Текст книги "Хозяйка Дома Риверсов"

– Он ведь совсем еще ребенок, так что реально страной правит его второй дядя, герцог Хамфри Глостер. Они оба – и мой господин, и герцог Глостер – регенты, но один Франции, а второй Англии, и пока король не войдет в полную силу, обе страны будут возглавлять его дядья.

– А когда он войдет в полную силу?

– Вообще-то, по-моему, ему бы следовало уже сейчас начинать распоряжаться своим королевством, – сказал Вудвилл. – Ему двенадцать лет; он, конечно, еще мальчик, но с помощью хороших советников вполне мог бы править сам. Ведь он был дважды коронован – и в Англии, и в парижском соборе Нотр-Дам, – у него есть парламент и совет, и оба обещали ему подчиняться. Вот только всеми его поступками руководит его дядя, герцог Глостер, а также друзья Глостера; кроме того, на короля сильнейшее влияние оказывает другой его родственник, кардинал Бофор, очень могущественный и влиятельный человек, способный убедить кого угодно. Эти двое склоняют короля то в одну сторону, то в другую, а вот с моим господином, герцогом Бедфордом, он почти никогда не встречается лично; милорд герцог старается хотя бы в письмах его вразумить, дабы удержать на верном пути. Говорят, чаще всего король поступает в соответствии с советами того, кто последний с ним пообщался. Впрочем, даже если б наш король и был старше и тверже характером, денег-то у него все равно не хватает для того, чтобы оплатить защиту своего побережья, да и английские лорды по-прежнему не позволяют королевским законам действовать на их землях, хоть и должны были бы. Ну что, теперь попытаемся проехать немного рысцой?

Вудвилл подождал немного, наблюдая, как я поудобнее устраиваюсь в седле и стискиваю бока Мерри ногами. Наконец моя лошадка тронулась рысью, ну а я, разумеется, тут же тяжело осела в седле, точно рыцарь-кавалерист в доспехах.

– Неплохо, – похвалил меня Вудвилл. – А теперь легким галопом!

– Вы же говорили рысью!

– Рысью мы уже попробовали, и вы отлично справились, – с улыбкой промолвил он.

Польщенная, я тут же пустила Мерри легким галопом. Без стремян мне было немного страшновато, ведь я удерживалась на спине лошади только за счет собственного равновесия, однако Вудвилл оказался прав: все это у меня вполне получалось, и я довольно крепко сидела в седле, всего лишь сжимая бока лошади ногами. Мы проскакали легким галопом до конца буксирной тропы, и Ричард махнул мне рукой, призывая замедлить ход, натянуть поводья и остановиться.

– Но зачем мне всему этому учиться? – переводя дух, спросила я, когда он, спешившись, вернул мои стремена в прежнее положение.

– На тот случай, если вы потеряете стремена, или одно стремя сломается, или же вам придется от кого-то спасаться верхом, и у вас, допустим, не окажется седла. Хорошо быть готовым ко всему. Кстати, завтра мы попрактикуемся в езде без седла. Я сделаю из вас настоящую наездницу! Вы и теперь уже вполне способны на длительное путешествие верхом.

Он взлетел в седло, и мы, развернув лошадей, направились к дому.

– А почему английские лорды не согласны с королевскими законами? – осведомилась я, поднимая прежнюю тему. – Во Франции, например, два свода законов и два правителя. Но французская знать, по крайней мере, подчиняется законам того короля, который руководит в их части страны.

– А в Англии каждый знатный лорд по-прежнему распоряжается своими землями как собственным королевством, – ответил Ричард. – К тому же лорды используют сложные периоды в жизни страны для того, чтобы как можно больше выиграть самим – захватить побольше земель, устроить междоусобицу с соседом. Когда наш молодой король действительно решится взять власть в свои руки, то поймет, что отныне он вынужден бросать вызов людям, которые только что были его ближайшими друзьями и советчиками. Вот тогда-то ему и понадобится, чтобы рядом с ним непременно был милорд герцог.

– И тогда нам придется уехать в Англию? И жить там? – с тревогой отозвалась я.

– Англия – это моя родина, – просто сказал Вудвилл. – И на мой взгляд, даже самый плохой акр английской земли стоит десяти квадратных миль земли французской.

Я взглянула на него и сухо заметила:

– Все вы, англичане, одинаковы. Все вы считаете, что Господь чудесным образом благословил вас всего лишь по той причине, что во время битвы при Азенкуре у вас уже был большой лук!

– Да, мы такие, – рассмеялся Вудвилл. – Но ведь мы правы. И Господь действительно нас благословил. Но я хотел предложить вам вот что: когда мы будем в Англии, я был бы счастлив показать вам свой дом. Возможно, вы найдете для этого время? И когда вы увидите его, то, не исключено, согласитесь со мной насчет англичан.

И меня вдруг охватило предчувствие чего-то радостного, чудесного.

– А где находится ваш дом? – поинтересовалась я.

– В Графтоне, это в Нортгемптоншире, – сообщил он; в его голосе слышались истинная любовь и восхищение. – По-моему, это самое красивое место в самой лучшей стране на свете!

Через некоторое время мы предприняли еще одну попытку прочесть в зеркале, что готовит нам судьба. А потом это зеркало тщательно упаковали – оно должно было вместе с нами отправиться в Англию. По настоянию своего супруга я пробовала выяснить, безопасно ли покидать Францию. Зная, что у претендента-арманьяка нет ни денег, ни армии, да и советники у него хуже некуда, поскольку двор его состоит в основном из фаворитов, милорд Джон все же опасался, что после его отъезда в Англию во Франции не останется никого, способного удержать здесь власть и противостоять тому, кто называет себя французским королем. Однако и на этот раз мне не удалось исполнить свой долг перед мужем и дать ему добрый совет: в зеркале я ровным счетом ничего не увидела, хотя смотрела в его сверкающую, полную отражений горящих свечей поверхность до тех пор, пока у меня не закружилась голова. В обморок я, правда, не упала, но чуть не заснула. Два часа мой муж стоял у меня за спиной и тряс меня за плечо, как только замечал, что голова моя начинает опускаться на грудь, пока алхимик не произнес тихонько:

– Вряд ли сегодня у нее что-то получится, милорд.

Бедфорд тут же повернулся и широкими шагами удалился из комнаты, не проронив ни слова.

Алхимик помог мне подняться с кресла, а Вудвилл задул свечи и открыл ставни на окнах, чтобы проветрить комнату. За окном висел тоненький серпик нарождающейся луны, и я невольно присела в поклоне, а потом быстро перевернула монетки в кармане, загадав желание. Алхимик быстро взглянул на Вудвилла с таким выражением лица, словно всем им только что пришлось провести вечер в обществе невежественной крестьянской девицы, которая кланяется луне и загадывает желание о хорошем женишке, но сама ни на какие предвидения не способна, так что они лишь попусту тратят с ней время.

– Не обращайте внимания, – шепнул мне Вудвилл и весело улыбнулся, предлагая мне опереться о его руку. – Утром мы отбываем в Англию, и по крайней мере месяц вас не будут заставлять этим заниматься.

– Но ведь зеркало они возьмут с собой? – возразила я.

– Да, конечно, и зеркало, и кое-что из книг; зато все эти сосуды, печи, наковальня и горн, разумеется, останутся здесь; алхимики продолжат трудиться, пока мы будем в отъезде.

– А они уже что-нибудь открыли?

Вудвилл кивнул.

– О да! Милорд сумел добиться высочайшей очистки серебра и золота; металл такой чистоты еще никому не удавалось получить. Он работает и с новыми металлами и их соединениями, мечтая увеличить их прочность и гибкость. И если бы он смог создать сам этот камень…

– Камень?

– Это только так называется – «философский камень». Считается, что он превращает металл в золото, а воду – в эликсир жизни, позволяющий человеку жить вечно.

– Разве есть на свете такая вещь? – удивилась я.

Он пожал плечами:

– Тому имеется немало свидетельств в старинных манускриптах, которые милорд велел перевести с других языков. И в христианском мире, и на Востоке сотни, а может, и тысячи людей пытаются решить эту задачу. Но милорд герцог опередил всех! И если ему повезет найти этот камень, а вы ему в этом поможете, мы могли бы установить вечный мир и во Франции, и в Англии.

На рассвете меня разбудил шум – в замке была суета: укладывали вещи, готовясь к большому путешествию. Солнце уже поднималось, и я отправилась в часовню к ранней мессе. По окончании богослужения священник сразу принялся упаковывать иконы, распятие и дароносицу. Мы почти все брали с собой.

В моих покоях фрейлины аккуратно положили мои наряды в огромные дорожные сундуки, позвали пажей, те перетянули сундуки веревками, а конюхи их запечатали. Ларцы с драгоценностями фрейлины намеревались везти лично, а мои меха отправляли под охраной грумов. Никто не знал, долго ли мы пробудем в Англии. Вудвилл становился очень осторожным, когда я спрашивала об этом. Было очевидно, что мой муж не получил ни достаточной помощи от своего племянника-короля, ни должного финансового обеспечения от английского парламента, которому ради войны во Франции пришлось повысить налоги. Цель у нашей поездки была одна: убедить их всех, что английское золото способно купить поддержку французов, так что король и парламент должны платить. Но никому было неведомо, сколько времени пройдет, пока англичане все-таки поймут, что бесплатно их армия существовать никак не может.

Среди всей этой суматохи я совершенно растерялась. Книги, подаренные мне демуазель, были спрятаны вместе с библиотекой моего мужа; ученые обещали бережно хранить их, пока нас не будет. А вот доставшиеся мне от бабушки карты я взяла с собой, сунув в ларец со своими драгоценностями – для пущей сохранности. Подаренный ею золотой браслет с магическими амулетами я всегда носила на шее в специальном мешочке и берегла от чужих глаз и прикосновений. Я облачилась в дорожное платье, съела завтрак, второпях поданный мне взволнованными служанками, и стала ждать отъезда. Я не знала, что мне еще делать и как я могу помочь со сборами; я занимала слишком важное положение, чтобы кто-нибудь осмелился дать мне поручение. В моих покоях всем заправляла старшая фрейлина, и мне оставалось только ждать, когда хлопоты улягутся и можно будет тронуться в путь, так что я с тоской наблюдала, как запыхавшиеся служанки и фрейлины носятся туда-сюда и хватаются то за одно, то за другое.

К полудню наконец все было готово к отправке, хотя и в доме, и на конюшне, и в оружейной еще продолжали что-то паковать. Герцог взял меня за руку, и мы спустились в парадный зал, где выстроились в ряд наши слуги; они низко нам кланялись и дружно желали Ангела в дорогу. Затем мы вышли на конюшенный двор, и я даже зажмурилась, увидев готовую к отправлению кавалькаду. Казалось, небольшой город целиком снимется с места и отправится в путешествие. Нас сопровождал вооруженный отряд в несколько сотен человек; кое-кто был в доспехах, но большая часть – в ливреях; люди ждали нас возле своих коней, попивая эль и флиртуя со служанками. По дороге уже протянулась вереница не менее чем из пятидесяти возков; повозки с наиболее ценным имуществом находились в начале, и к ним спереди и сзади была приставлена конная охрана. Ящики с вещами были прикреплены к стенкам возков цепями и запечатаны большой печатью герцога Бедфорда. Наши грумы должны были следить за этими возками, и каждый нес ответственность за конкретную поклажу. Мы забирали с собой всю нашу одежду, драгоценности и личные вещи. А также – постельное белье, кухонные принадлежности, стекло и хрусталь, ножи, ложки, солонки, горшочки со специями и даже значительную часть мебели. Постельничий герцога приказал осторожно разобрать его огромную кровать и вместе с занавесями и балдахином погрузить на отдельный возок; а мои слуги точно так же разобрали и уложили в повозку мою кровать, мои столики и мои прекрасные турецкие ковры; две повозки были выделены под гобелены, украшавшие стены замка.

Все, относящееся к кухне и готовке, занимало около дюжины повозок; мы везли не только запасы провизии, но и кур-несушек, уток, гусей, овец и даже пару коров; последние вынуждены были брести следом за повозками и каждый день обеспечивать нас свежим молоком. Ловчих птиц поместили в особый возок, устроенный так, чтобы они могли удобно сидеть на жердочках в своих клобуках и за закрытыми кожаными занавесками, дабы чувствовать себя в надежном убежище и не пугаться дорожного шума. Гончие псы герцога должны были просто бежать рядом с кавалькадой, а вот свору легавых привязали к последнему возку. Старший конюший велел впрячь в возки всех рабочих лошадей, а всех свободных скаковых коней взнуздать и передать на попечение грумов, чтобы те всегда вели в поводу свежую запасную лошадь. И ведь это было далеко не все! Те повозки, в которых находились вещи, предназначенные для обеспечения нашей комфортабельной ночевки в Санлисе, выехали перед нами еще на рассвете. Ричард Вудвилл, вынырнув из самой гущи этого хаоса, с улыбкой поднялся по лестнице нам навстречу, учтиво поклонился и весело доложил, словно в замке и во дворе не творилось черт знает что:

– По-моему, все готово, милорд, а если что-то и забыли, так это всегда можно прислать позже.

– Где мой конь? – спросил герцог.

Вудвилл только пальцами щелкнул, и огромный боевой конь герцога тут же появился в сопровождении дежурного грума.

– А моя жена, разумеется, поедет в портшезе?

– Нет, ее милость выразили желание ехать верхом, – ответил Вудвилл.

Муж изумленно посмотрел на меня.

– Путь на север долгий, Жакетта. Мы остановимся только на ночлег в Санлисе. Тебе весь день придется провести в седле.

– Ничего, я справлюсь, – заверила я и взглянула на Вудвилла.

– У нее сильная лошадка – вы сделали отличный выбор, милорд, – заметил тот, обращаясь к герцогу. – А миледи – хорошая наездница, она легко преодолеет такое расстояние. И это ей, возможно, будет гораздо приятнее, чем трястись в портшезе, хотя я обязательно прикажу, чтобы портшез следовал за нами, и если она устанет, то сможет перебраться в него.

– Ну что ж, прекрасно, – согласился герцог и улыбнулся мне. – Приятно, что ты составишь мне компанию. Как ты назвала свою кобылу?

– Мерри, – сообщила я.

– Ну что ж, да поможет и нам Бог оставаться веселыми в дороге[27]27
  В шутке герцога заключена игра слов, поскольку кличка лошади Мерри (Merry) по-английски значит «веселая».


[Закрыть].

С этими словами мой муж вскочил с сажального камня на коня.

Обхватив меня за талию, Вудвилл легко подсадил меня в седло и почтительно отступил, чтобы моя фрейлина, тут же рванувшаяся вперед, смогла придать приличный вид моим слегка задравшимся юбкам и заставить их спадать ровными складками по обе стороны от седла, скрывая мои кожаные сапожки для верховой езды.

– Все в порядке? – тихо спросил у меня Вудвилл, подойдя ко мне очень близко; он наклонился, проверяя, хорошо ли затянута подпруга.

– Да, все нормально.

– Я буду следовать сразу за вами, и если вам что-нибудь понадобится, если вы устанете или захотите остановиться, просто поднимите руку. Я буду начеку. Часа два мы будем скакать без перерыва, а затем сделаем привал и перекусим.

Мой муж привстал в стременах и проревел: «В Бедфорд!» – и весь конюшенный двор разом откликнулся: «В Бедфорд!» Огромные ворота распахнули настежь, и герцог первым ступил на улицы Парижа, где было полно народу; все пялились на нас и громко просили – кто милостыню, а кто милости могущественного лорда. Затем через северные ворота мы покинули город и устремились по дороге к узкому проливу, за которым лежал еще неведомый мне английский берег, берег той страны, которую отныне мне предстояло называть своим домом.

Мы с мужем находились во главе этой невероятной процессии, так что поднятая лошадьми и повозками пыль нам совершенно не мешала; а стоило нам чуть удалиться от Парижа, и герцог решил, что будет вполне безопасно, если мы опередим и вооруженную охрану, так что мы вчетвером – герцог, я, Вудвилл и моя фрейлина – ехали впереди всех по свободной, залитой солнцем дороге, словно наслаждаясь приятной прогулкой. Дорога была отлично укатана и утоптана английскими купцами и английскими войсками, направлявшимися по английским владениям из принадлежавшего англичанам Парижа в английскую крепость Кале и обратно. В Шантийи мы устроились пообедать на опушке, где для нас уже были натянуты хорошенькие навесы и приготовлена жареная оленья нога. Я была рада отдохнуть часок в тени деревьев, но тем не менее с удовольствием снова пустилась в путь, когда Вудвилл скомандовал охране: «По коням!» И когда муж предложил мне остаток пути провести в портшезе, который везли мулы, я сразу отказалась. Денек был замечательный, теплый и солнечный, и, оказавшись под зеленой сенью леса, мы пустили лошадей легким галопом. Моя кобылка, натягивая поводья, прямо-таки рвалась вперед, и Бедфорд со смехом заметил:

– Смотри, Жакетта, как бы она не унесла тебя от нас.

В ответ я тоже засмеялась, поскольку и его огромный жеребец стал делать огромные прыжки, явно желая бежать ноздря в ноздрю с моей милой Мерри; мы весело мчались вперед, как вдруг раздался страшный треск, и перед нами рухнуло дерево, с пронзительным стоном ломая ветви. Мерри в ужасе шарахнулась, а мой муж взревел, точно иерихонская труба: «Засада! Опасайтесь засады!» Я вцепилась в гриву лошади, неловко съехав набок, и чуть не вылетела из седла, когда моя Мерри вдруг ринулась в сторону от дороги, испуганная жутким свистом тяжелых арбалетных стрел. Я постаралась выправиться, покрепче уселась в седле и снова низко прильнула к шее лошади, а Мерри все куда-то неслась среди деревьев, ныряя то вправо, то влево – туда, куда подсказывал ей инстинкт самосохранения. Я поняла, что она больше мне не повинуется, и отпустила поводья. Нечего было и думать усмирить ее, так что я лишь судорожно цеплялась за ее шею, пока она не перешла сперва на рысь, потом на шаг, а потом прерывисто вздохнула и остановилась.

Я выпала из седла на землю. Меня бил озноб. Жакет на мне был разорван в клочья ветками деревьев, чепец на скаку сорвало с головы, и он болтался теперь где-то сзади, держась только за счет завязок, волосы рассыпались по спине, в них застряли мелкие ветки. Я едва дышала, тщетно пытаясь стряхнуть напряжение, и даже слегка всхлипнула, так мне было страшно. Мерри повернула голову, взглянула на меня и стала нервно общипывать ветки кустарника, настороженно прядая ушами.

Чтобы она снова не бросилась бежать, я подобрала поводья и осмотрелась. В лесу было холодно и почти темно; а еще там царила абсолютная тишь, и только где-то очень высоко, на самых верхних ветвях дерева пела птичка да в траве негромко жужжали насекомые. Не было слышно ни грохота сапог по земле, ни потрескивания возков – ничего. Я не могла определить даже, далеко ли отсюда дорога. Стремительный галоп Мерри продолжался, казалось, целую вечность, но даже если это было не так, я все равно не знала, какое направление нам теперь выбрать. Мерри, разумеется, двигалась не по прямой, она постоянно петляла, куда-то сворачивала, и теперь мне никак не удавалось отыскать в лесной чаще какую-нибудь тропу, по которой можно вернуться обратно.

– Черт побери! – тихо выругалась я, как настоящий англичанин. – Мерри, ты хоть понимаешь, что мы с тобой заблудились?

Я знала, что Вудвилл непременно отправится меня искать, и очень надеялась, что он сумеет нас найти по маленьким отпечаткам копыт моей лошадки. С другой стороны, если то упавшее дерево действительно означало засаду, то, возможно, и Вудвилл, и мой муж сейчас ведут смертельную схватку, и никто из них еще просто не успел обо мне подумать. Еще хуже, если напавшие на наш караван сумели одержать вверх; тогда герцога и Вудвилла, возможно, возьмут в плен или даже убьют, и некому будет меня искать; и я окажусь одна-одинешенька в незнакомом лесу, среди врагов, да еще и потеряв дорогу. В общем, решила я, надо как-то спасаться самостоятельно.

Поскольку мне было известно, что путь мы держим на север, в Кале, я постаралась как можно лучше представить себе ту огромную карту Франции, которая находилась в библиотеке. Я понимала, что если сумею выбраться снова на северную дорогу, то наверняка обрету и поддержку, и гостеприимство в близлежащих деревнях – например, в доме какого-нибудь местного священника. По северной дороге ездит немало людей, и я, возможно, встречу какую-нибудь группу англичан, и одного моего титула будет достаточно, чтобы они немедленно оказали мне помощь. Но прежде всего нужно отыскать тропу. Я изучила землю вокруг, пытаясь обнаружить отпечатки копыт Мерри и надеясь по ним двинуться в обратном направлении; через некоторое время я действительно увидела на земле ее след, затем второй, потом земля скрылась под слоем листвы, но меня это не смутило, и вскоре я снова заметила следы ее копыт. Я вернулась, правой рукой взяла лошадь под уздцы и сказала ей, очень стараясь сохранять уверенность в голосе: «Ну что, глупышка? Придется нам теперь самим искать дорогу домой». Старательно высматривая след, я повела Мерри в ту сторону, откуда мы прискакали, а она, покорно склонив голову, ступала за мной, словно ей было стыдно за то беспокойство, которое она мне доставляет.

Мы шли, как мне показалось, уже несколько часов, и в конце концов отпечатки копыт почти совсем поблекли в лесном полумраке, потому что на земле было слишком много травы и веток. Я примерно догадывалась, в каком направлении нам нужно двигаться, и мы продолжали неторопливо брести по лесу, хотя в душе моей уже зарождались сомнения, уж не заблудилась ли я снова, уж не брожу ли по кругу, как тот зачарованный рыцарь в сказочном лесу. Думая об этом, я почти не удивилась, когда услышала плеск воды; я повернула в ту сторону, и совсем скоро мы оказались у ручья, впадавшего в небольшое озерцо. Озерцо было такой правильной формы, почти круглое, и так красиво окаймлено зеленым мохом, что больше напоминало бассейн фонтана. На мгновение мне даже показалось, что вот сейчас со дна этого волшебного озера поднимется сама Мелюзина и поможет мне, своей дочери. Но Мелюзина, разумеется, так и не появилась. Я привязала Мерри к дереву, умылась, вдоволь напилась холодной воды, а затем и свою лошадку подвела к ручью, и она, опустив голову с белой гривой, стала беззвучно, долгими глотками пить живительную влагу.

Деревья на берегу ручья, расступившись, образовали небольшую полянку, на которую сквозь густую листву проникали лучи солнца. Не выпуская из рук поводьев, я присела на солнышке, чтобы немного отдохнуть. Вот отдохну, пообещала я себе, и поднимусь, а потом, ориентируясь на солнце слева от себя, мы неторопливо отправимся дальше и вскоре непременно выйдем на парижскую дорогу, где меня все давно уже ждут… Я так устала, а солнце так чудесно пригревало, что я, привалившись к стволу дерева, закрыла глаза. И через минуту уже крепко спала.

Оставив коня и своих боевых товарищей, рыцарь спешился и пошел по следам красавицы через лес, держа в руке горящий факел и громко окликая ее по имени. Ночной лес казался ему каким-то неземным, волшебным. Один раз в темноте рядом с ним блеснули чьи-то ясные карие глаза, от неожиданности он отшатнулся с проклятьем и почти сразу увидел исчезающий во мраке светлый «фартучек» под хвостом оленихи. Вскоре поднялась луна. Рыцарь решил, что теперь и без факела ему все видно, потушил его, воткнул в груду влажной, полусгнившей листвы, а сам зашагал дальше, напряженно вглядываясь в серебристый ночной полумрак. Со всех сторон его окружали густые заросли и высокие травы, в ночи казавшиеся особенно темными, и теперь, без желтого света факела, ему больше не хотелось громко звать красавицу, и он примолк, нервно озираясь по сторонам. Ему становилось все страшнее при мысли о том, что он так и не научил ее как следует скакать верхом, что и ее лошадь он толком не натренировал, а ей самой не успел объяснить, как вести себя в подобных обстоятельствах, и даже не предполагал, что с нею может такое случиться – в общем, он страдал, понимая, как сильно ее подвел.

И эта мысль была для него ужасней всего, ведь он поклялся себе, что всегда, до самой смерти, будет служить ей и защищать ее. И ему стало так стыдно, что он даже остановился и, опершись рукой о ствол дерева, низко склонил голову. Она была его прекрасной дамой, его госпожой, а он был ее верным рыцарем, однако уже во время самого первого своего испытания потерпел неудачу; и теперь она блуждала одна где-то в темноте, а он не мог ее отыскать.

Подняв голову, рыцарь был настолько поражен, что невольно захлопал глазами и даже протер их, чтоб не осталось ни тени сомнений: прямо перед ним мерцал все тот же белый свет, а в самом центре этого волшебного светового круга стояла небольшая белая лошадка. Что она делала там, среди леса, совершенно одна? А когда лошадка повернула голову, рыцарь ясно увидел у нее на лбу серебристый рог. Единорог! Да, это было оно, белоснежное прекрасное животное; некоторое время оно смотрело на рыцаря своими темными глазами, а затем медленно двинулось прочь, поглядывая через плечо и словно приглашая человека последовать за ним. Совершенно очарованный, рыцарь, тихо ступая, пошел за единорогом, словно окутанным мерцающим серебристым светом; на земле отчетливо отпечатывались маленькие копыта, которые тоже светились среди опавшей листвы, вспыхивая белым огнем, и тут же гасли, стоило рыцарю их миновать.

Рыцарь чувствовал, что не надо и пытаться поймать этого единорога; он припомнил, что во всех легендах говорилось, будто делать этого ни в коем случае нельзя, поскольку единорог, если к нему хотя бы попытаться слишком приблизиться, тут же бросится в атаку. Лишь одно-единственное существо в мире могло не только поймать, но и приручить единорога; изображение этой сцены рыцарь с детства наблюдал на различных гобеленах и гравюрах.

Белый единорог свернул с тропы, и теперь рыцарь ясно услышал плеск струящейся воды; вскоре они оказались на поляне, и ему даже пришлось язык прикусить, сдерживая возглас восхищения, ведь там он увидел ее – спящую, точно нимфа, у подножия дерева. Казалось, она и сама выросла в этом лесу, сама была порождением этого озера, берега которого были покрыты цветами – так сливался с сочной травой подол ее широко раскинувшегося зеленого бархатного платья. Свой коричневый дорожный чепец она подложила под щеку, как подушку; ее золотистые волосы рассыпались по траве, а лицо во сне казалось мирным, как нежный бутон. Рыцарь стоял и ждал, не зная, как ему поступить, и пока он так стоял и смотрел на нее, единорог подошел к ней, прилег с нею рядом и положил свою изящную продолговатую голову с серебристым рогом ей на колени – в точности так, как о том и рассказывается во всех легендах.

Меня разбудил звук шагов. Я сразу же вспомнила, что заблудилась в лесу, что мне грозит опасность, что я вела себя весьма опрометчиво, особенно когда легла и уснула на берегу озера. Вокруг было абсолютно темно. Охваченная паникой, я вскочила, и Мерри, которая мирно спала рядом со мною, опустив голову, тоже сразу встрепенулась и заплясала, нервно озираясь и насторожив уши. И тут мы обе резко повернулись на шум – во тьме проявились неясные очертания мужской фигуры.

– Кто здесь? – спросила я, сжимая в руке хлыст. – Осторожней! У меня шпага!

– Это я, Вудвилл, – раздался голос оруженосца. – С вами все в порядке, госпожа моя?

Он поспешил к нам, и я наконец сумела как следует его разглядеть. Он казался очень бледным, словно был испуган не меньше меня.

– Боже мой! Боже мой! Вудвилл! Как я рада вас видеть!

Я бегом бросилась ему навстречу, протягивая руки, и он, упав передо мной на колени и нежно сжав мои ладони, стал страстно целовать их.

– Госпожа моя, – шептал он. – Госпожа… Как же я счастлив, что нашел вас! Слава Богу, вы в целости и сохранности! Вы не ушиблись? Не ранены?

– Нет-нет, я лишь прилегла немного отдохнуть и случайно уснула. Я так долго шла пешком, пыталась вернуться на дорогу, а потом ужасно сглупила – просто взяла и села. И, конечно, тут же задремала…

Он поднялся на ноги, но его, кажется, слегка пошатывало.

– Здесь совсем недалеко. Я весь вечер искал вас. Отсюда до дороги совсем близко…

– А теперь уже очень поздно?

– Нет, часов одиннадцать. Мы все вас искали. Герцог просто вне себя от беспокойства. Я пытался найти вас по следам… и мне бы это никогда не удалось, если бы не…

– А герцог в безопасности? Это действительно была засада?

Вудвилл покачал головой.

– Да нет, просто какой-то дурак крестьянин рубил дерево и соседнее тоже задел, вот оно и свалилось, да еще и поперек дороги. К счастью, никто не пострадал. Мы просто неудачно оказались там как раз в тот момент, когда дерево рухнуло. Но из-за вас мы все очень переживали. Вы не упали?

– Нет. Мерри, правда, мчалась как ветер, но меня не сбросила. Она очень хорошая лошадка. А убежала просто потому, что испугалась грохота. Но потом она сама остановилась.

Оруженосец колебался. Ему явно хотелось еще что-то рассказать мне.

– Знаете, ведь это она привела меня к вам, – наконец сообщил он. – Это просто чудо какое-то. Я встретил ее в лесу, и она привела меня к вам.

Я подняла руку, показав ему поводья, обвитые вокруг моего запястья.

– Но я не отпускала ее!

– Значит, она все время была возле вас?

Вудвилл как-то странно осматривал полянку, залитую серебристым лунным светом, яркие блики на поверхности озера, густые тени под деревьями – словно что-то искал.

– Да, конечно. Но седло с нее я сняла, как вы учили.

– Но я же ее видел, – каким-то бесцветным голосом произнес он, – и она одна бродила по лесу…

– Нет, она постоянно была со мной. Я как повод вокруг руки обмотала, так и не снимала.

Он потряс головой, будто пытаясь освободиться от охватившей его растерянности.

– Да, вы все сделали правильно. Сейчас я оседлаю ее и провожу вас до дороги.

Подобрав с земли мое чудесное седло, он надел его на Мерри. Затем затянул подпругу, повернулся ко мне, намереваясь подсадить меня в седло, помедлил несколько мгновений и вдруг обнял меня за талию, и наши тела, казалось, сами устремились навстречу друг другу. Голова моя прильнула к его плечу, и он прижал меня к себе – нас словно притянуло друг к другу, как те планеты, подвешенные на проволочках в библиотеке герцога. Я неподвижно замерла, медленно осознавая, что в душе моей растет некое до сих пор неведомое чувство – страсть, любовное томление. Я приподняла голову и чуть ее повернула, глядя на Вудвилла; его темные глаза неотрывно смотрели на меня, я ощущала тепло его рук; а лицо его показалось мне почти озадаченным – видимо, и он почувствовал то желание, что начинало медленно пульсировать в моей крови. Мы простояли так довольно долго. А затем, не говоря ни слова, он приподнял меня, усадил в седло, расправил подол моего платья, подал мне чепец и повел Мерри под уздцы через лес к дороге.