Текст книги "Хозяйка Дома Риверсов"

Крепость Кале, Франция, июнь 1433 года

Мы снова ночевали в огромной крепости пограничного города Кале. Вудвилла все приветствовали уже как командующего гарнизоном, но герцог заявил, что пока не может отпустить его от себя и позволить ему там остаться. Стоя на крепостной стене и с тревогой глядя на боевое знамя на башне, яростно хлопавшее на сильном ветру, я спросила у мужа:

– Море неспокойное. Плыть будет трудно?

Он посмотрел на меня.

– Ты что, боишься? Но ведь вода – твоя стихия.

Я хотела возразить, однако прикусила язык. Мне лично вовсе не казалось, что присутствие водной богини среди моих предков способно избавить меня и от морской болезни, и от кораблекрушения, если уж нам так не повезет. А потому я ответила уклончиво:

– Ну да, мне немножко страшно. Волны кажутся отсюда такими высокими! Здесь что, всегда такое бурное море? И оно всегда с такой силой бьется о стены крепости? По-моему, раньше здесь не было такого сильного прибоя.

Герцог окинул взглядом морской простор, словно впервые в жизни прикидывая на глазок высоту волн в Кале.

– Да, пожалуй, штормит немного. Но со следующим отливом мы, так или иначе, выйдем в море. Отсрочка может нам дорого обойтись. Мне надо быстро добраться до Англии и сразу же выдвинуть свои требования в парламенте. Должны же они наконец понять, что необходимо выделять средства для ведения военной кампании во Франции! Кроме того, мне еще нужно каким-то образом заставить поработать моего брата Хамфри. Пусть поговорит с нашим дядей, кардиналом Бофором. Иначе молодой король… – На середине фразы герцог махнул рукой. – А, ладно! Короче, мы в любом случае вскоре отплываем. Вряд ли в пути ты будешь испытывать какие-то особые неудобства. Во всяком случае, никакая опасность тебе не грозит. Кстати, ты не могла бы попробовать успокоить воды? Ведь сегодня канун Иванова дня, так что ты, по-моему, могла бы и к колдовству прибегнуть, а?

Шутка, на мой взгляд, была крайне неудачная, и все же я попыталась улыбнуться.

– Нет, не могла бы. Хотя, пожалуй, не отказалась бы обрести такое умение.

Затем муж ушел куда-то во внутренние помещения крепости, и мне было слышно, как он громко зовет своих клерков, как велит капитану поскорее завершать погрузку, чтобы со следующим отливом выйти в море вне зависимости от погоды. Через некоторое время появился Вудвилл с теплым плащом в руках, который он заботливо накинул мне на плечи.

– Милорд встревожен событиями в Англии. Его брат, герцог Глостер, дает молодому королю дурные советы, а тот слишком юн и неопытен. Да и дядя вашего супруга, кардинал Бофор, имеет на королевство собственные виды. Каждый из них пытается перетянуть короля на свою сторону, и тот, бедняга, буквально разрывается между Глостером и кардиналом.

– Скажите, это безопасно – сейчас выходить в море?

– О да, вполне. Возможно, будет немного качать, но я обо всем позабочусь: вам, миледи, будет удобно и уютно у вас в каюте, а Мерри – в стойле. Ночь мы проведем в море, а утром вы проснетесь уже в новой для вас стране и поедете вместе с милордом герцогом смотреть ваш новый дом.

– Спенхёрст? – уточнила я, словно пробуя на вкус это странное название.

– Пенсхёрст, – поправил меня Ричард. – Уверен, он понравится вам. По-моему, это самый красивый дом в графстве Кент, а Кент – один из чудеснейших уголков Англии и весьма знаменит своими яблоневыми садами. Там, впрочем, выращивают и другие фрукты. Это не очень далеко от Лондона, но все же достаточно, чтобы вас не слишком часто тревожили всевозможные посетители. Чудесный дом! Настоящее сокровище, вполне достойное самой прекрасной из герцогинь.

– И мы все время будем там жить?

Я позволила Вудвиллу проводить меня с верхней площадки башни в теплое нутро замка, где в большом круглом зале в камине жарко горел огонь. Он придвинул для меня кресло к самому огню и только тогда ответил:

– Вряд ли у милорда получится долго отдохнуть в сельской тиши. Ему ведь необходимо встретиться с королем и убедить его, что для продолжения военной кампании во Франции нужны деньги, оружие и свежие людские резервы. Кроме того, ему нужно заручиться поддержкой парламента. И самое главное – у него будут весьма сложные переговоры с братом, герцогом Хамфри, и с дядей, кардиналом Бофором. К сожалению, милорду предстоит очень много дел.

– А король Генрих? Его я увижу? Какой он?

Вудвилл улыбнулся.

– Он еще очень молод, почти ребенок, ему ведь всего двенадцать лет. Вы, разумеется, увидите его уже во время вашего торжественного въезда в Лондон, ведь наш герцог – человек в высшей степени могущественный не только во Франции, но и в Англии, так что молодой король будет вас встречать. – Вудвилл снова улыбнулся. – Пожалуй, он понравится вам. Очаровательный мальчик, к тому же он… – Оруженосец не договорил и смущенно рассмеялся. – В общем, я думаю, и вы очень понравитесь ему, миледи. Он никогда еще не видел таких прекрасных женщин, а вы, безусловно, самая красивая женщина в Англии. Как, впрочем, и одна из самых могущественных.

Вестминстерский дворец, Лондон, лето 1433 года

Молодой король меня разочаровал. Собственно, опыта общения с королями у меня и не было; ведь моя родная страна, Люксембург – не королевство, мой отец – граф, а наши верховные правители – герцоги Бургундские (хотя во Франции они богаче и могущественнее всех). А последний французский король, который, по слухам, самым трагичным образом лишился рассудка[28]28
  Имеется в виду Карл VI Безумный (1368–1422), который действительно был психически болен и в 1420 г. подписал в Труа договор, по которому признал наследником французского престола английского короля Генриха V.


[Закрыть], умер, когда я была еще маленькой девочкой; увидеть его я так и не успела. Так что мне очень хотелось посмотреть на юного английского короля, и я очень рассчитывала, что замечу в этом мальчике сходство с его героическим отцом[29]29
  Генрих V (1387–1422) действительно правил весьма успешно и в течение восьми лет успел создать империю и отвоевать французскую корону, одержав знаменитую победу при Азенкуре в 1415 г.


[Закрыть]. К тому же мой муж, по сути, всю свою жизнь посвятил тому, чтобы обеспечить безопасность владений юного Генриха во Франции. Мы оба принесли английскому королю присягу верности, и я, естественно, ожидала познакомиться с неким поистине великим существом: этаким юным божеством.

Ничего подобного не было и в помине. Мы въехали в Лондон через городские ворота, сопровождаемые хоровым пением и радостными возгласами местных жителей. Герцог Бедфорд был старинным другом этого города, а меня, его новую жену, лондонцы и вовсе еще ни разу не видели и были рады как следует рассмотреть. Мужчины громогласным ревом одобряли мою юность и привлекательную внешность, женщины посылали мне воздушные поцелуи. Лондонские купцы были накрепко связаны торговыми отношениями с населением английских территорий во Франции, а мой муж, как известно, крепко держал в руках эти территории. Купцы, их жены и домочадцы высыпали на улицы и приветствовали нас, а в окнах своих домов вывесили наши флаги. Мэр Лондона подготовил целое представление – декламацию стихов и живые картины; главной героиней одной из этих картин была прекрасная русалка, обещавшая всем счастье, здоровье и плодовитость в вечно текущих водах жизни. Бедфорд сжимал мою ладонь и кланялся толпе, гордо на меня поглядывая, а люди выкрикивали мое имя и громко меня благословляли.

– Лондонцам ты явно очень понравилась, – сказал мне герцог. – И пока ты будешь оставаться такой красавицей, надеюсь, и я буду пользоваться их расположением.

Королевские слуги встречали нас у ворот Вестминстерского дворца. Нас тут же повели в королевские покои по лабиринту дворов, садов, бесчисленных помещений, галерей и внутренних двориков. Наконец перед нами настежь распахнули одни двустворчатые двери, затем вторые, и мы оказались в просторном зале, заполненном людьми в невероятно красивых нарядах. Вот тут-то, точно чертик из последней в бесконечном множестве вставленных одна в другую табакерок, перед нами возник и сам юный король. Он поднялся с трона навстречу герцогу Бедфорду, своему дяде.

Генрих VI оказался худеньким невысоким мальчиком и на первый взгляд каким-то чрезвычайно бледным, точно переусердствовавший в занятиях школяр. Мне было известно, что он каждый день занимается физическими упражнениями и совершает прогулки верхом, а также постоянно участвует в турнирах, хотя и с условием, чтобы его противник на острие копья непременно надевал предохраняющий наконечник. Я даже подумала, уж не болен ли он. Было в прозрачности его кожи и замедленности походки нечто такое, что вызывало у меня ощущение некой внутренней усталости и даже болезненности. А потом вдруг, когда он подошел к нам совсем близко, мне показалось – возможно, всему виной освещение в зале, – что этот мальчик сделан из стекла и настолько хрупок и прозрачен, что может разбиться, если упадет на каменный пол.

Ощутив ужас, я не сдержалась и даже негромко охнула; мой муж быстро на меня взглянул, но в ту же секунду вновь повернулся к своему племяннику, одним широким движением и кланяясь ему, и обнимая его.

– Ой! Осторожней! – невольно вырвалось у меня.

Я испугалась, что Бедфорд сейчас сокрушит юного короля в своих объятиях, и тут Вудвилл, поступив весьма разумно, быстро подошел ко мне и, положив мою правую руку себе на сгиб локтя, сделал шаг вперед, словно собираясь представить меня королю.

– В чем дело? – встревоженным шепотом спросил он. – Вам плохо, миледи?

А герцог продолжал здороваться со своим племянником, любовно всматриваясь в его бледное лицо, в его светло-серые глаза; обе руки моего мужа лежали на хрупких плечах мальчика, и я сама почти чувствовала невероятную тяжесть этих рук, чувствовала, что тяжесть эта чересчур велика для юного короля…

– Он слишком хрупок, – прошептала я, затем нашла более подходящую фразу: – Он хрупок, точно принц изо льда, из стекла…

– Не сейчас! – остановил меня Вудвилл и с силой стиснул мои пальцы.

Меня так поразили его тон и внезапная боль в голосе, что, слегка вздрогнув, я удивленно на него взглянула. Зато я тут же пришла в себя и обнаружила, что нас со всех сторон окружают придворные, которые глаз не спускают с меня, с Бедфорда и короля. Вудвилл тем временем вывел меня вперед и буквально заставил склониться в реверансе; все это он делал с такой решительностью, почти грубо, что я поняла: мне лучше пока не говорить ни слова и во всем его слушаться.

Я низко поклонилась королю, и он, легко дотронувшись до моих плеч, поднял меня. Двенадцатилетний Генрих держался со мной весьма уважительно, ведь я теперь стала ему теткой, хоть мне и самой-то было всего семнадцать. В сущности, мы оба с ним были юными невинными несмышленышами среди всех этих пышно разодетых взрослых людей с суровыми лицами.

– Добро пожаловать в Англию! – сказал мне Генрих.

И я поняла, что его тонкий детский голосок еще и ломаться не начал. Потом он поцеловал меня и в правую, и в левую щеку, и прикосновение его губ было таким холодным, точно меня и впрямь поцеловал тот ледяной мальчик, какой мне только что привиделся; его тонкие пальцы, которыми он крепко сжимал мои руки, были совершенно ледяными, будто сосульки.

Король пригласил всех к обеду и повел меня в зал во главе целой толпы придворных. Какая-то красиво одетая женщина с несколько тяжеловатой походкой чуть отступила назад, как бы неохотно давая мне пройти; в ее взгляде сквозила столь явная зависть, что я вопросительно посмотрела на молодого короля, и он тут же пояснил мне своим тонким, как голос флейты, мальчишеским дискантом:

– Это еще одна моя тетя, Элеонора, герцогиня Глостер. Жена моего горячо любимого дяди Хамфри.

Я склонилась перед герцогиней в реверансе, и она ответила мне тем же; у нее за спиной я заметила красивого мужчину – это был родной брат моего мужа, герцог Глостер. Они с Бедфордом сжали друг друга в объятиях, однако я заметила, что мой муж смотрит на свою сноху Элеонору весьма сурово.

– Я очень надеюсь, что теперь все мы будем жить одной семьей весело и счастливо, – звонким голоском, но как-то не слишком уверенно заявил король. – Мне кажется, семья всегда должна быть единым целым. Тем более королевская семья. Все мы должны любить друг друга и жить в дружбе и гармонии. А вы как считаете?

– Разумеется, – согласилась я с ним.

Хотя, если честно, мне никогда еще не доводилось видеть столько зависти и ревности, сколько я видела сейчас в красивом и капризном лице герцогини Глостер. На ней был высоченный, как башня, головной убор, превращавший ее в настоящую великаншу; по-моему, она была самой высокой женщиной при дворе. Ее платье глубокого синего цвета было оторочено горностаем, самым что ни на есть королевским мехом. На шее у Элеоноры поблескивали синие сапфиры, прекрасно оттеняя ее глаза и делая их цвет более глубоким. Она широко улыбнулась мне, обнажив великолепные белоснежные зубы, однако в этой улыбке не было ни капли тепла.

Король усадил меня за стол справа от себя, а моего супруга, герцога, – слева. Далее рядом со мной сидел мой деверь, герцог Глостер, а рядом с моим мужем – герцогиня Элеонора. Столы стояли так, что мы были повернуты лицом ко всему огромному обеденному залу и служили для остальных чем-то вроде развлечения, неким ярким гобеленом, рисунком которого можно сколько угодно любоваться; придворные беззастенчиво рассматривали наши красивые яркие платья, наши головные уборы, наши сверкающие драгоценности. Они таращились на нас, будто на актеров в театре масок. А мы взирали на них сверху вниз, точно боги с небес на простых смертных, и по мере того, как столы обносили различными кушаньями, посылали наиболее вкусные угощения своим фаворитам, словно напоминая придворным, что они приглашены за стол только потому, что нам так захотелось.

После обеда были танцы, и герцог Глостер сразу же вывел меня на середину зала. Мы станцевали свою партию и остановились, выжидая, пока остальные пары завершат фигуры танца.

– Ты так обворожительна, милая моя невестка, – шептал мне герцог. – Мне говорили, будто Джон женился на какой-то юной сердцеедке, но я этому не поверил. Как же случилось, что я столько лет служил во Франции и ни разу тебя не видел?

Я улыбнулась и ничего ему не ответила. Если честно, мне надо было бы ответить ему так: пока мой муж вел во Франции бесконечные войны, обеспечивая сохранность английских владений, его никчемный братец Хамфри сбежал с графиней Жаклин Геннегау и начал собственную войну, пытаясь отвоевать и присвоить все ее прежние владения. Он растратил все свое состояние, но мог бы и собственную жизнь там потерять, если бы странствовавшая с ним возлюбленная не вздумала посетить свою фрейлину, вот эту самую Элеонору, познакомившись с которой Хамфри влюбился и снова сбежал – теперь уже с Элеонорой. Короче, это был человек, который подчинялся исключительно собственным прихотям, а отнюдь не долгу, и в этом отношении был настолько непохож на моего мужа, что я едва могла поверить, что они родные братья, сыновья короля Англии Генриха IV.

– Если бы я раньше тебя заметил, я бы никогда не вернулся в родную Англию, – снова принялся нашептывать мне Хамфри, когда мы сошлись с ним в очередной фигуре танца.

Мне было неуютно в его обществе и очень не понравилось, как он смотрит на меня.

– Если бы тогда мы успели познакомиться, я бы никогда с тобой не расстался, – продолжал он.

Я быстро взглянула на своего супруга, но тот беседовал с королем и на меня не смотрел.

– А ты не могла бы мне улыбнуться? – Мой деверь явно заигрывал со мной. – Вот прямо сейчас?

Однако я не улыбнулась; я окинула его мрачным взором, думая: а с какой стати он так ведет себя со мной, своей невесткой? Почему он так уверен, что я не устою перед ним? Было что-то одновременно и отвратительное, и восхитительное в той решительности, с которой он обнимал меня за талию во время танца, крепко прижимая к себе; спиной я чувствовала жар его руки, а бедром он как бы случайно то и дело касался моего бедра. Но я оставалась безучастна и на его «призывы» никак не реагировала.

– Ну что, ты довольна моим братцем? Хороший он муж? – тихо промолвил Хамфри, чуть ли не касаясь губами моей шеи, так что я постоянно ощущала его теплое дыхание.

Тогда я попыталась немного от него отодвинуться, однако он лишь крепче прижал меня к себе и не отпускал.

– Хорошо ли он ласкает тебя? Ведь юные девушки любят ласки. Любят, когда все происходит нежно, но достаточно быстро. – И он рассмеялся, очень собой довольный. – Я ведь прав, Жакетта? Ты ведь любишь именно такие ласки? Любишь, чтобы все было нежно, но быстро?

Я вырвалась, оттолкнула его, и вокруг меня тут же возник небольшой водоворот красок, звуков, танцующих людей. Вдруг я почувствовала, что Ричард Вудвилл берет меня за руку; мы с ним продолжили танцевать в центре круга, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.

– Простите меня! – через плечо крикнул он герцогу. – Я просто перепутал фигуры танца! Видно, я слишком долго прожил во Франции. Мне показалось, что мы как раз должны меняться партнерами.

– Да, вы поторопились, но ничего страшного, – великодушно отозвался герцог.

Он взял за руку партнершу Вудвилла, внезапно им брошенную, и присоединился к танцующим в кругу. А мы с Вудвиллом потанцевали в центре круга, затем все подняли руки наподобие арки, и пары стали по очереди проходить через эти «воротца»; наконец все снова обменялись партнерами, и я, к счастью, оказалась довольно далеко от герцога Глостера.

– Как тебе наш король? – спросил мой муж, заглянув тем вечером ко мне в спальню.

С его стороны постели угол простыни уже был предусмотрительно откинут, подушки высоко взбиты и уложены горкой, как он любил. Он опустился на кровать с тяжким вздохом смертельно утомленного человека, и я заметила, что его покрытое глубокими морщинами лицо и впрямь стало серым от усталости.

– Уж больно молод.

Он хохотнул.

– Ну да, а ты у нас старая замужняя дама!

– Нет, я имею в виду, что он выглядит слишком юным даже для своих лет. И, пожалуй, каким-то чересчур хрупким.

О своем виде́нии, когда этот мальчик показался мне хрупким, как стекло, и холодным, как лед, я упоминать не стала.

Муж нахмурился.

– Я надеюсь, он все же достаточно крепок, хотя согласен с тобой: он слишком мелкий и худенький для своего возраста. Его отец… – Он осекся. – Ну, теперь абсолютно неважно, каким был его отец в детстве или в юности. Хотя, Господь свидетель, мой брат Генрих всегда был сильным и властным. Но нынче не время для пустых сожалений, и именно этот мальчик был вынужден сменить на троне моего прославленного брата. Так что придется нашему малышу постараться и тоже стать великим. А как тебе понравился мой братец?

Язвительные слова уже готовы были сорваться с моего языка, однако я постаралась ответить уклончиво, хотя и довольно честно:

– Не думаю, что я когда-либо прежде встречала такого человека, как он.

Мой муж опять коротко хохотнул.

– Надеюсь, он не позволил себе говорить с тобой в таком тоне, который ты терпеть не можешь?

– Нет, он вел себя вполне учтиво.

– Он уверен, что ему ничего не стоит заполучить любую женщину. Он чуть не погубил нашу кампанию во Франции, когда принялся увиваться за Жаклин Геннегау. Да мне просто жизнь спасло то, что он быстренько соблазнил эту Элеонору, фрейлину Жаклин, и сбежал с ней в Англию.

– Это, кажется, и есть нынешняя герцогиня?

– Она. Господи Боже, какой был скандал! Ходили слухи, что она соблазнила его с помощью любовного зелья, что она колдунья, а бедняжка Жаклин, оставшись одна в своем Геннегау, делала вид, что все в порядке, и даже заявляла, что они с Хамфри женаты! Как это типично для моего брата! Еще, слава Богу, он бросил эту Жаклин и вернулся в Англию, где не может причинить королевству особого ущерба – по крайней мере, вред от него не столь велик.

– А что собой представляет Элеонора? – поинтересовалась я. – Его теперешняя жена.

– Ну, смотри сама: сперва эта шлюха была фрейлиной Жаклин, так называемой жены Хамфри, затем стала его любовницей; теперь она вроде бы вышла за него замуж, но кто ее знает, что она собой представляет на самом деле. – Герцог пожал плечами. – Во всяком случае, в число моих друзей она не входит. Я старший из братьев, так что именно я унаследую трон, если, не дай Бог, что-то случится с королем Генрихом. И мне достанется корона не только Англии, но и Франции. Вторым после меня наследником считается Хамфри. И она, Элеонора, так на меня порой смотрит, словно только и мечтает, чтобы я как можно скорее убрался с ее дороги. Она наверняка Бога будет молить, чтобы ты не родила сына – ведь это еще на одну ступень отдалит ее от трона. Кстати, не могла бы ты с помощью своего внутреннего чутья определить, правда ли она способна наводить чары? Действительно ли обучена искусству магии? Способна ли проклясть меня, чего ей так хочется?

Я сразу вспомнила ее, эту бездушную злую красавицу с ослепительными сапфирами на шее и ослепительной улыбкой, но с таким ледяным и твердым взглядом.

– Нет, ничего такого я пока в ней не ощущаю, только чрезмерную гордость, тщеславие и невероятные амбиции, – заметила я.

– Что ж, и это уже достаточно плохо! – Муж отчего-то развеселился. – Она ведь всегда может нанять и настоящую колдунью, чтобы меня сглазить. Как ты считаешь, может, мне шпиона к ней приставить?

И снова у меня перед глазами возникли эта сверкающая холодной красотой женщина и ее муж-красавец, любитель нашептывать дамам на ушко всякие непристойности.

– Да, – кивнула я, думая о том, что английский двор совсем не напоминает те дворы, которые я знала в детстве и юности, ведь все мое детство прошло в пронизанных солнечным светом замках Франции. – Да, пожалуй, я бы на твоем месте приставила к ней наблюдателя. Между прочим, я бы к ним обоим приставила наблюдателей!

Пенсхёрст, осень 1433 года

Все лето мой муж, герцог Бедфорд, вел переговоры то с одним представителем высшей знати, то с другим, а затем, когда уменьшилась опасность летней вспышки чумы и в Лондон вернулся парламент, он встретился с представителями центральных графств и городов с просьбой выделить средства на выплату жалованья войскам, находящимся во Франции. Он добился поддержки со стороны своего дяди-кардинала, он убедил брата дать королю соответствующие советы. Хоть и очень медленно, но до них все же дошло, какую огромную работу мой муж проделал ради своей страны. Теперь они стали уверять, что очень ему благодарны, благодарны настолько, что он прямо сейчас может бросить все дела, отказаться от своих обязанностей и титула регента Франции, вернуться в Англию и спокойно жить с молодой женой в своем новом прекрасном доме.

– Никуда он не вернется и даже не подумает ни от чего отказываться, – заявил Вудвилл, когда мы с ним скакали верхом по зеленой дорожке через поля Пенсхёрста. – Во всяком случае, пока. И в Англии он сейчас тоже не останется, хоть все они и твердят, что отдых он вполне заслужил.

Мы уже несколько дней ждали приезда герцога, который давно обещал покинуть Лондон и посетить свой новый дом в графстве Кент.

– Неужели он действительно так невероятно устал? – отозвалась я. – Впрочем, я не видела его уже несколько недель.

Вудвилл с отчаянием покачал головой.

– Я бы даже сказал, что своей работой он вгонит себя в гроб! Только ведь он не остановится.

– Но почему? Если все утверждают, что уж сейчас-то ему вполне можно остановиться и передохнуть?

– Просто он ни за что не согласится, чтобы такие люди, как ваш дядя Луи, находились в Париже без его присмотра. Нет, он ни за что не оставит Францию без ее регента. И ни за что не позволит, чтобы в его отсутствие арманьяки являлись на мирные переговоры и выдвигали свои требования, ведь тогда он не будет иметь возможности ответить им лично. Мир должен быть заключен; Бургундия к нему готова и, возможно, уже договаривается у нас за спиной с арманьяками. Да и сами арманьяки изрядно подустали, у них исчерпаны людские и денежные резервы. Вы ведь тоже видите, сколько усилий милорд тратит здесь, в Англии, собирая новую армию. В общем, все готовы к заключению мира, и милорд приложит все усилия, чтобы мирные переговоры были проведены. И прежде чем уйти со своего поста, он обязательно добьется мира во Франции.

– Значит, нам снова придется возвращаться в Париж?

Я вовсе не была уверена, что так уж этого хочу. Я использовала время нашего пребывания в Англии, точно старательный клирик, готовящийся к мессе. Я прилежно учила английский язык, читала книги из библиотеки милорда герцога, наняла одного ученого, который помогал мне разбирать тексты по алхимии и разъяснял их потаенный смысл. Я также подыскивала травника, который научил бы меня своему искусству. И теперь мне, разумеется, было жаль все это бросать и ехать в наш огромный дворец в центре умирающей от голода французской столицы.

– Придется. Но признайтесь честно: если бы вы могли выбирать, разве вы не предпочли бы остаться?

Некоторое время я молчала; в его голосе было нечто такое, что предупреждало меня: это очень важный вопрос. Я смотрела на зеленые изгороди, на дорожки, посыпанные красноватым щебнем, поблескивавшим под опавшей листвой, на далекие меловые холмы Южной Англии, на могучие буки, уже отливавшие бронзой.

– Это такая красивая страна! – воскликнула я наконец. – Да, пожалуй, я действительно предпочла бы Лондон Парижу.

Он прямо-таки вспыхнул от гордости и провозгласил, торжествуя:

– Не сомневался, что Англия вам понравится! Не сомневался! Вы английская герцогиня, вы родились, чтобы быть англичанкой. Вам следовало бы всегда жить в Англии.

– У меня и правда такое ощущение, будто здесь я дома, – согласилась я. – Причем здесь это чувство куда сильнее, чем во Франции или даже в Люксембурге. Тут за городом так красиво! Такие чудесные зеленые холмы! А в Париже царит ужасающая бедность, и парижане все голодные, злые; с этим трудно смириться. В общем, я ничего не могу с собой поделать: конечно же, в Англии мне нравится гораздо больше.

– Я и отцу своему сказал, что в душе вы настоящая англичанка.

– И что же ответил вам ваш отец? – улыбнулась я.

– Что такую хорошенькую герцогиню следует навсегда оставить в Англии, чтобы она могла здесь окончательно расцвести.

– Где он живет, ваш отец?

– У него небольшое поместье в Графтоне; наша семья владеет им уже много лет. Мой отец тоже служил герцогу Бедфорду, вашему мужу, а до него – английскому королю. И по-моему, он опять возьмет в руки оружие и отправится воевать во главе своего небольшого войска, желая нас поддержать, когда мы снова вернемся во Францию.

– А в Графтоне так же красиво, как здесь?

– Так же, – гордо сообщил Ричард. – Знаете, мне бы страшно хотелось показать вам наш Графтон. Я прямо-таки мечтаю о том, чтобы вы хоть недолго у нас погостили, увидели мой родной дом.

Искоса взглянув на него, я медленно промолвила:

– Мне бы тоже очень этого хотелось.

И мы оба надолго замолчали.

Но мой супруг и сам оставался в Лондоне и призвал к себе Ричарда Вудвилла. Примерно каждую неделю из Лондона прибывал возок с гобеленами, мебелью или книгами, которые Бедфорд покупал для нашего нового дома. Однажды, поджидая на конюшенном дворе, пока распакуют драгоценную поклажу, я очень удивилась, когда передо мной вдруг склонилась в реверансе неизвестная мне женщина весьма утонченной внешности, но в платье обычной горожанки и в очень скромном белом чепце. Оказалось, что она приехала в том же возке.

– Я – миссис Журдемайн, – представилась она. – Его милость прислал меня вам в качестве подарка вместе со всем этим.

Она кивнула, и из возка тут же выпрыгнул какой-то парень; он подошел к ней и почтительно остановился чуть позади, держа в руках деревянный поднос с крошечными глиняными горшочками. Из каждого горшочка кивало мне головкой зеленое растеньице. Парень поставил поднос к моим ногам, снова полез в возок и извлек оттуда второй такой же поднос с горшочками, затем третий, и в конце концов я оказалась в окружении зеленых растений, точно посреди лужайки. Миссис Журдемайн рассмеялась при виде моего восхищенного лица и сказала:

– Ваш супруг так и думал, что вы обрадуетесь. Я – садовница и травница, и милорд герцог, заплатив мне за целую неделю вперед, велел привезти эти растения и помочь вам устроить аптечный огород, так что я останусь здесь, если вы не против, и мы вместе поработаем.

– Конечно, я буду очень рада! – воскликнула я. – Тут возле кухни уже есть, правда, аптечный огород, но, по-моему, он давно весь зарос сорняками; и потом, я могу только догадываться, что именно там посажено.

– Ладно, – кивнула она, – пусть этому парню покажут, куда отнести подносы с рассадой, и мы с вами можем начать хоть сейчас.

Я велела пажу отвести их куда нужно, а сама быстро прошла в дом за шляпой с широкими полями, способными защитить лицо от солнца, и перчатками для своего первого урока садоводства.

Странной она была садовницей. Она дала управляющему поместьем Пенсхёрст наставления, что на старом аптечном огороде необходимо приготовить двенадцать грядок, каждую из которых назовут в честь одного из знаков Зодиака. Пока садовник копал землю и возился с грядками, она по очереди поднимала с земли горшочки с крошечными ростками и объясняла мне, как называется то или иное растение, как отличить его по листьям и цветам, какими свойствами оно обладает.

– Но здесь же была грядка с камфарой, – упрямился наш садовник Ральф. – Где же нам теперь камфару выращивать?

– На грядке Водолея, – ласково поясняла она. – Камфара лучше всего растет под этим знаком. А эта грядка подойдет тем растениям, которые лучше всего себя чувствуют под знаком Тельца.

Садовник всю ночь гадал, что же миссис Журдемайн там посадит, и к утру решил немного пошутить с ней:

– И что же вы посадите на вашей «грядке Тельца»? Может, конский щавель?

И он прямо-таки пополам согнулся от смеха, радуясь собственной остроте. Примерно так же он подтрунивал над ней целый день, однако миссис Журдемайн это ничуть не смущало. Она продолжала одно за другим демонстрировать мне свои растения.

– Телец – знак Земли, – говорила она. – Когда луна в Тельце, этот знак особенно благоприятен для роста растений, живущих под землей. Например, для корнеплодов: белой и красной моркови, лука, турнепса. А также для соответствующих трав: мяты, первоцвета, пижмы, полыни и тысячелистника. Вот их мы и посадим на нашей грядке Тельца.

Я была совершенно очарована.

– Неужели все это у вас есть?

Она широко улыбнулась и ответила:

– Некоторые из этих растений мы можем посадить прямо сейчас, а некоторым все же придется подождать, когда луна сменит фазу. Но все они действительно у меня есть, я привезла их как в виде рассады, так и в виде семян. Милорд герцог сказал, что у вас в саду должны быть все травы Англии. А еще он сказал мне, что вы обладаете неким даром. Это правда?

Я нерешительно пожала плечами:

– Не знаю. Порой мне кажется, что я кое-что понимаю, а порой – что не понимаю ровным счетом ничего. Но я учусь, читаю книги мужа и буду рада перенять у вас опыт, как выращивать разные травы и правильно их использовать. Однако уверенности в собственных возможностях у меня нет; чем больше я узнаю, тем сильней убеждаюсь в том, что ничего не знаю.