Текст книги "Саван для соловья"

–Разумеется, у нас есть личные досье на каждого члена персонала. Официально они считаются собственностью комитета управления больницей. Председатель его вернется из Израиля только завтра вечером, но я посоветуюсь с заместителем. Я думаю, он попросит меня просмотреть дела и, если они не содержат ничего личного, что не относится к вашему расследованию, передать их вам.

Делглиш счел благоразумным не настаивать в данный момент на вопросе, кто должен решать, что именно имеет отношение к его работе.

Он сказал:

– Естественно, у меня есть личные вопросы, которые я должен буду задавать. Но будет гораздо более удобно и экономно по времени, если я смогу получить обычную информацию из персональных дел.

Странно, каким дружелюбным и в то же время упрямым мог быть ее голос.

– Я понимаю, что это было бы гораздо проще; это помогло бы вам проверить то, что вам говорят. Но записи будут вам переданы только на тех условиях, о которых я только что сказала.

Значит, она была совершенно уверена в том, что заместитель председателя примет и поддержит ее точку зрения на то, что правильно. И он, несомненно, ее поддержит. Это была замечательная женщина. Оказавшись перед сложной проблемой, она обдумала ее, приняла решение и сообщила его со всей твердостью, без всяких извинений и колебаний. Потрясающая женщина! Конечно, с ней легко иметь дело, если только ее решения такие же приемлемые, как это.

Он спросил разрешения воспользоваться телефоном; оторвал сержанта Мастерсона от его наблюдения за переоборудованием гостиной для посетителей в кабинет и приготовился к утомительному допросу обитателей госпиталя.

2

Вызванная по телефону Мадлен Гудейл появилась ровно через две минуты, выглядела она спокойной и собранной. Мисс Тейлор поняла, что этой молодой женщине с ее самообладанием не нужно ничего объяснять или успокаивать ее, поэтому она просто сказала:

– Присаживайтесь, дорогая. Старший инспектор Делглиш хочет поговорить с вами.

Затем она сняла со стула свой плащ, накинула его на плечи и вышла, не взглянув ни на одного из них. Сержант Мастерсон открыл свой блокнот. Мадлен Гудейл устроилась на стуле с прямой спинкой, придвинутом к столу, но, когда Делглиш предложил ей кресло у камина, она без возражений пересела. Она сидела на самом кончике кресла, выпрямив спину и скромно скрестив очень красивые ноги. Но сложенные на коленях руки были совершенно спокойны, и Делглиш встретил взгляд ее умных, нисколько не встревоженных глаз. Он сказал:

– Вероятно, вы были самым близким человеком для мисс Фоллон во всем госпитале. Расскажите мне о ней.

Она не выразила удивления по поводу формы его вопроса, но несколько секунд помолчала, как бы приводя в порядок свои мысли. Затем она сказала:

– Она мне нравилась. Она относилась ко мне с большей терпимостью, чем ко всем остальным студенткам, но не думаю, что она испытывала ко мне какие-либо глубокие чувства. Ведь ей был уже тридцать один год, так что все мы, наверное, выглядели в ее глазах слишком юными. К тому же она была довольно остра на язык, что тоже не помогало девушкам сблизиться с ней, скорее некоторые из них даже побаивались ее.

Она редко рассказывала мне о своем прошлом, по как-то сказала, что ее родители были убиты во время бомбежки Лондона в 1944 году. Ее воспитала тетка, а образование она получила в одной из школ-интернатов, которые принимают детей в раннем возрасте и держат их, пока они не вырастут. Разумеется, если при этом регулярно вносится плата за обучение и проживание, но у меня создалось впечатление, что в этом отношении у нее проблем не было. Она всегда хотела стать медсестрой, по после окончания школы заболела туберкулезом и вынуждена была два года провести в санатории. Не знаю, где именно. После этого в связи с ее заболеванием ей было отказано в приеме в двух больницах, поэтому она устраивалась на временную работу. Вскоре после того, как мы начали заниматься, она сказала мне, что когда-то была обручена, но из этого ничего не вышло.

– Вы никогда не спрашивали ее почему?

– Я вообще никогда и пи о чем ее не расспрашивала. Если она сама хотела мне что-то рассказать, она это делала.

– Она говорила вам, что беременна?

– Да. Она сказала мне об этом за два дня до того, как заболела гриппом. Вероятно, она уже что-то подозревала, но подтверждение получила только тем утром. Я спросила ее, что она намерена с этим делать, и она ответила, что избавится от ребенка.

– Вы не сказали ей, что это будет незаконно?

– Нет. Этот вопрос ее не волновал. Я сказала ей, что она совершит ошибку.

– Но она все равно намеревалась сделать аборт?

– Она сказала, что знает доктора, который это сделает, и что она ничем не рискует. Я спросила, не понадобятся ли ей деньги, но она ответила, что в этом отношении у нее все в порядке и что деньги волнуют ее меньше всего. Она никогда не говорила мне, к кому собирается обратиться, а я не спрашивала.

– Но вы были готовы помочь ей деньгами даже при том, что не одобряли ее решения избавиться от ребенка?

– Мое неодобрение не имело значения. Важно было то, что сама эта мысль ошибочна. Но когда я поняла, что она решилась, мне пришлось самой определиться, помогать ли ей. Я боялась, что она пойдет к какому-нибудь подпольному неквалифицированному доктору и подвергнет огромному риску свою жизнь и здоровье. Я знаю, что закон претерпел изменения, что теперь гораздо проще получить медицинский совет, но не думаю, что она собиралась им воспользоваться. Мне нужно было принять нравственное решение. Уж если вы предполагаете совершить грех, то во всяком случае это должно быть сделано с умом. В противном случае вы оскорбляете Бога и отвергаете Его, не так ли?

Делглиш серьезно сказал:

– Это очень сложный теологический вопрос, в обсуждении которого я не компетентен. Она говорила вам, кто отец ребенка?

– Не прямо. Я думаю, это мог быть молодой писатель, с которым она дружила. Не знаю ни его имени, пи где вы можете его найти, но знаю, что Джо провела с ним неделю в прошлом октябре на острове Уайт. У нее были семидневные каникулы, и она сказала мне, что решила отправиться на остров со своим другом. Я думаю, это был именно он. Определенно, это не был человек, с которым она познакомилась на острове. Они отправились туда в первую неделю октября, и она рассказывала мне, что они останавливались в маленькой гостинице в пяти милях па юг от Вентора. Это все, что она мне рассказала. Думаю, вполне возможно, что в течение этой недели она и забеременела.

Делглиш сказал:

– Да, время приблизительно совпадает. И она никогда не говорила вам об отце ребенка?

– Нет. Я спросила ее, почему она не выйдет замуж за отца ребенка, и она ответила, что было бы несправедливо обременить ребенка сразу двумя безответственными родителями. Помню, она сказала: «Да он просто в ужас придет от этой идеи, хотя на него вдруг нахлынуло желание отцовства, думаю, ему просто любопытно посмотреть, что это такое. Возможно, ему понравится зрелище новорожденного малыша, потому что тогда он сможет написать страшную историю о рождении ребенка. Но он действительно не намерен брать на себя никаких обязательств».

– Но она его любила?

Девушка долго молчала, прежде чем ответить:

– Думаю, любила. Мне кажется, может быть, поэтому она и покончила с жизнью.

– Почему вы думаете, что она покончила с собой?

– Я это предполагаю, потому что иное кажется мне еще более невероятным. Я никогда не считала, что Джо принадлежит к тому типу людей, которые способны покончить жизнь самоубийством – если вообще существует такой тип, – но на самом деле я ее не знала. Человеку не дано глубоко познать душу другого человека. Нам доступна лишь ее поверхностная часть. Я всегда так считала. И гораздо более вероятно, что она сама решила уйти из жизни, чем то, что ее убили. В это просто невозможно поверить. Зачем кому-то это делать?

– Я надеялся, что вы поможете мне ответить на этот вопрос.

– Но я не смогу. Насколько мне известно, врагов в больнице у нее не было. Правда, она не пользовалась всеобщей любовью, потому что была слишком замкнутой, слишком любила уединение. Но она не вызывала у людей антипатии. И даже если бы вызывала, все-таки убийство предполагает нечто большее, чем просто антипатию. Мне представляется гораздо более возможным, что она слишком рано вернулась к работе после гриппа, была охвачена психологической депрессией, чувствовала, что не может сделать аборт и стать детоубийцей и вместе с тем не в состоянии оказаться матерью незаконнорожденного, и под влиянием всех этих обстоятельств в тяжелый момент покончила с собой.

– Когда я опрашивал вас в демонстрационной комнате, вы сказали, что, вероятно, были последней из тех, кто видел ее живой. Что именно произошло, когда в последний вечер вы остались наедине? Не дала ли она вам понять, что собирается покончить с собой?

– Если бы она это сделала, вряд ли я позволила бы ей уйти спать одной. Она ничего не говорила. Мы едва обменялись десятком фраз. Я спросила ее, как она себя чувствует, и она ответила, что у нее все в порядке. Она была явно не в настроении поболтать, так что я не стала ей надоедать. Приблизительно минут через двадцать я ушла к себе. И больше ее не видела.

– И она не упоминала о своей беременности?

– Она ни о чем не упоминала. Мне показалось, что она выглядит усталой и очень бледной. Но Джо всегда была бледной. Меня страшно огорчает, когда я думаю, что, возможно, она нуждалась в помощи, а я оставила ее, не сказав тех слов, которые могли бы спасти ее. Но она не была женщиной, открытой для доверительных разговоров. Я нарочно немного задержалась в гостиной, когда все ушли спать, – думала, она захрчет поговорить со мной. Но когда мне стало ясно, что она хочет остаться одна, я ушла.

Она сказала, что очень огорчена, подумал Делглиш, но вовсе не выглядит расстроенной. Она выглядит как человек, которому не за что себя упрекать. И с какой стати ей мучить себя? Он сомневался что Мадлен Гудейл ощущает особое горе. Она была гораздо ближе к Джозефипе Фоллон, чем другие девушки. Но на самом деле чувство утраты словно не коснулось ее. А кого на всем свете поразила эта смерть? Он спросил:

– А что касается смерти Хитер Пирс?

– Думаю, это был настоящий несчастный случай. Кто-то положил в пищу яд в качестве шутки или просто со зла, не представляя себе, что последствия могут оказаться такими роковыми.

– Вы не думаете, что это было бы странно для старшекурсниц, которые наверняка прослушали курс лекций, включающих в себя основную информацию о ядах.

– Я не считаю, что это была студентка. Не знаю, кто это был. Не думаю, что вы сможете это выяснить теперь. Но не могу поверить, что это было преднамеренное убийство.

Все это очень хорошо, думал Делглиш, по определенно звучит несколько неискренне для такой умной девушки, как сестра Гудейл. Конечно, это была самая распространенная, почти официальная версия. Она снимала со всех чувство вины за убийство и заменяла его подозрением, что некто был слишком зол или беспечен. Но сам он в это не верил и не допускал мысли, чтобы в это верила сестра Гудейл. Но еще труднее ему было смириться с тем, что перед ним сидит девушка, готовая успокоить себя фальшивыми предположениями или намеренно закрывающая глаза на неприятные факты.

Затем Делглиш спросил ее о том, что она делала утром в день смерти Пирс. Он уже знал об этом из отчета инспектора Бейли и ее предыдущего заявления, поэтому не удивился, когда Мадлен Гудейл подтвердила все без малейших колебаний. Она поднялась в 6.45 и выпила чаю в буфетной вместе с другими девушками из ее группы. Она рассказала им о болезни Фоллон, потому что именно к ней зашла Фоллон, когда почувствовала себя плохо ночью. Никто из студенток не выразил особого огорчения, но они стали думать, как будет теперь проходить демонстрация, когда группу буквально косит болезнь, и не без злорадства размышляли, как сестра Гиринг справится с этим перед комиссией. Хитер Пирс тоже пила со всеми чай, и Гудейл припомнила, как она сказала: «Раз Фоллон заболела, значит, пациенткой придется быть мне». Мадлен Гудейл не помнит никаких замечаний или споров на эту тему. Было вполне естественно, что заболевшую студентку заменит следующая за ней по списку.

После чая Мадлен Гудейл оделась и прошла в библиотеку, чтобы освежить знания о лечении ларинготомии для участия в утренних занятиях. Чтобы семинар прошел успешно, было необходимо отвечать на вопросы преподавательницы быстро и полно. Она уселась за книги в 7.15, и вскоре к пей присоединилась Кристина Дейкерс, тоже решившая позаниматься. Похвальное намерение, подумал Делглиш, по крайней мере, вознагражденное бесспорным алиби на большую часть времени до завтрака. Они с Дейкерс не сказали друг другу ничего значительного за время занятий, в одну и ту же минуту покинули библиотеку и вместе пошли на завтрак. Наверное, было 7.50. Она села за стол с Дейкерс и двойняшками Бэрт, но вышла из столовой раньше их. Было 8.15. Она вернулась в комнату застелить постель и потом прошла в библиотеку написать несколько писем. Закончив с письмами, она ненадолго зашла в туалетную комнату и спустилась в демонстрационный зал как раз к 8.45. В этот момент там находились только сестра Гиринг и двойняшки Бэрт, но вскоре пришли и остальные студентки. Она не может сказать, в каком порядке они появились. Она думает, что последней пришла Пирс. Делглиш спросил:

– Как выглядела сестра Пирс?

– Я не заметила в ней ничего необычного, но я и не ожидала этого от нее. Пирс – это Пирс. Она не производила значительного впечатления.

– Она говорила что-нибудь до начала демонстрации?

– Да, вообще-то говорила. Странно, что вы спросили. Я не сказала об этом раньше, наверное потому, что инспектор Бейли не спрашивал. Но она кое-что сказала. Она оглядела нас – к этому моменту все уже собрались – и спросила, не брал ли кто-нибудь что-то из ее спальни.

– Она сказала, что именно?

– Нет. Она просто стояла с тем обвиняющим и враждебным видом, который иногда принимала, и спрашивала: «Кто из вас сегодня утром заходил в мою комнату и кое-что взял оттуда?» Никто не ответил ей. Мы просто отрицательно покачали головами. Мы не восприняли ее вопрос особенно серьезно. Пирс часто делала из мухи слона. В любом случае двойняшки Бэрт занимались приготовлением к работе, а все остальные болтали друг с другом. Никто особенно не обратил внимания на вопрос Пирс. Может, некоторые его даже не слышали.

– А вы заметили, как она отреагировала? Она была обеспокоена, рассержена или расстроена?

– Ничего подобного. А знаете, это довольно странно. Сейчас я припоминаю, что она выглядела удовлетворенной, чуть ли не торжествующей, как будто подтвердилось то, о чем она подозревала. Не знаю, почему я обратила на это внимание, но так было. Затем сестра Гирииг призвала нас к порядку, и началась демонстрация.

Делглиш не сразу заговорил после этого отчета, и через некоторое время она расценила его молчание как разрешение уйти и поднялась с кресла. Она встала с таким же самообладанием, с каким садилась, едва заметным жестом оправила свой фартук, кинула на старшего инспектора последний вопросительный взгляд и направилась к двери. Затем обернулась, словно повинуясь какому-то импульсу:

– Вы спрашивали, могут ли у кого-нибудь быть причины убивать Джо. Я сказала, что никого не знаю. Это правда. Но считаю, что формальный мотив – это нечто иное. Я должна вам сказать, что некоторые люди могут предполагать, что такой мотив был у меня.

Делглиш опешил:

– У вас?

– Полагаю, вы так подумаете. Я наследница Джо, во всяком случае я так думаю. Приблизительно месяца три назад она сказала мне, что написала завещание, в котором все, что у нее есть, опа оставляет мне. Она дала мне имя и адрес своего поверенного. Я могу сообщить их вам. Мне еще не писали, но думаю, напишут, то есть если Джо действительно оставила завещание. Но я думаю, что она его написала. Она не была похожа на человека, который раздает обещания, а сам их не выполняет. Возможно, вы захотите теперь связаться с ее поверенным? Это все требует времени, верно?

– Она сказала вам, почему делает вас своей наследницей?

– Она сказала, что должна кому-то оставить свои деньги, а, как ей кажется, я способна распорядиться ими наилучшим образом. Я отнеслась к этому делу ие слишком серьезно, и она, по-моему, тоже. В конце концов, ведь ей был всего тридцать один год и она не думала умирать. И она предупредила меня, что может еще переменить свое решение задолго до наступления своей старости, чтобы я не слишком рассчитывала на наследство. Ведь она может выйти замуж. Но она чувствовала, что должна сделать завещание, а я была единственным человеком, о котором ей приятно было думать в том смысле, что я буду вспоминать ее. Я решила, что это просто формальность. Мне и в голову не приходило, что ей есть что оставить. Только когда мы заговорили о стоимости аборта, опа сказала мне, что богата.

– И это действительно большие деньги? Девушка невозмутимо ответила:

– По-моему, около шестнадцати тысяч фунтов. Эти деньги она получила от страховки родителей.

Она криво усмехнулась:

– Как видите, старший инспектор, вполне приличная сумма. Думаю, это будет расценено как вполне подходящий мотив, не так ли? Ведь теперь мы сможем установить центральное отопление в доме моего жениха, священника. И если вы увидите его дом – двенадцать комнат, которые почти все выходят окнами на север или на восток, – вы решите, что у меня был очень основательный повод для убийства.

3

Сестра Рольф и сестра Гиринг со студентками ждали в библиотеке; они перешли сюда из сестринской гостиной, чтобы занять время ожидания чтением и опросом. Сколько девушек на самом деле занимались работой, было неизвестно, но вся сцена выглядела довольно мирно и деловито. Девушки сидели за столами с раскрытыми учебниками и казались совершенно поглощенными занятиями. Сестра Рольф и сестра Гиринг, словно подчеркивая свое старшинство и солидарность, удалились на диван перед камином, где и уселись бок о бок. Сестра Рольф отмечала зеленым карандашом ошибки в упражнениях своих учениц, поднимая тетради из стопки на полу у своих ног. Сестра Гиринг якобы набрасывала тезисы своей очередной лекции, но, казалось, не могла оторвать взгляда от решительных черканий своей коллеги.

Дверь открылась, впустив вернувшуюся с допроса Мадлен Гудейл. Не говоря ни слова, она заняла свое место за столом, взяла ручку и возобновила занятия.

Сестра Гиринг прошептала:

– Гудейл кажется довольно спокойной. Это странно, принимая во внимание, что она была ближайшей подругой Фоллон.

Не поднимая глаз, сестра Рольф сухо сказала:

– На самом деле она не очень любила Фоллон. Гудейл не слишком богата эмоционально, и я думаю, весь запас своих чувств она тратит на этого исключительно скучного человека, за которого решила выйти замуж.

– Зато у него весьма приятная внешность. Если бы меня спросили, я бы сказала, что Гудейл повезло, что она его подцепила.

Но на самом деле эта тема не слишком интересовала сестру Гиринг, и она не стала дальше развивать ее. Через минуту она раздраженно заметила:

– Почему это полиция больше никого не вызывает?

– Еще вызовут. – Сестра Рольф прибавила к образовавшейся рядом с ней стопке тетрадей еще одну, обернутую в либеральный зеленый цвет. – Вероятно, они еще обсуждают сведения, полученные от Гудейл.

– Они должны были сначала поговорить с нами. В конце концов, мы же здесь старшие сестры. Матроне следовало объяснить им это. И почему здесь нет Брамфет? Не понимаю, почему с ней нужно церемониться.

Сестра Рольф сказала:

– Она слишком занята. Сейчас еще несколько девушек со второго курса слегли с гриппом. Она послала с привратником мистеру Делглишу что-то вроде отчета, в котором описала все, что делала вчера вечером. Я встретила привратника, когда он принес его. Он спросил у меня, где можно найти джентльмена из Скотленд-Ярда.

Сестра Гиринг недовольно возразила:

– Все это так, но она должна быть здесь. Бог видит, что мы тоже очень заняты! Брамфет живет в Найтингейл-Хаус, так что у нее было столько же возможностей убить Фоллон, как и у любого другого.

Сестра Рольф тихо сказала:

– У нее этих возможностей было больше.

– Что вы хотите этим сказать?

Резкий голос сестры Гиринг заставил одну из двойняшек удивленно поднять голову.

– Фоллон была в ее полной власти, когда прошедшие десять дней лежала в лазарете.

– Но ие думаете же вы… Брамфет не могла бы!

– Вот именно, – холодно сказала сестра Рольф. – Тогда зачем же делать глупые и безответственные замечания?

Наступила тишина, прерываемая только шуршанием бумаги и тихим шипением газа. Сестра Гиринг беспокойно заерзала.

– Полагаю, если Брамфет потеряла двух дополнительных помощников из-за болезни, она настояла бы на том, чтобы ей выделили девушек из этого блока. Она положила глаз на двойняшек Бэрт, насколько мне известно.

– Тогда ей не повезло. В этой группе и так прерваны занятия. В конце концов, это их последний семестр перед экзаменами. Матрона больше не позволит им пропускать занятия.

– Я не была бы так уверена. Помните, что речь идет о Брамфет. Обычно Матрона ни в чем ей не отказывает. Хотя интересно, что ходят слухи, как будто в этом году они не собираются вместе проводить отпуск. Одна из помощников фармацевта узнала от секретаря Матроны, что Матрона планирует одна уехать на машине в Ирландию.

Господи, подумала сестра Рольф, можно ли здесь хоть что-нибудь удержать в тайне? Но ничего не сказала, только слегка отодвинулась от беспокойной коллеги.

В эту минуту на стене зазвонил телефон. Сестра Гиринг вскочила и подбежала взять трубку. Она повернулась к остальным со сморщенным от разочарования лицом:

– Это был сержант Мастерсон. Старший инспектор Делглиш следующими хотел бы видеть сестер Бэрт. Он уже перебрался в гостиную для посетителей на нашем этаже.

Молча и без малейших признаков волнения сестры Бэрт закрыли учебники и направились к двери.