Текст книги "Восточно-западная улица. Происхождение терминов ГЕНОЦИД и ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА"

17

Я приехал в Вену с пятнадцатилетней дочерью, чтобы пройтись по адресам, которые мне подсказали архивы. Благодаря школьным урокам истории дочка рвалась в «музей аншлюса», однако такового не обнаружилось. Пришлось довольствоваться стеной одной комнаты в маленьком частном замечательном Музее «Третьего человека»{55}55
  Third Man Museum // www.3mpc.net/englsamml.htm.


[Закрыть], созданном в честь фильма Орсона Уэллса, любовь к которому я унаследовал от Риты. На этой стене с помощью фотографий, писем и вырезок из газет прослеживались трагические события 1938–1945 годов. Экземпляр бюллетеня для голосования на референдуме после аншлюса, когда таким образом был узаконен союз с Германией. Надпись на нем провозглашала безусловную поддержку этого решения Католической церковью.

Потом мы прошлись по улицам Вены до дома 69 по Клостернойбургерштрассе, где Леон жил с 1914 года, когда перебрался в Вену из Лемберга. Дом, где жили и держали винную лавку его сестра Густа с мужем Максом, превратился в небольшой универсам. Поблизости, на Караянгассе, была школа, точнее, реальное училище, куда ходил Леон, и первый его магазин на Раушерштрассе. Мы дошли до Таборштрассе, где поселились после свадьбы Леон и Рита и родилась моя мать. Улица вполне изящная, но дом 72 оказался среди тех, которые были уничтожены войной. Потом мы постояли у дома 34 на Рембрандтштрассе, последнего пристанища Малки в Вене, общежития (Wohngemeinschaft), где ее поселили с другими еврейскими стариками. И там уже нетрудно было вообразить последний день, 14 июля 1942 года, когда эсэсовцы перекрыли улицу, чтобы никто не сбежал. «Они забирают всю улицу, всех евреев»{56}56
  Свидетельство Анны Унгар (урожд. Шварц) о депортации из Вены в Терезиенштадт в октябре 1942 года. USC Shoah Foundation Institute // www.youtube.com/watch?v=GBFFlD4G3c8.


[Закрыть], – вспоминала свой ужас жительница соседней улицы. Эсэсовец шел вдоль домов, выкрикивая:

– Alles raus, alles raus. Вон, все вон.

Семидесятидвухлетней Малке разрешили взять в дорогу на восток один чемодан. Ее вели на Аспангбанхоф{57}57
  Свидетельство Генри Штарера о депортации из Вены в Терезиенштадт в сентябре 1942 года. USC Shoah Foundation Institute // www.youtube.com/watch?v=HvAj3AeKIlc.


[Закрыть], за Бельведерским замком, в нее и шедших рядом евреев плевали, на них орали и осыпали их оскорблениями зеваки, приветствовавшие депортацию. Одно утешение – женщины были вдвоем: мать Леона и мать Риты, Роза. Мне представляются две старухи на перроне, каждая держит маленький чемоданчик. Две старухи среди 994 пожилых венских евреев, отправляемых на восток.

Их вез «транспорт № IV/4» – рейсовый поезд, у каждого место в обычном купе, выдавали коробки с готовым обедом и питье, обманчиво комфортабельная «эвакуация». Проведя сутки в пути, они добрались до Терезина в 60 километрах от Праги. По прибытии их обыскали. Первые часы пребывания там были неопределенность, напряжение, они чего-то ждали; потом их развели по комнатам, где не было ничего, кроме старых матрасов на полу.

Роза продержалась всего несколько недель. В свидетельстве о смерти указано, что скончалась она 16 сентября от периколита. Подписано свидетельство доктором Зигфридом Штраймом{58}58
  В базе документов.


[Закрыть], дантистом из Гамбурга: он провел еще два года в Терезине и оттуда был отправлен в Аушвиц, где и умер осенью 1944 года.

Через неделю после смерти Розы Малку отправили из Терезина на «транспорте Bq 402». Вновь поезд вез ее на восток – мимо Варшавы, в царство Ганса Франка. Более тысячи километров, снова сутки в пути, но на этот раз – в скотном вагоне вместе с восьмьюдесятью такими же старыми и хрупкими Untermenschen («недочеловеками»). Этим поездом было отправлено еще 1985 человек{59}59
  Подробности о поезде, на котором была отправлена Малка Бухгольц, см.: www.holocaust.cz/hledani/43/?fulltextphrase=Buchholz&cntnt01origreturnid=1; полный список имен: www.holocaust.cz/transport/25bqterezintreblinka/.


[Закрыть], и среди них три сестры Зигмунда Фрейда: Паулина (Паули) 78 лет, Мария (Митци) 81 года и Регина (Роза) – ей было 82.

Поезд доставил их в лагерь в двух с половиной километрах от вокзала маленького города Треблинка. Последовавшая затем рутина была хорошо отработана под личным присмотром коменданта Франца Штангля{60}60
  Самое подробное расследование о Франце Штангле можно найти в книге: Gitta Sereny. Into That Darkness. Pimlico, 1995; свидетельство из первых рук о Треблинке: Chil Rajchman. Treblinka: A Survivor’s Memory / Trans. Solon Beinfeld. MacLehose Press, 2011.


[Закрыть]. Если Малка добралась до станции живой, то через пять минут после прибытия ее, как и сестер Фрейда, выгнали из вагона.

Всем велели построиться на перроне – мужчины отдельно, женщины отдельно, – и под занесенными кнутами им пришлось раздеться догола. Евреи – работники лагеря собрали сброшенную одежду и унесли в бараки.

Те, кто был в силах, побрели голыми в лагерь вдоль Химмельфартштрассе – «Дороги на небеса». Женщинам сбрили волосы и запаковали их в мешки – пойдут на набивку матрасов. Читая описание этого процесса, я вспоминал сцену из фильма Клода Ланцмана «Шоа». Один из очень немногих выживших в Треблинке, парикмахер Абрам Бомба отвечает на вопросы, одновременно подстригая мужчину. Его расспрашивают о деталях его работы, о подробностях, которые он явно не хотел бы выдавать. Бомба отказывается говорить, но Ланцман настаивает. И наконец парикмахер сдается, рыдает, рассказывая о собственных поступках, о том, как брил женщин налысо{61}61
  Этот эпизод можно посмотреть: www.youtube.com/watch?v=JXweT1BgQMk.


[Закрыть].

«Я был одержим последними минутами тех, кому предстояло умереть, – писал Ланцман о визите в Треблинку. – Этими первыми шагами по лагерю смерти»{62}62
  Claude Lanzmann. The Patagonian Hare / Тrans. Frank Wynne. Farrar, Straus & Giroux, 2013. Р. 424.


[Закрыть]. Но эти моменты окружало табу. Путь голыми от поезда, бритье, газовые камеры.

Жизнь Малки закончилась через четверть часа после того, как она вышла из вагона.

Глинская брама. Жолква. Июль 1941

18

Малку убили{63}63
  www.holocaust.cz/hledani/43/?fulltextphrase=Buchholz&cntnt01origreturnid=1.


[Закрыть] в Треблинском лесу 23 сентября 1942 года – эти подробности Леон выяснит лишь годы спустя. Через полгода были мертвы также ее брат Лейб и все семейство Флашнер из Жолквы. Точные обстоятельства их гибели не были известны, но в целом о судьбе местных евреев я узнал от одной из немногих выживших, Клары Крамер, ныне проживающей в городе Элизабет, штат Нью-Джерси.

С Кларой я познакомился случайно, благодаря фотографии, выставленной в крошечном музее современной Жолквы, – это две сумрачные комнаты в цокольном этаже флигеля разваливающегося замка Станислава Жолкевского. На стене музея несколько черно-белых фотографий, маленьких, нечетких, зернистых – три или четыре расфокусированных снимка, сделанных в первые дни германской оккупации, летом 1941 года: танки, ухмыляющиеся солдаты, горит синагога, стоявшая тут с XVII века. Также я увидел на фотографии ворота, через которые я вошел в город, – Глинскую браму; снимок сделан вскоре после вторжения немцев.

Над внушительными каменными воротами висят три растяжки с приветствием оккупантам на украинском языке: HEIL HITLER! Слава Гитлеру! Слава Бандере! Да здравствует Независимое Украинское Соборное Государство! Да здравствует наш вождь Степан Бандера!

Немалая отвага понадобилась куратору музея, чтобы выставить напоказ такие фотографии, свидетельствующие, что на местах украинцы поддерживали немцев.

А вот и куратор, Людмила Байбула: она состоит на муниципальной службе, и искать ее пришлось в другом крыле замка. Люде – так она попросила к ней обращаться – чуть за сорок. Сильная, привлекательная женщина с черными как смоль волосами, открытым горделивым лицом и совершенно поразительными голубыми глазами. Она посвятила свою жизнь изучению «потерянных» военных лет родного города, ведь она выросла в городе без евреев – они были предметом умолчания. Одной из немногих уцелевших оказалась подруга ее бабушки, и рассказы этой немолодой женщины о детстве пробудили в Люде интерес к безвозвратно утраченному.

Люда начала собирать информацию, а затем решила выставить свои находки на стенах музея. Во время одного из наших разговоров, за обедом, состоявшим из борща и малосольных огурцов, она спросила, читал ли я «Войну Клары», историю девочки из Жолквы, пережившей немецкую оккупацию{64}64
  Clara Kramer. Clara’s War: One Girl’s Story of Survival / with Stephen Glantz. Ecco, 2009.


[Закрыть]. Клара Крамер, сказала мне Люда, была одной из восемнадцати евреев, кто два года прятался под половицами дома, где жил поляк Валентин Бек с супругой и дочерью. В июле 1944-го пришли с востока русские и освободили Клару.

Я купил эту книгу и прочел ее взахлеб. Среди восемнадцати оказался молодой человек по имени Гедало Лаутерпахт, дальний родственник Герша. Я наведался к Кларе в Нью-Джерси, надеясь узнать подробности, и познакомился с этой бодрой, приветливой и словоохотливой женщиной девяноста двух лет. Она была в отличной физической форме, и память ее не подводила – печалила только недавняя смерть мужа.

– Жолква в тридцатые годы была прекрасна, – вспоминала она. – Красивая ратуша с высокой башней, а наверху – опоясывающий все четыре стороны балкон. Ежедневно в полдень полицейский играл на трубе Шопена, – с улыбкой добавила она. – Обходил башню кругом по балкону, играя на трубе, всякий раз – Шопена.

Она попыталась напеть мелодию, но название так и не вспомнила.

По пути в школу Клара проходила через Львовскую браму и шла мимо городского театра. Иногда проводила день во Львове.

– Поезд ходил трижды в день, но никто не ездил по железной дороге, – пояснила она. – Зато автобус отправлялся каждый час, на нем мы и ездили.

Между национальными общинами особых конфликтов не было.

– Мы были евреями, поляки были поляками, а украинцы знали, что они украинцы. Все были верующие, соблюдали обычаи.

У нее были и польские, и украинские подруги, на Рождество их семью приглашали в польские дома – полюбоваться нарядной елочкой. Летом она ездила в другие регионы Польши – там росли прекрасные леса и многое было не так, как в Галиции. Например, сказала Клара, евреи не столь свободно могли там торговать или путешествовать. И там ее впервые начали обзывать.

Клара с любовью вспоминала старую деревянную церковь на Восточно-западной улице: «Мы жили поблизости».

Среди ее соседей был старый Давид Лаутерпахт (как выяснилось, дядя Герша). Он каждое утро раскланивался на улице с Кларой и ее родителями. Имя Флашнеров тоже было ей знакомо, и имя Лейба, дяди Леона, однако в лицо она его не знала.

– Он держал шинок? – уточнила она.

Улица, где жили Флашнеры с детьми, проходила между ее домом и главной площадью и носила тогда имя Пилсудского.

Немцы появились, но тут же ушли, в точности как описывала Ольга.

– Для нас было облегчением оказаться под Советами: мы так боялись немцев!

В свое время они слушали по радио новости об аншлюсе, а потом до Жолквы добрались несколько беженцев из Вены. Это еще в 1938 году. Семье Клары поручили кураторство над одной такой парой – Розенберги, врач и его жена. Каждую среду Розенберги приходили к ним на ужин. Ни Клара, ни ее родители не верили до конца их рассказам о жизни в Вене.

Когда в июне 1941 года немцы вернулись, жизнь сделалась намного хуже. Одноклассники стали игнорировать Клару, отворачивались, завидев ее на улице.

– Я носила белую повязку, – пояснила она.

Через год они отправились в укрытие под полом у Беков, в доме напротив старой деревянной церкви, – восемнадцать душ, в их числе Гедало Лаутерпахт и супруги Мельман, тоже приходившиеся родственниками Гершу Лаутерпахту.

Клара отчетливо помнила тот день в марте 1943 года, когда их разбудил какой-то шум во дворе, крики и плач.

– Мы знали, что этот день в Жолкве настанет. Было, наверное, три часа утра. Меня разбудил шум, потом выстрелы. Их вели в лес – единственное место, пригодное для братской могилы.

Клара хорошо знала лес, борок, где играла в детстве.

– Чудесный был лес. Там было весело. А теперь мы ничем не могли помочь. Разве что выйти из убежища и присоединиться к ним. Три-четыре раза мы думали, что уже и нам конец. Я была в этом уверена.

Это было 25 марта. Евреев Жолквы, три с половиной тысячи человек, вывели в лес, на склон горы[7]7
  На склонах горы Гарай – песчаная земля, жители города часто брали там песок для мелкого строительства. Место было выбрано для массового расстрела по той же причине – в песчаной земле легко копать рвы и могилы. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть], к песчаной росчисти{65}65
  Gerszon Taffet. The Holocaust of the Jews of Zółkiew / Тrans. Piotr Drozdowski; Central Jewish Historical Committee. Lodz, 1946.


[Закрыть]. Построили и там, в двух километрах от центра маленького города, где прошла их жизнь, расстреляли.

19

Леон ничего не знал о событиях в Жолкве, Лемберге и Вене. Рита к тому времени провела год вместе с ним в Париже, но их положение становилось все опаснее: они принимали меры, чтобы не попасть в очередную облаву на евреев («акцию»). Годом ранее, в июле 1942 года, тринадцать тысяч парижских евреев согнали на Зимний велодром и оттуда отправили в Аушвиц{66}66
  Maurice Rajsfus. La rafl e du Vél d’Hiv. PUF, 2002.


[Закрыть].

Летом 1943 года Леон и Рита получили официальные документы. Два лилипутских удостоверения личности были выданы 6 июля 1943 года в Куррьере, маленьком городе на северо-востоке Франции, где сорока годами ранее произошел самый страшный в Европе завал в шахтах. Удостоверения сохранились в бумагах Леона, каждое снабжено крошечной фотографией и двойным набором отпечатков пальцев – правой и левой руки. Удостоверение Леона под номером 433 указывает местом рождения Лемберг в Австрии, в удостоверении Риты под номером 434 вместо девичьей фамилии Ландес проставлена «Кампер» и подпись явно фальшивая. Гражданство обоих супругов – Франция (тоже неправда), и в фамилии пропущено «г» – «Бухольц».

Удостоверения были складные, дешевые, из тонкого голубого картона. Обратившись в мэрию Куррьера, я выяснил, что эсэсовцы в мае 1940 года уничтожили ратушу на улице Жана Жореса и казнили десятки местных жителей, оказавших им сопротивление. Местный историк Луи Бетремье{67}67
  Телефонный разговор автора с месье Бетремье, 2 августа 2012 года.


[Закрыть] заверил меня, что удостоверения никак не могли быть подлинными, это почти наверняка подделка: поскольку город стал центром французского Сопротивления, здесь изготавливали множество таких фальшивок. Так я обнаружил связь Леона с подпольем.

20

О жизни Леона в трудный период перед освобождением Парижа американскими войсками мне мало что удалось выяснить. С преподавательской карьерой было покончено, он исполнял какие-то обязанности в еврейской общине. В сохранившихся у матери бумагах об этом ничего не было, но я расспросил тетю Анни (вдову Жан-Пьера, сына Леона и Риты, родившегося после войны), упоминал ли когда-нибудь Леон о том времени, и она показала мне связку документов, которые Леон передал ей перед смертью. Они были упакованы в пластиковый мешок для покупок и оказались неожиданными для меня.

Основную часть стопки составляли экземпляры кустарно отпечатанного бюллетеня Союза французских евреев (Union Générale des Israélites de France, UGIF){68}68
  UGIF создан указом департамента правительства Виши по делам евреев от 29 ноября 1941 года с целью собрать в одном союзе все еврейские организации Франции. Указом от 9 августа 1944 года союз был распущен.


[Закрыть]. Эта организация возникла во время нацистской оккупации в помощь еврейским общинам. Бюллетень выходил по пятницам. У Леона сохранилась почти полная подборка от № 1 (январь 1942 года) до № 119 (май 1944 года). Бюллетень печатался на дешевой бумаге, обычно в нем было четыре страницы, порой меньше: статьи на затрагивающие евреев темы, реклама (рестораны 4-го округа, похоронное бюро) и некрологи. По мере того как нарастали депортации, бюллетень стал давать информацию о недоставляемых письмах, об ответах, что адресаты отправлены в отдаленные «трудовые лагеря» на востоке.

Удостоверения личности Леона и Риты. 1943

Бюллетень публиковал распоряжения нацистов, всё более ужесточавшие ограничения для евреев, и таким образом передо мной приоткрывалась жизнь оккупированного Парижа. Один из первых указов (февраль 1942 года) запрещал евреям выходить из дома с 8 вечера до 6 утра. Месяц спустя новое правило: не принимать евреев на работу. С мая 1942 года каждый еврей должен был носить на левой стороне груди звезду Давида (их выдавали в головном офисе UGIF на улице Тегеран, 19 – в этом элегантном здании XIX века Леон и работал). С июля евреям было запрещено посещать театр и иные публичные зрелища. С октября им отводился час в день на покупки, они лишались телефонов, далее им разрешалось садиться только в хвостовой вагон электрички метро. Через год, в августе 1943 года, были выпущены специальные удостоверения личности.

По мере нарастания депортаций Союз французских евреев также стал подвергаться давлению, особенно после того как руководство организации отказалось уволить еврейских служащих, не имеющих французского гражданства. В феврале 1943 года глава местного гестапо Клаус Барбье провел в головном офисе рейд, захватив более восьмидесяти служащих и клиентов организации{69}69
  Asher Cohen. Persécutions et sauvetages: Juifs et Français sous l’occupation et sous Vichy. Cerf, 1993. Р. 403.


[Закрыть]. Месяц спустя, 17 и 18 марта, были арестованы и бывшие сотрудники UGIF (я отметил, что вышедший в ту неделю бюллетень № 31 отсутствовал в подборке Леона). Летом того же года Алоиз Бруннер приказал арестовать нескольких руководителей UGIF{70}70
  Raul Hilberg. La destruction des Juifs d’Europe. Gallimard Folio, 2006. Р. 1209–1210.


[Закрыть]. Они были отправлены в Дранси, оттуда – в Аушвиц.

Будучи польским евреем, Леон подвергался двойной угрозе, но сумел избежать ареста. Моя тетя припомнила его рассказ о том, как летом 1943 года, когда Бруннер лично явился на улицу Тегеран и проводил аресты, Леон спрятался за распахнутой дверью и таким образом спасся.

В пластиковом пакете обнаружились и другие следы работы моего деда. Там лежали неиспользованные бланки Американского комитета «Джойнт» (American Jewish Joint Distribution Committee), Национального движения узников войны и депортированных (Mouvement National des Prisonniers de Guerre et Déportés) и Комитета единства и защиты французских евреев (Comité d’Unité et de Défense des Juifs de France){71}71
  Американский еврейский объединенный распределительный комитет («Джойнт») был основан в 1914 году и продолжает работать поныне (www.jdc.org); Mouvement National des Prisonniers de Guerre et Déportés было основано 12 марта 1944 года во главе с Франсуа Миттераном, в этом движении слились три прежние организации французского сопротивления. См.: Yves Durand. Mouvement national des prisonniers de guerre et déportés // Dictionnaire historique de la Résistance / Ed. François Marcot. Robert Laffont, 2006; Comité d’Unité et de Défense des Juifs de France был создан под конец 1943 года в противовес UGIF. См.: Anne Grynberg. Juger l’UGIF (1944–1950)? // Terres promises: Mélanges offerts à André Kaspi / Ed. Hélène Harter et al. Publications de la Sorbonne, 2009. Р. 509, n. 8.


[Закрыть]. Все эти организации, с которыми Леон, очевидно, сотрудничал, также размещались в доме 19 по улице Тегеран.

Среди бумаг находились два личных свидетельства с подробным описанием судьбы депортированных на восток. Одно заявление было записано в Париже в апреле 1944 года и сообщало, что в Аушвице «вешали без всяких предлогов под музыку». Другой документ был составлен вскоре после войны: «В Биркенау мы трудились в грязи, в Аушвице умирали в чистоте и порядке». Документ заканчивается заверением: «В целом этот молодой человек подтверждает все то, что говорилось о концентрационных лагерях по радио и в газетах».

Леон сохранял квитанции от посылок, которые отправлял в лагеря и гетто генерал-губернаторства (оккупированной нацистами Польши). Летом 1942 года Леон побывал на почте на бульваре Малерб 24 раза – он отправлял посылки Лине Маркс в гетто города Пяски под Люблином. (Следующим летом гетто было ликвидировано. Среди немногих уцелевших Лины Маркс не оказалось.)

Мое внимание привлекли две открытки из маленького города Сандомир, находившегося на территории оккупированной Польши. Обе – от доктора Эрнста Вальтера Ульмана, депортированного из Вены в феврале 1941 года. В первой открытке, отправленной в марте 1942 года, Ульман поясняет, что он немолодой, уже вышедший на пенсию венский юрист, и просит о помощи. Вторая открытка, написанная четыре месяца спустя, в июле, адресована лично Леону с благодарностью за гуманитарную помощь в виде колбасы, консервированных помидоров и небольшого количества сахара. К тому времени, как Леон получил открытку, любезный доктор Ульман был мертв: гетто, откуда отправлена открытка, ликвидировали в том же месяце, жителей отправили в Белжец, дальше по той ветке железной дороги, что соединяла Лемберг с Жолквой.

На самом дне пакета я откопал рулон материи, желтые квадраты с обтрепанными краями, на каждом напечатаны звезда Давида и слово Juif. Всего сорок три звезды, все ни разу не использованные – подготовленные для того, чтобы евреи разбирали их и пришивали к своей одежде.

21

В первые годы жизни в Париже Леон и Рита были разлучены с дочерью, но, насколько я понимаю, иногда им удавалось повидаться. Сохранилось несколько фотографий – крошечные черно-белые квадратики, общим числом не более двух дюжин. Они не датированы, на них – маленькая девочка, лет двух или трех, с родителями. Волосы малышки перевязаны белым бантом, Рита встревоженно склоняется к ней. Есть и фотография моей мамы с мальчиком постарше. И другая, где она с нарядно одетыми родителями сидит в кафе в парке, рядом немолодая пара, на женщине шляпа, более похожая на коробку. Третья серия фотографий – Рут с матерью в Париже, ей пять или шесть лет. Вероятно, это уже перед освобождением. Ни разу на этих фотографиях девочка не улыбается.

Леон и Рита поселились на улице Броньяр, самой короткой улице Парижа, поблизости от своих друзей Буссаров – супруги не были евреями и могли позаботиться о них. Впоследствии Леон рассказывал дочери, что мсье Буссар предупреждал его об облавах, велел не выходить на улицу и прятаться подальше от своей квартиры. Но в бумагах Леона от Буссаров не осталось никаких следов. Леон и Рита поддерживали с ними отношения и после войны, однако мама перестала с ними общаться после того, как они отклонили приглашение на ее свадьбу с моим отцом, англичанином. Англичане еще хуже немцев, сказали они. Это было в 1956 году. Я расхохотался, когда выслушал эту историю, но мама сказала, что смеяться тут не над чем – это испортило отношения ее родителей со старыми друзьями, а сама она никогда больше не виделась с мсье Буссаром. Много лет спустя она встретилась с мадам Буссар за чашкой чая в «Куполе»{72}72
  Это основанное в 1927 году кафе стало прославленным местом встречи писателей, художников, певцов. Там бывали Пикассо, Симона де Бовуар, Жан-Поль Сартр.


[Закрыть], знаменитом кафе на бульваре Монпарнас, и мадам Буссар сообщила ей, что Рита всегда любила сына, Жан-Пьера, сильнее чем дочь. После этого моя мать не виделась больше и с ней.

25 августа 1944 года Леон и Рита вместе с Буссарами праздновали освобождение Парижа. Они присоединились к толпам на Елисейских полях, приветствовавшим американские войска, и тут же попытались найти способ забрать дочку из Медона. Леон остановил военный грузовик, высмотрел среди молоденьких американских солдат говорящего по-польски.

– Запрыгивайте, – сказал солдат. – Отвезем вас в Медон.

Час спустя американцы высадили их в центре Медона и, еще раз пожелав на польском языке удачи, отбыли.

В ту ночь вся семья легла спать у себя дома, на улице Броньяр, 2, в тесной двухкомнатной квартире на четвертом этаже. Впервые за пять лет все трое ночевали под одной крышей.