Текст книги "Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона"

Так я и сидел, пока надзиратель, которому я отдал еще одну монетку, не подмигнул мне, кивком указав на привлекательную женщину в маске, которую впустил в камеру. Очевидно, это и была нужная мне леди. Следить за ней оказалось совсем несложно, поскольку поверх серого муарового костюма она надела ярко-красный плащ, из-за чего выделялась в любой толпе, как кардинал в церкви квакеров.

Миссис Бернингем провела с мужем более часа, а затем, вновь спрятав лицо под маской, вышла из камеры и зашагала к воротам. Я последовал за ней, совсем как какой-нибудь итальянец из трагедии о кровной мести. Она направилась в сторону Олд-Бейли, и я за ней. Вскоре, к моему немалому удивлению, меня догнал Ньютон, который умудрялся передвигаться, не привлекая внимания к своей особе.

– Так это и есть миссис Бернингем? – спросил он.

– Она самая, – ответил я.– Как прошел допрос Скотча Робина и Джона Хантера? Удалось что-нибудь узнать?

– Я дал им обоим неплохую пищу для размышлений, – сказал Ньютон.– Я сказал, что если они не расскажут мне,

кто украл штампы, то еще до среды познакомятся с петлей – или мне никогда не видеть рая. Завтра я вернусь за ответом. Я всегда считал, что ночь в ожидании казни – лучшее средство развязать языки.

Несмотря на то что быстро стемнело, благодаря красному плащу мы видели миссис Бернингем издалека. Было так холодно, что мы с радостью ускорили шаг, когда она повернула на восток и пошла по направлению к Ладгейт-Хилл. Но, свернув за угол, мы обнаружили, что миссис Бернингем окружили трое оборванцев с дубинками в руках и что-то злобно ей говорят. Я крикнул, чтобы они прекратили приставать к женщине. Тогда самый крупный оборванец, угрожающе помахивая дубинкой, двинулся ко мне.

– Я вижу, тебя нужно маленько унизить, джентльмен, – прорычал он, – чтобы ты не совался в чужие дела.

Я вытащил пару немецких двуствольных пистолетов Вендера, которые всегда брал с собой, когда направлялся в Уит, взвел курок и выстрелил над его головой, рассчитывая, что это заставит его отступить. Однако он продолжал идти вперед, и я понял, что в него стреляли и раньше. Мне пришлось выстрелить еще раз, только на этот раз я прицелился. Он закричал и упал на землю, уронив дубинку: пуля попала ему в плечо. Я взвел курки второго пистолета и дважды выстрелил в другого оборванца, но оба раза промахнулся, так как он двигался с удивительным проворством. Увидев, что он намеревается проткнуть Ньютона штыком, я обнажил шпагу и ранил его в бедро. Он взвыл, как собака, и бросился бежать. В результате все трое беспорядочно отступили с поля боя. Я хотел было преследовать их, но тут увидел, что мой наставник лежит на мостовой.

– Доктор Ньютон! – вскричал я в величайшей тревоге и бросился на колени рядом с ним, думая, что оборванец все-таки достал его своим штыком.– С вами все в порядке?

– Да, благодаря вам, – ответил Ньютон.– Я поскользнулся, когда этот негодяй попытался меня ударить. Посмотрите, что с леди, а со мной все хорошо.

Миссис Бернингем была не слишком взволнована и к тому же оказалась очень хорошенькой – это я увидел благодаря тому, что ее маска отлетела далеко в сторону. Но, заметив обнаженную шпагу в моей руке, она вдруг поняла, какая опасность ей угрожала, и покачнулась, так что я счел возможным подхватить ее на руки. Вместе с моим наставником мы вернулись на Олд-Бейли, где нас поджидала легкая коляска, которую мы оставили неподалеку от Уита.

– Прошу вас, мадам, скажите нам, где вы живете, и мы вас проводим, – сказал Ньютон.

Миссис Бернингем напудрила щеки и носик и сказала:

– Я в долгу перед вами, джентльмены. Боюсь, эти оборванцы не ограничились бы только грабежом. Я живу на Милк-стрит рядом с Чипсайдом, напротив Гилд-Холла.

Она была красивой рыжеволосой женщиной с зелеными глазами и хорошими зубами, довольно глубокий вырез платья позволял увидеть эффектную грудь, и я невольно почувствовал к ней влечение. Если бы не присутствие Ньютона, я бы осмелился ее поцеловать, поскольку она улыбалась мне и несколько раз подносила мою руку к своей груди.

Ньютон дал указания кучеру, и мы поехали на восток по Ньюгейт-стрит, выбрав более короткий путь к Милк-стрит.

– Но почему вы сразу не пошли по этой улице? – подозрительно спросил Ньютон.– Зачем свернули на Олд-Бейли и Ладгейт-Хилл? Вы вели себя очень странно с той минуты, как вышли из Уита.

– Вы видели, как я выходила из Уита?

Миссис Бернингем взглянула в окошко коляски, так как небо неожиданно прояснилось, и в лунном свете мне показалось, что она слегка покраснела.

– Да, миссис Бернингем, – сказал Ньютон.

Услышав свое имя, которое она сама не называла, миссис Бернингем выпустила мою руку и заметно насторожилась.

– Кто вы такие?

– Сейчас это не имеет значения, – сказал Ньютон.– Куда вы направлялись, когда покинули Уит?

– Если вам известно мое имя, – сказала она, – значит, вы знаете, почему я посещала Уит и почему у меня возникло желание помолиться за моего супруга. Я пошла по Олд-Бейли, чтобы зайти в церковь Святого Мартина.

– А до посещения вашего мужа вы о нем молились?

– Да. Но откуда вы знаете? Вы следовали за мной и раньше?

– Нет, мадам. Однако я не сомневаюсь, что эти трое оборванцев следили за вами. Вы их узнали?

– Нет, сэр.

– Но один из них что-то вам сказал, не так ли?

– Нет, сэр, боюсь, вы ошибаетесь. Во всяком случае, я ничего не помню.

– Мадам, – холодно проговорил Ньютон, – я никогда не путаю факты. И больше всего на свете не люблю пустые препирательства. Я вам сочувствую, но позвольте назвать вещи своими именами. Вашего мужа обвиняют в серьезных преступлениях, за которые он может лишиться жизни.

– Но как такое может быть? Мне сообщили, что хозяин таверны, которого Джон ударил шпагой, поправляется. Вы преувеличиваете вину моего мужа.

– Что? Вы продолжаете играть с нами, миссис Бернингем? Удар шпагой – это пустяк, и он не интересует нас ни в малейшей степени. Мы – официальные представители Королевского Монетного двора, и речь идет о фальшивой гинее, которой ваш муж расплатился, выдав ее за настоящую, за что ему грозит виселица, если я не выступлю в его защиту. Вот почему я прошу вас – ради него и ради вас самой – рассказать нам все, что вы знаете о фальшивой гинее. А для полного моего удовлетворения вы должны уговорить своего мужа быть с нами предельно откровенным.

Миссис Бернингем тяжело вздохнула и принялась теребить меховую опушку своего плаща, словно это были католические четки, которые помогли бы ей принять правильное решение.

– Что я должна сделать? – прошептала она.– Что? Что?

– Только доктор Ньютон может повлиять на судьбу вашего мужа, – сказал я, нежно накрыв ее руку своей ладонью.– С вашей стороны будет большой ошибкой считать, что существуют другие способы его спасти. Вы должен освободить душу от бремени, мадам.

Я ничего не знаю, если не считать того, что Джон совершил глупость.

Несомненно. Но расскажите нам о тех оборванцах, которые на вас напали, – настаивал Ньютон.– Что они говорили?

– Тот человек сказал, что если Джон донесет, то побои будут самым малым наказанием, которому я подвергнусь. И что в следующий раз они меня прикончат.

– А больше он ничего не говорил?

– Нет, сэр.

– Но вы знали, что он имеет в виду?

– Да, сэр.

– Значит, вы их все-таки узнали.

Да, сэр. Несколько раз я видела мужа в их компании, но он не называл их имен.

– Где вы их видели?

У дома моей матери на Лиденхолл-стрит, – сказала она.– В «Руне». И в «Солнце».

– Я знаю эти заведения, – откликнулся я.

– Откровенно говоря, – продолжала она, – они самые настоящие отбросы, и он не обращал на них особого внимания. С другими он проводил гораздо больше времени. С джентльменами с биржи. Во всяком случае, я так думала.

– С Королевской биржи?

Так я предполагала, но теперь уже не уверена. Джон должен был расплатиться фальшивыми гинеями с некоторыми купцами. Я всячески возражала против этого, опасаясь, что его поймают. Но когда он показал мне эти гинеи, я не могла себе представить, что кто-то сумеет отличить их от настоящих. Мне стыдно в этом признаться, но я больше не возражала. Честно говоря, сэр, я до сих не понимаю, как удалось обнаружить подделку, тем более что мой муж смешивал настоящие монеты и фальшивые.

– Ваш муж не умеет врать. Мистер Бернингем набрался джина и начал хвастаться, что дал взятку фальшивой монетой.

Миссис Бернингем вздохнула и покачала головой.

– У него никогда не хватало мозгов для серьезных дел.

– Ну, а те люди с биржи – как их имена?

Миссис Бернингем немного помолчала, словно стараясь припомнить.

– Джон говорил мне, вот только…– Она покачала головой.– Быть может, завтра я вспомню.

– Миссис Бернингем, – сурово сказал Ньютон, – вы говорите много, но совсем не то, что нам требуется.

– У меня был очень трудный день.

– Это правда, – пришел к ней на помощь я.– Сами посмотрите, как леди расстроена.

– Со временем, мистер Эллис, вы поймете, какими изобретательными оказываются некоторые люди. Насколько мне известно, эта женщина виновна ничуть не меньше, чем ее супруг.

Тут миссис Бернингем еще больше расстроилась и принялась плакать, но на Ньютона это не произвело ни малейшего впечатления, он лишь застонал, словно у него разболелся живот, и крикнул кучеру, чтобы тот поторапливался, иначе он сойдет с ума. Все это время я держал миссис Бернингем за руку и пытался ее успокоить. В конце концов она немного пришла в себя и начала понимать, что говорит ей Ньютон.

– Речь идет о человеке, которого мы ищем, мадам, – осторожно произнес Ньютон.– О человеке, сделавшем фальшивые гинеи, которыми ваш муж имел глупость расплачиваться. Скорее всего, он француз. Возможно, у него зубы как у китайца, то есть черные и гнилые, и если он когда-либо с вами разговаривал, вы должны были заметить, что у него скверное дыхание. Быть может, вы обратили внимание на его руки, дрожащие, словно молочный пудинг. Вы могли отнести это за счет его страсти к элю или пиву, но не к вину, потому что человек, которого я ищу, пьет не для удовольствия, а по необходимости, так как нуждается в жидкости, как песок в пустыне.

К моему удивлению – а я ни разу не слышал, чтобы Ньютон так кого-нибудь описывал, – миссис Бернингем принялась кивать еще до того, как он закончил.

– Но, доктор Ньютон! – воскликнула она.– Вы наверняка виделись с моим мужем.

– Нет, я еще не имел такого удовольствия, – возразил Ньютон.

Миссис Бернингем посмотрела на меня.

– Значит, это вы описали его внешность доктору.

– Нет, мадам, – сказал я.

– Тогда как вам удалось так точно нарисовать его портрет? Вы совершенно правы, в последнее время он болел.

– Сейчас это не имеет значения, – сказал Ньютон.

Экипаж Ньютона довез нас до дома на Милк-стрит, который описала миссис Бернингем, и на прощание мой наставник посоветовал ей посещать Уит только при дневном свете, когда ей не будет грозить опасность.

– Но откуда вы узнали, как выглядит Бернингем? – спросил я, когда она подошла к двери своего дома.– Вы никогда его не видели и ничего не слышали о нем раньше. Однако миссис Бернингем сразу же узнала его по вашему описанию.

Услышав мой вопрос, Ньютон улыбнулся, и я подумал, что он очень собой доволен.

– «Он… дает мудрость мудрым и разумение разумным; Он открывает глубокое и сокровенное, знает, что во мраке, и свет обитает с Ним». Книга пророка Даниила, глава два, стихи двадцать один – двадцать два.

Должен признаться, меня несколько задело загадочное обращение Ньютона к Святому Писанию, так как я уже давно заметил, что ему нравится сбивать меня с толку. У меня сразу же испортилось настроение. Почувствовав это, мой наставник снисходительно похлопал меня по колену, как верного пса, хотя его слова были исполнены тепла и доброты.

– Да ладно, сэр, не стоит беспокоиться. Я и сам знаю, что мне еще нужно над собой работать.

– Мой дорогой юный друг, вы можете быть уверены, что вам, спасителю моей жизни, я поведаю все свои соображения. Получить описание его внешности было совсем не трудно. Тот, кто сделал эту гинею, долго водил знакомство с ртутью, которая вызывает у человека описанные мною болезненные проявления: почернение зубов, дрожь в руках, неутолимую жажду. Я мог бы еще упомянуть влияние ртути на рассудок. Об этом мало кому известно. Я сам узнал, насколько опасна ртуть, только благодаря тому, что весь тысяча шестьсот девяносто третий год находился в отвратительном расположении духа и чуть не сошел с ума из-за того, что без конца экспериментировал с ртутью в своей лаборатории. Значит, леди рассказала нам гораздо меньше, чем она знает.

– Почему?

– Она сказала, что ее муж всего лишь выдал фальшивую монету за настоящую, а в действительности он сам ее сделал. Бернингем почти наверняка и есть тот самый человек, который усовершенствовал процесс изготовления фальшивого золота. Вероятно, своим молчанием миссис Бернингем надеется спасти его от виселицы, хотя лично я считаю, что повешение и брак – это примерно одно и то же.

Ньютон приказал своему кучеру ехать в Тауэр, а оттуда на Джермин-стрит.

– Я хочу попросить вас об одолжении: ничего не говорите мисс Бартон о нашем сегодняшнем приключении. Она очень чувствительна и склонна к самым разным фантазиям. Мне бы не хотелось, чтобы всякий раз, когда я выхожу из дома, она волновалась о том, не будет ли мне угрожать опасность. Дела Монетного двора – это единственное, о чем моя племянница должна оставаться в неведении.

– Можете мне поверить, сэр. В отношении этой юной леди я стану образцом сдержанности.

Ньютон кивнул мне.

– Но, – продолжал я, – поскольку теперь я счастлив пользоваться вашим полным доверием, сэр, я хочу напомнить вам о деле, относительно которого продолжаю оставаться в прискорбном неведении. Меня интересует, что вы думаете по поводу смерти Джорджа Мейси, чье убийство, следуя вашему приказу, я храню в тайне. Я был бы вам чрезвычайно благодарен, если бы вы поделились своими мыслями по этому поводу. Должен признаться, что гибель моего предшественника продолжает занимать мои мысли.

– Хорошо, что вы мне о нем напомнили, – сказал Ньютон.– Мне удалось довольно много о нем узнать. По всеобщему мнению, Мейси отличался усердием, но не мог похвастаться образованностью, хотя, насколько мне известно, старался расширить свои горизонты. Однако его старания не дали результата, и, похоже, он не раз прибегал к советам человека, являвшегося его информатором, – золотых дел мастера по имени Леджер Скруп. Это имя почему-то кажется мне знакомым, хотя я не могу вспомнить, где его слышал. Поскольку мистер Скруп должен был до нынешнего момента находиться за пределами страны, признаюсь, я о нем забыл, и ваше напоминание пришлось очень кстати. Мы попытаемся навестить мистера Скрупа завтра, в его лавке на Стрэнде. Возможно, ему удастся пролить свет на письмо, написанное на иностранном языке, которое попало к Мейси и которое он, по словам его друга мистера Элингэма, плотника Тауэра, очень хотел понять.

Из окна кареты я увидел знакомые очертания Тауэра, похожие в лунном свете на город короля Приама, купающийся в сиянии серебряного глаза Зевса. Карета остановилась у Средней башни, рядом с Барбиканом1313
  В средневековом замке барбикан – навесная башня, постройка, обороняющая подъемный мост


[Закрыть], где беспокойно рычали львы, и я вышел на прогулочную площадку. Прежде чем закрыть за мной дверь, Ньютон высунулся наружу, в холодную, пропитанную запахами животных ночь, чтобы сказать мне пару слов перед тем, как я уйду.

– Давайте встретимся завтра утром, в девять часов, перед водонапорной башней у домов Йорка и нанесем визит мистеру Скрупу. А потом навестим Бернингема в Уите.

Затем Ньютон постучал тростью по крыше кареты, и маленький красный экипаж с дребезжанием покатил на запад по Темз-стрит.

Я повернулся, подошел к часовому у башни Байворд, который довольно далеко отошел от своего поста, и остановился с ним поболтать, поскольку я постоянно старался улучшить отношения между Монетным двором и гарнизоном. Мы поговорили о том, как не замерзнуть, когда стоишь на посту, и какую башню больше всего любят привидения. Разгуливая по территории Тауэра ночью, я всегда боялся встретить какого-нибудь призрака или духа. Мне было очень стыдно, но я ничего не мог с собой поделать. В свою защиту могу сказать только одно: здесь произошло столько ужасных событий, что если и есть на свете место, где непременно должны бродить призраки, так это Тауэр. Стражник считал, что с башней Мартина, известной также под названием Сокровищница, связано много жутких легенд. Но тут к нашему разговору присоединился сержант Роэн, который знал Тауэр лучше многих других.

– Здесь каждый уголок имеет собственную легенду про призраков, – сказал сержант Роэн, которого природа наградила могучим телосложением и высоким ростом.– Но самая плохая репутация у Соляной башни: говорят, она особенно полюбилась призракам. Как вы знаете, мистер Твистлтон, оружейник, увидел там привидение и лишился рассудка. Я и сам слышал и ощущал такие вещи, которым не могу найти объяснение. Поневоле приходится считать их явлениями сверхъестественными и несущими в себе зло. В тамошних подвалах пытали священников-иезуитов. Вы даже можете увидеть надпись на латыни, сделанную одним из них на стене.

– И что с ним произошло? – спросил я.

– В тысяча пятьсот девяносто пятом году его отправили в Йорк и там сожгли заживо, – ответил Роэн.

– Бедняга, – сказал я. Роэн усмехнулся:

– Вы так думаете? Он был католиком и настоящим фанатиком. Не сомневаюсь, что он сделал бы то же самое со многими несчастными протестантами.

– Возможно, – не стал спорить я.– Но по-моему, философский аргумент, состоящий в том, что мы должны сделать что-то с другими, прежде чем они сделали это с нами, звучит очень слабо.

– Вряд ли в мире найдется достаточно философов, понимающих, насколько жестоки католики, – настаивал на своем сержант.– Во Франции в тысяча шестьсот восемьдесят первом и восемьдесят пятом годах, когда солдаты короля Людовика квартировали в домах гугенотов и получили возможность творить жуткие вещи, чтобы обратить их в католичество, протестанты подвергались ужасным гонениям. Поверьте мне, приятель, нет таких издевательств и мучений, которым эти жестокие миссионеры не подвергали других людей, чтобы заставить их принять римскую религию и ходить к мессе. Стариков сажали в тюрьмы, женщин насиловали и подвергали страшным поркам, молодых людей отправляли на виселицы, пожилых женщин сжигали заживо.

– Вы говорите так, словно видели все это собственными глазами, сержант, – заметил я.

– Я двадцать лет воевал с Францией, – ответил сержант.– И мне известно, на что они способны.

Мы с Роэном еще несколько минут обсуждали эту тему, причем он упорствовал в своей ненависти к иезуитам, а затем я пожелал ему и мистеру Грейну спокойной ночи и ушел, позаимствовав у них фонарь, хотя после всех наших разговоров его свет не слишком развеивал мои опасения увидеть призрака.

Быстро шагая к дому смотрителя, я все время думал про иезуитов, которых пытали, возможно, так же, как Джорджа Мейси. Мне не составило труда представить себе, что какой-нибудь страдавший тут священник решил вернуться в Тауэр после смерти, чтобы бродить в его стенах и пугать своих мучителей. Однако, добравшись до дома и устроившись в теплой постели, освещенной веселым сиянием свечи, я решил, что призраки – это плод глупых фантазий и что с моей стороны разумнее опасаться живых людей, убивших моего предшественника и продолжавших разгуливать на свободе.

На следующее утро я добрался на лодке от Лондонского моста до самой лестницы домов Йорка. Сойдя на землю, я и другие пассажиры лодки обнаружили, что земля на пристани замерзла и стала представлять собой ледяной каток. Я заявил лодочнику, что ступеньки следует посыпать солью и счищать с них лед, чтобы пассажиры могли выходить на берег, не опасаясь сломать себе ногу или свернуть шею. На это лодочник, могучий парень с обветренным лицом, лишь рассмеялся, и я, еще не пережив унижения вчерашнего вечера – ибо, по моим представлениям, люди из гарнизона надо мной насмехались, – начал вытаскивать шпагу. Но тут я увидел около водонапорной башни своего наставника и решил не связываться с лодочником.

– Вы поступили правильно, не поддавшись гневу, – сказал Ньютон, когда я наконец добрался до него.– Лодочники славятся своей независимостью. Как правило, они ведут себя сдержанно, поскольку трудно доверять пьяному лодочнику, однако иногда могут продемонстрировать лютую злобу. Если бы вы вытащили шпагу, то, скорее всего, оказались бы в реке. Ученичество, продолжающееся семь лет, заставляет бедняка отчаянно защищать собственные права и дает ему четкие знания своих обязанностей. К сожалению, в них не входит чистка пристани. Темза, будучи приливной рекой, только посмеется над каждым, кто попытается убрать грязь с ее берегов. Прилив отступил всего за час до того, как вы прибыли сюда.

Выслушав лекцию своего наставника, я заметил, что не знал о том, как много ему известно про лондонских лодочников и приливы, оказывающие влияние на их работу.

– Про лодочников я знаю только то, что известно лондонцам про всех рабочих в городе: что они гнусные типы, – улыбнувшись, ответил он.– А вот приливы я изучал. Видите ли, я первый объяснил их природу.

Мы сели в карету и отправились в Мейпоул на Стрэнде. По пути Ньютон рассказал мне, как при помощи математики он вычислил движение планет, комет, Луны и морские приливы.

– Значит, тяготение Луны влияет на приливы? – повторил я, подводя итог его длинной лекции по поводу небесных феноменов.

Ньютон кивнул.

– И вы поняли все это, наблюдая за падением яблока?

– На самом деле это была фига, – сказал он.– Но я не переношу их вкус, а яблоки люблю. Я никак не мог смириться с мыслью, что идею устройства мира подал мне фрукт, который я терпеть не могу. Кстати, это был лишь зародыш моей идеи. Помню, я тогда подумал: если сила притяжения может дотянуться до вершины дерева, как же далеко распространяется ее могущество? И тогда я понял, что ее ограничивает только размер тел.

Мне было совершенно ясно, что Ньютон видит мир совсем не так, как все остальные, и это заставляло меня ощущать себя особенным, ведь я получил привилегию доверия такого великого человека. Возможно, я даже начал понимать, насколько великолепен его ум; этого понимания мне хватило для того, чтобы осознать, что только моя неспособность до конца проникнуть в суть его теорий мешает нам стать настоящими друзьями. На самом деле нас постоянно разделяла такая широкая река знаний и способностей, что я смотрел на него так, как, наверное, обезьяна смотрит на человека. Он во всех отношениях являлся образцом для подражания, мерилом, позволяющим отличить добро от зла, золото от простого металла.

Вопрос о том, почему имя Сент-Леджера Скрупа показалось моему наставнику знакомым, получил ответ, как только мы вошли в лавку этого человека, расположенную в доме около Мейпоул. Нам открыл дверь слуга в маленькой шапочке на голове, и я сразу понял, что он еврей. Он спросил, по какому делу мы пришли, с самым серьезным видом кивнул и отправился искать хозяина.

Скруп был высоким человеком, по крайней мере на шесть пальцев выше меня, в напудренном завитом парике, с испанской бородкой и в самом роскошном костюме, какой можно купить за золото и серебро. По-моему, Скруп сразу же узнал моего наставника, хотя и подождал, когда Ньютон объяснит цель своего визита, прежде чем показать, что они знакомы.

– Разве вы меня не узнали, доктор Ньютон? – спросил он со странной улыбкой и разочарованно вздохнул, увидев, что Ньютон прищурил глаза, пытаясь его вспомнить.

– Должен признаться, мистер Скруп, что у вас передо мной преимущество, – с запинкой проговорил Ньютон.

– В таком случае я единственный в своем роде, потому что я не знаю ни одного человека, который превосходил бы вас хоть в чем-нибудь.– Скруп изящно поклонился.– Позвольте напомнить вам, сэр. Я посещал занятия в Тринитиколледже под вашим руководством, доктор Ньютон, хотя так и не закончил университет.

– Да-да, – проговорил Ньютон и смущенно улыбнулся.– Теперь я вас вспомнил. Но тогда, смею заметить, у вас не было ни бороды, ни денег.

– Человек меняется за двадцать пять лет.

– Если я не ошибаюсь, двадцать шесть, – поправил егс Ньютон.– А еще я помню, что уделял вам мало внимания, хотя в этом вы были не одиноки.

– Наука скажет вам спасибо за это невнимание, сэр. Я был не особенно старательным студентом, и время показало, что вы добились большего успеха в изучении оптики и небесных тел. Не говоря уже о химических экспериментах.

При этих словах Скруп многозначительно улыбнулся, как будто увлечение моего наставника алхимией не было таким уж секретом.

– Вы очень любезны, мистер Скруп.

– Легко быть любезным с тем, кого уважает вся Англия.– Мистер Скруп снова поклонился, и я решил, что ему больше подходит общество королей, чем торговля золотом.– Но моя совесть испытывает страшные муки, – добавил Скруп с изысканностью, которая начала раздражать меня.– У меня не было никакого желания учиться в колледже. Вот почему, чтобы успокоить мою совесть, сэр, я бы хотел сделать вам скромный подарок в память о колледже.

– Сейчас? – спросил Ньютон.

Скруп кивнул.

– Для меня это будет большая честь.

Скруп вышел, чтобы принести свой дар, и оставил нас одних.

– Это неожиданный поворот событий, – сказал Ньютон, с интересом рассматривая трость Скрупа.

– Так это один из трех ваших студентов? – спросил я, вспомнив, о чем он говорил мне при нашем знакомстве.

– Со смущением должен признать, что так оно и есть.

– О, перестаньте. Мистер Скруп смущается за вас обоих.

– В Кембридже я был довольно скучным типом, – вздохнул Ньютон.– Скучным и бесчеловечным. Но с тех пор, как я вернулся в Лондон, я стал лучше. Работа на Монетном дворе расширила мои горизонты. И все же они не так широки, как горизонты мистера Скрупа. Как мне кажется, он вынужден иногда бывать в местах, где человек должен быть особенно осторожен.

– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил я.

– Он носит шпагу, как большинство джентльменов. Но кроме того, прячет оружие в этой трости. Вот, посмотрите.

Ньютон показал мне, что внутри трости спрятан клинок в два или три фута длиной, а рукоять трости являлась заодно рукоятью короткой, но удобной рапиры. Я попробовал клинок большим пальцем.

– Острый, – заметил я.

– Человек не нуждается в подобных предосторожностях, если ему не грозит серьезная опасность, – продолжал гнуть свое Ньютон.

– Но разве не все ювелиры подвергаются опасности? – сказал я.– Им есть что терять, кроме собственной жизни. Кстати, меня удивляет, почему вы сами не носите шпагу.

– Возможно, вы правы и мне действительно следует носить шпагу, – проворчал Ньютон.– Но я сомневаюсь, что мне потребуется два клинка.

Мистер Скруп вернулся с четырьмя серебряными чашами и торжественно вручил их моему наставнику, добавив, что это дар Тринити-колледжу в лице Ньютона, который, несмотря на свою работу на Монетном дворе, остается профессором математики Кембриджа.

– Замечательная работа, – отметил Ньютон, с удовольствием рассматривая чаши.– Просто великолепная.

– Они лежали у меня в подвале несколько лет, – сказал Скруп.– Пришло время, чтобы их оценили по достоинству. Они сделаны древними греками, и их удалось найти на потерпевшем крушение испанском корабле. Это был наш общий проект с мистером Нилом.

– Директором Монетного двора? – уточнил Ньютон.

– Именно. Несколько лет назад нам удалось найти потерпевший крушение корабль «Nuestra Senora de la Concep– cion», на борту которого оказалось много золота и серебра. Эти чаши стали малой частью моей доли.

Ньютон продолжал с интересом изучать чаши.

– Чаши рассказывают историю Нектанеба, последнего царя Египта, который также был великим магом. О нем можно прочитать в истории Каллисфена1414
  Каллисфен из Олимпа – древнегреческий историк (IV в. до н. э.)


[Закрыть].

– Обязательно сделаю это при первой же возможности, – сказал Ньютон и торжественно поклонился.– Большое спасибо от имени Тринити-колледжа.

Скруп поклонился в ответ и удовлетворенно улыбнулся. Он налил нам подогретого вина из изящного серебряного кувшина, принесенного слугой, и мы наконец уселись вокруг стола. Вино позволило мне согреться: несмотря на ярко пылающий камин, украшенный двумя бронзовыми собаками, огромными, точно волкодавы, я промерз до костей после путешествия по реке.

– А теперь, сэр, прошу, расскажите, что привело вас ко мне.

– Насколько мне известно, вы были знакомы с мистером Джорджем Мейси.

– Да, конечно. Джордж вернулся?

– К сожалению, на сей счет до сих пор нет ясности, – ответил Ньютон, ловко избегая прямой лжи.– Не могли бы вы рассказать, при каких обстоятельствах познакомились с ним?

– Останки испанского корабля, в поиск которого мы с мистером Нилом вложили деньги, были доставлены в Дептфорд, и мы прибыли туда, чтобы осмотреть найденные в нем сокровища и получить свою долю. Но прежде мистер Нил как директор Монетного двора отделил королевскую долю. Мистер Мейси сопровождал мистера Нила и помогал ему выполнять официальные обязанности. Остается добавить, что это произошло несколько лет назад. Вскоре была организована вторая экспедиция с целью найти оставшиеся сокровища. Мистер Нил вложил в нее деньги, а я отказался, предпочтя использовать крупную сумму для развития собственного дела. Сам я не умею работать по металлу. Я не Бенвенуто Челлини. Я предпочитаю, чтобы работу делали за меня другие. Однако я рассчитывал на крупную прибыль. Так оно и вышло.

– Это мы и сами видим, – заметил Ньютон.

– К сожалению, вторая экспедиция успеха не принесла, и мистер Нил потерял деньги, а вину частично возложил на меня. Однако мистер Мейси и я остались друзьями.

Тут мистер Скруп с некоторой неловкостью посмотрел на меня, словно хотел сказать еще что-то. Ньютон, конечно же, это заметил.

– Вы можете говорить при мистере Эллисе, – сказал он.– Он пользуется моим полнейшим доверием, а как служащий Монетного двора дал клятву хранить тайну. Я готов за него поручиться.

Скруп кивнул.

– В таком случае скажу прямо: уже довольно давно я начал снабжать мистера Мейси информацией. Вы, конечно, понимаете, что по роду своей деятельности я постоянно сталкиваюсь с чеканщиками, фальшивомонетчиками и другими бесчестными типами, которые подрывают Великую перечеканку и тем самым ставят под удар процветание страны.

– Меня это тоже беспокоит больше всего, – заявил Ньютон.– Их светлости в казначействе ясно дали мне понять, что мы проиграем войну французам, если не сумеем прекратить деятельность фальшивомонетчиков. Вот почему я с таким усердием борюсь с ними. К сожалению, многие обыватели полагают, что я делаю это ради продвижения по службе. А я просто не хочу, чтобы моя страна потерпела поражение в войне и к власти в Англии пришли католики. Скруп кивнул.