Текст книги "Таинственные расследования Салли Локхарт. Рубин во мгле. Тень «Полярной звезды»"

– Но ведь Фредерик заработал довольно много денег, – сказала Салли, разбирая штабеля кое-как нацарапанных расписок и скомканных счетов: доходы налево, расходы направо. – Я смотрю, получено не так уж мало денег. Но все, что получено, моментально уходит.

– Если вы можете придумать, мисс, как бы нам удержать хотя бы малую толику этих денег, вы сделаете великое дело, мисс. Ему это никогда не удавалось.

Салли с огромным наслаждением работала весь день, мало-помалу приводя денежные дела в порядок. Наконец-то она была полезна и знала, что надо делать. В пять Тремблер принес ей чашку чая. Время от времени он уходил из комнаты в магазин, чтобы обслужить покупателя.

– А что у вас больше всего покупают? – спросила Салли.

– Фотопластинки и химические реактивы. Он закупил большое количество стереоскопов, мистер Фред, несколько месяцев назад, когда получил деньги за свое изобретение. Но они совсем не продаются. Покупатели хотят, чтобы вместе с ними продавались картинки, а картинок-то и нет.

– Значит, нужно их сделать.

– Вот вы ему и скажите! Я пытался, но он разве меня послушает.

– А какие фотографии людям нравятся больше всего?

– Да пейзажи всякие и виды. Стереоскопические виды совсем не то, что обыкновенные. Потом юмористические, сентиментальные, романтические, религиозные и с разными опасностями. Да, и еще на тему трезвости. Но он и видеть их не желает. Фи, говорит, вульгарность!

К тому времени, как вернулся Фредерик, Салли начала составлять полный бухгалтерский отчет, точно фиксируя, сколько они заработали и сколько потратили за те полгода, что Вебстер Гарланд уехал в Египет.

– Потрясающе! – весело закричал он, отставляя камеру и прочую аппаратуру.

– Мне понадобится день или около того, чтобы все доделать, – сказала Салли. – А ты пока объясни, что значат эти записи. Это твой почерк?

– Боюсь, что так. А как вообще обстоят дела? Я банкрот?

– Ты должен настаивать, чтобы по счетам платили вовремя. Вот эти пятьдесят шесть фунтов семь шиллингов тебе не платят уже четыре недели, а эти двадцать гиней – три месяца. Если ты получишь эти деньги, ты сможешь рассчитаться с большинством своих долгов, но это нужно делать аккуратно и непременно все записывать.

– Времени нет.

– Надо найти. Это важно.

– Слишком скучно!

– Тогда плати кому-нибудь, чтобы он делал это за тебя. Иначе ты обанкротишься. Понимаешь, тебе не нужно искать денег – достаточно разобраться с тем, что уже есть. А я, как мне кажется, смогу найти способ, как заработать больше.

– Итак, ты согласна работать?

– Я?

Он смотрел на нее совершенно серьезно. Глаза зеленые; как это она не замечала раньше!

– Почему бы и нет?

– Я… я не знаю, – пробормотала Салли. – Сегодня я просто… Ну, это нужно было сделать. За то, что ты помог мне кое в чем разобраться. Но тебе нужен профессиональный бухгалтер. Тот, кто может, ну, я не знаю, позаботиться и о коммерческой стороне дела.

– Ну, так ты хочешь этим заниматься?

Она потрясла головой, потом неуверенно пожала плечами и неожиданно кивнула. И тут же снова пожала плечами. Фредерик расхохотался, а Салли залилась краской.

– Послушай, – сказал он, – мне почему-то кажется, что ты и есть тот самый необходимый мне человек. Ведь ты собираешься что-то предпринимать, ты же не можешь жить на свой крошечный доход. Хочешь быть гувернанткой?

– Ни за что!

– Или нянькой, или кухаркой, или еще кем в этом же роде? Нет, и еще раз нет. Зато ты умеешь разбираться с бумажками и делаешь это здорово.

– Просто мне это нравится.

– Так что же ты сомневаешься?!

– Хорошо. Я согласна. Спасибо.

Они пожали друг другу руки и обговорили условия. Поначалу ее зарплатой будет стол и крыша над головой: у них не было денег, чтобы платить ей, надо было их сперва заработать. А как только фирма встанет на ноги, Фредерик будет ей платить пятнадцать шиллингов в неделю.

Когда все было решено, Салли почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Чтобы отпраздновать сделку, Фредерик послал за горячим мясным пирогом в ресторан за углом. Они разрезали его на четыре части (оставив кусок для Розы) и уселись вокруг лабораторного стола. Тремблер сварил кофе, и, прихлебывая его, Салли старалась угадать, что же такое необычайное было в этом доме. Не просто отсутствие посуды, не просто ужин за лабораторным столом в неподходящее время. И пока она ломала голову, сидя у камина в старом кресле, Тремблер читал газету, а Фредерик насвистывал и возился с реактивами. Она все еще ни до чего не додумалась, когда совсем поздно пришла Роза, замерзшая и шумная, победно держа в вытянутой руке ананас. Она разбудила Салли (которая ненароком задремала) и разругала всех за то, что они вовремя не отвели ее спать. Салли по-прежнему размышляла над этой загадкой, когда, дрожа, взбиралась на свою узенькую кровать и укутывалась в одеяло. И только засыпая, она нашла ответ. Ну конечно. Они не относятся к Тремблеру как к слуге. И они не относятся к ней как к ребенку. Они все равны. Вот что было странно…

Глава девятая. Путешествие в Оксфорд

Миссис Холланд узнала о смерти Генри Хопкинса от одной своей старинной подруги, женщины, исполняющей какие-то подозрительные обязанности в работном доме через улицу. Она, в свою очередь, слышала это от фабричной девчонки, чей брат мел ту самую улицу, где стояла газетная лавка, у хозяина которой был двоюродный брат – тот самый, что разговаривал с человеком, нашедшим труп. Таким простым способом и распространялись все криминальные новости в Лондоне.

Миссис Холланд была в бешенстве от провала своего агента. Так попасться! Разумеется, нечего и надеяться, что полиция поймает убийцу, следовало полагаться только на себя. Весть полетела по переулкам и улицам, как дым, проникая во дворы, растворяясь среди доков и верфей: миссис Холланд обещает большой куш тому, кто знает убийцу Генри Хопкинса. Она разослала обещание и стала ждать. Что-нибудь да всплывет, и очень скоро.

Один человек уже чувствовал за своей спиной горячее дыхание миссис Холланд. Его звали Сэмюэл Шелби.

Ее письмо застало его врасплох. Он-то был уверен, что шантаж невозможен, что все следы заметены. Надо же, из Уоппинга!

Пара дней, проведенных в панике, под конец мобилизовали в нем остатки здравого смысла, и он еще раз все хорошенько обдумал.

В письме говорилось о некоторых фактах, знать которые никому не полагалось, – это правда. Но было куда больше преступлений, о которых даже не упоминалось, а что до тех первых – где доказательства? Где счета, торговые контракты, накладные, описи, где судовые документы, которые могли бы его потопить? Ничего такого не было и в помине.

Итак, думал он, здесь больше блефа, чем точной информации. Но береженого Бог бережет…

И он написал в ответ:

Сэмюэл Шелби,

Судоходный агент

Чипсайд

Вторник, 29 октября 1872 года

Миссис М. Холланд

Гостиница миссис Холланд

Гиблая Пристань

Уоппинг

Дорогая миссис Холланд!

Благодарю за Ваше послание от 25-го числа сего месяца. Должен сообщить, что предложение Вашего жильца для меня небезынтересно. Посему не соблаговолите ли Вы передать ему приглашение посетить мою контору в 10 часов утра в четверг, 31-го числа?

Остаюсь

Вашим покорным слугой

С. Шелби.

Теперь посмотрим, что она скажет. Он склонялся к тому, чтобы вообще усомниться в существовании этого жильца, этого таинственного джентльмена; все это досужая болтовня и нелепые слухи, не более.

Утро среды было прохладно и туманно. За завтраком (яйца, сваренные в котелке) Фредерик объявил Салли, что они немедля отправляются в Оксфорд. Заодно он сможет сделать кое-какие фотографии, и, кроме того, ей же нужен кто-нибудь, кто будет ее развлекать в поезде, чтобы она опять не уснула. Он говорил весело, но Салли разглядела за этим искреннее беспокойство, к тому же, оказавшись без пистолета, она стала очень уязвима, так что его компания на этот раз пришлась очень кстати и перспектива совместного путешествия не вызвала никаких возражений с ее стороны.

Дорога промелькнула незаметно. К полудню они уже были в Оксфорде и теперь перекусывали в привокзальном ресторане. Салли охотно разговаривала с Фредериком в поезде – рассказывала сама и слушала его, и казалось, это самое привычное и приятное для нее занятие, но, сидя с ним за столиком, накрытым для еды, она чувствовала себя удивительно неловкой и косноязычной.

– Мне кажется, тебя что-то беспокоит? – наконец спросил Фредерик.

Салли уперлась взглядом в свою тарелку, не зная, что сказать, и покраснела.

– Вовсе нет, – резко ответила она и тут же прикусила язык. Фредерик поднял одну бровь, но ничего не сказал.

Короче говоря, обед прошел не слишком весело, и после него они немедленно разделились: Салли взяла кэб до церкви Святого Иоанна, а Фредерик отправился фотографировать оксфордские колледжи.

– Будь осторожна, – сказал он на прощание.

Ей захотелось тотчас же вернуться и извиниться, но было уже поздно.

Церковь Святого Иоанна была примерно в трех километрах от центра города, в деревне Саммертаун. Кэб довез ее прямо до Банбери-роуд, миновав недавно построенные большие кирпичные дома Северного Оксфорда. Дом священника стоял недалеко от церкви, скрываясь под огромными вязами.

Утренний туман рассеялся, и высветилось бледное солнце. Салли постучала.

– Викарий вышел, но мистер Бедвелл здесь, мисс, – сказала, открыв дверь, служанка. – Сюда, если позволите, мисс, в кабинет…

Преподобный Николас Бедвелл оказался приземистым, огненно-рыжим мужчиной жизнерадостного и добродушного вида. Когда она вошла, его глаза распахнулись, и она с удивлением обнаружила, что чем-то привела его в восхищение. Он предложил ей сесть.

– Итак, мисс Локхарт, – бодро произнес он, – чем я могу вам помочь? Желаете выйти замуж?

– Похоже, у меня есть новости о вашем брате, – ответила она.

Он вскочил на ноги и пришел в неистовый восторг.

– Я знал! – закричал он, со всего размаху ударив кулаком в ладонь. – Он жив?! Мэтью жив?!

Она кивнула.

– Говорите! Говорите же все, что знаете!

– Он в гостинице в Уоппинге. Уже где-то неделю или дней десять, и… он курит опиум. И ему не выбраться.

Его лицо чем дальше, тем больше мрачнело, и с последним ее словом он бессильно опустился на стул. Салли в двух словах рассказала ему, откуда она все узнала. Когда она закончила, священник резко тряхнул головой.

– Два месяца назад я получил телеграмму. Там говорилось, что мой брат погиб, а корабль утонул. «Лавиния» – он служил на ней вторым помощником капитана.

– Мой отец был там же.

– О моя бедная девочка! В телеграмме говорилось, что никто не спасся.

– Он утонул.

– Мне очень жаль…

– Но вы знали, что ваш брат жив…

– Мисс Локхарт, мы близнецы. Всю нашу жизнь мы чувствуем друг друга, знаем, что делает другой, – я был уверен, что он жив! Я это знал так же, как то, что сейчас сижу на стуле! – Он хлопнул по подлокотнику. – Мы никогда не ошибались. Но, конечно же, я не знал, где он. Вы упомянули опиум…

– Возможно, это причина, по которой он не может выбраться оттуда.

– Этот наркотик – дьявольское изобретение. Он ломает жизни, рушит судьбы и отравляет тело сильнее, чем выпивка. Такие времена, мисс, что я охотно бросил бы этот приход и посвятил всего себя борьбе с этим злом… Мой брат превратился в его раба. Это случилось три года назад, на Востоке, – во всяком случае, так я полагаю. И если он не сделает попытки себя спасти, я сам его убью, честное слово.

Салли молчала. Его преподобие свирепо вперился в холодный камин, как будто пепел, который там лежал, и был тем самым опиумом. Бедвелл сжимал и разжимал кулаки; оттого, что он делал это медленно, они казались еще мощнее и тяжелее. В его лице заметно проступали воинственные черты: одна щека была покрыта шрамами, нос свернут набок. Надень на него простую одежду, и более далекого от духовного сана человека трудно было бы себе представить.

– Но вы видите, – сказала Салли спустя минуту, – ваш брат что-то знает о смерти моего отца. Должен знать. Девочка из гостиницы сказала, что у него послание для меня.

Священник исподлобья взглянул на нее.

– Конечно. Простите меня, ведь это вас касается, правда же? Тогда – к делу. Мы должны вытащить его из этого места как можно скорее. Я не могу оставить приход ни сегодня, ни завтра: сегодня вечерня, а завтра похороны… – Он листал календарь. – Вот. Пятница свободна. Вернее, не то чтобы совсем свободна… но нет ничего такого, что я не мог бы отложить. У меня есть друг в Баллиол-колледже, который меня заменит. Мы вытащим оттуда Мэтью в пятницу.

– А как же быть с миссис Холланд?

– При чем тут она?

– Аделаида сказала, миссис Холланд держит его как в тюрьме. И…

– Опиум держит его в тюрьме, вот что. Мы же в Англии! Здесь нельзя запирать людей под замок против их воли.

И он так грозно оглянулся, что Салли пожалела любого, кто встанет на его пути.

– Только вот еще что, – сказал он немного спокойнее. – Ему понадобится немного этого зелья, чтобы он мог идти. Я привезу его сюда и поставлю на ноги, но на первых порах нам будет не обойтись без наркотика. Его придется отучать постепенно…

– А как вы собираетесь его вызволять?

– Кулаками, если придется. Он вернется. Но вот в чем дело… Вы не могли бы мне кое в чем помочь? Достать опиум?

– Могу попробовать. Конечно, достану. А разве его не продают в Оксфорде? Аптекари?

– Только в виде настойки. А курильщику нужна смола… или что-то в этом роде. Мне совестно вас просить… Если это трудно, придется обойтись и так.

– Я постараюсь.

Он полез в карман и вынул три соверена.

– Возьмите. Купите как можно больше. Если Мэтью не понадобится, по крайней мере зелье не достанется другому несчастному.

Он проводил ее до дверей и пожал сразу обе руки.

– Спасибо, что пришли, – сказал священник. – Слава богу, теперь я знаю, где его искать. Я приду к вам на Бёртон-стрит в пятницу. Ждите меня около полудня.

Чтобы сэкономить на кэбе, в Оксфорд Салли возвращалась пешком. Широкая и приятная дорога кишела телегами и экипажами. Красивые дома и тенистые сады вдоль нее казались прекрасным сном, несбыточной мечтой по сравнению с той тьмой и таинственными смертями, откуда она только недавно выбралась и куда ей снова предстояло вернуться. Салли миновала дом, где трое маленьких детей разжигали костер в заросшем зеленом саду. От их крика и смеха она почувствовала себя совсем старой и никак не могла понять, куда же ушло ее детство. А ведь только часом или двумя раньше она горела от смущения, чувствуя себя совершенным ребенком, абсолютно лишенным легкости и непринужденности, столь красящей взрослых. Она бы отдала все что угодно, только бы забыть Лондон, миссис Холланд, семь блаженств и жить в любом из этих просторных уютных домов, с детьми и животными, кострами, уроками и играми… Может быть, еще не поздно стать гувернанткой или нянькой?

Но было поздно. Отец ее был мертв, а в мире явно что-то расшаталось, и лишь она одна могла исправить это. Она ускорила шаги и вышла на широкую улицу Сент-Джайлз, которая вела прямо к центру города.

У нее был еще час или около того до встречи с Фредериком. Салли провела его гуляя по городу – поначалу совершенно бесцельно, поскольку старинные здания колледжей ее нисколько не интересовали. Но тут она увидела магазин фотографа, и ноги сами понесли ее в ту сторону. Салли провела час, разговаривая с хозяином и разглядывая его товар; она вышла оттуда куда просвещенней и счастливей, чем вошла, напрочь позабыв и Уоппинг, и опиум, и рубин.

– Я знал, что моя поездка в Оксфорд окажется небесполезной! – сказал Фредерик в поезде. – Нипочем не догадаешься, с кем я разговаривал сегодня.

– Тогда сам скажи.

– Начну с того, что я пошел навестить своего старого школьного друга в Нью-колледже. И он меня представил одному парню по имени Чандра Сен – индийцу. Он приехал из Аграпура.

– Неужели!

– Он математик. Очень ученый, очень простой. Мы поговорили о крокете, а когда он немного расслабился, я возьми да и спроси его, что он знает о рубине из Аграпура. Он был поражен. По-видимому, об этом камне существует больше всяких рассказов и слухов, чем о любом другом. И никто его не видел со времен мятежа. Оказывается, махараджа был убит.

– Когда? Кем?

– Тогда же, во время мятежа, – судя по тому, что его тело было обнаружено в Лакноу после усмирения. Но никто не знает, кто убийца. Рубин исчез и с тех пор не появлялся. Такая была неразбериха… Он спросил, откуда я знаю про камень, и я ответил, что прочел в книге одного старого путешественника. Тогда он мне рассказал одну очень странную вещь. Сам-то он в нее не верит – для этого он слишком здравомыслящий человек, – но есть легенда, что демон этого камня будет существовать до тех пор, пока его не похоронит другой, равный ему по злобе, демон. Я попросил его растолковать, что это значит, но он только улыбнулся: дескать, что говорить о пустых суевериях и досужих выдумках… Хороший парень, но какой-то уклончивый… Ладно, как бы то ни было, мы узнали кое-что новое, хоть и непонятно что.

– Майор Марчбэнкс в начале книги говорит, что кульминация его рассказа будет… я забыла его точное слово, кажется, он сказал – ужасной…

– Имеется в виду убийство махараджи. Думаешь, это он сделал?

– Нет. Это совершенно исключено.

Она отрицательно мотнула головой, и они замолчали.

– А ты что-нибудь разузнала? – спросил наконец Фредерик. – Кажется, на станции ты мне хотела что-то рассказать.

Она заставила себя на время забыть о Бедвелле и об Индии.

– Кое-что о стереографии, – сказала Салли. – Я провела час в фотомагазине. Знаешь, сколько людей зашло туда купить стереографические снимки за то время, что я там провела? Шесть! За один час. А тебе известно, сколько людей их спрашивает в твоем магазине?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Тремблер говорит, что их спрашивают охотнее всего. И теперь скажи, зачем продавать стереоскопы, если мы не продаем вместе с ними и стереографии?

– Но мы же продаем стереографические камеры. Люди могут сами делать стереографии.

– Они не хотят и не будут. Стереографии – дело профессионала. Да и к тому же люди любят фотографии далеких стран и тому подобное – всего, что они хотели бы, да не могут увидеть сами.

– Но…

– Люди будут раскупать их, как книги или журналы. Тысячами штук! Что ты фотографировал сегодня?

– Я пробовал новые двухсотмиллиметровые линзы с переменной диафрагмой. Пытался найти правильное соотношение.

– Понятно. Но что именно ты фотографировал?

– Разное… Дома и всякие предметы.

– Смотри! Ты мог бы сделать стереографии Оксфорда и Кембриджа и продавать их в комплекте. «Колледжи Оксфорда», или «Лондонские мосты», или «Знаменитые замки». Честное слово, Фредерик, ты бы мог продавать их сотнями и тысячами!

Он почесал голову; волосы встали торчком, а лицо выразило одновременно пять или шесть различных чувств.

– Не знаю, – произнес наконец Гарланд. – Снять-то их мне нетрудно – не труднее, чем обычные фотографии. Но вряд ли бы я сумел их продать!

– Я сумею.

– Ну, если так, другое дело. Но, видишь ли, фотография развивается. Через несколько лет мы уже не будем использовать эти неуклюжие стеклянные пластинки. Вместо них будут бумажные негативы и легкие камеры. Мы будем работать невероятно быстро. Идут всевозможные эксперименты… Я и сам кое-что для этого делаю. И никому не будут нужны старомодные стереографии.

– Но я-то говорю о сегодняшнем дне. Сейчас люди их спрашивают, и они будут тебе платить за них. И как, интересно, ты будешь делать что-то невероятное в будущем, если у тебя нет денег сегодня, сейчас?

– Пожалуй, ты права. Ты уже что-нибудь придумала?

– Много чего. Для начала – переоборудовать витрину в лавке. Затем – реклама. И…

Она замолчала и посмотрела в окно. Поезд шел вдоль Темзы; осенний день стремительно клонился к закату; река была серой и казалась очень холодной. Эта же самая вода скоро будет течь мимо Гиблой Пристани, подумала Салли, мы движемся в одном направлении.

– О чем ты задумалась?

– Фредерик, ты мне поможешь купить опиум?

Глава десятая. Госпожа Чанг

На следующий день Фредерик повел Салли в Ист-Энд.

Год назад он помогал своему дяде в одном его проекте: фотографии сцен лондонской жизни с использованием экспериментальной магниевой вспышки. Опыт со вспышкой удался лишь наполовину, тем не менее Фредерик завел массу весьма полезных знакомств, включавших и хозяйку опиумного притона в Лаймхаусе, некую даму по имени госпожа Чанг.

– Большинство подобных мест совершенно отвратительны, – сказал он, когда они уселись в омнибус. – Лежанка, на ней грязное одеяло, трубка, и все. Но госпожа Чанг заботится о своих клиентах, поэтому у нее все чисто. Я думаю, причина в том, что сама она не курит.

– А содержат их всегда китайцы? И почему правительство их не запретит?

– Потому что правительство само выращивает опиум, продает его и имеет с этого хорошую прибыль.

– Не может быть!

– Ты знаешь историю?

– Не совсем.

– Тридцать лет назад мы вели войну за опиум. Китайцы не хотели, чтобы английские купцы провозили его контрабандой через их страну, и старались это запретить. Поэтому мы пошли войной и принудили их смириться. Теперь они выращивают его в Индии под правительственным контролем.

– Но это ужасно! И наше правительство продолжает это делать до сих пор? Не могу поверить.

– Можешь спросить госпожу Чанг. Пора выходить, дальше мы пойдем пешком.

Омнибус остановился у Вест-Индского дока. Слева от его ворот тянулась длинная линия складских помещений, над которыми взлетали мачты кораблей, и стрелы кранов, похожие на руки скелетов, простирали в небо свои длинные пальцы.

Они повернули направо и пошли к реке, миновав большое квадратное здание судовой конторы, куда, подумала Салли, должно быть, нередко захаживал ее отец, и углубились в хитросплетение дворов и узких переулков. Некоторые из них вообще не имели названия, но Фредерик знал дорогу наизусть и ни разу не остановился. Босоногие дети, немытые и рваные, играли среди мусорных куч и зловонных луж, растекшихся по булыжной мостовой. Женщины стояли в дверях и молча провожали враждебными взглядами Салли и Фредерика, когда те проходили мимо. Они выглядят такими старыми, думала Салли, даже дети превратились здесь в стариков. В какой-то момент они вклинились в группу людей, собравшихся перед входом в подворотню, – одни прислонились к стене, другие сидели на ступеньках. Их одежда была изодрана и грязна, а глаза полны ненависти и злобы. Когда молодые люди приблизились к ним, один поднялся со своего места, двое других отделились от стены и загородили им дорогу. Однако Фредерика невозможно было смутить. Он шел прямо вперед, и мужчинам пришлось посторониться, хотя они не отказали себе в удовольствии сделать это в самый последний момент.

– Они безработные, бедолаги, – сказал Фредерик, когда они с Салли свернули за угол. – Или стенку подпирай, или иди в работный дом – легко ли выбрать?

– Но должна же быть работа на кораблях, или в доках, или еще где-нибудь. Ведь всегда нужны рабочие руки, разве нет?

– Нет. Знаешь, Салли, в Лондоне такое творится, что по сравнению с этим опиум тебе покажется не вреднее чая.

Она поняла, что он говорит о нищете, и, оглянувшись вокруг, не могла не согласиться.

Вскоре они подошли к низенькой деревянной двери в закопченной стене. Над входом была красная вывеска с надписью черными иероглифами. Фредерик дернул за колокольчик, и спустя минуту дверь отворил старый китаец, одетый в свободный черный шелковый халат и тюбетейку, из-под которой торчала косица. Он поклонился и отошел в сторону, давая им войти.

Салли осмотрелась. Они были в прихожей, украшенной затейливыми обоями ручной работы. Все деревянное было покрыто ярким красным лаком, а с потолка спускался цветной фонарь. Пахло чем-то очень знакомым и сладким.

Слуга удалился, чтобы через мгновение вернуться с пожилой китаянкой в богато вышитом халате и таких же шароварах. Ее маленькие ножки были обуты в красные тапочки, а волосы туго заколоты сзади. Она кивнула и двинулась во внутреннюю комнату.

– Пожалуйста, не откажитесь посетить мое скромное заведение, – произнесла она безо всякого акцента низким и мелодичным голосом. – Вы, сэр, мистер Фредерик Гарланд, мастер художественной фотографии. Однако я не имела раньше удовольствия быть знакомой с вашей прекрасной спутницей.

Тем временем они вошли в комнату. Пока Фредерик объяснял, кто такая Салли и что им нужно, сама девушка изумленно осматривалась. Свет был приглушен, лишь два или три китайских фонарика пронизывали дымный сумрак. Все, что могло быть покрашено или покрыто лаком, было глубокого кроваво-красного цвета, на дверных косяках и потолочных балках извивались резные драконы, отделанные золотом. Со всех сторон веяло тяжелой, подавляющей роскошью, как будто комната воплотила в себе совокупную грезу всех тех несчастных, что приходили в нее искать забвения. Вдоль стен с небольшими промежутками стояли низкие диванчики, и на каждом лежал спящий мужчина. Но нет! Была и женщина, едва ли намного старше Салли; а вот и другая, уже немолодая, обе прилично одетые. Один из курильщиков зашевелился, и старый слуга поспешил к нему с длинной трубкой.

Поодаль негромко разговаривали Фредерик и госпожа Чанг. Салли уже некоторое время чувствовала головокружение и теперь оглядывалась в поисках места, куда можно было бы присесть. Дым из недавно раскуренной трубки, странный, заманчивый и сладкий, дурманил ее. Она глубоко вздохнула, потом еще и…

Внезапная темнота. Липкая, вязкая жара.

Салли снова была в своем кошмаре.

Она тихо лежала с широко раскрытыми глазами, стараясь разглядеть хоть что-то в этой непроглядной тьме. Чудовищный страх заставил ее сердце судорожно сжаться. Она пробовала пошевелиться и не могла: ее руки и ноги совершенно обессилели.

Она понимала, что это только сон. Но ей было очень страшно, и страх этот рос. Было даже хуже, чем раньше, ибо куда отчетливей и сильнее. Она знала, что в любую секунду совсем рядом с ней окутавшую ее тьму прорежет вопль мужчины, и заплакала от безнадежного ужаса, охватившего ее при этой мысли. И тогда он закричал.

Вопль прорубился сквозь завесы безмолвия и мрака, как гигантский топор. Оглушенная, она едва осталась жива. Но в голосе она различала слова! Что-то новое – и говорили они не по-английски, – но она все понимала.

«Где он?»

«Не со мной! Клянусь тебе! Умоляю! Он у друга…»

«Сюда идут! Поторопись!»

И затем – отвратительный звук острого предмета, вспарывающего мясо, а вслед за ним мгновенный провал в дыхании и – стон, выгоняющий из легких весь воздух в единый миг, бульканье, плеск, что-то торопливо закапало…

Свет.

Крохотная искра света.

О, но она же не спит, она же просто в опиумной курильне! Все это невозможно…

Но она не могла вырваться из своего кошмара. Он раскручивался все дальше и дальше, и надо пройти его насквозь. Она знала, что будет дальше: оплывшая свечка, голос мужчины:

«Смотрите! Смотрите на него! О боже…»

Это был голос майора Марчбэнкса!

На этом месте она обычно просыпалась – но теперь что-то изменилось. Свет приблизился, осветив склонившееся над ней лицо молодого мужчины: свирепо топорщились усы, горели глаза и струйка крови сбегала по щеке.

Страх переполнял ее и сводил с ума. «Я гибну, – думала она, – никто не в силах так бояться и не умереть, не обезуметь после этого…»

Сильная пощечина. Ее звук донесся секундой позже; все как будто разломалось и вновь погрузилось во мрак. Она почувствовала себя бесповоротно потерянной…

Салли проснулась. Она стояла на коленях, лицо ее было залито слезами. Фредерик был рядом, и она без раздумий бросилась к нему на грудь и зарыдала. Он крепко обнял ее, не говоря ни слова. Они находились в той же зале; когда же ей все это успело привидеться? Госпожа Чанг стояла неподалеку и внимательно наблюдала за ними.

Когда китаянка увидала, что Салли очнулась, она ступила вперед и поклонилась:

– Пожалуйста, присядьте на диван, мисс Локхарт. Ли Чинг принесет чего-нибудь освежающего.

Она хлопнула в ладоши. Фредерик помог девушке переместиться на обитый шелком диван, и старый слуга предложил ей маленькую фарфоровую чашечку, наполненную благоухающим напитком. Она глотнула, и голова начала проясняться.

– Что произошло? Сколько я…

– Ты надышалась дымом, – сказал Фредерик. – Ты вдохнула больше, чем сама думаешь. Но забыться вот так, в одно мгновение, – это очень необычно, не правда ли, госпожа Чанг?

– Это не первое ее общение с дымом, – заметила старая дама со своего места.

– Я в жизни не курила опиум! – воскликнула Салли.

– Мне не хотелось бы спорить с вами, мисс Локхарт. Вы дышали дымом и раньше. Я видела сто тысяч курильщиков, я знаю. Что вам приснилось?

– Картина, которая… Которую я часто вижу. Ночной кошмар. Как будто убивают человека… Двое других приходят и… Что это может быть, госпожа Чанг? Я теряю рассудок?

Та покачала головой.

– Сила дыма безмерна. Он прячет тайны прошлого так, что самый острый глаз в самый светлый день ничего не найдет, а затем он их открывает, как глубоко схороненное сокровище, когда все давным-давно позабылось. То, что вы видели, – память, мисс Локхарт, а не сон.

– Как вы можете быть уверены, что это не игра воображения? – спросил Фредерик. – Вы действительно хотите сказать, что Салли бывала под действием дыма раньше и этот ее кошмар – воспоминание о том времени? Может быть, это все-таки простой кошмар?

– Не думаю. Это не тот случай. Мне дано видеть то, что невидимо вам, мистер Гарланд, – так доктор видит, что за болезнь поразила его пациента. Существует тысяча и один ключ к разгадке этих вещей, но если вы не умеете их читать – вы ничего не поймете.

Она стояла неподвижно, словно древний оракул, и ее слова доносились из сумерек, исполненные мудрости и силы. Салли почувствовала, что сейчас снова заплачет.

Она встала.

– Спасибо за объяснение, госпожа Чанг, – сказала она. – Как вы думаете… мне опасен этот наркотик? Попробовав его раз, не захочу ли я попробовать еще?

– Вы пробовали его уже дважды, мисс Локхарт, – ответила китаянка. – Если над вами и нависла угроза, то не от опиума. Но дым отныне часть вашей природы. Он пробудил в вас что-то, пока неведомое вам самой; может быть, вы захотите опиума не ради него самого, а ради того, что он может вам показать.

Она поклонилась, и Фредерик поднялся. Салли, которая все еще чувствовала головокружение, приняла поданную им руку, и после обмена прощаниями они вышли.

Уже стемнело. Холодный воздух ее приободрил, она глубоко вдохнула, и неразбериха в ее голове немного улеглась. Вскоре они вышли на Коммершиал-роуд, и уличная суетня, свет газовых фонарей, блеск витрин превратили притон в далекое, зыбкое воспоминание. Но Салли все еще дрожала, и спина ее промокла от пота.

– Расскажи, что с тобой было, – прервал Фредерик молчание, длившееся от самых дверей дома госпожи Чанг. Он почувствовал, что она уже готова говорить. И в этот момент Салли поняла, что от него не нужно ничего скрывать. И рассказала все.