Текст книги "Записки начальника Разведупра. Июль 1940 года – июнь 1941 года"

Подчеркнув свою готовность приступить к деловому обсуждению вопроса о маршрутах доставки истребителей по воздуху, мы высказали Феймонвиллу неудовлетворенность как их количеством, так и отсутствием на них вооружения, из-за чего эти самолеты не могут быть сразу использованы по прямому назначению.

Американцы обещали нам не только истребители, но и бомбардировщики типа «Локхид-Гудзон». Мы напомнили Феймонвиллу об этом. Его ответ сразу как-то даже не укладывался в сознании. Оказывается, английский маршал авиации Харрис сказал американцам, что, по его мнению, бомбардировщик «Локхид-Гудзон» не подходит для Советского Союза, поэтому вопрос о нем был снят.

Снова и снова союзники проявили стремление решать вопросы поставок без нас и за нас, и мы выразили самый решительный протест. Этот возмутительный факт с новой силой говорил о необходимости создания координационного органа трех держав – «Комитета трех».

В тот же день после обеда состоялась новая встреча с заместителем государственного секретаря США Уэллесом. Мы передали ему наши уточненные заявки на вооружение и горючее. В ответ последовали обычные фразы: «Очень рад вас видеть», «Не позднее чем через час начнется рассмотрение заявок», «Сделаем все возможное» и т. п. При этом он сказал: «Моя задача заполнить ваше время так, чтобы вы целиком могли быть заняты своими задачами». Трудно сказать, что именно хотел выразить этой двусмыслицей высокопоставленный американский дипломат. Потом Уэллес сообщил, что 30 июля нас, вероятно, примет президент. У него, видимо, в числе других вопросов речь пойдет и о создании «Комитета трех», призванного координировать усилия трех государств в области обеспечения нужд фронтов вооружением и другими военными материалами.

В беседе с Уэллесом мы не преминули коснуться вопроса о самолетах. Этот вопрос нас не мог не волновать. К сожалению, Уэллес лишь сослался на предстоящую встречу с президентом. И снова он стал говорить о необходимости изучения и согласования наших заявок с учетом потребности как Советского Союза, так и Англии. А для этого необходимы скоординированные действия по линии «Комитета трех». С этим нельзя было не согласиться. Но настораживала высказанная Уэллесом мысль, что правительство США не в состоянии просто так, механически передать Англии все те материалы, которые англичане захотят по своему желанию направить Красной армии. Это говорило об определенных настроениях в американских правящих кругах, а также о существующих формально-правовых ограничениях.

Мы обратили внимание Уэллеса на то, что в полученном через Ачесона ответе на нашу промышленную заявку нет положительного решения по целому ряду важных пунктов. Например, по оборудованию для двух крекинговых заводов и некоторых других предприятий, имеющих важное значение для укрепления оборонной мощи СССР. Уэллес пообещал вернуться к этим вопросам, заметив при этом, что речь идет о таком оборудовании, изготовление которого в США и пуск в эксплуатацию в Советском Союзе потребуют много времени. Мы же, по его мнению, должны сосредоточить свое внимание на тех материалах, которые нужны фронту сейчас, в ближайшее время. И в этом вновь проявилась недооценка американцами советских темпов монтажа оборудования, ввозимого из-за рубежа, особенно темпов, приумноженных в военное время. Мы прямо об этом сказали Уэллесу и попросили направлять нам не только те материалы, которые необходимы фронту сейчас, но и те, что понадобятся в перспективе с учетом всевозрастающих масштабов вооруженной борьбы на советско-германском фронте. Дело за нами не станет, подчеркивали мы, только бы быстро поставлялось оборудование.

Днем 30 июля состоялась очередная малорезультативная встреча с Феймонвиллом. В ней участвовали К. А. Уманский, А. К. Репин и я.

После этого мы отправились в управление промышленного производства, где намечалось считывание и сопоставление заявок Советского Союза и Англии. Нас в первую очередь интересовали вопросы, по которым мы пытались договориться. Кстати сказать, английские представители (главным был советник по финансовым вопросам, фамилию его не помню) проявили неуважение к совещанию: они опоздали на 35 минут. В управлении нас никто не встретил. Сначала мы искали место проведения совещания по этажам и коридорам, потом стояли в ожидании в общем канцелярском зале. Наконец, нас приняли в комнате, где работали несколько машинисток. Естественно, мы с А. К. Репиным были возмущены столь элементарной нераспорядительностью и плохой, явно не американской организацией дела и ушли, не дождавшись окончания этого, с позволения сказать, заседания.

Вскоре мы узнали, что прием советской военной миссии президентом США назначен на 31 июля. Накануне поздно вечером состоялся не совсем приятный разговор между мною и К. А. Уманским. Посол упрекал А. К. Репина за его слишком резкое реагирование на волокиту американских чиновников и ответственных лиц в решении вопросов, связанных с поставками, на проволочки, прикрываемые дипломатической болтовней. В этом отношении я был солидарен с А. К. Репиным и счел возможным посоветовать К. А. Уманскому шире привлекать сотрудников советского посольства к более активной и плодотворной работе по вопросам, связанным с выполнением задач военной миссии.

Но при этом я хочу особо сказать, что у нас – сотрудников советской военной миссии – установился с товарищами из посольства самый тесный и деловой контакт. Буквально на каждом шагу мы ощущали поддержку со стороны посла К. А. Уманского. Не забудется, сколь решителен и принципиален он был в проведении вопросов, связанных с материальными поставками Советскому Союзу. Деятельную и весьма эффективную помощь советская военная миссия получала от А. А. Громыко, в то время советника нашего посольства в Вашингтоне. Тесная деловая связь у нас была и с отделом печати. Все это имело для миссии неоценимое значение, и я всегда с чувством самой сердечной признательности вспоминаю замечательный, отзывчивый коллектив советского посольства в США.

Это было тем более ценно для нас и потому, что в те дни на нашем пути действительно возникало много трудностей. Посол и я вынуждены были докладывать советскому правительству о тех невероятных сложностях и препятствиях, с которыми столкнулась военная миссия в ходе переговоров с официальными представителями правительственных органов США.

Без преодоления этих трудностей, докладывали мы, нельзя рассчитывать на успешное решение вопросов материальных поставок и военной помощи Советскому Союзу. А эти вопросы решались поистине черепашьими темпами. Американцы совершенно не считались с фактором времени, постоянно ссылаясь на англичан. Они, мол, тоже испытывают затруднения военного времени.

В самом деле. Прошло уже более месяца, как американцы получили нашу заявку на необходимое вооружение. А что мы имели в ответ? В зенитных орудиях нужных нам калибров нам вообще отказали. Велись длительные общие разговоры об авиации, но ничего конкретного не говорилось о том, сколько истребителей и бомбардировщиков мы получим, какими путями они будут доставляться в СССР, как будет обстоять дело с их вооружением и боеприпасами.

Что касается нашей заявки на промышленное оборудование, то ответ, полученный нами, был неконкретен и вообще неудовлетворителен. Мы знали, что некоторые американские фирмы, в частности такие, как «Райт» и «РСА», готовы были на основе договоренностей оказать нам техническое содействие по вопросам моторостроения и связи. Однако положительное решение этого вопроса затягивалось из-за противодействия американской администрации. Или другой пример. Вопрос о выделении нам некоторого количества нефтеналивных судов как будто был уже решен, но о том, какие именно суда будут предоставлены, мы не имели сведений. Такая же картина сложилась и в отношении толуола: мы знали, что можем его закупить, но не имели понятия, кто именно должен был поставить это взрывчатое вещество.

Практическое решение всех этих вопросов непрестанно наталкивалось на скрытое сопротивление или прямое противодействие, исходившее в первую очередь от военного и государственного департаментов. Аппарат генерала Бернса, призванный проводить в жизнь закон о передаче в аренду или взаймы вооружения (по ленд-лизу), проявлял полную инертность. Буквально на каждом шагу нам ставили палки в колеса, практическое решение вопросов подменялось бесконечными словопрениями, проволочками, разного рода бюрократическими препонами. Во всем этом нельзя было не видеть плохо скрытую неприязнь некоторых влиятельных лиц США к Советскому Союзу.

Было и другое не менее важное обстоятельство. В то время произносилось немало речей о необходимости согласования усилий союзников в деле материальных поставок; немалые надежды возлагались на предстоящую работу «Комитета трех». Но практически мало что делалось в направлении координации совместных усилий и ресурсов. Ни американцы, ни англичане не высказывали ни малейшего намерения информировать нас о том, что именно США поставляют Англии, каковы заказы англичан у американцев, каковы планы США в этом отношении. А это как раз те вопросы, без которых нельзя было вести речь о согласованности действий.

Между тем производство вооружения и его распределение в США и Англии шло в прежнем ритме. Все планировалось так же, как и до нападения Германии на СССР. Никаких намеков на то, что планы производства вооружения, особенно авиации, будут как-то изменены с учетом возникновения основного фронта борьбы с Гитлером на Востоке. Ни о каком усилении помощи Красной армии не шло и речи. Было ясно одно – никакого пересмотра производственных планов США в пользу Советского Союза не предвидится, а все наши заявки американцы намереваются втиснуть в старые рамки. А это означало, что нам дадут крохи!

Что дело обстояло именно так, подтверждали и события последних дней. Не случайно нам «спихивались» устаревшие бомбардировщики, а новые машины шли в Англию. Истребители «П-40» направлялись Советскому Союзу без вооружения. До сих пор не было конкретно установлено, какое количество самолетов будет поставлено Советскому Союзу в ближайшие 2–3 месяца. Нежелание правительственных органов США и Англии пойти навстречу советской стороне в деле координации общих усилий, критически проанализировать и радикально перестроить свои старые производственные планы – все это не только затрудняло работу советской военной миссии в США, но и вообще ставило под вопрос материальные поставки Советскому Союзу в самые трудные для него первые месяцы Великой Отечественной войны.

Больше того, очень ярко проявилось стремление некоторых влиятельных лиц из правительственных органов США и Англии обсуждать и решать вопросы, касающиеся военных поставок в Советский Союз, без советских представителей. За нашей спиной решалось не только, что именно нам нужно, но и каковы наилучшие маршруты и способы доставки этих предметов и материалов в Советский Союз и т. д.

Англичане и американцы непрерывно обменивались взаимными соображениями о поставках США англичанам. Эти сведения держались втайне от советских представителей. Они сообщали друг другу о советских заказах в Англии и США, тогда как мы были лишены возможности лично осматривать те предметы вооружения, на которые сделали им заявки. За все это время А. К. Репина допустили лишь к истребителю «П-40».

В официальных американских органах, имевших влияние на ход поставок, засели люди, которыми руководило главное – политическая неприязнь к Советскому Союзу. По этой причине затягивалось решение вопросов фрахтовки тоннажа для доставки в СССР военных материалов. Центральный военный аппарат США через буржуазную прессу вел активную пропаганду успехов гитлеровской Германии, пытался опорочить профессиональные умения советских офицеров и генералов, умалить героизм советских воинов, всеми способами старался саботировать выполнение советских заказов. Нам были известны факты, когда военный департамент накладывал «вето» на материалы, к поставке которых в Советский Союз имелись все возможности.

Все это было очень серьезно. Успешное решение задач нашей миссии было немыслимо без преодоления этих трудностей. Мы считали, что в интересах общего дела президент Рузвельт должен призвать к порядку те элементы своей администрации, которые саботировали дело помощи Советскому Союзу, приструнить военный аппарат, дать указания о радикальных изменениях производственных планов и предоставить всю широту полномочий Гопкинсу в Москве. Докладывая обстановку и свои соображения советскому правительству, мы полагали, что все это может пригодиться во время бесед с личным представителем президента США Г. Гопкинсом, который в сопровождении бригадного генерала Мак Нарнея и лейтенанта Д. Алисона 28 июля прибыл в Москву. В тот же день он был принят И. В. Сталиным. Личного представителя Рузвельта сопровождал посол США Штейнгардт. На следующий день И. В. Сталин имел вторую беседу с Гопкинсом. Беседа продолжалась два часа. Из Москвы Гопкинс вылетел в Лондон.

Но вернемся к работе нашей миссии в США. Утром 31 июля в военном департаменте состоялась полуторачасовая беседа с военным министром Г. Стимсоном. С нашей стороны были посол К. А. Уманский, А. К. Репин, военный атташе И. М. Сараев и автор этих строк. Американцы, кроме министра, были представлены его заместителем МакКлоем, генералом Майлсом, возглавлявшим американскую разведку, а также полковником Феймонвиллом, капитаном Кристелом и еще кем-то.

Перед нами предстал 72-летний старик, как видно сильно чувствовавший груз своего возраста. Это и был Стимсон. Беседу с нами министр начал с замечания, что надо считать «недоразумением» слух, будто он не хочет видеть у себя генерала Голикова, и что, наоборот, он стремился к этому с первого же дня пребывания советской военной миссии в Вашингтоне. Мне оставалось ответить, что до меня этот слух в такой форме не доходил.

Нам бросилось в глаза, что на стене в кабинете военного министра США висела карта Европы с явно ошибочным обозначением линии советско-германского фронта – на всем его протяжении от полуострова Рыбачий до Черного моря. Судя по этой карте, многие советские города, в том числе Мурманск, Петрозаводск, были уже заняты немецко-фашистскими оккупантами и враг вплотную подошел к Ленинграду. На центральном направлении гитлеровцы находились на ближних подступах к Вязьме. Все это не соответствовало истинному положению войск воюющих сторон. В таком обозначении линии фронта, как видно, проявлялось лицо американской разведки с ее ярко выраженной ориентировкой на геббельсовскую пропаганду и все той же неприязнью по отношению к советскому народу и его Вооруженным силам.

Вообще, надо сказать, что в американских официальных кругах в то время господствовало мнение, что русским не устоять под ударами гитлеровской военной машины. Один из авторитетнейших государственных деятелей США того времени Э. Стеттиниус свидетельствует: «В день 22 июля 1941 года как в военных кругах, так и вне их многие не верили, что сопротивление Советского Союза может быть продолжительным. Я вспоминаю много дискуссий, участники которых говорили, что война в России закончится к 1 августа. Те, кто придерживался этой точки зрения, считали, что все оружие, которое мы пошлем, вероятно, попадет в руки Гитлера. Единство советского народа и сила Советской армии недооценивались в те дни не только в Берлине, но также и в Вашингтоне и Лондоне»[196]196
  Стеттиниус Э. Р. Ленд-лиз – оружие для победы. Нью-Йорк, 1944. С. 110.


[Закрыть].

Поэтому мы считали своим долгом в беседах с министром и другими американскими деятелями разбивать домыслы тех, кто ждал поражения СССР и победы Гитлера. Так мы поступали и в Лондоне, и в Вашингтоне. Это чувствовали наши собеседники. Тот же Стеттиниус, описывая встречу членов советской военной миссии с начальником штаба американской армии генералом Маршаллом, в которой он принимал участие, писал: «Оба генерала (А. К. Репин и я. – Ф.Г.) подчеркивали необходимость быстрых действий, но они были абсолютно уверены в том, что Красная армия не будет разгромлена летом и, более того, что у нее хватит сил для захвата инициативы с началом зимы. Это были смелые слова в дни, когда Красная армия откатывалась назад по Украине и Белоруссии»[197]197
  Стеттиниус Э. Р. Указ. соч. С. 112.


[Закрыть].

В том же духе мы собирались вести разговор и с военным министром США Г. Стимсоном. Как только мы вошли в его кабинет, сразу же завязалась беседа о ходе военных операций на советско-германском фронте и тактических уроках нынешней войны. В задаваемых министром вопросах чувствовался особенно большой интерес американских военных руководителей к проблеме борьбы с танками и партизанскому движению. В частности, нас спрашивали, верно ли, что мы специально готовили воинские части для партизанской борьбы, интересовались вопросами руководства партизанским движением со стороны центра, о кадрах партизан и т. д.

Ответив в пределах допустимого на эти вопросы, мы постарались перевести беседу на оказание практической помощи Красной армии. В ответ услышали лишь знакомые общие фразы и длинные тирады об историческом различии между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, об отсутствии у последних необходимой армии и должного военного производства. Стимсон не преминул с плохо прикрытым намеком бросить упрек в адрес тех, кто считает возможным «найти в Америке все, что только душа пожелает, будто в этом обетованном краю все дается легко, делается из воздуха» и т. д. и т. п.

Подтверждая готовность оказать Советскому Союзу определенную материальную помощь, военный министр тем не менее очень много ссылался на «объективные» причины, которые, дескать, мешают оказать эту помощь в ближайшее время и в значительных размерах. Он долго распространялся об отставании в строительстве американской армии. Это в известной степени объяснялось тем, говорил он, что в силу исторических условий США сложились как морская держава, и поэтому главное внимание уделялось строительству морского флота. Американцы, продолжал Стимсон, с большим интересом следят за событиями на советско-германском фронте, однако информацию получают из вторых рук. Тем самым он довольно прозрачно намекнул на необходимость поездки Итона в действующие советские войска.

Со своей стороны мы старались доказать Стимсону, что решение вопроса о поставках военных материалов из США в СССР зачастую упирается не в производственные трудности американцев и объективные причины, а зависит от субъективного отношения к делу отдельных американских деятелей. При этом мы сослались на пример с фирмами «Райт» и «РСА». Эти фирмы готовы идти нам навстречу в некоторых вопросах технического содействия, а государственный и военный департаменты не только не поддерживают эту готовность, но всячески препятствуют решению вопроса.

Вспоминая о приеме миссии военным министром США Стимсоном, хочу подчеркнуть, что с внешней стороны прием прошел в дружеской атмосфере. Стимсон даже просил не сетовать на то, что не смог раньше принять А. К. Репина и меня. Конечно, каких-то ощутимых результатов эта встреча не принесла. Но мы надеялись, что беседа с военным министром поможет несколько улучшить наши деловые отношения с аппаратом военного департамента США. Мы использовали ее для того, чтобы еще раз подчеркнуть нашу решимость настаивать на удовлетворении советских заявок на военные материалы.

Поможет ли президент?

Приему советской военной миссии президентом США Франклином Рузвельтом мы придавали большое значение. Авторитет президента мог и должен был сыграть очень важную роль в организации общей борьбы с фашизмом. Мы понимали, что Рузвельт – представитель американской буржуазии. Но он выражал взгляды наиболее дальновидных и реалистически мыслящих представителей своего класса. Американский президент возглавлял всю администрацию США, был главнокомандующим всеми вооруженными силами, руководил политической партией, стоящей у власти. Все это следовало учитывать.

Встреча с президентом состоялась 31 июля 1941 года. На приеме присутствовали посол К. А. Уманский, А. К. Репин и я. С американской стороны был «офицер связи» (а на самом деле – разведки) капитан Кристел, занимавшийся делами Советского Союза, а к концу беседы пришел генерал Уотсон, адъютант президента. Ожидалось также участие в беседе Уэллеса, но он, к нашему удовольствию, почему-то не появился.

Накануне этого дня Уэллес разговаривал по телефону с Уманским. Руководитель госдепартамента беспокоился, не пожалуемся ли мы президенту на неудовлетворительный ход работы с советской военной миссией. Уманский сказал ему, что мы это непременно сделаем. Уэллес просил иметь в виду, что в разговоре с нами Рузвельт может затронуть вопрос о «транспортной пробке» во Владивостокском порту и о целесообразности посылки американских специалистов-транспортников в Советский Союз. Мы приняли к сведению эту информацию.

За давностью лет отдельные подробности нашей встречи с президентом стерлись в памяти. Но все же попытаюсь восстановить ее ход. В приемной президента мы ждали не более 20 минут, прежде чем нас пригласили в кабинет. Мы сразу же почувствовали благожелательное отношение президента Соединенных Штатов Америки к представителям Советского государства. Ф. Рузвельт держался просто, непринужденно, был внимателен к каждому из участников беседы. Перед встречей генерал Уотсон нас предупредил, что на прием отведено 15 минут. Но, когда они истекали, президент не проявил никакой торопливости и в нашем присутствии ни разу не взглянул на часы. И беседа вышла за пределы отведенного ей по протоколу времени. Началась она, как помню, в 12 часов 35 минут, а закончилась только через 45 минут. В целом атмосфера встречи с президентом выгодно отличалась от обстановки тех бесед, которые до того нам пришлось вести с американскими представителями, – слишком много в них было нервозности и натянутости.

Взаимно обменявшись приветствиями, мы приступили к деловому обсуждению вопросов. Тон президента как-то сразу расположил нас к откровенному разговору. Прежде всего, я сделал официальное заявление по поручению советского правительства. Потом подробно охарактеризовал положение дел в связи с пребыванием советской военной миссии в США.

Ф. Рузвельт внимательно меня выслушал. Отметив важное значение вооруженной борьбы, развернувшейся в Европе, и ту роль, которую в ней играет Советский Союз, он как бы мимоходом спросил, каково настроение сотрудников советской военной миссии, все ли идет так, как надо.

Включившись в разговор, посол К. А. Уманский ответил, что члены советской военной миссии Ф. И. Голиков и А. К. Репин находятся «в скверном настроении». Это нетрудно понять, так как вопросы решаются крайне медленно либо не решаются вовсе, а практическое дело подменяется бесконечными совещаниями. Многие инстанции, вместо того чтобы принимать решения, сваливают дело друг на друга. Все это отрицательно сказывается на работе советской военной миссии, тогда как на миссию возложены ответственные и неотложные задачи.

Подтвердив все сказанное Уманским, я со своей стороны подчеркнул, что на советско-германском фронте сейчас идут кровопролитнейшие бои, что этот фронт приобрел ныне решающее значение. Поэтому всякое промедление с решением вопросов, связанных с материальной помощью Советскому Союзу, повлечет за собой нежелательные последствия. Советская военная миссия надеется, что президент учтет эти обстоятельства и, как главнокомандующий американскими вооруженными силами, примет соответствующие меры.

В ответ на это Ф. Рузвельт шутливо сказал, что ему самому надоели бесконечные и бесполезные совещания, которые нередко подменяют дело. Переходя к конкретным пунктам нашей заявки, он сообщил, что уже принято решение о выделении Советскому Союзу 200 истребителей «П-40», причем только четвертая часть из них находится в США, а остальные в Англии. Собственно говоря, это были те же данные, которые нам ранее передал Феймонвилл. От Феймонвилла мы также знали, что эти истребители не оснащены вооружением. Поэтому мы спросили президента о возможности установки на них вооружения. Ответ Рузвельта был весьма уклончив. На некоторых самолетах как будто бы есть вооружение, сказал он, но нет боеприпасов; во всяком случае, это надо дополнительно выяснить. Когда зашел разговор о боеприпасах, Ф. Рузвельт подчеркнул, что американцы испытывают острый недостаток в них. Однако пообещал помочь нам боеприпасами и вообще ускорить решение вопроса о предоставлении Советскому Союзу определенного количества вооруженных и снаряженных самолетов.

Затем Ф. Рузвельт по собственной инициативе перешел к вопросу о маршрутах доставки самолетов в Советский Союз. Он заявил, что если переправлять самолеты в СССР через Дальний Восток, то целесообразно перебрасывать их сразу непосредственно из США, а не через Англию, как намечалось ранее. По его мнению, об этом можно было бы договориться с англичанами и это, несомненно, ускорило бы дело. Нельзя было не согласиться с такой постановкой вопроса.

Рузвельт поинтересовался, имеются ли у нас на Дальнем Востоке и в Сибири хорошие аэродромы. Дело в том, сказал он, что у истребителя «П-40» ограниченный запас горючего и ему приходится делать частые посадки для дозаправки. К тому же на недостаточно хорошо оборудованных аэродромах при посадке он нередко капотирует.

Мы пояснили, что аэродромная сеть в восточных районах нашей страны достаточно развита и находится в таком состоянии, что способна принять американские самолеты. Кроме того, довольно быстро могут быть усовершенствованы существующие и построены новые взлетно-посадочные полосы. За этим дело не станет – были бы самолеты. Рузвельт, разумеется, знал, что многие американские авиационные специалисты не поддерживали идею перегона самолетов на советско-германский фронт через Дальний Восток и Сибирь. Они считали, что использование этого маршрута повлечет за собой слишком много потерь, а главное – советские специалисты не смогут быстро освоить американскую технику; неизбежно пройдет много времени, прежде чем эти самолеты смогут принести пользу на фронте. Видимо, поэтому Рузвельт предложил переправлять американские самолеты морем во Владивосток и Николаевск-на-Амуре и оставлять их на Дальнем Востоке, не перегоняя далее на Запад. Вместо них на фронт посылать самолеты из состава советских ВВС на Дальнем Востоке.

Резон в этом предложении был. Однако это уже было дело советского командования, как наиболее целесообразно использовать наличную авиацию. Тем более что это, несомненно, предусматривалось планами советского военного руководства. Но мы вынуждены были обратить внимание Рузвельта на то, что в США явно недооцениваются возможности и способности советских летно-технических кадров. Можно не сомневаться в том, подчеркнули мы, что советские летчики, инженеры и техники быстро освоят американские самолеты и доставят их благополучно на фронт. С их стороны задержки не будет, присылайте только самолеты!

Помнится, А. К. Репин, активно участвовавший в разговоре, очень уместно заметил, что помощь Красной армии американскими военными материалами имеет не только материальное, но и морально-политическое значение. На немцев, вне всякого сомнения, произведет психологическое воздействие этот факт, когда они узнают, что советские авиаторы ведут боевые действия против них на американских самолетах.

Итак, вопрос с поставкой первой партии американских истребителей более или менее прояснился, хотя мы еще не знали, как будет обстоять дело с их вооружением и боеприпасами. Но четкого представления о возможности приобретения бомбардировщиков у нас еще не было, и я сказал об этом президенту; пока, продолжал я, американские представители высказались лишь о возможности поставки нам бомбардировщиков типа «Локхид-Гудзон». А у США есть более современные машины, чем эта, на которой мы с Репиным перелетели океан. Рузвельт согласился, что «Гудзон» не наилучший тип бомбардировщика, но ничего определенного не пообещал.

Я сказал президенту, что я не дипломат, поэтому хотел бы высказаться о положении дел с поставками в СССР с военной прямотой. Рузвельт снова в шутливой манере ответил, что он тоже не дипломат, да и время сейчас не подходящее для дипломатии. Тем более это обязывает меня говорить без обиняков, заметил я. Выход из положения мы видим в том, чтобы президент лично вмешался в ход материальных поставок Советскому Союзу. Бесконечные совещания, словопрения и оттяжки ни на один шаг не продвинули дело.

Мы откровенно рассказали президенту о неудовлетворительном ходе переговоров с советской военной миссией, о неопределенности создавшегося положения, беспрестанном сваливании сотрудниками госдепартамента и военного ведомства друг на друга ответственности за решение вопросов, выискивании ими всяких сомнений, «объективных» причин и отрицательных мотивов. Мы были глубоко убеждены, что конец волоките может положить лишь сам президент.

Президент США Ф. Рузвельт выразил восхищение Красной армией, ее героической борьбой с бронированными полчищами агрессора. Он согласился, что ускорение темпов помощи Красной армии не только желательно, но и необходимо. При этом Ф. Рузвельт подчеркнул, что особенно важно отправить материалы в ближайшие два-три месяца, т. е. до 1 октября. По его мнению, это будет решающий период в ходе советско-германской войны. (К сожалению, это обещание оказалось в полном противоречии с действительностью, так как даже организацию первого совместного совещания с советскими руководителями для обсуждения плана поставок на ближайшие месяцы правящие круги США и Англии затянули до самого конца сентября.)

Подобно другим государственным деятелям США, с которыми нам приходилось до этого встречаться, Ф. Рузвельт стал объяснять причины, которые мешают Америке активно участвовать в общей борьбе с фашизмом и оказывать СССР такую помощь, какую хотелось бы. Он ссылался на то, что США в военном отношении отстали, военное производство только налаживается и лишь спустя несколько месяцев круто пойдет вверх и это создаст более благоприятные, чем сейчас, возможности для оказания Советскому Союзу материальной помощи. Кроме того, говорил президент, США помогают также Англии, Китаю, Голландской Индии. Все это надо иметь в виду.

Да, это, конечно, так, заметил К. А. Уманский. Но нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что после нападения немецко-фашистских захватчиков на Советский Союз решающее значение не только в Европе, но и для судеб всего человечества приобрел советско-германский фронт. И нельзя рассматривать планы производства и снабжения без учета данного конкретного исторического обстоятельства. Надо коренным образом все пересмотреть с учетом новой обстановки, а не втискивать советские заявки в старые наметки, не ограничиваться теми крохами, которые достаются Советскому Союзу. У союзников должна быть согласованность во всем. Между тем многие вопросы, связанные со снабжением СССР, англичане и американцы решают без участия советских представителей, а порой просто за их спиной. «Комитет трех» никак не может раскачаться и начать работу, англичане тянут с назначением своего представителя в комитет. Все это не может не беспокоить советскую сторону.