто вы такой и что вы о себе возомнили, – возмущенно воскликнул Гас, – но вы, мистер, явно не в своем уме!

– Меня зовут Пол Риверз. – Он протянул руку, и Гас неохотно пожал ее. – Чувствую, вы боитесь, сэр.

– Да уж небось любой человек, у которого есть хоть капля мозгов, тоже бы боялся, – огрызнулся Гас. – Эти самые ниги…