Текст книги "Прозябая на клочке земли"

– Грегг, – сказала Вирджиния.

– Он просто прелесть. Они вместе в футбол играли. Конечно, я с удовольствием буду его отвозить. Я поеду туда в пятницу вечером. Хотите – заберу его. Или, может быть, в первый раз лучше вам за ним заехать, как вы считаете? Решайте сами. Я в любом случае поеду. А то можно вместе поехать: давайте так и сделаем? На одной машине. Я бы в ту сторону за руль села, а вы – обратно, например. Как вы считаете?

– Да вроде бы неплохой вариант, – согласилась Вирджиния. – Думаю, неважно, на чьей машине мы поедем.

– Поедемте-ка на «универсале», – предложила миссис Боннер. – Если мальчики устанут, то смогут уползти назад и поспать и не будут все время висеть над нами. Я поеду в пятницу примерно в час дня. И заеду за вами. Или приезжайте лучше сюда на своей машине – когда вернемся, сможете сразу отвезти Грегга домой. Хорошо? Я дам вам мой адрес.

– Он у меня есть, – сказала Вирджиния. – Из телефонного справочника.

– Ах, да. Ну хорошо. Что ж, тогда увидимся в пятницу, примерно в час. – После длинной череды предложений миссис Боннер вежливо закончила разговор: – Я… рада с вами познакомиться, миссис Линдал. Буду ждать… встречи с вами.

– Большое вам спасибо, миссис Боннер, – сказала Вирджиния. – Я так благодарна вам за помощь. Ну что ж, тогда до свидания.

Она повесила трубку и закрыла телефонную книгу.

Действительно, в одно ухо входит, в другое выходит, подумала она. Они правы. Но по разговору – милая.

Глава 7

Зимой 1944 года, когда вопрос о разводе Роджера Линдала был окончательно решен, Вирджиния вышла за него замуж. Она ушла со своей работы в вашингтонских военных госпиталях, Роджер оставил место дежурного электрика на Ричмондском военно-морском судоремонтном заводе, и вдвоем они отправились на поезде в Лос-Анджелес, в Калифорнию.

Погода в Калифорнии была теплой, здесь не было снега, гололедицы, цепей на колесах машин, детям не нужно было носить кальсоны и шерстяные носки, по улицам не пыхтели старики в тяжелых пальто и наушниках. Пальмы очаровали ее: как будто она попала совершенно в другую страну, даже на другой континент. Самыми главными предприятиями стали в ту пору авиационные заводы, все остальное ушло на второй план. Взгляд едва охватывал пространство, на котором стояли припаркованные машины рабочих. Заводы работали без перерыва: как только заканчивалась одна смена, начиналась другая, и так день за днем, за вечерней сменой следовала ночная, потом снова обычная дневная. Потоки людей втекали в заводские здания и вытекали из них со своими «тормозками» – мужчины в джинсах, женщины в свободных брюках и косынках. Вирджиния видела, как они устают, как всегда готовы начать свару, как стычки то и дело вспыхивают на углах улиц, в кафе, барах и даже в городских автобусах. Люди работали в сверхурочные часы и зарабатывали столько денег, что их трудно было сосчитать, сохранить или даже запомнить их сумму; они уставали, богатели, большинство из них приехали со Среднего Запада, жили в тесных комнатенках, а когда пытались заснуть, под окнами кричали дети. В свободное время они пили пиво в барах, несли грязную одежду в прачечные самообслуживания, ели, мылись – и снова возвращались на работу. Это была ненормальная жизнь в вечной спешке, вряд ли она нравилась им, но они понимали, что никогда больше не будут столько зарабатывать. Каждый день прибывали новые люди, искали жилье, вставали в очередь перед заводскими воротами. Музыкальные автоматы в кафе играли «Стрип-польку», а вечерами на улицы вываливались толпы солдат и матросов с близлежащих баз, и на них во все глаза глядели выстроившиеся рядами и одетые во все лучшее мальчишки-мексиканцы – они стояли у освещенных входов в магазины и напоминали Вирджинии свежелакированные деревянные статуи индейцев.

За пару дней молодожены нашли квартиру в доме военной шестиблочной постройки в поселении, состоявшем из однотипных зданий. Дома стояли на особых улицах, которые часть дня были закрыты для сквозного движения, а у входа в поселение на большом знаке можно было прочитать:

«Здесь проживают 2400 взрослых и 900 детей!

Соблюдать осторожность при проезде!

Снизить скорость – не более 15 миль в час!»

В поселении жили только белые, но в миле от него, за паровой прачечной и супермаркетом, было второе, такое же, построенное для негров.

И она, и Роджер сразу нашли работу: она – учетчицей, он – электриком. Их смены совпадали по времени, и они могли вместе есть и ходить по магазинам. У молодой супружеской пары, жившей в комнате на другой стороне коридора, были противоположные смены: муж вставал в полдень, начинал работу в два и возвращался домой после полуночи, а его жена спала с десяти часов вечера до шести утра и уходила на работу в полвосьмого. Некоторые из жильцов дома старались время от времени устроить себе две смены подряд, чтобы получить полуторную оплату за сверхурочные вторые восемь часов. Если вторая смена выпадала на ночь в выходные, за две такие смены они зарабатывали сумасшедшие деньги. У них с Роджером была семидневка. На двери их комнаты висела табличка: «НЕ БЕСПОКОИТЬ! ОТДЫХАЕТ ТРУЖЕНИК ТЫЛА». Позже он обил дверь листом оцинкованного железа, чтобы заглушить голоса и шум, доносившиеся из коридора. К осени 1945 года на их сберегательном счете накопилась приличная сумма, а банковский сейф был полон облигаций военного займа.

Оба они страшно уставали от долгих часов работы на авиационном заводе. Как те люди в барах, они в любой момент готовы были взорваться. Оба похудели – они и приехали-то сюда довольно худыми – и помрачнели. Почти все свободное время они простаивали в очереди в супермаркете, покупая продукты, или ждали, когда постирается одежда в прачечной самообслуживания. Вечерами слушали радио или ходили на угол выпить пива, иногда ближе к ночи она читала какой-нибудь журнал, а Роджер спал. По радио шли программы Боба Хоупа и Реда Скелтона, шоу «Фиббер МакГи». Развлечения изнуренных работой людей сводились к тому, чтобы полежать, не раздеваясь, на кровати и послушать хит-парад в субботний вечер или программу «Джелло» с Джеком Бенни, Деннисом Деем и Рочестером в воскресный. Война постепенно подходила к концу. Авиационные заводы начали группами увольнять работников, сокращать количество смен, сверхурочные часы и отказываться от семидневной недели. Но Роджер и Вирджиния не стали уезжать, как рабочие-мигранты. Они заработали достаточно, чтобы остаться. Они уже считали себя калифорнийцами, не хуже Сынов Родины. Лос-Анджелес стал крупнейшей по численности населения территорией в мире; все сюда приезжали, и никто не уезжал.

Недалеко от их военного поселения вокруг супермаркета образовалось скопление магазинов и предприятий быта. Первой после прачечной открылась мастерская по ремонту обуви, затем косметический кабинет, пекарня, два гриль-бара, агентство недвижимости. Потом агентство куда-то переехало и помещение освободилось. Однажды на нем появилась вывеска: «РЕМОНТ РАДИО ЗА ОДИН ДЕНЬ». Вскоре в витрине рядом с радиолампами, аккумуляторами, лампочками для фонариков и иглами для проигрывателей появились настольные радиоприемники первых послевоенных моделей. Видно было, как внутри за прилавком возится с чем-то человек в рабочем холщовом халате.

У них сломался старый приемник «Эмерсон», и как-то утром Вирджиния отнесла его починить в «Ремонт радио за один день».

– Это, наверное, всего лишь лампа, – сказала она. – Вряд ли там что-нибудь серьезное. Просто заглох, и все.

– Сейчас посмотрим, – сказал человек за прилавком, включая приемник в сеть и щелкая ручкой туда и обратно.

Наклонившись, он постучал костяшкой пальца по лампам, заглянул внутрь и, приложив ухо, послушал динамик. Мастер был крупным мужчиной с круглым лицом и напомнил ей Ирва Раттенфангера: было что-то славное в его увлеченности делом. В маленькой мастерской, новой, едва открывшейся, уже всюду валялись перегоревшие лампы и переходники.

– Я выпишу вам квитанцию, – сказал мастер и сунул руку под прилавок. – Сразу не смогу сделать.

Она назвала ему свое имя и адрес, и он выдал ей квитанцию на получение, оторвав ее от ярлыка. Когда она зашла через несколько дней, приемник был готов. Обошлось это в семь долларов пятьдесят центов.

– За одну только лампу? – возмутилась она.

– Фильтры, – сказал мастер, показывая ей ярлык. – Полтора доллара за детали, остальное – работа.

Он включил приемник – тот работал нормально.

– Только за то, что поставили деталь? – все не могла успокоиться она.

Тем не менее она отдала ему деньги и ушла с приемником.

Вечером она рассказала Роджеру, сколько пришлось заплатить. Раньше, в Вашингтоне, он в гневе забегал бы по квартире, но теперь только взял квитанцию, посмотрел, положил и пожал плечами.

– Мухлюют, наверное, – сказала она, вспомнив одну статью, прочитанную в журнале.

Роджер лежал, растянувшись на диване и положив ноги на валик.

– Не думаю, – сказал он. – Они примерно так и берут.

Он лежал без очков, закрыв глаза рукой.

– Жалко, тебя со мной не было. – Она никак не могла унять раздражение. Цены на все росли, это было ужасно. – Ты мог бы поговорить с ним. Я в радио ничего не понимаю. А они, если видят, что ты не разбираешься, пользуются этим.

Но Роджера это не волновало, он, казалось, заснул. Полчаса он лежал на спине с закрытыми глазами, иногда вздыхал, ворочался, приглаживал ладонью волосы. Тем временем она стирала в тазу нижнее белье. Из квартиры внизу доносились звуки радио, во дворе залаяла собака. Кто-то завел машину. По бетонной дорожке под окном бегали дети, какая-то женщина громко звала их домой, ужинать.

Вирджинии было спокойно у себя в квартире: всеобщее напряжение спало, и люди радовались этому. Они закончили войну одним броском. Это тяжкое испытание не прекращалось ни днем, ни ночью; не было места ни веселью, ни, уж конечно, идеализму. И вот все закончилось: теперь можно было лежать на диване, стирать или сидеть и вслух рассуждать о том, как потратить заработанные деньги, какие возможности открываются перед ними. Начали возвращаться те, кто воевал. У них было мало денег или не было совсем, и многие хотели пойти учиться по программе Солдатского билля о правах[12]12
  Солдатский билль о правах – ряд законов, принятых в разное время в США и предусматривавших льготы для ветеранов.


[Закрыть] или вернуться на старую работу, которую им обязаны были предоставить по закону, или же они просто проводили время с женами и детьми, довольствуясь тем, что могут теперь всецело посвятить себя этому. Рабочим военных заводов нужно было что-то большее, ощутимое. Они привыкли всегда что-нибудь держать в руках, какой-нибудь реальный предмет.

– Думаю, мы можем себе это позволить, – сказала Вирджиния.

Он что-то пробормотал, по-прежнему лежа на диване.

– Деньги у нас есть, – добавила она.

Она читала газетный раздел объявлений о недвижимости, в который время от времени заглядывала, чтобы узнать о ценах и новых участках продажи. Как выросли цены на жилье за последний год! Дом, который продавали за пять тысяч, теперь стоил десять. Появилась реклама новых земельных массивов – их называли жилмассивами, у каждого было свое громкое название. Самый маленький из типовых домов продавался за семь-восемь тысяч долларов. Она считала, что это слишком дорого. В рекламе типовых домов говорилось о снижении первоначального платежа для военнослужащих, а им без такой скидки придется труднее, думала она, понадобится тысяча-две.

– Строят их не очень хорошо, – продолжала она. – Эти новые дома. Из сырого дерева, кажется. Помнишь, мы про это читали?

Он сел на кровати, протер глаза, опустил ноги на пол и потянулся рукой за очками.

– Извини, – сказала она. – Не хотела тебя будить.

– Слушай, пойдем, сходим в магазин, купим чего-нибудь сладенького, – предложил он. – Мороженого или пирога. – Обуваясь, он оглядывался в поисках пальто. – Я все еще есть хочу.

Она тоже надела пальто, прямо на хлопковую блузку, и они неторопливо пошли по вечерней улице в супермаркет, где все огни слились в одно яркое пятно. На тротуаре валялись обертки от конфет, разный мусор, но никто не обращал на это внимания – все привыкли. Внутри магазина голубовато-белый флуоресцентный свет освещал полки с банками и бутылками. Набросав в тележку всяких мелочей: пива, банку маринованных огурцов, пачку маргарина, пучок салата-латука и ягодный пирог, Вирджиния и Роджер встали в очередь в кассу. По пути домой Роджер остановился у края тротуара и огляделся.

– Это вон там радио чинят? – спросил он.

– Да, – сказала она.

Мастерская была закрыта на ночь, неоновая вывеска не горела. В витрине виднелись образцы настольных радиоприемников, подсвеченные сзади выстроенными в ряд лампочками. Подняв сумку с покупками, Роджер сошел с тротуара и перешел улицу по направлению к витрине. Она последовала за ним.

– Интересно, сколько он в это вложил, – заинтересовался Роджер.

– Вряд ли у него тут большие запасы – несколько приемничков да радиолампы.

Роджер поднес руку к стеклу и стал всматриваться внутрь, за витрину, в глубь мастерской, где стояли полки и аппаратура.

– Думаешь, он сам все чинит?

– Ну да, – сказала она. – Тут, кроме него, никого нет.

– Приемники на пару сотен баксов, – стал подсчитывать он. – Бэушная аппаратура. Испытатель радиоламп. Запчасти. Что еще? Касса, наверное. Вот и все.

– Еще аренда, – напомнила Вирджиния.

– Скорее всего, он живет в задней части дома. – Отвернувшись от окна, Роджер пошел дальше. – Наверняка он открыл свою лавочку меньше, чем за три тысячи долларов.

– Не думаю, что он много зарабатывает, – сказала Вирджиния. Ей мастерская не понравилась, уж слишком пусто тут было. Как-то очень скромно и мрачно. Ей трудно было представить себя в таком заведении. – Ты думаешь, такая лавочка может долго продержаться? Да к нему никто не ходит, поэтому он и дерет втридорога. Его хватит на месяц-другой, не больше. И то, что вложил, он, скорее всего, потеряет.

– Сейчас продавать нечего, – сказал Роджер.

– Ну да, – согласилась она, – у него только эти приемники.

– Но потом, – продолжал он, – через пару лет, он будет продавать телевизоры.

– Если не разорится к тому времени.

Он не ответил. Она подождала и спросила:

– Так ты про такую мастерскую говорил? Я думала, у тебя в планах что-нибудь посолиднее, как те магазины в центре города.

Она представила себе уютные универмаги с коврами, продавцами, отраженным светом. С эскалаторами и жужжанием кондиционеров. Она всегда любила бродить по большим центральным универмагам, любила запах тканей, кожи, ювелирных изделий, надушенных продавщиц в черном, с цветами.

– Господи, – выдохнул он, – чтобы открыть универмаг, нужен миллион долларов.

– Я просто хотела сказать…

Вирджиния не знала, что хотела сказать.

– Я говорю о том, что в наших силах, – пояснил Роджер. – Можно было бы купить такой магазинчик. Всю работу по ремонту я смогу делать сам, не нужно платить кому-то зарплату – ну вот, как он работает.

– У нас всего тысяча двести долларов.

– Ну и нормально.

– Внутри там ужасно, – не успокаивалась она. – Ты не заходил туда, а я там была. Дыра какая-то убогая – как у какого-нибудь чистильщика обуви. Просто мелкая лавчонка.

Он кивнул, соглашаясь с ней.

– А что бы ты сделал? – спросила она. – Почему у тебя было бы по-другому?

Хозяин мастерской, наверное, представлял себе симпатичный магазинчик, думала она. Но чтобы сделать его таким, не хватило средств.

– Он теперь небось жалеет, что начал это дело, – сказала она вслух.

Хотя на самом деле хозяин производил впечатление человека, вполне довольного своей унылой конурой. Но ведь он был на вид таким бледным, угодливым – душа приказчика, рабочий муравей, мурлыкает что-то себе под нос, улыбается посетителям. Какая жалкая жизнь!

– Тебе не это нужно, – продолжала Вирджиния. – Тебе нужно что-то большее. Я знаю, что таким ты вряд ли бы удовольствовался. Если хочешь, чтобы у тебя был свой магазинчик, это должно быть что-то изысканное. Красивое… – Она вспомнила современный магазин одежды в центре Пасадены[13]13
  Город, северо-восточный жилой пригород Лос-Анджелеса. Популярный зимний курорт.


[Закрыть], в который она захаживала: привлекательный, стильный фасад, цветы в канавке вдоль всей витрины. – Ты ведь хочешь гордиться своим магазином, правда? Он ведь будет не только для того, чтобы просто зарабатывать деньги, – должно быть что-то еще.

Роджер, шедший рядом с ней, промолчал.

– Если бы речь шла обо мне, – сказала она, – я бы предпочла работать в каком-нибудь приличном магазине, чем владеть такой лавчонкой.

После этого никто из них не сказал ни слова. Оставшуюся часть пути до дома они прошли молча.

Позже, разогревая в печи пирог, она сказала как бы между прочим:

– Посмотрим, может, мои смогут помочь.

Конечно же, Вирджиния имела в виду свою мать. Ценные бумаги и рента первоначально принадлежали ее отцу. Поэтому как бы подразумевалось, что ими владеет не столько мать, сколько семья. И в каком-то смысле она тоже имела на них право. Их точную стоимость она не знала, но помнила, что она составляла не меньше двадцать тысяч долларов. Достаточная сумма для того, чтобы теперь, когда кончилась война, ее мать призадумалась о поездке в Европу. Мать писала ей о разных планах путешествий, в том числе и о посещении Западного побережья. Она постоянно подумывала о том, чтобы поехать в Африку.

– Над чем это ты хихикаешь? – спросил Роджер, заглядывая на кухню.

– Прости.

Она и не заметила, что рассмеялась, представив себе, как Мэрион в болотных сапогах и панаме, сжимая в руках дробовик, топает по вельду. Ее невозмутимая, практичная мать, уроженка Новой Англии… Бог мой, подумала она. И вспомнила, как выглядела Мэрион, когда вернулась из отпуска, проведенного в Мексике: огромные лакированные сандалии на ногах, темно-красные брюки с золотым галуном, слишком тесные ей, кружевная шаль и мундштук ручной резьбы, длинный, как линейка. Тогда Вирджиния сказала ей, что она похожа на президента Рузвельта, и тогда, по крайней мере, исчез мундштук. Но потом мать несколько месяцев подряд работала в саду в своем мексиканском облачении, пока не порвались темно-красные брюки. Необычные сандалии, по ее словам, защищали ноги от грязи.

Под окном кухни соседка снимала белье с веревок, протянутых над лужайкой. Рядом носилась туда-сюда собака. Соседке было за тридцать, она была полненькая, волосы у нее были убраны под сетку, и Вирджиния подумала: «Выглядит, как официантка. В придорожном кафе. Где-нибудь между… между Аризоной и Арканзасом». Соседка вдруг визгливо закричала на собаку, отгоняя ее от корзины с бельем, – голос у нее был пронзительным, как труба.

«Боже, – подумала Вирджиния. – Неужели и я так ору? И выгляжу так?»

Она машинально вытерла руки и, поднеся их к волосам, поправила прическу. В это время она стриглась коротко из-за станков, на которых работала. Для безопасности. И повязывала голову красной хлопковой косынкой.

Роджер снова растянулся на диване в гостиной, положив ноги на валик. «Нельзя допустить, чтобы у него была такая захудалая лавка, – подумала она. – Даже если он хочет».

Нужно что-нибудь получше.

Когда они доели пирог, Роджер сказал:

– Увидимся позже. – Он достал часы. – Захочешь спать – ложись. Пойду, пройдусь до угла.

– Посидел бы лучше дома, – попыталась удержать его она.

– Я совсем ненадолго, – ответил он.

Он смотрел на нее спокойно и уверенно, с лукавыми искорками в глазах. Ее всегда раздражало в нем это лукавство.

– А то поговорили бы, – сделала она еще попытку.

Роджер стоял в дверях, засунув руки в карманы, склонив голову набок. И ждал, демонстрируя бесконечное терпение, не вступая с ней в спор, просто стоял, и все. «Как зверек, – подумала она. – Косное, безмолвное, полное решимости существо, знающее, что оно получит то, что ему нужно – стоит только подождать».

– Пока, – сказал он, открывая дверь в коридор.

– Ладно, – ответила Вирджиния.

В конце концов, она к этому привыкла.

– У меня созревают кое-какие планы, – объяснил он ей. – Потом расскажу, когда в голове все более или менее уложится.

И ушел, загадочный и хитроумный. Дверь за ним закрылась, и Вирджиния подумала: «Что на этот раз?» Она вернулась на кухню, в которой старалась всегда поддерживать чистоту и порядок, и принялась мыть посуду.

Глава 8

Зайдя в знакомый гриль-бар недалеко от дома, Роджер увидел тех, кто был ему нужен: они сидели за столиком в дальнем конце, и он, протиснувшись мимо стойки, направился прямо туда.

Его приятель Дик Макро махнул ему рукой в знак приветствия и показал на сидевшего рядом с ним человека.

– Привет, – сказал он. – Это вот Джон Бет, только не прибавляй «Мак», он этого не любит, а это Дейвис. А имя твое я не расслышал, извини.

Дейвис пожал Роджеру руку и молча пересел. Его имя так и осталось тайной. Джон Бет, к фамилии которого нельзя было прибавлять «Мак», протянул руку. У него были умные, ясные глаза, а его плотнотканый костюм из шелковой «акульей кожи» придавал ему весьма стильный вид. Волосы, вздыбленные помадой, стояли торчком. Подавшись вперед и сказав что-то невнятное, Джон крепко стиснул Роджеру руку. У него был очень неправильный прикус, но зубы были ровного цвета – вероятно благодаря тому, что он не курил. Ему можно было дать лет пятьдесят пять.

– Рад познакомиться, – сказал Роджер, садясь напротив Джона Бета и Макро.

Дейвис, человек угрюмый, тщедушного сложения, вертел в руке бокал; его, похоже, не интересовало, о чем говорят другие.

– Правда рады? – откликнулся Бет.

– Я не мог не узнать в вас владельца «Центра бытовой техники Бета», – пояснил Роджер.

Бет кивнул.

– Послушайте… – начал Роджер.

Его приятель Макро с рассеянным видом водил ногтем по стене, предоставив Роджеру и Бету объясняться между собой.

– Хочу поговорить с вами кое о чем, – тут же принялся за дело Роджер. – В общем, я видел ваш магазин, знаю, что он отличный: у вас продаются всевозможные приборы – плиты, холодильники, машины стиральные, вся основная аппаратура, и когда их ассортимент увеличится, дело пойдет в гору – с вашим-то выгодным расположением. Но вот одно вы, кажется, не учли. В общем, я знаю, что вы продаете те приемники, которые сейчас выпускаются, к вам, наверно, поступают заказы: у вас и настольные модели, и напольные, и радиолы…

– У меня в продаже «Зенит», – уточнил Бет, – и «Хоффман», и «Кросли», и «Ар-Си-Эй». Я не продаю «Филко» или хлам типа «Сентинела»[14]14
  Товарные знаки бытовой электрической и электронной техники.


[Закрыть].

– Понимаю. Знаете, тут вот какая штука, – продолжал Роджер, – я был в вашем магазине и заметил, какой у вас широкий ассортимент приемников и радиол, ну, или будет широкий, но еще я заметил, что у вас нет отдела технического обслуживания.

– Да, мы решаем эту проблему на стороне, – ответил Бет.

– Я как раз про это. Один ваш продавец провел меня вниз, в подвал, я посмотрел, где вы складируете свой товар в коробках, и подумал, что вы могли бы разместить там такой отдел.

– Мне нужна эта площадь, – сказал Бет.

– Ну и как вы ее используете? Вы используете ее, чтобы складировать штабелями коробки. Для этого могли бы арендовать гараж за пять долларов в месяц на какой-нибудь боковой улочке, а товар завозить на тележках – распаковывать в гараже, чтоб покупатель не спотыкался о картон под ногами, когда идет вниз посмотреть, как работает проигрыватель.

Бет покручивал бокал со своим напитком.

– Я о будущем думаю, – сказал Роджер.

Дейвис недоверчиво произнес:

– Никакого телевидения еще лет десять не будет.

– Ну нет, – возразил Роджер. – Тут вы не правы. Года не пройдет, как телевидение будет – я прочитываю все коммерческие журналы, и уж я-то знаю. Ровно через год телевизоры обгонят по продажам все остальное, вместе взятое, – это факт. Я ничего не придумываю.

– Это всего лишь разговоры, – не поверил Бет.

– Так и будет, вот увидите, я не придумываю.

Бет усмехнулся:

– И что вы от меня хотите? Чтобы я нанял вас ремонтировать телевизоры, которые даже еще не изобрели?

Макро и Дейвис фыркнули, и это положило конец разговору. Джон Бет бросил взгляд на Дейвиса, затем встал и пошел искать официантку. Роджер сделал вид, что не заметил этого взгляда.

Позже, когда Макро попрощался, а Дейвис ушел в туалет, Роджер сказал Бету:

– Я не прошу вас нанимать меня.

Бет недоуменно поднял брови.

– А что тогда?

– Я хочу, чтобы вы сдали мне внаем часть помещения под мастерскую техобслуживания. Я куплю оборудование и оплачу свою долю накладных расходов, вы будете получать часть прибыли, а если дела пойдут не очень хорошо, вы ничего не теряете, кроме небольшого участка складских площадей, которые все равно вам полгода не понадобятся.

Бет прищурился.

– Рекламу я сам буду давать, – добавил Роджер.

– От чьего имени?

– От имени «Центра бытовой техники Бета».

Бет задумчиво опустил голову.

– Вы ничем не рискуете, – сказал Роджер. – А когда у вас пойдут телевизоры, вы только рады будете, что у вас есть отдел техобслуживания. Я знаю, что будет нужно для ремонта телевизоров. Вы представляете себе, что шасси телевизоров будут под напряжением в пятнадцать тысяч вольт? Я теперь читаю справочники, как только они выходят.

– Правда?

– В шасси телевизора в десять раз больше деталей, чем в шасси радио. Питание только высоковольтное.

Бет разглядывал его.

– Каждому проданному вами прибору понадобится техобслуживание, чтобы не прогореть, а заработать пару центов на телевизорах. И нужен отдел технического обслуживания.

Бет рассматривал Роджера так, как будто тот пукнул носом.

– Если вы будете передавать работу другим, это сожрет вашу прибыль. Готов поспорить, вы уже сейчас переплачиваете. А что будет, если вам придется выполнять кучу обязательств по гарантийному обслуживанию? Вы вынуждены будете списывать это в убыток. Вопрос серьезный, не правда ли?

Бет с ухмылкой продолжал пристально смотреть на него.

– На вас зарабатывают другие, – сказал Роджер. – Кто получает настоящую прибыль – вы или фирма, которая предоставляет за вас техобслуживание?

Тут вернулся Дейвис.

– Послушайте, – сказал Бет, – если я надумаю открыть отдел по ремонту и техобслуживанию, я вам позвоню – тогда заезжайте, и мы поговорим об этом. Хочу посмотреть, чего ты стоишь за монтажным столом.

Пожав Роджеру руку, он встал вместе с Дейвисом, и они ушли, оставив Роджера одного за столиком, уставленным пустыми бокалами и с пепельницей, полной окурков и смятых бумажек. Все трое смешивали напитки, а перед ним стояли только бутылки пива «Голден Глоу». И только он один, как сейчас понял Роджер, был без галстука и не в деловом костюме. Он вышел из дома в рабочей одежде: брюках, полотняной рубашке и пиджаке.

Допив пиво, Роджер вышел из гриль-бара и в невеселом настроении сел в автобус, ехавший к дому.

Вирджинию уже уволили с завода, а примерно через месяц и он получил извещение об увольнении. Они выписывали чеки по Программе помощи безработным штата Калифорния, каждую неделю сообщали об усилиях, предпринятых в поисках работы, и уже начали понемногу тратить скопленные деньги. В начале декабря 1945 года ему позвонил Джон Бет.

– Слушайте, я хочу, чтобы вы заглянули в «Центр бытовой техники», – сказал он. – Хочу вам кое-что показать.

Надев костюм и галстук, Роджер поехал в центр города на автобусе. Бригада рабочих переделывала подвал «Центра бытовой техники Бета». Внутрь вносили длинные монтажные столы для техобслуживания.

– Мой отдел ремонта, – сообщил ему Бет. – Хотите работать у меня? Макро говорит, вы свое дело знаете.

Макро работал с ним на военном заводе. Теперь Макро стал закупщиком деталей в крупной фирме, занимавшейся поставками.

– Я хочу войти в долю, – сказал Роджер.

– Это нельзя. Магазин мой.

Они сидели наверху, в кабинете Бета над демонстрационным этажом.

– Это ведь моя идея открыть отдел ремонта, – возмутился Роджер.

– Не уверен. Насколько припоминаю, мы все перетирали эту тему. Ну, так что вы скажете? Не хотите – не надо.

От такого поворота событий Роджер оцепенел. Он не нашел ничего лучшего, чем сказать:

– У меня есть где-то тысяча долларов, чтобы вложиться: я могу закупить приборы и приспособления.

Он не мог посмотреть в лицо Бету, словно глаза и рот были забиты ватой. Он просто сидел и бессмысленно потирал верхнюю губу.

– Ну, мне работать надо, – сказал Бет, так больше ничего и не добившись от него.

Роджер встал, вышел из кабинета, спустился вниз и оказался на улице.

Остаток дня он провел, блуждая по центру города, рассматривая витрины магазинов и раздумывая, что же ему делать. Наконец он зашел в какую-то радиомастерскую и спросил у владельца, не нужен ли ему мастер по ремонту. Владелец сказал, что не нужен, и он ушел. Увидев еще одну мастерскую, он спросил и там. Ответ снова был отрицательный. Роджер предложил свои услуги еще в двух местах – и махнул рукой. Сев в автобус, набитый женщинами с покупками, он поехал домой.

Как они меня, однако, думал он. Как такое могло произойти?

Наверное, он вообще двигался в неправильном направлении. Ему вспомнилась его первая жена Тедди и их дочка, которую отдали в школу где-то на востоке. Это было два года назад, и с тех пор он их не видел. Она снова вышла замуж. Да, конечно, он уехал в Калифорнию, его желание исполнилось. Но все шло не так, как ему хотелось. Тяжелое испытание трудом в тылу, бессонные ночи, долгие поездки на автобусе каждый день, тесная квартирка. И на кой хрен все это?

За несколько кварталов от своего дома он сошел с автобуса и заглянул в парикмахерскую[15]15
  Для многих американцев это был символ жизни в маленьком уютном городке или квартале, то место, где можно узнать все новости, где собираются старики.


[Закрыть]. Все кресла были заняты. Везде сидели мужчины, они читали газеты и курили. Он снова махнул рукой и ушел. Зайдя в бар на другой стороне улицы, он заказал бутылку пива.

Он пил пиво, но ему не хватало ощущения парикмахерского кресла под собой, лосьонов для волос и горячего влажного полотенца, не хватало уюта. Парикмахерская была видна ему из окна, он все смотрел туда и, когда ожидавших в очереди стало меньше, снова перешел улицу.

– Меня побрить, – велел он парикмахеру, когда подошла его очередь. – И постричь тоже: и то, и другое.

Он позволял себе бриться у парикмахера только один раз в год: это была ни с чем не сравнимая роскошь. Он откинулся в кресле и закрыл глаза.

Некоторое время спустя парикмахеру пришлось разбудить его.

– Чем вам спрыснуть волосы? Просто водой?

– Нет, – сказал Роджер. – Каким-нибудь из этих масел, что так хорошо пахнут.

Парикмахер дал ему понюхать несколько флаконов, и Роджер выбрал тот, что понравился ему больше всего.

– В гости, наверное, собираетесь? – спросил парикмахер, втирая ладонями масло ему в волосы. – Будете благоухать, могу вас заверить, а женщин, по-моему, именно это и привлекает.

Роджер расплатился и вышел из парикмахерской в гораздо лучшем настроении. Он и не помнил, сколько лет назад его щеки и подбородок были такими гладкими. Так хорошо меня еще никогда не брили, думал он, шагая по тротуару. Повсюду автобусы закончили развозить рабочих, и ему приходилось пробираться сквозь их толпу. Люди молча спешили домой. Мимо все проплывали и проплывали их лица, пористые, покрытые щетиной, пока он не зашел в бар, в котором уже не раз бывал. Почти час, сгорбившись над столом, он пил пиво и размышлял.