Текст книги "Темный замысел"

10

Темнота поглотила все, внутри царила ночь с бледными змейками – проблесками света. Затем в пустыне безвременья вспыхнул, словно из кинопроектора, яркий луч. Вспышка, на самом деле – бесшумная, громом отозвалась в ее мозгу. На экране, появившемся неведомо откуда, замелькали обрывки картин и слов – словно символы какого-то нерасшифрованного кода.

Самое страшное, что изображение, кажется, шло вспять, неслось в прошлое галопом бешеного мустанга. Это был документальный телевизионный фильм для сонма глупцов – зрителей дурацкого ящика. Но крутившаяся обратно лента в техническом отношении оставалась великолепной. Яркие кадры вспыхивали и менялись со сказочной быстротой, взывая к воспоминаниям, словно картинки иллюстрированной книжки, когда их листают от конца к началу. Но где же текст? Разве это ее мысли? Нет, она не узнавала ни прообразов, ни сюжета. Впрочем, сюжет был, но как бы нахватанный из разных пьес, сведенных воедино. Да, из множества пьес. Она почти уловила смысл – тут же опять ускользнувший от нее.

Застонав, Джил проснулась, открыла глаза и услышала стук дождя по тростниковой крыше.

Сейчас она припомнила начало сна. Это был сон во сне, или она вообразила все сновидением, хотя не испытывала в том уверенности. Тоже шел дождь, она внезапно очнулась… кажется, так было на самом деле? Та, другая хижина – далеко, за двадцать тысяч миль отсюда, но все здесь похоже, и мир за стенами ее домика не сильно отличался от прежнего. Она перевернулась на бок, протянула руку… Рядом была только пустота.

Вскочив, она в панике огляделась. Яркая вспышка молнии осветила комнату, и она поняла, что Джека с ней нет. Джил выбежала под дождь, но и там не было никого. Он ушел, но куда, почему?

Только один человек мог объяснить ей все, но он тоже исчез этой ночью, бросив свою подругу. Джил поняла, что мужчины, случайные приятели, бежали вместе.

Почему Джек так безжалостно покинул ее? Чем она провинилась? Тем ли, что он больше не хотел терпеть женщину, не желавшую быть в их содружестве на вторых ролях? Или его вновь охватила жажда странствий? Как бы то ни было, но его нет, он бросил ее, ушел – решительно и бесповоротно, как истый американец.

С тех пор она жила без мужчины. Джек был лучшим из них; последний – всегда лучший, но тоже далек от идеала.

В состоянии полной подавленности она встретилась с Фатимой, молоденькой турчанкой с миндалевидными глазами. Девушка была одной из многочисленных наложниц Магомета Четвертого (правившего Турцией в 1648-87 годах), но никогда не делила ложа со своим повелителем. В серале было полно других пленниц, и они предпочитали любить себе подобных. Она стала фавориткой Касимы, бабушки Магомета, но их отношения оставались платоническими, без лесбиянства.

Мать правителя – Туркан-хатун – всеми силами стремилась лишить Касиму власти. Однажды старую владычицу схватили подосланные Туркан убийцы и задушили в спальне шнурами от занавесей. Фатима разделила участь своей покровительницы.

Джил подобрала Фатиму и сделала своей подругой после ссоры турчанки с ее возлюбленным – французским танцовщиком, умершим в 1873 году. Вначале она относилась к девушке довольно равнодушно, но будучи натурой страстной, легко возбудимой, со временем увлеклась ею. Фатима, совершенно невежественная и, что еще хуже, невосприимчивая к любому влиянию, была особой самовлюбленной и инфантильной. Джил прожила с ней около года. Однажды девушку схватили три пьяных пенджабца (родившиеся за 1000 лет до н.э.), изнасиловали и убили. Джил впала в отчаяние. Она не верила в ее гибель. Однако к тому времени воскрешения прекратились, и уже никто не возвращался к жизни на каком-нибудь другого, далеком берегу бесконечной Реки.

Но раньше, чем предаться скорби, Джил поразила стрелами убийц. Эти тоже не воскреснут.

Годом позже до нее дошли слухи о строящемся где-то на Реке громадном дирижабле. Поверив в это сразу и безоговорочно, она, тем не менее, долгие месяцы жадно ловила все новости с Низовья. Потом ринулась на поиски.

Путь оказался долгим и тяжелым, но теперь она была у цели.

11

В газете «Ежедневные вести» (владелец – государство Пароландо, издатель – С.К.Бегг) на первой странице помещена «Памятка читателю».

«В соответствии с законом читатель обязан по прочтении номера на следующий же день вернуть его для общественного пользования. При необходимости газету можно употребить в качестве туалетной бумаги. В этих целях мы весьма рекомендуем страничку писем к издателю. Невыполнение закона влечет за собой первое наказание – общественное порицание, второе – конфискацию недельной выпивки, третье – вечное изгнание».

В разделе «Новоприбывшие» крупным шрифтом было набрано: «Джил Галбира».

"Вопреки мнению некоторых лиц, мы сердечно приветствуем прибывшую к нам женщину – кандидата на гражданство в нашей стране. В это воскресенье перед четырьмя нашими крупными общественными деятелями из предутреннего тумана предстала великанша. Несмотря на легкое опьянение и связанную с этим определенную расплывчатость мыслей, квартет все же догадался, что гостья проделала путешествие длиной в двадцать тысяч миль, чтобы достигнуть наших благословенных берегов. Она совершила этот путь одна в каноэ, будучи в здравом рассудке и абсолютно трезвой. Единственная цель ее одиссеи – воочию убедиться в истинности нашего проекта – строительства дирижабля. Пока неизвестно, станет ли она капитаном воздушного корабля, но, по ее мнению, это необходимо для общественного блага.

Несколько глотков божественного напитка дали возможность нашему квартету в какой-то мере выдержать атаку незнакомки. (Один из очевидцев так описывает ее: «Она подобна закованной в броню Минерве со стальными нервами и потрясающей самоуверенностью»).

Знаменитая четверка потребовала от нее верительных грамот. Подтверждение было достаточно веским и впечатляющим. Один из наших уважаемых сограждан, у которого ваш бесстрашный корреспондент Роджер Блай взял по этому поводу интервью, утверждает, что предполагаемая мисс Галбира – безусловно, та, за которую себя выдает. Хотя они не встречались в земной жизни, тем не менее ему приходилось читать о ней в различных журналах и даже однажды лицезреть по телевидению (изобретение середины двадцатого века, до которого ваш корреспондент, к счастью, не дожил).

Эта женщина сейчас мало похожа на прежнюю Джил Галбира, но она явно не из тех многочисленных самозванцев, что разгуливают в долине Реки.

Бюро статистики рождаемости (или, вернее, – смертности) предоставило нам следующую информацию: Галбира Джил (псевдоним). Женщина. Урожденная Дженет Ред. Появилась на свет 12 февраля 1953 года в Тумумбе, Квинсленд, Австралия. Отец – Джон Джордж Ред. Мать – Мэри Броунз Ред. Происхождение – шотландско-ирландское, французское (с примесью еврейской крови), австралийское (аборигены). На Земле замужем не была. Училась в школах Канберры и Мельбурна. Окончила Массачусетский Технологический Институт по специальности аэронавтика со степенью магистра. Имеет права гражданского пилота (реактивные и турбовинтовые лайнеры) и права аэронавта (все виды аэростатов). Штурман-инженер дирижабля Западно-германской грузовой службы при правительстве Нигерии (1977-78). Пилот дирижабля Геофизической Службы Соединенных Штатов (1978). Пилот дирижабля шаха Кувейта (1980-81). Инструктор флотилии дирижаблей Британских воздушных сил (1982). В 1983 году – единственная женщина-капитан в западном мире. Провела в воздухе 8342 часа.

Погибла 1 апреля 1983 года при автомобильной катастрофе (Хоуден, Англия) накануне вступления в должность командира нового цельнометаллического дирижабля «Виллоуз-Гуденз».

Профессия: очевидна из вышеизложенного.

Имеет навыки: игры на флейте, стрельбы из лука, фехтования, кендо, верховой езды, преподавательской работы, специалист в области военных наук.

Если судить по ее встрече с достопочтеннейшим Сирано де Бержераком, на Земле она весьма мило обходилась со своими поклонниками: кулаком в живот, коленом в челюсть, одно мгновение – и Сирано – «ор де комба» <вне боя (франц.)>. Этот демарш последовал без промедления за несанкционированным манипулированием ее бюстом. Разъяренный француз немедленно вызвал бы на дуэль любого обидчика, но бороться с дамой – стать «эмбисиль» <глупцом (франц.)>, – таков закон его времени и нации. Кстати, оплошность Сирано усугубляется тем, что он не получал никаких авансов – ни взглядом, ни словом.

Вчера после ужина ваш неустрашимый и предприимчивый корреспондент подошел к двери Джил и постучал. Из хижины донеслись некие недвусмысленные звуки вместе с раздраженным голосом: «Какого черта вам надо?» Очевидно, предмету нашего интервью была известна личность гостя.

– Мисс Галбира, я – Роджер Блай, репортер «Ежедневных вестей». Мне бы хотелось взять у вас интервью.

– Ладно, только придется подождать. Я сижу на горшке.

Коротая время, ваш корреспондент закурил сигару, которую позже надеялся использовать для освежения воздуха в хижине. Там раздался плеск воды, затем послышался голос:

– Входите, но не закрывайте двери.

– Охотно, – согласился ваш храбрец.

Предмет интервью располагался у стола, покуривая травку. Букет запахов сигары, продукта недавней деятельности хозяйки, дыма нескольких восковых свечей создавали неописуемый аромат.

– Мисс Галбира?

– Нет – миз.

– Что это значит?

– Вы хотите знать мое мнение по этому поводу или действительно не понимаете? Здесь вполне достаточно людей моего времени. Вы что, никогда не слышали раньше – миз!

Ваш корреспондент сознался в своем невежестве, но объект, не тратя времени на просвещение мистера Блая, вопросил:

– Каково положение женщин в Пароландо?

– Днем или ночью? – поинтересовался мистер Блай.

– Пожалуйста, без острот, – прервала миз Галбира. – Лучше позвольте мне сформулировать свою мысль в доступной для вас форме. По законам, то есть теоретически, женщины здесь имеют равные права с мужчинами. А практически – каковы между ними отношения?

– Боюсь, что весьма разнузданные, – ответил интервьюер.

– Я дам вам еще один шанс, – сурово заявила хозяйка. – Но только один, а потом вы, болван этакий, вылетите отсюда вместе со своей вонючей сигарой.

– Тысячу извинений, – не уступал неустрашимый корреспондент, – но дело в том, что это я пришел у вас брать интервью, а не «вице верса» <противоположным образом, наоборот (лат.)>. Почему бы вам не попросить самих женщин задуматься об их отношениях с мужчинами? Или возглавить крестовый поход суфражисток? Или подвигнуть женскую часть населения на постройку собственного, совершенно отдельного дирижабля?

– Вы что, смеетесь надо мной?

– Это мне и в голову не приходило, – не дрогнув, возразил мистер Блай. – Здесь собрались люди нового времени, хотя из двадцатого века их не так много. Цель Пароландо – строительство дирижабля, для чего в рабочее время установлена железная дисциплина. Но в свободные часы граждане могут заниматься чем угодно, кроме нанесения вреда окружающим. Однако вернемся к основной теме. Дабы нам впоследствии не запутаться, объясните, что означает «миз»?

– Вы опять ломаете передо мной комедию?

– Нет, готов поклясться на Библии, если бы она здесь была.

– Коротко говоря, это обращение, принятое членами женского освободительного движения в шестидесятые годы. Термин «мисс» или «миссис» подчеркивает лишь сексуальные взаимоотношения с мужской половиной. Быть мисс – значит, быть незамужней, и если женщина уже в брачном возрасте, то это вызывает презрительное отношение со стороны мужчин. Кроме того, им нужны жены – в силу чего мисс должна умереть, обратившись в миссис. Таким образом, женщина, лишенная значения как личность, рассматривается в качестве принадлежности своего супруга и становится гражданином второго сорта. Например, с какой стати мисс должна носить имя своего отца, а не матери?

– В этом случае, – отважился заметить интервьюер, – она все равно носит мужское имя – своем деда по матери.

– Совершенно верно. Вот почему я поменяла свое – Дженет Рей – на Джил Галбира. Отец при этом встал на дыбы, да и мать серьезно протестовала. Впрочем, она – типичная тетушка Дора, совершенно безмозглая.

– Очень интересно, – заметил мистер Блай. – Галбира? Что же это за имя? Славянское? Почему вы его выбрали?

– Вы просто невежда. Оно заимствовано у австралийских аборигенов. Галбира – вид кенгуру. Они ловят собак и пожирают их.

– Кенгуру, которые питаются собаками? А я-то думал, что они все вегетарианцы.

– Да, сейчас таких нет. Но аборигены рассказывали, что когда-то они жили в глухих местах континента. Возможно, это миф, но какая разница? Будем считать мое имя символическим.

– Значит, мы должны отождествлять вас с собакоядным кенгуру – галбира? Могу себе представить, кто выступает в качестве собак!

Тут миз Галбира улыбнулась столь зловеще, что ваш корреспондент почувствовал необходимость поддержать свое мужество глотком горячительного из фляги, которая, как и перо с бумагой, всегда при нем.

– Я выбрала свое имя совсем не из симпатий к австралийской культуре, – заявила миз. – Да, я на четверть аборигенка, так что же? Это насквозь мужская шовинистическая идеология. Женщины у австралийцев – объект подавления, рабства, на них лежали все тяжелые работы, их избивали отцы и мужья. Многим мужчинам исчезновение культуры аборигенов казалось трагедией, но я полагаю, что это прекрасно. Правда, я сочувствовала испытаниям, сопутствующим дезинтеграции.

– Дезинтеграция, как и дефлорация, обычно не обходятся без боли, – вставил мистер Блай.

– Девственность? Еще один миф, выдуманный мужчинами для самовозвеличивания, – едко заметила миз Галбира. – К счастью, за годы моей земной жизни отношение к этому вопросу коренным образом изменилось. Но вокруг еще полно свиней, ископаемых кабанов, как я их называю, которые…

– Все это чрезвычайно интересно, – осмелился прервать тираду ваш храбрец, – но я полагаю, мы сохраним эти соображения для странички «Писем к издателю». Мистер Бегг печатает любые заметки в оригинальном исполнении, не меняя стиля и крепких выражений. А сейчас читателям хотелось бы узнать о ваших профессиональных планах. Как вы намерены содействовать проекту «Дирижабль»? И как представляете свое положение в его иерархии?

К этому времени тяжелый едкий дым марихуаны заглушил все остальные запахи. Глаза миз, расширенные наркотиком, сверкали мрачным огнем. Ваш корреспондент вновь почувствовал необходимость поддержать стремительно убывающую отвагу еще одним глотком божественного напитка.

– Рассуждая логически и учитывая мои знания, опыт и способности, – она заговорила медленно, но громко, – мне следует поручить все руководство проектом. И я должна стать капитаном дирижабля! Мне удалось выяснить квалификацию некоторых деятелей, связанных с проектом, и я ни минуты не сомневаюсь, что превосхожу их по всем статьям. Но почему-то мне не доверили руководство. Мою кандидатуру на пост капитана даже не рассматривали! Почему?

– Не объясняйте мне, – прервал ее ваш неустрашимый. Возможно, он слишком расхрабрился от жидкости, струившейся в его жилах и притупившей свойственное ему чувство самосохранения. – Не объясняйте! Позвольте мне отважиться на догадку. Я, кажется, нашел причину. Вероятно, она связана с основной вашей позицией: все это происходит потому, что вы всего лишь женщина.

Объект интервью одарил вашего корреспондента гипнотическим взглядом и сделал еще одну затяжку, глубоко втянув дым в легкие и выпустив его через ноздри. Мистеру Блаю эти зловещие манипуляции напомнили картину с драконами, виденную им в земной жизни. Однако он не рискнул обратить внимание собеседницы на сходство.

– Да, вы догадались правильно. Возможно, вы не такой идиот, как мне показалось вначале.

Затем, ухватившись за край стола – так, что скрипнула дубовая доска – она выпрямилась на стуле.

– Но что вы имели в виду, сказав «всего лишь женщина»?

– О, это только словесный оборот, – поспешил заверить ваш корреспондент, внутренне содрогнувшись. – У меня, видите ли, иронический склад ума и…

– Будь я мужчиной, – ответила миз, – от чего Господь меня уберег, то в два счета стала бы первым номером… и вы, алкоголик вшивый, не посмели надо мной насмехаться!

– О, вы ошибаетесь, – заявил ваш храбрец, – я совсем не смеюсь над вами. Но есть один момент, который вы не приняли во внимание. Еще задолго до постройки второго судна (первое захватил король Джон) было решено, что во главе проекта встанет Файбрас. Нынешняя ситуация полностью соответствует конституции Пароландо, которую вы должны знать, поскольку он лично вам ее продекламировал. Вы ее усвоили и, дав клятву, приняли ее. Так к чему же все это чириканье?

– Значит, вы, клоун несчастный, так ничего и не поняли! Суть в том, что от вашей хартии разит мужским шовинизмом. Следовательно, она может быть нарушена.

Ваш корреспондент еще раз хлебнул самую малость бодрящего напитка.

– Но ведь все не только уже решено, но и выполнено. Даже если некто, столь опытный, как вы, и будет допущен к работам, то все равно он может стать только вторым – помощником руководителя проекта капитана Файбраса и первым членом экипажа. Но не больше.

– Но ни у кого из них нет опыта офицера с «Графа Цеппелина». Послушайте, я сейчас вам все объясню…

– Здесь слишком жарко и накурено для научных дискуссий, – заметил ваш корреспондент, вытирая пот со лба. – Я, собственно, хотел бы побольше узнать о вашем происхождении и о некоторых подробностях прежней жизни. Вы же представляете, что такое людское любопытство. Скажем, весьма интересно выяснить ваше состояние после Дня Воскрешения, а также…

– Вы надеетесь, что ваше мужское обаяние заставит меня вывернуться наизнанку? Может, вы еще хотите воспользоваться удобным случаем?

– Боже сохрани, – заверил мистер Блай, – это чисто профессиональный интерес и…

– Та-ак! – Она сделала еще одну затяжку. – Кажется, я вас вспугнула! Да, вы все одинаковы. Встретив женщину, у которой ума и воли побольше ваших, вы сразу же выпускаете пары и превращаетесь в проколотый шар! Да, в шар с дыркой!

– Истинная правда, миз Гилбора, – заспешил ваш бесстрашный, чувствуя, как пылает его лицо.

– А теперь – вон отсюда, ничтожество!

Ваш корреспондент счел благоразумным подчиниться этому приказу. Так прошло незавершенное интервью!"

12

Утром Джил вынула из газетного ящика вчерашний выпуск «Вестей». По-видимому, кое-кто уже читал его и теперь вдоволь потешается над ней. Она раздраженно развернула газету на странице «Новоприбывшие», подозревая, что чтение не доставит ей радости.

Трясущимися руками Джил быстро листала страницы. Еще во время прежней жизни ей следовало привыкнуть к мысли, что люди типа Бегга способны печатать всякую чушь, но это интервью было просто омерзительным! Чего же иного можно было ждать от издателя грязного желтого листка из аризонского захолустья? Файбрас кое-что о нем порассказал.

Больше всего ее возмутила фотография. Она и не подозревала, что ее успели сфотографировать в то первое утро в Пароландо. Объектив увековечил ее в глупой, почти непристойной позе. Совершенно нагая, Джил сушила свою одежду, согнувшись так, что ее груди свисали словно коровье вымя, руки были растопырены и на каждой развевалось по длинному полотнищу. Она уставилась куда-то вверх, из разинутого рта торчали огромные зубы.

Конечно, фотограф сделал несколько снимков, но Бегг выбрал именно этот, чтобы сделать из нее посмешище.

Джил пришла в такую ярость, что чуть не забыла захватить свой цилиндр. Она повесила его на руку, словно оружие, которым собиралась раскроить голову Беггу, в другой зажала газету – тоже пригодится, как кляп, – и устремилась на штурм редакции. Однако, подойдя к двери сего почтенного заведения, она опомнилась и замерла у порога.

«Приди в себя, Джил! – подумала она. – Ты делаешь сейчас как раз то, на что рассчитывает он и вся эта грязная компания. Спокойней, думай головой, а не кулаками. Конечно, отхлестать его по щекам прямо в редакции было бы огромным удовольствием. Но тогда все задуманное рухнет. Нужно смириться. Нужно вытерпеть все».

Держа в руке чашу, Джил медленно побрела домой и по пути дочитала газету. Оказывается, Бегг злословил, клеветал и порочил не только ее. Сам Файбрас, весьма благородно отозвавшийся о ней, тоже подвергся нападкам – и издателя, и читателей. Страничка «Вокс попули» была заполнена их письмами, критикующими политику главы государства.

Джил уже миновала лощинку меж двух возвышенностей и поднималась извилистой дорожкой на следующий холм, когда сзади послышался чей-то голос. Обернувшись, она увидела Пискатора. Широко улыбаясь, японец догонял ее. Он заговорил на превосходном английском, как истый питомец Оксфорда.

– Добрый вечер, гражданка. Позвольте мне сопутствовать вам. Совместный путь будет короче и приятнее, не так ли?

Джил натянуто улыбнулась. Он говорил очень серьезно, с изысканной вежливостью семнадцатого столетия. Водруженный на голове цилиндр из рыбьей кожи с загнутыми вверх полями, похожий на убор пилигрима из Новой Англии, довершал общее впечатление старомодности. На полях шляпы светлыми мушками сверкали ряды мелких алюминиевых фигурок. С плеч Пискатора спускалась черная закрытая блуза, темно-серый кильт и красные сандалии завершали его туалет. На плече он нес бамбуковую удочку, в руке держал цилиндр-кормушку, прижимая локтем к боку несколько свернутых в трубку газет.

Для японца он был довольно высокого роста – его макушка доставала почти до носа Джил. Правильные и тонкие черты лица напоминали скорее европейца, чем азиата.

– Полагаю, вы уже прочитали газету? – спросила Джил.

– К сожалению, целых три. Но ничуть не удручен. Как предупреждал Соломон в Притче ХХ14-9: «То – мерзость человеческая!»

– Я бы предпочла сказать – людская, – заметила она.

Он посмотрел на нее с недоумением.

– Но ведь?.. Ах, да, понимаю. Вы, очевидно, подразумеваете под человеком мужчину. Но это слово обозначает и мужчин, и женщин, и детей.

– Да, я знаю, – она стояла на своем. – Я знаю. Тем не менее, говорящие всегда относят его к особам мужского пола. А когда речь идет о людях, то действительно имеют в виду и женщин, и мужчин.

Пискатор глубоко вздохнул. Джил ожидала нейтральное – «Ах, так!», но вместо этого он неожиданно сказал:

– У меня в сумке три отличные рыбины. Не знаю, как они называются здесь, но по виду очень напоминают земных линей. Правда, те не так вкусны, как хариусы. Водятся они в быстрых речках, очень верткие и сильные рыбки.

Джил заподозрила, что английский он изучал по «Руководству для рыболовов».

– У вас нет желания разделить со мной трапезу? К закату я приготовлю рыбу, и мы съедим ее прямо с пылу, с жару. А к ней у меня найдется бутылка-другая скулблума.

Так называлось местное вино, приготовленное из растущего на склонах гор лишайника. Его заливали водой в пропорции один к трем, добавляли высушенные и измельченные цветы железного дерева и все это перемешивали. Смесь настаивалась несколько дней, приобретая пурпурный оттенок; тогда вино считалось готовым.

Джил была в нерешительности. Обычно она предпочитала одиночество и, в отличие от своих современниц, полагалась лишь на собственные силы. Но сейчас ей пришлось вкусить уединения с избытком – ее одинокое путешествие по Реке заняло четыреста двадцать дней. Лишь вечерами она ужинала и разговаривала с случайными, совершенно чужими людьми. На берегах, мимо которых шел ее путь, обитали десятки миллионов – но она не увидела ни одного знакомого лица. Ни одного!

Правда, в течение дня она редко приставала к берегу и рассматривала людей лишь издалека. Вечерние контакты также были весьма ограниченными. В том состоянии душевного смятения, что терзало ее, она могла так легко пропустить, не заметить людей, которых любила или отличала на Земле. А кое с кем Джил была бы не прочь здесь встретиться.

Больше всего она тосковала по Марии. Что чувствовала девушка, узнав о смерти Джил – своей любовницы (любовника?) – вызванной ее беспричинной ревностью? Не привело ли Марию ощущение вины к собственной гибели? Она была подвержена мании самоубийства и неоднократно угрожала покончить с собой, принимала какие-то пилюли, но каждый раз ухитрялась вовремя получить врачебную помощь. За их совместную жизнь она трижды была близка к смерти.

Нет, скорбь и самобичевание вряд ли тянулись у нее дольше трех дней. В последний раз она проглотила таблеток двадцать барбитурата и тут же вызвала к себе одного из близких друзей (Джил полагала – любовника). У нее мучительно сдавило сердце – вот сучка! Тот отправил ее в больницу, ей сделали промывание желудка, дали противоядие. Джил часами дежурила у постели что-то бессвязно бормотавшей Марии; девушка казалась одурманенной лекарствами – и, тем не менее, обдуманно манипулировала чувствами своей подруги. Никакой благодарности к Джил она, конечно, не испытывала. Эта сучка-садистка не раз позволяла себе оскорбительные выпады, а потом клялась, что ничего не помнит.

После больницы Джил решилась забрать ее к себе, даже не подозревая, чем это кончится. Она нежно ухаживала за ней, а потом… Разве она могла это вообразить! Сейчас Джил лишь посмеивалась над собой, хотя и не без горечи. Тогда же, тридцать один год назад, после жесточайшей ссоры, она в ярости выскочила из дома, села в машину и помчалась по дороге, не обращая внимания на красный свет. И вдруг… слепящие огни, пронзительный гудок огромного грузовика – и ее «Мерседес-Бенц» отброшен на обочину шоссе. Она ощутила жгучую, невыносимую боль, чудовищные силы смяли и сокрушили ее.

Потом… Потом она проснулась обнаженной на берегу Реки среди множества других людей. Ее тело тридцатилетней женщины было юным, как у девушки, без всяких следов ранений. И начался кошмар. Кошмар в раю? Но существует ли этот рай, если люди сделали все, чтобы превратить его в ад?

Тридцать один год. Время смягчило все горести, но не эту. До сих пор воспоминания о Марии вызывают странную смесь тоски, гнева и печали. Пора бы относиться к прошлому более объективно. Разве Мария заслужила добрую память о себе? Тем не менее, она продолжала существовать в сердце Джил.

Внезапно она почувствовала взгляд Пискатора. Очевидно, он ждал ответа.

– Извините, – вздохнула она, – иногда меня уносит в прошлое.

– Нет, это я должен просить прощения. Но послушайте… Чтобы избавиться от тяжелых воспоминаний, люди прибегают к наркотикам, и это кончается гибелью. Есть другие пути…

– Нет, нет, – Джил старалась сдержать охватившее ее раздражение. – Просто я слишком долго жила одна и приобрела привычку часто уходить в себя. Во время путешествия по Реке случалось так, что я теряла представление о времени и расстоянии. Проплыву миль десять и не могу вспомнить, что за места остались позади… все изменилось. Но работа требует постоянной сосредоточенности, тут нельзя зевать.

Она добавила последнюю фразу на всякий случай. Что, если Пискатор передаст ее слова Файбрасу? Рассеянность недопустима для пилота дирижабля.

– Не сомневаюсь в этом, – Пискатор улыбнулся. – Что же касается меня, то вы можете не опасаться соперничества. Амбиций я лишен начисто и вполне доволен своим положением, так как трезво оцениваю и мои знания, и способности. А Файбрас – человек справедливый. Меня значительно больше занимают мысли о цели нашего будущем полета – Таинственной Башне или Большой Чаше, как ее еще именуют. Я хочу отправиться туда и приобщиться к тайнам этого мира. Да, я не прочь пуститься в дорогу, но не горю желанием командовать. Мне не важно, в каком качестве я там окажусь. Бесспорно, я не обладаю вашей квалификацией и готов довольствоваться меньшим чином.

Джил помолчала. Этот человек принадлежал к нации, поработившей своих женщин; по крайней мере, так было в его время – в 1886-1965 годы. Правда, после первой мировой войны там произошли некоторые сдвиги… Но теоретически он должен был разделять традиционное отношение японца к женщинам – чудовищное отношение. С другой стороны, люди менялись в мире Реки… пусть только некоторые…

Вы действительно так думаете? – спросила она. – Это ваше искреннее мнение?

– Я редко говорю неправду… разве только щадя чьи-то чувства или пытаясь избавиться от навязчивых дураков. Понимаю, о чем вы сейчас думаете. Может быть, вам удастся скорее понять меня, если я признаюсь, что одним из моих наставников была женщина. Я провел с ней десять лет… пока она не решила, что я немного поумнел, и могу отправляться к следующему учителю.

– Чем же вы занимались?

– Буду счастлив объяснить вам, но в другой раз. А сейчас позвольте вас заверить, что во мне нет предубеждения ни против женщин, ни против не-японцев. Все это со мной было, но подобная ерунда выветрилась много лет назад. Например, какое-то время после войны я был монахом секты Дзен. Кстати, вы имеете представление об учении дзен-буддистов?

– После 1969 года о нем вышло много книг. Я кое-что читала.

– Ну, и что вы извлекли из этом чтения?

– Весьма немногое.

– Это естественно. Как я уже сказал, вернувшись с войны после демобилизации из флота, я обосновался в монастыре. К нам пришел новый послушник – белый человек, венгр. И когда я увидел, как к нему относятся, то внезапно осознал то, что до этой поры ощущал лишь подспудно, в чем боялся признаться самому себе: никто из последователей учения – ни ученики, ни наставники, – не избавлены от расовых предрассудков. Свободен от них только я. У них вызывали неприязнь и китайцы, и вьетнамцы, и монголы. Я понял, что учение Дзен никому ничего не дает. Видите ли, в нем отсутствует цель. Точнее, его единственная задача – разрушить попытки достижения любой целью. Парадокс, не правда ли? Но это именно так.

– Другая бессмыслица – обязательное голодание. Возможно, состояние голода и просветляет разум, но способы его достижения я не мог принять. Я покинул монастырь и сел на судно, идущее в Китай. Какой-то внутренний голос звал меня в Центральную Азию. Потом начались долгие годы скитаний… – он замолчал, в раздумье опустив голову, и махнул рукой: – Впрочем, на сегодня хватит. Если вам угодно, мы продолжим в другой раз, а теперь… теперь мы уже дома. Адье, до вечера. Перед нашей встречей я зажгу два факела. Они будут видны из ваших окон.

– Но я же не сказала, что приду.

– Однако, вы уже согласились. Разве не так?

– Да, но как вы это поняли?

– Без всякой телепатии, – улыбнулся он. – Поза, движения, взмах ресниц, тон голоса обычно незаметны, но тренированный глаз может уловить, что вы готовы прийти сегодня вечером.

Джил не ответила. Она и сама не знала, рада ли приглашению. Даже сейчас. Но как ее раскусил Пискатор?