Текст книги "Хозяйка Дома Риверсов"

– Можешь ложиться и спокойно спать, – тяжело обронил он, – сам я пьян и до смерти устал. Надеюсь, ты будешь счастлива со мной, Жакетта. А я постараюсь быть тебе добрым мужем. Ладно, ложись и спи. И я тоже буду спать, поскольку напился как сапожник.

Он нырнул под одеяло, повернулся на бок, словно не видел нужды ни действовать, ни что-то еще обсуждать, и через несколько секунд уже храпел так громко, что я испугалась, как бы его не услышали внизу. Я же еще долго лежала без сна, боясь даже пошевелиться. Но потом, когда дыхание герцога стало более глубоким и замедленным, а храп сменился ровным негромким гудением и сонным ворчанием, я все же решилась: выскользнула из постели и сделала добрый глоток свадебного эля – ведь, в конце концов, это все-таки моя свадьба! Затем задула свечи, вернулась в теплую кровать и легла, с изумлением чувствуя рядом с собой огромную тушу столь мало знакомого мне спящего мужчины.

Мне казалось, что я глаз до утра не сомкну. Снизу по-прежнему доносились крики и громкое пение; наконец гости с шумом высыпались во двор, вразнобой приказывая слугам принести факелы и показать место для ночлега. Мой новоиспеченный муж мерно рокотал рядом, его храп напоминал рев медведя, угодившего в медвежью яму-ловушку – был таким же бессмысленно громким и угрожающим. Я думала о том, что вряд ли еще когда-либо в жизни мне доведется спать рядом с другим таким же могучим и могущественным человеком; и под жужжание подобных мыслей, под аккомпанемент собственных недовольных вздохов по поводу подобного соседства в постели и того, насколько все-таки со мной несправедливо поступили, я как-то незаметно погрузилась в сон.

Проснувшись, я обнаружила, что герцог уже не спит. Он одевался, натягивал штаны; под его белой льняной рубашкой, распахнутой на груди, виднелось обширное брюхо и мясистая волосатая грудь. Я села в постели, покрепче стиснув у горла ворот ночной рубашки.

– Милорд…

– Доброе утро, женушка! – с улыбкой приветствовал он меня. – Хорошо ли спала?

– Да, – отозвалась я. – И вы, по-моему, тоже.

– Я храпел? – весело спросил он.

– Немножко.

– Куда там – немножко! Наверняка грохотал, точно гром небесный, ведь так?

– Ну, в общем, да.

Он усмехнулся.

– Ничего, ты привыкнешь. Анна говаривала, что у нее такое ощущение, будто она живет у моря и вечно слышит прибой. А к постоянному шуму, как известно, привыкаешь. И тогда будит уже не шум, а внезапно наступившая тишина.

При упоминании об Анне, моей предшественнице, я невольно вздрогнула и моргнула.

Обойдя кровать и оказавшись на моей стороне, он тяжело плюхнулся прямо мне на ногу.

– Ох, извини!

Я подвинулась, и он снова уселся.

– Послушай, Жакетта, я значительно старше тебя. Должен признаться сразу: я не смогу подарить тебе сына. Я вообще никому не смогу подарить ребенка. Мне очень жаль, но это так.

Легко вздохнув, я ждала, какую еще ужасную новость он сообщит. Я-то решила, что он женился на мне ради рождения наследника. Зачем еще мужчине молодая жена? Но он ответил на этот вопрос мгновенно, еще до того, как я задала его.

– И невинности я тебя не лишу, не бойся, – тихо произнес он. – Во-первых, потому, что я больше уже не мужчина, так что при всем желании сделать этого не смогу, а во-вторых, я и не хочу заниматься этим с тобой.

Мои пальцы невольно еще сильнее сжали ворот рубашки. Моя мать будет возмущена и оскорблена, как только узнает об этом. Еще хуже воспримет это мой отец.

– Милорд, мне, право, очень жаль… Значит, я не нравлюсь вам?

Он хохотнул.

– Разве ты можешь не нравиться мужчине? Ты самая восхитительная девушка во Франции, Жакетта. Но я выбрал тебя не только из-за твоей исключительной красоты и юности. Есть и иная причина. Видишь ли, я хочу предложить тебе нечто куда более важное и интересное, чем делить со мной постель. Да стоит мне приказать, и любая французская девушка… Но ты, безусловно, заслуживаешь значительно большего. Разве тебе самой это не известно?

Я тупо помотала головой.

– Демуазель как-то обмолвилась, что у тебя имеется некий дар, – пояснил он тихо.

– Моя двоюродная бабушка?

– Да. Она сказала твоему дяде, что ты унаследовала тот дар, которым обладали многие женщины в вашем семействе – дар предвидения. Ну а твой дядя уже сказал мне.

Некоторое время я молчала.

– Я не понимаю…

– Во всяком случае, она полагала, что у тебя есть определенные способности. Она ведь беседовала с тобой об этом? По словам твоего дяди, ты с ней даже чем-то таким занималась, она оставила тебе все свои книги и магический браслет с амулетами. А также – ты порой слышишь какое-то пение.

– Он вам и об этом говорил?

– Да, и об этом. Мне кажется, твоя бабушка завещала тебе все эти вещи потому, что была уверена: ты сумеешь ими воспользоваться.

– Милорд…

– Это не ловушка, Жакетта, и я вовсе не пытаюсь выдавить из тебя признание…

«Но ты же обманул Жанну д’Арк, заставил ее подписать признание!» – с горечью подумала я.

– Я тружусь на благо моей страны и моего короля, и мы уже почти у цели, так что вскоре, если Господу будет угодно, сумеем найти эликсир, способный исцелять умирающих, и даже философский камень!

– Философский камень?

– Мы, Жакетта, как я надеюсь, очень близки к открытию способа, превращающего железо в золото. Очень близки! И тогда…

Я молча ждала продолжения.

– И тогда у меня будет достаточно денег, чтобы заплатить моей армии, и она завоюет для меня во Франции каждый город. И тогда господство Англии распространится по всему миру, и повсюду настанет жизнь, полная благоденствия и покоя. И мой племянник-король будет править своей страной и уверенно сидеть на троне, и бедняки в Англии легко прокормят себя, не платя разорительные налоги, которые доводят их до нищеты. Это будет совсем иной, новый мир, Жакетта. И мы с тобой взойдем на его престол. Мы за все станем платить золотом, которое будут добывать прямо в Лондоне, а не копать в шахтах Корнуолла и не мыть в золотоносных ручьях Уэльса. Наша страна будет самой богатой на свете! И я очень надеюсь, что уже через несколько месяцев мой план осуществится.

– А я вам зачем?

Он молча покивал; видимо, этот вопрос вернул его к реальности, и он осознал, что сегодня всего лишь первое утро нашей совместной жизни – наше первое утро после брачной ночи, которая таковой вовсе и не была.

– Ах да. Ты. Прости. Дело вот в чем: мои алхимики и астрологи утверждают, что нам необходим кто-то, обладающий таким же даром, как у тебя. Кто-то, умеющий гадать по магическому кристаллу и видеть в зеркале или на поверхности воды то, что готовит нам будущее. В общем, моим ученым необходим помощник с чистыми руками и чистым сердцем. И это должна быть женщина, молодая женщина, которая никогда и никого не лишила жизни, никогда и ничего не украла и никогда не ведала греховной страсти. Перед нашей с тобой первой встречей я как раз накануне узнал, что мы не можем двинуться дальше в научных изысканиях, если не найдем такую женщину, точнее, юную девственницу, которая способна заглянуть в будущее, которая способна приманить единорога.

– Но милорд…

– Это твои слова. Помнишь? В Руане, в вестибюле замка? Ты заявила мне, что настолько чиста, что могла бы приручить единорога.

Верно. И дернул же черт за язык. Лучше бы я молчала!

– Конечно, ты стесняешься, тебе очень хочется убедить меня, что ничего такого ты делать не умеешь. Я понимаю твою сдержанность и твои опасения. Но скажи мне хотя бы вот что: лишила ли ты хоть кого-нибудь жизни?

– Нет, разумеется, нет!

– Ты хоть раз в жизни что-нибудь украла? Хотя бы жалкий гостинец. Хотя бы грош из чужого кармана.

– Нет, конечно.

– Ты когда-либо желала мужчину?

– Нет! – воскликнула я.

– А ты когда-нибудь предсказывала будущее – любым способом?

Тут я заколебалась. Я вспомнила Жанну, и карту с «Повешенным», и колесо Фортуны, которое в итоге сбросило ее в самый низ, и то волшебное пение, которое разливалось в воздухе над башнями замка ночью, когда умерла демуазель де Люксембург…

– Мне кажется, я пробовала. Я, правда, не совсем уверена… Иногда что-то видится мне, хотя я не прилагаю никаких специальных усилий, не пытаюсь ничего узнать об этом.

– Ну, а единорога ты могла бы подманить?

Не удержавшись, я нервно хихикнула.

– Милорд, это же просто такое выражение! Это же просто картинка, вытканная на гобелене![22]22
  Имеется в виду знаменитый гобелен «Дева и единорог» XV века, ныне хранящийся в парижском музее Клюни.


[Закрыть] Понятия не имею, что для этого нужно…

– Говорят, единственный способ поймать единорога – это отправить в лес девственницу и оставить ее там одну. И это должна быть девушка, которой еще не касалась рука ни одного мужчины. Тогда единорог сам выйдет из чащи, приблизится к девушке и положит голову ей на колени.

Я лишь плечами пожала.

– Мне известно, что так говорят, но сама я ничего о единорогах не знаю, милорд. Не знаю даже, существуют ли они на самом деле.

– Это неважно. Так или иначе, но как девственница ты представляешь для меня величайшую ценность. Как девственница, как дочь Мелюзины, как наследница ее дара. Как юная супруга ты была бы для меня радостью, удовольствием, но не более того. Я женился на тебе, имея в виду куда более далекие и важные цели. Мне мало, если ты всего лишь будешь покорно ложиться на спину, дабы я мог удовлетворить свои мужские потребности. Теперь тебе ясно?

– Не совсем.

– Не страшно. Итак: мне нужна молодая женщина, вернее, чистая девственница, которая бы выполняла все мои требования, телом и душой принадлежала бы мне настолько, насколько мог бы принадлежать раб, которого выкупили с турецких галер. Надеюсь, все это я обрету в тебе. Позже ты сама поймешь, чего конкретно я хочу от тебя, и, полагаю, сама станешь с интересом выполнять мои просьбы и поручения. И обещаю тебе: ты ни в коем случае никогда не испытаешь ни страданий, ни страха. – Герцог встал, вынул из ножен, висевших у него на поясе, кинжал и добавил: – А теперь нам нужно испачкать простыни кровью. И если кто-то поинтересуется, как прошла твоя первая ночь со мной – допустим, твои родители, – ты ответишь, что я был довольно тяжел, тебе было немножко больно и ты надеешься, что мы сумели зачать ребенка. Но главное: ни слова о той жизни, которая нам с тобой предстоит. Пусть все считают, что ты самая обычная женщина и я только лишил тебя девственности.

Он взял кинжал и, не издав ни звука, полоснул им себе по левому запястью; из раны выступила кровь. Откинув покрывала и не обращая внимания на меня, старательно поджимавшую под себя голые ноги, герцог вытянул руку над постелью, и несколько крупных капель крови упали на простыню. Я наблюдала, как расплывается красное пятно, и мне было ужасно стыдно. «Боже мой, – думала я, – с какой лжи, замешенной на крови моего мужа, начинается наш брак!»

– Сойдет, – заключил герцог. – Когда твоя мать это увидит, она должна поверить, что я овладел тобой. Ты помнишь, что нужно говорить?

– Что мне было тяжело и немножко больно, но я надеюсь, что мы сумели зачать ребенка, – послушно повторила я.

– То, что я собираюсь и впредь сохранить твою девственность, будет нашей с тобой тайной. – Его тон вдруг стал очень серьезным, почти угрожающим. – Не забывай об этом. В качестве моей жены ты, конечно, будешь знать все мои тайны; это первая из них и одна из самых важных. Занятия алхимией, попытки предвидеть будущее, твоя чистота и непорочность – все эти секреты ты должна свято хранить, если не хочешь опорочить и собственное честное имя. Не доверяй их никому! Теперь ты тоже принадлежишь Дому английских королей, это принесет тебе и знатность, и богатство, но и цену за это придется уплатить немалую. Впрочем, за всякое удовольствие приходится платить свою цену.

Я кивнула, не сводя глаз с его смуглого лица.

А он, поднявшись с постели, ловко отсек кинжалом кусок нижней льняной простыни, даже не задумавшись о том, что портит такую дорогую вещь, и молча протянул мне лоскут. И я, тоже молча, перевязала ему рану на запястье.

– Ты очаровательная девушка, – сказал он. – Увидимся за завтраком.

И, надев сапоги, вышел из спальни.

Париж, Франция, май 1433 года

Мы путешествовали с огромным эскортом, как и подобает правителю Франции, особенно такому, который захватил и удерживает эти земли силой. Впереди шел большой вооруженный отряд под командованием того самого голубоглазого оруженосца. Следовавшие в авангарде должны были убедиться, что путь впереди безопасен. Затем, выждав, когда уляжется пыль на дороге, трогались уже мы – я и мой муж герцог; я тряслась на седельной подушке позади дородного воина в доспехах, вынужденная обеими руками держаться за его пояс. Супруг мой на своем боевом жеребце находился неподалеку, словно желая составить мне компанию, однако за все время почти не проронил ни слова.

– Мне бы очень хотелось ехать самостоятельно, на своей собственной лошади! – воскликнула я.

Он взглянул на меня так, словно давно позабыл о моем существовании, и заметил:

– Не сегодня. Сегодня у нас тяжелый день, слишком большое расстояние придется пройти, а если по дороге возникнут неприятности, так еще и мчать галопом. Не можем же мы двигаться с той скоростью, с какой обычно ездят дамы. Или девушки.

Я ничего не смогла ему возразить, поскольку это была чистая правда: я действительно не так уж хорошо держалась в седле. Помолчав, я попыталась снова завести разговор:

– А почему сегодня нам предстоит такой долгий путь, милорд?

Он ответил не сразу, словно размышляя, стоит ли вообще отвечать мне.

– Потому что мы направляемся не в Париж, а на север, в Кале.

– Простите, милорд, но я была уверена, что мы едем в Париж. А почему мы едем в Кале?

Герцог вздохнул, словно два вопроса подряд – это уже чересчур.

– В гарнизоне Кале подняли мятеж. И это солдаты, нанятые на службу мной, воевавшие под моим началом! Глупцы чертовы! Я заезжал туда по дороге к тебе. Повесил зачинщиков. А теперь надо снова туда вернуться и убедиться, что остальные хорошо усвоили преподанный им урок.

– Вы повесили людей по пути на нашу свадьбу?

Мой муж уперся в меня мрачным тяжелым взглядом.

– Отчего же нет?

Объяснить, отчего нет, я действительно не могла, но мне это казалось совершенно отвратительным. Я поморщилась и опустила голову. Он усмехнулся и добавил:

– Для тебя самой лучше, если в этом гарнизоне будет полный порядок. Кале – наша самая надежная опора. Все английские владения в Северной Франции были получены благодаря тому, что мы удерживали Кале.

Дальше мы ехали молча. Даже на привалах герцог почти не общался со мной, разве что в середине дня, когда мы остановились перекусить, поинтересовался, не слишком ли я устала; я сказала «нет», а он сам позаботился, чтобы меня хорошо и вкусно накормили, потом сам подсадил меня на седельную подушку, и мы тронулись дальше. Опять же в тишине. Через некоторое время к нам прискакал голубоглазый оруженосец герцога, командовавший авангардом; он склонился передо мной в низком поклоне, изящно взмахнул шляпой и стал что-то быстро и непонятно докладывать моему супругу, после чего снова умчался, а мы, прибавив скорости, двинулись вперед.

Уже спустились сумерки, когда впереди возникли могучие высоченные стены крепости Кале, возвышавшиеся над прибрежной равниной, затянутой туманом. Всю землю вокруг пронизывала сеть пересекающихся каналов и канав, отделенных друг от друга небольшими воротцами; над каналами клубился густой туман. Оруженосец герцога снова появился рядом с нами, когда флаг на самой высокой башне чуть приспустили в знак того, что нас приглашают в крепость. Огромные крепостные ворота распахнулись, и оруженосец, разворачивая коня, весело произнес:

– Ну вот, мы почти дома.

– Это не мой дом, – отрезала я.

– О, скоро будет вашим, – возразил он. – Это одна из величайших крепостей, и она принадлежит вам.

– И там в самом разгаре мятеж?

Он покачал головой.

– С мятежом покончено. Просто солдатам гарнизона несколько месяцев не давали жалованье, вот они и решили отнять у купцов Кале шерсть, то есть попросту украсть ее из амбаров, а потом заставили купцов платить за нее выкуп. Сейчас милорд Бедфорд вернет купцам деньги, и дело с концом. – Оруженосец усмехнулся, увидев мое озадаченное лицо. – Да что вы, миледи, это же сущие пустяки! Если бы солдатам вовремя заплатили, такого никогда бы не случилось.

– Но почему же в таком случае милорд Бедфорд кого-то казнил?

Улыбка на его лице сразу потухла.

– Чтобы они запомнили: если в следующий раз их жалованье запоздает, им придется ждать столько, сколько нужно милорду.

Мой муж ехал рядом и молча слушал наш разговор. Я посмотрела на него и спросила:

– А что там происходит сейчас?

Мы уже приближались к стенам крепости; солдаты сбегали по склонам крутого холма и строились в ряды почетного караула. На этом холме, в самом центре города, и высилась крепость, охраняя и порт, расположенный на севере, и болотистые луга на юге.

– А сейчас произойдет следующее: я уволю тех, кто выкрал товар у купцов, а также прежнего командира, и назначу нового. – Герцог быстро взглянул на своего оруженосца. – Тебя вот и назначу.

– Меня, милорд?

– Да, тебя.

– Это огромная честь, милорд, но я…

– Ты что, намерен со мной спорить?

– Нет, милорд, конечно же, нет.

Молодой человек смущенно примолк, а мой муж, улыбнувшись ему, заключил:

– Вот и хорошо. – И, повернувшись ко мне, пояснил: – Дорогая, моего молодого оруженосца и друга зовут Ричард Вудвилл; он участвовал почти во всех сражениях, которые мы вели во Франции. Мой брат, наш покойный король Генрих Пятый, посвятил его в рыцари прямо на поле брани. Его отец также верно служил нам. Ричарду еще и тридцати лет не исполнилось, но в моем окружении нет более верного и надежного воина. И ему, я уверен, вполне по силам управлять этим гарнизоном. А пока командующим здесь будет он, можно не сомневаться: в крепости не возникнет ни мятежей, ни жалоб, ни мелкого воровства. И приказы мои, разумеется, оспариваться тоже не будут. Я прав, Вудвилл?

– Вы совершенно правы, сэр.

Мы миновали городские ворота, проехали по темному, полному эха коридору между толстенными стенами и двинулись вверх по вымощенной булыжником улице мимо повешенных мятежников, тела которых тихо покачивались на виселицах, мимо кланявшихся нам горожан – прямо к замку Кале.

– Так мне прямо сейчас остаться здесь? – уточнил Вудвилл, словно речь шла всего лишь о том, где ему переночевать.

– Пока нет, – ответил мой муж. – Мне нужно, чтобы ты был рядом со мной.

В Кале мы провели всего трое суток, и этого оказалось вполне достаточно: герцог уволил полгарнизона, послал в Англию запрос на замену войска и предупредил командира крепости, что в ближайшее время его на этом посту сменит сэр Ричард Вудвилл. А через три дня наши кони уже снова грохотали по булыжной мостовой, направляясь к воротам крепости; теперь мы устремились на юг, в Париж, и оруженосец Вудвилл вновь скакал впереди, возглавляя авангард, а я тряслась на неуклюжем першероне позади одетого в латы и такого же неуклюжего воина. Мой супруг, как всегда, ехал рядом со мной и, как обычно, хранил мрачное молчание.

В дороге мы провели два дня и наконец достигли стен Гранж-Бательер, возвышавшихся над странно пустынной местностью, окружавшей город. За этими стенами оказались возделанные поля и маленькие молочные фермы, вскоре сменившиеся небольшими огородами и садами парижских предместий, поставлявших товар на городские рынки. В сам город мы вошли через северо-западные ворота неподалеку от Лувра, и я сразу же увидела мой парижский дом, Отель де Бурбон, одно из крупнейших зданий в городе, вполне достойное правителя Франции. Этот дом располагался рядом с королевским дворцом в Лувре и смотрел на юг, за реку; он напоминал детское лакомство – домик из марципана, – столько там было всевозможных башенок, горбатых крыш и балконов, а мощные округлые углы дома походили на крепостные башни. Я, конечно, предполагала, что это будет очень большое здание, ведь я уже посетила замок моего супруга в Руане, но, когда мы приблизились к высоченным воротам, я почувствовала себя принцессой из сказки, попавшей во дворец великана. Дом окружала настоящая крепостная стена с несколькими воротами, возле каждых ворот стояла будка охраны, так что я сразу вспомнила – словно можно было хоть на минуту об этом забыть! – что милорд герцог, возможно, и правит почти всей Францией, однако далеко не все французы воспринимают его как Богом данного короля. Тот, кого многие из них действительно называли своим королем, находился сейчас недалеко, в Шиноне: осматривал принадлежащие нам земли и всячески преумножал наши беды. А тот, кого королем Англии и Франции считали мы[23]23
  Генрих VI.


[Закрыть], спокойно сидел в Лондоне, но был слишком беден, чтобы послать в помощь моему мужу деньги и войска, столь необходимые сейчас для того, чтобы держать в подчинении этих ненадежных французов, и слишком слаб, чтобы приказать своим лордам сражаться под нашими знаменами.

Муж подарил мне несколько дней полной свободы – я должна была немного освоиться в новом доме. Я отыскала и шкатулку с драгоценностями покойной герцогини, и ее гардеробную, полную мехов и роскошных нарядов. Сразу после заутрени герцог явился ко мне в спальню и заявил:

– Идем, Жакетта. Сегодня тебе придется кое-что для меня сделать.

Я шла, вернее, бежала за ним чуть не вприпрыжку, как щенок, а он решительно шагал по галерее, где со стен на нас смотрели вытканные на гобеленах лики богов. Мы направлялись к двустворчатым дверям, которые охраняли два стражника в доспехах и с оружием. Рядом на подоконнике сидел в самой непринужденной позе Вудвилл, оруженосец герцога. Завидев нас, он спрыгнул с подоконника и низко мне поклонился.

Стражники распахнули двери, и мы вошли внутрь. Не знаю, чего я ожидала, но, уж конечно, не такого. Во-первых, там оказалось поистине огромное помещение размером, наверное, с парадный зал, но похожее скорее на монастырскую библиотеку, с полками из темного дерева, где за бронзовыми решетками во множестве хранились книги и свитки. В центре стояли удобные для работы высокие столы и стулья; на таком столе можно спокойно развернуть свиток, а потом неторопливо читать. На столах имелись чернильницы, полные чернил, подставки для перьев, уже, кстати, отточенных, и стопки чистой бумаги для заметок. Я никогда не видела ничего подобного даже в самых знатных домах – только в монастырях – и с новым уважением посмотрела на своего супруга. На все это наверняка было потрачено целое состояние, ведь каждая из этих книг стоила не меньше любого из драгоценных украшений покойной герцогини.

– У меня самое лучшее в Европе собрание книг и манускриптов, за пределами церкви, конечно, – подтвердил мои мысли Бедфорд. – Есть и свои собственные копиисты.

Он указал на молодых людей, сидевших за одним из столов напротив друг друга; один из них читал вслух свиток, но слова были какие-то очень странные, а второй старательно что-то за ним записывал.

– Они заняты переводом с арабского, – пояснил мой муж. – С арабского на латынь, с латыни на французский или на английский. Ведь мавры – кладезь великих знаний! Ими создана и математика, и многие науки. Я покупаю свитки и приказываю переводить их на другие языки. Благодаря этому я значительно продвинул нашу науку и сам узнал массу нового и полезного. Я давно уже обнаружил этот неиссякаемый источник. – Герцог довольно улыбнулся и посмотрел на меня. – И точно такой же источник я нашел в тебе. Надеюсь, я подобрался к самому средоточию магических тайн.

В центре комнаты находился огромный стол, украшенный узором и резными изображениями. Не сдержавшись, я издала восхищенный возглас и подошла ближе, желая получше разглядеть рисунок. Он представлял собой настоящую маленькую страну, запечатленную с большой высоты, допустим, полета орла. Присмотревшись, я поняла, что передо мной Франция. Я отыскала и городскую стену Парижа, и Сену, ярко-голубой лентой пересекавшую столицу, и Иль-де-Пари[24]24
  Старое название острова Сите, на котором находится собор Парижской Богоматери.


[Закрыть], похожий на маленький лабиринт из-за тесно построенных на нем зданий, а очертаниями своими напоминающий лодку, плывущую по реке. Затем я обратила внимание на то, как поделена территория страны: верхняя половина Франции раскрашена в белые и красные английские цвета, а нижняя оставлена бесцветной; флаг арманьяков на замке Шинон указывал нынешнее местонахождение короля-претендента Карла VII. По нескольким глубоким царапинам можно было легко определить те места, куда в ярости втыкали флажки, отмечая триумфальное продвижение войска Жанны д’Арк, когда она, отвоевав почти пол-Франции, всего два года назад подошла к самым стенам Парижа.

– Вся Франция по праву принадлежит нам, – заявил мой муж, ревниво озирая зеленые земли, простиравшиеся на юг, в сторону Средиземноморского побережья. – И мы будем ею владеть! Клянусь Господом, я сам верну эти земли Англии именем нашего славного короля Генриха! – Он наклонился над столом и добавил, указывая на флажки с изображением святого Георгия, которыми он, судя по всему, отмечал положение английских войск на востоке Франции: – Видишь, как быстро мы продвигаемся? А если герцог Бургундский по-прежнему останется нашим надежным союзником, мы вскоре сумеем отвоевать и наши прежние владения вдоль реки Мен. Если же дофин настолько глуп, что вздумает первым напасть на герцога – а я полагаю, что именно так он и поступит, – и если мне удастся убедить герцога выступить одновременно с нами… – Он умолк, заметив, что я смотрю уже не на стол, а куда-то вверх, и воскликнул таким тоном, словно владел не только Францией, но и звездами в ночном небе: – О, это мои планеты!

К пересекающимся деревянным балкам под потолком были подвешены прекрасные серебряные шары; некоторые из них окружала загадочная светящаяся дымка, а возле других плавали в воздухе более мелкие серебристые шарики. Это зрелище настолько меня заворожило, что я напрочь забыла и о карте, и о флажках, означавших развитие военной кампании, и даже руками всплеснула, не в силах сдержать свой восторг:

– Ой, как красиво! Что это?

Оруженосец Вудвилл насмешливо хмыкнул, явно с трудом подавив желание громко расхохотаться.

– Это висит не для красоты и не для развлечения, – строго произнес мой муж и кивнул одному из писцов. – Ладно… покажите герцогине, где находились планеты в момент ее рождения.

Молодой писец подошел ко мне и вежливо осведомился:

– Прошу прощения, ваша милость, когда вы появились на свет?

Я вспыхнула. Как и почти все девушки, точной даты своего рождения я не знала, мои родители не потрудились записать день и час моего появления на свет. Мне были известны только год и время года, да и то о времени года я догадалась благодаря воспоминаниям матери о том, что ей постоянно хотелось спаржи, когда она носила меня, и она готова была есть ее даже незрелой, отчего у нее постоянно болел живот, и это в итоге вызвало несколько преждевременные роды.

– Весна тысяча четыреста шестнадцатого года, – ответила я. – Возможно, май.

Писец вытащил с полки какой-то свиток и расстелил его на одном из высоких столов. Он внимательно изучил свиток, затем потянул за один рычажок, за другой, за третий… И, к полному моему восхищению, шары вместе с окутывавшей их дымкой и вращавшимися вокруг них маленькими шариками стали опускаться вниз и медленно кружиться у нас над головой, а потом остановились, слегка покачиваясь, обозначив те места небесного свода, где они находились в момент моего рождения. Раздался легкий перезвон, и я заметила, что к тем струнам, на которых подвешены шары, прикреплены маленькие серебряные колокольчики; это они звенели, когда шары занимали ту или иную позицию.

– Я могу заранее предвидеть, в каком положении будут планеты в день, когда я планирую то или иное сражение, – пояснил Бедфорд. – Я начинаю военную кампанию только в случае благоприятного расположения звезд. Чтобы рассчитать это на бумаге, нужно потратить немало времени и сил, к тому же довольно легко ошибиться. А здесь мы имеем механизм, столь же прекрасный и точный, как тот, что создал сам Бог, поместив звезды на небо и приведя их в движение. Да, я создал машину, подобную творениям самого Господа!

– И с ее помощью можно предсказать будущее? Можно узнать, что с нами случится?

Бедфорд покачал головой:

– Нет. Но я надеюсь, что это для нас будешь делать ты. Я могу лишь определить, что время пришло, однако о спелости самого плода мне ничего не известно. Я могу определить, когда взойдет наша звезда, но выяснить, чем закончится та или иная битва, мне не дано. Мы, например, не получили никаких предостережений насчет появления этой ведьмы из Арка.

Слушавший его писец печально покачал головой и посетовал:

– Это сам сатана скрыл ее от нас. Ничто – ни тьма, ни комета, – не указывало на ее стремительный взлет, как, впрочем, и на ее гибель. И слава Богу.

Мой супруг согласно кивнул, взял меня под руку и повлек прочь от стола.

– Моему брату покровительствовал Марс, – сообщил он, – бог жары, огня и великой суши; мой брат был рожден, чтобы бороться и побеждать. А у его сына натура влажная и холодная; годами он уже молодой мужчина, но душою совсем еще ребенок, мало того – грудной младенец, сосунок, который до сих пор мочится в пеленки. Мне приходится ждать, когда звезды привнесут хоть какой-то огонь в его душу и поступки; мне приходится изучать различные виды оружия, размышляя, какой клинок вложить ему в руку. Он мой родной племянник, и я, его дядя, обязан поддерживать и наставлять его. Но он также и мой король, и я должен сделать его поистине победоносным правителем. Таков мой долг; такова моя судьба. И ты будешь помогать мне в этом.

Вудвилл некоторое время молчал, явно выжидая, поскольку его господин вновь погрузился в безмолвные раздумья, затем распахнул дверь, ведущую в следующую комнату, и отступил в сторону, давая нам пройти. Я перешагнула через порог на каменный пол, и в носу у меня защипало от странных острых запахов. Это были запахи, характерные скорее для кузницы: пахло горячим металлом и чем-то острым, кислотным. Горло першило от едкого дыма. В центре комнаты возле четырех маленьких жаровен с раскаленными углями стояли четверо мужчин в кожаных фартуках; жаровни были как бы вделаны в тяжелые и широкие каменные скамьи, и над ними в бронзовых сосудах что-то кипело и булькало, точно рагу в сотейнике. Далее, за открытыми настежь дверями виднелся внутренний дворик, где какой-то обнаженный по пояс парень изо всех сил раздувал мехи горна, отчего, видимо, в этой просторной комнате и царила жара, как в духовке, когда там печется хлеб. Я вопросительно посмотрела на Вудвилла, и он ободряюще кивнул мне, словно говоря: «Не бойся!» И все же явственно ощущаемый запах серы и этот пылающий во внутреннем дворике очаг создавали ощущение, что мы приблизились к вратам ада. Я невольно попятилась, внутренне сжавшись, и мой муж, заметив, что я побледнела, рассмеялся и произнес: