Текст книги "Море"

Они присели на диван, слушая музыку. Помолчали. Андрею хотелось взять её за руку, почувствовать тонкие пальчики в ладонях, но он ничего не делал. Они просто сидели, долго сидели рядом, мечтая о чем-то запредельном…

И вдруг Наташа сама взяла его правую руку и положила себе на колено. Андрей замер в каком-то сладостном оцепенении. Было удивительно покойно и хорошо, вдруг показалось, что он очутился в прекрасном, сказочном сне, и только сердце стучало, стучало, как сумасшедшее…

Когда музыка закончилась, и Наташа встала, чтобы переменить пластинку, он тоже поднялся.

– Куда ты? – удивилась она.

– Наверно, мне пора.

– Посиди ещё, – махнула рукой Наташа.

Андрей опустился на диван. Подумав, переместился на пол. Здесь было как-то спокойнее, да и вид отсюда был лучше: в окне ярко синело вечернее небо, а под столом обнаружился забытый воланчик от бадминтона. У Андрея запершило в горле, он словно встретил старого знакомого. Захотелось заплакать. Наклонившись вперед, дотянулся до воланчика и бережно, словно опасаясь причинить боль, вытащил из-под стола.

Комнату заполнили звуки «Кукарачи». С альбомом в руках подошла девочка:

– Хочешь посмотреть мои фотографии?

– Конечно, – проговорил Андрей, подавая Наташе воланчик.

– Спасибо.

Девочка взяла воланчик и бросила на диван. Потом присела рядом с Андреем (её колени оказались на уровне его плеч) и протянула альбом с фотографиями.

Андрей никогда не понимал, для чего люди собирают фотографии и хранят их в семейных альбомах. Но теперь было неожиданно приятно видеть Наташины фотографии, он словно попал в неведомый мир её детства, любуясь то маленькой девочкой с огромным белым бантом, то строгой пионеркой с тщательно отглаженным галстуком на груди.

Девочка снова поднялась и поставила «Брызги шампанского». Потом опустилась на прежнее место. Андрей поёрзал, устраиваясь удобнее, и вдруг коснулся рукой Наташиной ступни. Машинально он отдернул руку, но тут же положил обратно, так, чтобы рука слегка соприкасалась с её ногой. И вновь потянулись чудесные мгновенья…

…Когда хлопнула входная дверь, и в прихожей раздались шаги, Андрей поднялся. Дверь отворилась, и в комнату вошла Наташина мама. Щелкнув выключателем и прогнав милое очарование весенних сумерек, женщина прошла прямо к покрасневшему мальчику.

– Познакомимся? – Всем видом Наташина мама показывала, что ей не только не хочется знакомиться, но даже разговаривать с мальчиком не о чем. – Меня зовут Роза Эдуардовна.

– Андрей, – едва слышно прошептал он, мечтая о том, чтобы поскорее куда-нибудь исчезнуть. – Мне пора…

– Да? – съязвила женщина. – А мы думали, что ты с нами чайку попьёшь…

– Мама! – возмутилась Наташа.

– Мне и в самом деле пора, – повторил Андрей. – Спасибо…

Через минуту он вышел из Наташиного подъезда. Весь во власти неясного светлого чувства, постоял немного возле дома, глядя на восторженное мелькание ласточек в вечернем небе, потом для чего-то погладил склоненные тонкие веточки липы и побежал домой загадочно притихшими ночными улицами. Но всё время – и по дороге, и дома – он никак не мог избавиться от счастливого ощущения. Мелодии звучали в нем, лицо девочки стояло перед глазами.

И, уже засыпая, подумал, как было бы здорово, если бы он увидел её во сне…. И хотя ночь прошла, а она так и не появилась, всё равно, и ночью, во сне, и утром, проснувшись, Андрей чувствовал себя счастливым…

В воздухе витал дух тревоги. Снова и снова грохотали, стремясь на запад, воинские эшелоны, свирепствовали органы НКВД, забивая и без того переполненные тюрьмы очередными «врагами народа», в народе ходили слухи о скором начале войны. И только правительство, похоже, ни о чем не догадывалось, продолжая говорить о провокациях противника. Радио и газеты рапортовали про успешное выполнение плана посевных работ и подготовку к сенокосу…

Общую тревогу почувствовала и учительница литературы. Романтические и лирические произведения на её уроках сменились гражданской поэзией. Всё чаще Ольга Сергеевна заводила речь о том, как важно в самых тяжелых испытаниях уметь оставаться людьми. Сегодня она читала «На поле Куликовом» Блока:

«Опять с вековою тоскою

Пригнулись к земле ковыли…»

Андрей слушал вместе со всеми, и не понимал, из-за чего так волноваться. Разве в 1939 году граница не проходила в сорока километрах от Минска, и разве война не закончилась полным и окончательным разгромом польской армии? Теперь же граница проходит более чем в трехстах километрах от Минска, а Красная Армия с тех пор стала гораздо сильнее (об этом показывали в кино и даже писали в газетах). Так что все опасения (думал Андрей) совершенно напрасны.

Учитель истории, похоже, придерживался похожего мнения. Очередная политинформация была посвящена обсуждению кинофильмов о войне. «Все мы видели, – ораторствовал Алексей Зиновьевич, восторженно потирая вспотевшую плешь, – замечательные фильмы, прославляющие мощь советского оружия: „Трактористы“, „Если завтра война“ и многие другие. И мы можем с полной уверенностью сказать, что Красная Армия непобедима2222
  Мало кто знал, что в это же время в фашистской Италии, национал-социалистической Германии и милитаристской Японии показывали точно такие же фильмы, прославляющие мощь итальянского, германского и японского оружия… Самонадеянность дорого обойдется Красной Армии, потерявшей в первые дни войны три четверти военной техники и боеприпасов…


[Закрыть]… Марксизм не догма, товарищи, а руководство к действию, поэтому мы должны приложить все свои силы…» Тут историк начал сыпать газетными штампами и в конце концов так запутался, что не нашел ничего лучше, чем открыть учебник и вернуться к партийной линии. (Не пройдет и полгода, как учитель истории, привыкший меняться вместе с линией партии, с тем же энтузиазмом станет оправдывать нацистские порядки и ужасы гетто: «Если власть решила, что евреи должны быть изолированы и уничтожены, значит, мы должны приложить все свои силы…»)

Жизнь продолжалась. Много раз Андрей пытался показать Наташе свою любовь, но не знал, как это сделать. Близилось лето, скоро она уезжала в летний лагерь. Нужно было на что-то решаться, а он всё надеялся, что какой-нибудь случай поможет.

…Вечерними красками разгоралось майское небо. Они сидели на траве в тени роскошного каштана, слушая, как разливается в ветвях неведомая серая птичка, когда это произошло.

– Знаешь, – Наташа вдруг посмотрела вниз, на красные босоножки (из босоножек выглядывали розовые пальчики с аккуратно подстриженными ногтями), – некоторые мужчины любят целовать девушкам пальцы на ногах. А ты?

Андрей не колебался:

– И я тоже… Можно, я поцелую твои пальчики?

Наташа задумалась, словно спрашивая себя, достоин ли Андрей этой чести, потом кивнула:

– Да…

Он опустился на колени. Птица в ветвях затаила дыхание. Всё ещё неуверенно Наташа протянула вперед левую ногу. «Снимать босоножку или нет?» – растерялся Андрей. Решил снять. Отстегнул тонкий ремешок и осторожно снял босоножку, освобождая маленькую ступню. На мгновение замер, залюбовавшись хрупкой красотой этой ножки среди осыпавшихся цветов каштана (увядшие белые лепестки с пурпурными язычками посередине густо усеивали траву под деревом).

Какими беззащитными показались розовые пальчики с аккуратно подстриженными ногтями! «Словно у античной богини», – вспомнилось где-то прочитанное сравнение. Робея взглянуть девочке в глаза, он наклонился над ступней и поцеловал большой пальчик. Пальчик был маленьким и теплым. Отдавшись какому-то чудесному ликованию, с каждой секундой всё сильнее поглощающему его, Андрей стал с чувством целовать эти маленькие пальчики, всё больше и больше теряя голову…

Когда всё закончилось, он посмотрел на Наташу. Её глаза светились теплом и лаской.

– Ещё? – чуть слышно проговорил Андрей, истаивая от любви и нежности (и всё ещё не смея подняться с колен).

– Да, – прошептала она, вытягивая вперед вторую ногу…

«Я даже помню место, где стояла её нога», – позже прочитал он в «Тропике Рака». Сколько раз Андрей, подобно герою Генри Миллера, возвращался к старому каштану и подолгу стоял, вглядываясь в прошлое…

В последний день перед тем, как Наташе надо было уезжать в летний лагерь, они никак не могли расстаться. Переплетая пальцы, долго гуляли тихими вечерними улицами, смотрели на разгорающиеся в небе звезды, а потом пришли к своему каштану.

Девочка присела на расстеленную Андреем куртку. Он стоял рядом, привалившись плечом к каштану, истаивая от желания поцеловать Наташу и всё же никак не решаясь осуществить мечту. Навевая прохладу, над головой тихо шумели листья…

– Скажи, – неожиданно проговорила девочка, поднимая лицо, – ты думал о том, что подарить мне на день рождения?

Андрей растерялся. Наташин день рождения был в ноябре, и он, честно говоря, ещё не думал о подарке. Он хотел уже, было, соврать, но Наташа не дала ему сказать.

– Знаешь, – сказала она детским голоском, от звуков которого у Андрея сладко заныло сердце, – подари мне шёлковый зонтик с деревянными спицами. Помнишь, мы видели такой в кино про Китай?

– Хорошо, – кивнул Андрей. Он совершенно не имел представления, где можно достать такой зонтик. «Ничего, – сказал он себе, – что-нибудь придумаю…» (Вместе с отцом они примутся за работу, и через два дня зонтик будет готов. Андрей спрячет зонтик в чулан, а потом, вернувшись с принудительных работ, найдёт свой (Наташин) зонтик на балконе приехавшего из эвакуации партийного чиновника; выкрадет и сожжет на развалинах гетто)

Потом они снова шли, медленно шли чудесно изменившимися вечерними улицами. Возле Наташиного подъезда было темно и тихо, звуки вечернего города почти не проникали во двор. Наступила минута прощанья.

– До свидания, – проговорил он, нежно касаясь Наташиной руки (он клял себя за робость, но ничего не мог с собой поделать). – Я буду ждать твоего возвращенья…

– Спасибо тебе, – прошептала она в ответ. На мгновение девочка прижалась губами к его губам и тут же бросилась вверх по лестнице.

– До свидания… – донеслось откуда-то из лестничных маршей.

Совершенно ошеломленный, Андрей зачарованно смотрел вослед, слушая перестук каблучков. Когда всё стихло, отправился домой.

Как тих был ночной Минск, как безмятежно спокоен! Он медленно шел по улице, пиная неизвестно откуда выкатившийся прошлогодний каштан. Всю дорогу домой Андрею казалось, что улицы уходят в прекрасные, неведомые дали, и достаточно сделать лишь шаг, чтобы всё изменилось и мир стал совершенно иным, не похожим ни на что виденное прежде. Он говорил себе, что теперь они с Наташей связаны чем-то удивительно прекрасным, думал о том чудесном времени, когда девочка вернется домой и они снова будут вместе…

Он не знал, не мог знать, что скоро начнется война, со всеми её бессмысленными, безжалостными ужасами: бомбежками, кровью и смертью. Он не знал, не мог знать, что изможденная, голодная Наташа погибнет в Минском гетто в ходе одной из облав, в то время как он будет до конца войны отправлен на принудительные работы в Германию. И только в одном Андрей мог быть абсолютно уверен: в том, что он никогда не забудет Наташу и пронесет любовь к ней через всю его жизнь.

СТАРЫЕ ВРЕМЕНА

Тихо было в священной лавровой роще. Спадала дневная жара, утомлённое солнце опускалось за горизонт, в вечернем небе всё ярче сияла луна. Девушка с золотистыми волосами стояла, обратив голову в небо, и негромко повторяла слова молитвы. Одета она была в белый пеплос поверх бледно-голубого хитона2323
  ^{«Пеплос» – накидка, «хитон» – подобие рубашки до колен. Жрецы носили хитон до лодыжек.}


[Закрыть], причудливо украшенный пояс и белые сандалии на небольших аккуратных ножках.

«О, Луна, Великая Богиня, Госпожа всех стихий! Как ты светла, как божественно великолепна! Чернота ночи не может поглотить твоего сияния, блеск звезд никогда не затмит твою чистоту…»

– Эй, Ариадна! – донеслись до неё девичьи голоса. Девушка закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. – Ариадна, тебя старшая жрица зовёт…

– Иду, – наконец отозвалась она, поворачиваясь в сторону машущих руками жриц. Вздохнула, словно нехотя возвращаясь в реальность, и пошла, прихрамывая, к ним.

– Ариадна, – встретили её девушки, – в бухту пришёл афинский корабль. Пасифая зовёт исполнить долг гостеприимства…

С тех пор, как афиняне отказались вступать в Критский торговый союз и стали грабить купеческие корабли, слова «афинский корабль» означали пиратов, насилие, грабежи, убийства и работорговлю. То и дело в Кносс приходили известия о том, как афиняне разграбили и потопили купеческий корабль, а иногда высаживались на берег и нападали на города торгового союза, насилуя и убивая мирных жителей. В ответ союз снарядил несколько военных кораблей, которые отправились преследовать пиратов, промышлявших в морях Сицилии. И как раз сейчас, когда мужчины Крита уплыли, в Кносс зашёл афинский корабль.

Далеко, ой как далеко ушли корабли царя Миноса, некому было защищать остров Великой Богини. Только и оставалось надеяться на священные законы гостеприимства, когда хозяева и гости забывают о распрях и собираются за общим столом, не опасаясь предательства…

Ариадна подошла к старшей жрице, одетой в пурпурно-красные одежды.

– Мама…

– Ариадна, – растерянно проговорила Пасифая, показывая рукой в сторону моря в серой предвечерней дымке, – афинский корабль…

– Я слышала, – кивнула девушка, глядя на то, как корабль под черными парусами словно зловещая хищная птица пересек кносскую бухту и подошел к пристани. – Жрицы сказали…

– Готовься встречать гостей, – продолжала Пасифая. – Я уже распорядилась накрывать на стол…

Девушка посмотрела в глаза старшей жрицы, потом кивнула:

– Хорошо, мама…

– Ну, иди… – кивнула Пасифая.

Ариадна обняла мать и, прихрамывая, пошла во дворец.

Прямо от пристани к дворцу уходила кремнистая дорога, по обеим сторонам которой стояли притихшие богатые дома купцов, скрытые буйно разросшимися кустами и плодовыми деревьями. По одиночке и группами опоясанные мечами афиняне сходили с корабля и собирались на пристани, вызывающе глядя по сторонам. Ожидавший на берегу сановник передал от имени старшей жрицы желание граждан Кносса хранить мир и приглашение на пир в честь прибывших. Командир что-то ответил, после чего афиняне нестройной толпой двинулись во дворец. Они шли, громко смеясь и переговариваясь, но до дворца доносился только невнятный рокот, усиливающий и без того тревожные ожидания жриц Великой Богини. Горожане прятались по домам.

У входа во дворец, растерянно улыбаясь, ждала старшая жрица. Поприветствовав афинян, Пасифая пригласила всех в пиршественный зал. Какие бы чувства ни испытывали минойцы к афинянам за убийство Андрогея, сына старшей жрицы и царя Миноса, надо было соблюдать законы гостеприимства.

Когда первое волнение улеглось и, громко переговариваясь, гости расселись за столы, Ариадна вышла к прибывшим. Благоухая ароматическими маслами, она медленно шла по залу, стараясь скрыть свою хромоту. Тут же какой-то афинянин громко отпустил про неё глупую шутку. Кровь отхлынула от лица жрицы, в наступившей тишине резко прозвучал смех афинян. Командир прибывших смеялся вместе со всеми, то и дело поглядывая на неё. «Как он вульгарен, – невольно поморщилась девушка. – А ещё, небось, царский сын. Видно, правду говорят: в Афинах цари ничем не лучше пастухов…»

Опустив взгляд, Ариадна прошла к столу и заняла своё место по правую руку от старшей жрицы. Виночерпий обходил стол, наливая присутствующим разбавленное вино.

– Алё-на! – вдруг прокричал краснолицый афинянин в синем хитоне. – Мы тут не дети, мы – псы войны!.. Неси неразбавленное вино…

Так на Крите вино не пили. Виночерпий обернулся и вопросительно посмотрел на Пасифаю. Старшая жрица окинула взглядом афинян, задержалась на командире – тот ухмылялся, словно его забавляла эта ситуация. Пасифая вновь посмотрела на виночерпия и кивнула. Тот кивнул в ответ, показывая, что понял приказание, и вышел из зала.

Какое-то время все молча ели тонко нарезанное мясо, хлеб и вяленые оливки. Потом один афинянин откинулся на столе и громко проворчал:

– Эх, гуся бы сюда…

– Лопай, что дают! – так же громко ответил ему сосед слева.

Афиняне засмеялись, словно услышали что-то невообразимо смешное. Смеялись и поглядывали друг на друга, избегая взглядов присутствующих жриц…

– Хватит ржать!.. – вдруг раздался голос командира. – Ведите себя достойно…

Переглянувшись, афиняне урезали веселье: действительно, чего это они… Пришёл виночерпий, стал разливать неразбавленное вино: только гостям – ни жрицы, ни сановники такое пить не стали. Ариадна налила себе воды, отпила немного и не успела поставить кубок, как вдруг почувствовала, что что-то ударилось ей в ногу. Посмотрела вниз – так и есть, вместе с виночерпием в зал прошёл чёрный дворцовый кот, который сейчас стоял слева от Ариадны и задрав голову, смотрел на неё. Девушка тихонько опустила руку и погладила кота по мохнатой голове. Кот мяукнул в ответ и стал тереться о ногу.

«Хороший, хороший», – тихонько шептала девушка, поглаживая кота. И вдруг заметила, что командир прибывших, улыбаясь, смотрит на неё. Смутившись, девушка выпрямилась на стуле и вернулась к еде. Некоторое время афинянин продолжал разглядывать девушку, потом поднялся и громко сказал Пасифае:

– Что ж, пойду, орошу мрамор ступеней струёй желанного…

– Только не против ветра, – не удержался афинянин, который мечтал о гусе.

– Да уж разберусь… – улыбнулся командир. – Заканчивайте тут…

Он вышел. Следом за ним по одному, по два стали подниматься афиняне. Служанки повели гостей устраиваться на ночлег. Поднялась и Ариадна. Поцеловала мать и вышла во двор.

Ярко светила луна, стояла душная летняя ночь. Мир, казалось, застыл в ожидании чего-то. Девушка чувствовала беду, словно сбывались древние, невнятные пророчества о сумерках критских богов. Страх охватил душу Ариадны, она поспешила в священную лавровую рощу. О, как молилась жрица Великой Богине, умоляя заступиться за Крит, не отдавать остров на поругание пришельцам…

Внезапно перед ней появился ухмыляющийся командир афинян:

– Как ты посмел прийти в священную рощу? – возмутилась Ариадна. – Сюда разрешено приходить только богам и жрицам…

– Что мне боги, – отвечал тот. – Я Тесей, сын Посейдона.

– Тесей… – повторила девушка, окидывая взглядом афинянина.

В присутствии чужака жрица больше не могла молиться, поэтому повернулась, чтобы идти во дворец.

– Куда ты? – загородил ей путь Тесей. – Присаживайся, потрындим про то да сё… Я и вина прихватил… – он показал на амфору у ног: – Накатишь?..

Девушка покачала головой, собираясь пройти мимо, афинянин поглядел на её старание скрыть хромоту и усмехнулся:

– Садись, – он с силой потянул жрицу за руку на землю, – отдохни…

Неожиданно Ариадна услышала женские крики и плач.

– Что происходит? – повернулась она к Тесею.

– Не знаю, – не моргнув глазом, солгал он. – Садись…

Крики были всё ближе, а скоро жрица увидела и афинян, грабящих дворец.

– Как вы посмели нарушить священный закон гостеприимства? – возмутилась девушка, глядя в лицо Тесея.

– Ты чё?.. Это не я… – снова солгал он.

Наглость, с которой афинянин лгал прямо в глаза, так поразила Ариадну, что на мгновение она потеряла дар речи. И это после того, как они сидели за одним столом, пили вино и разделяли пищу… И вдруг Тесей ухватил жрицу за плечи и опрокинул на землю. Не обращая внимания на сопротивление, он сорвал пояс, пеплос и набросился на девушку. В пылу борьбы афинянин разорвал на ней хитон и вошел силой. Истерзанная, раздавленная таким неподобающим обращением, Ариадна лежала, не в силах пошевелиться, пока чужак делал свое дело. Боль пронзала её, даже не столько физическая, сколько духовная. Надо было что-то делать, но что?..

Закончив, Тесей откатился в сторону и немного полежал без движения рядом с опозоренной жрицей. Потом встал, взял меч, одежду и начал молча одеваться. Одевшись, надолго приложился к амфоре с вином.

– Ну чё, – обратился афинянин к всё ещё лежащей без движения жрице, – накатишь?..

Ариадна лежала на земле и не понимала случившегося. «Почему это случилось со мной, Луна-богиня? – спрашивала девушка. – Разве я была плохой жрицей?» Равнодушно светила луна, Великая Богиня молчала. Ариадна приподнялась и запахнулась в пеплос, прикрывая разорванный хитон. В свете разгоравшегося пожара на пальце у неё блеснуло священное серебряное колечко.

– У тебя кольцо? – афинянин схватил Ариадну за руку. – Подари мне. В залог нашей любви…

«В Афинах это называется любовью?» – хотела спросить девушка, но удержалась. Не желая унижаться, спорить с дикарём, жрица молча сняла кольцо и протянула Тесею. Забыв про амфору с вином, он схватил подарок и побежал к погромщикам…

Когда закончилась ночь, долгая ночь грабежей и погромов, когда прятавшиеся в подвалах жители Кносса вышли на улицы, чтобы помочь покалеченным и собрать убитых, когда слуги стали приводить в порядок дворец после погрома, старшая жрица зашла в комнату Ариадны. Девушка лежала в постели, всё ещё пытаясь осмыслить случившееся.

– Ты выбрала афинянина в мужья? – спросила Пасифая. – Я видела кольцо у Тесея…

– Мама, – проговорила Ариадна, едва сдерживая слёзы, – он взял меня силой. Я не смогла ему помешать…

– Силой… – растерянно повторила Пасифая. Невозможное произошло: жрицу Луны опозорил афинский дикарь. Лучше бы она умерла.

– Что же теперь делать?..

– Что делать… – задумалась старшая жрица. Потом сказала: – Так или иначе Тесей стал твоим мужем. Надо принять это и жить дальше…

– Ах, мама, – заплакала девушка, – если бы я могла что-нибудь изменить!..

– Не плачь, – обняла её Пасифая. – Мы не в силах изменить судьбу. Но знаешь… – она запнулась в поиске подходящих слов, – может быть, стоит отвести афинянина к Астерию? Кто-то же должен передать ему знание…

– Астерий… – повторила Ариадна. – Как жаль, что вчера его не было с нами…

– Ну, полно, – поцеловала дочь в щёку старшая жрица. – Вставай, умывайся! Помогу тебе одеться…

На завтрак Ариадна вышла в пурпурно-красном пеплосе поверх розового хитона, тёмно-красном поясе и сандалиях цвета гранатового сока. Её золотистые волосы были перевязаны плетёным красным шнурком. Жрица прошла, прихрамывая, в зал, где собрались афиняне. Им прислуживали заплаканные служанки.

Девушка прошла на своё место, напротив ухмыляющегося Тесея.

– Что такая кислая? – громко спросил он Ариадну. – Живот что ли болит?..

Пираты заржали. Не отвечая, жрица налила себе воды. Отпила немного, поглядела по сторонам в поисках кота, который всегда приходил позавтракать со жрицами. Кота нигде не было видно.

– Ты не видел кота? – спросила девушка жующего Тесея.

– Чёрного с белым пятном?.. Нет, не видел…

Она замолчала, не зная, о чём говорить. Один из афинян с выбитым передним зубом поднялся со своего места, подошел к командиру и что-то прошептал ему на ухо, указывая на Ариадну. Тесей кивнул.

– А чё, – обернулся он к жрице, – правда, ты знаешь, как выйти из Лабиринта? Ну, того, где Минотавр…

– Астерий, – поправила она. – Мы зовем его Астерий, в честь деда… Знаешь, он ведь тоже сын Посейдона, как и ты…

– Знаю, знаю, – нетерпеливо оборвал афинянин. – Мне этим уже все уши прожужжали, просто вывих мозга… Иногда кажется, что у меня слишком много братьев…

– Во-первых, я не жужжу, – вспыхнула девушка. – А во-вторых, в таком тоне я разговаривать с тобой не буду. Если ты думаешь, что ты в Афинах, то ты ошибаешься, Тесей, ты сильно ошибаешься…

Она хотела подняться, чтобы уйти, но Тесей схватил жрицу за руку:

– Прости, Ариадна, – проговорил он примирительно. – Пусть будет Астерий, бычий сын, человеческий бык… Как мне найти его и выйти обратно? Там ведь есть сокровища?..

– Сокровища?.. – удивилась жрица. – Нет там никаких сокровищ. Только священная утварь…

– Золотая?..

– Серебряная и золотая… Ценность её в другом, она…

– Ладно, – оборвал девушку афинянин, – согласен… Пойдём к твоему Астерию. Жду тебя у выхода…

Тесей встал из-за стола и, напевая какую-то эпиталаму, подошел к афинянке Эгле, дочери Панопея, одной из младших жриц. Обняв жрицу за талию, он начал ей что-то нашептывать. Некоторое время Эгла кокетливо отмахивалась, потом едва заметно кивнула. Афинянин снял с пальца священное кольцо, взятое у Ариадны, и протянул Эгле. Та самодовольно посмотрела на Ариадну. Кровь отхлынула от лица девушки, но она удержала себя в руках и пошла, прихрамывая, за клубком Дедала.

– Знаешь, – догнала Ариадну Эгла, – Тесей сделал мне предложение. Он сказал, что как только вернется из Лабиринта, то заберет меня и навсегда уплывет с этого проклятого острова. Ты же видела колечко, – продолжала наглая жрица, – которое он мне дал? Так вот, мы обручились.

Ариадна с трудом сдерживалась, чтобы не согнать улыбку с лица афинянки.

– И знаешь, что ещё сказал Тесей, – бахвалилась Эгла. – Он сказал, что возьмет тебя с собой, чтобы в Афинах ты стала моей рабыней. Ты будешь лизать мои…

Тут Ариадна повернулась и с наслаждением дала пощечину зарвавшейся афинянке. Она взвыла, схватилась за щёку и бросилась к Тесею.

Ариадна прошла в свою спальню. Из потайной шкатулки жрица достала подаренный Дедалом клубок шерстяных ниток и пошла к поджидавшему афинянину. Угрюмая Эгла что-то нашептывала Тесею на ухо. Увидев Ариадну, афинянка поспешила спрятаться за дверь.

– Я вижу, ты сегодня не в духе, – с сарказмом промолвил Тесей.

– Пойдём, – бесстрастно ответила девушка, желая поскорее покончить с неприятным делом.

– Пошли, – согласился афинянин.

Всё жарче палило солнце. Жрица и афинянин шли к Лабиринту, построенному Дедалом по заказу царя Миноса. Перед тем, как покинуть Крит, строитель рассказал Ариадне способ, как достичь святилища Луны-богини посреди Лабиринта и выйти обратно. «Если привязать конец нити к притолоке входной двери, – рассказывал Дедал, – и бросить клубок вглубь здания, то по едва заметным уклонам клубок сам покатится прямо к центру Лабиринта, в святилище Великой Богини. Выйти же оттуда можно будет, идя назад по привязанной нити». Ариадна открыла секрет Лабиринта Тесею, но перед тем, как вручить клубок, ещё раз предупредила:

– На Крите не принято строить храмы, в доме Двойного Топора2424
  ^{Лабиринт – дом Двойного Топора (греч.)}


[Закрыть] находится наше главное святилище. Поэтому веди себя так же, как в афинском храме, с уважением относясь к нашим обычаям, в том числе и к обычаю жертвоприношения… Жертва должна быть принесена только после победы в бою, и только ударом лабриса2525
  ^{Лабрис – обоюдоострый (двойной) топор.}


[Закрыть] на алтаре святилища…

– А правда, что каждые полгода он требует пленных?.. – перебил афинянин.

– Кто? – не сразу поняла девушка.

– Минотавр… Или как там его, Астерий… Говорят, убивает и ест…

– Зачем есть пленных? – растерялась жрица. – У нас хватает еды…

– А я чё, знаю? – признался Тесей. – Так говорят…

– Кто говорит-то?

– Все говорят… Ещё говорят, у него рога на голове и шерсть на ладонях…

– Этого точно нет, – улыбнулась девушка. – Сказки какие-то… Ты что, боишься? – вдруг поняла она.

– Да ну… – расхрабрился пришелец. – Чего там бояться, человеко-бык какой-то…

Ариадна улыбнулась и ничего не ответила, афинянин тоже замолчал. Они прошли к дому Двойного Топора, где, среди множества ложных, жрица указала Тесею истинный вход.

«…Много раз, – думала девушка, глядя вслед удаляющемуся пришельцу, – приводили сюда пленных пиратов. Много раз Астерий вступал в бой с ними и делал то, что должен, пользуясь кремниевым лабрисом… Кто победит сегодня? Станет ли Тесей новым жрецом Великой Богини?..» Тревога не дала Ариадне устоять на месте, она бесшумно проскользнула в Лабиринт следом за афинянином.

Свет с трудом проникал сквозь небольшие окошки под потолком, сделанные Дедалом так, чтобы в доме Двойного Топора всегда царил полумрак. Тут и там среди виноградных лоз, искусно выписанных на известняковой стене, угрожающе извивались большие черные змеи. Но они были не более живыми, чем нарисованные виноградные лозы.

Шаги пришельца по покрытому раковинами полу гулко раздавались впереди жрицы. Тесей заметно нервничал. Дважды начинал петь охотничью песню, но тут же обрывал себя на полуслове. Вскоре афинянин замолчал. Пару раз даже казалось, что он хочет повернуть назад. Из-за робости, с которой пришелец шел к своему сводному брату по отцу, девушка почти догнала Тесея возле святилища, но нарочно задержалась в тени под дверью.

Из-за того, что Астерий вел уединенный образ жизни, почти не выходя из Лабиринта, во дворце его не любили. Только Пасифая неизменно радовалась приходу сына, да и сама нередко ходила его проведать. Но как она находила дорогу, как он ориентировался в полумраке, полном опасностей, никто не знал. Как и то, куда девались тела принесённых в жертву пиратов – просто исчезали в Лабиринте и всё… Именно поэтому, из-за нелюдимости и уединенного образа жизни, который вёл Астерий, его прозвали «быком Миноса», Минотавром.

Когда Тесей вошел к Астерию в комнату, тот что-то читал, отложив в сторону двойной топор и рогатую маску быка. По стенам святилища замысловатым узором плясали белые журавли, в глубине комнаты стоял украшенный рогами алтарь. Священная сеть, которой Луна-богиня ловила свою жертву, лежала рядом с потемневшим от времени медным треножником. Заметив гостя, Астерий отложил таблички с клинописью и обрадовано пошёл афинянину навстречу.

– Здравствуй, Тесей, – радушно сказал Астерий. – Проходи, присаживайся…

– Здравствуй, – дичась, ответил афинянин, подозрительно оглядывая святилище. По сравнению с Астерием он казался тщедушным.

– Выпьешь вина? – предложил Астерий, ставя перед Тесеем серебряный кубок.

– Пожалуй, – хмуро кивнул он.

– Знаешь, – продолжал говорить Астерий, обходя треножник и беря в руки кувшин с дорогим вином, – я ждал тебя. В древних пророчествах говорилось, что однажды ты придешь ко мне, и присядешь, чтобы выпить вина. А потом, что было потом?.. – вспоминал Астерий (он не видел, что Тесей встал и тихо прокрался к нему сзади. Ариадна затаила дыхание), – Ах, да, конец пророчеств утерян, но я думаю, что два брата всегда найдут общий язык…

– Непременно, – лицемерно проговорил афинянин и неожиданно вонзил меч Астерию в спину.

Астерий покачнулся и упал, уронив кувшин. Вино разлилось по покрытому раковинами полу. Задыхаясь, Астерий повернул голову и посмотрел на пришельца, хотел ещё что-то сказать, но только хрип раздавался из пробитых лёгких. Потом он несколько раз дернулся и умер. Танец журавлей, казалось, стал каким-то угрожающим.

– Чё, сука, прямо в позвоночник?.. – кривляясь, проговорил Тесей. – У нас ещё будет время найти общий язык… – он ухмыльнулся и толкнул ногой голову мертвого брата в тёмной луже дорого вина, – в Аиде…

Подурачившись, афинянин спрятал меч в ножны и стал рыться в священной утвари. В ужасе перед происходящим, перед таким невероятным оскорблением святилища, Ариадна побледнела, из груди её вырвался крик. Тесей резко обернулся и выхватил меч.

– А, это ты, Ариадна, – сказал он, опуская меч. – Я думал, шпионы.

– Зачем, – заплакала жрица, – зачем ты это сделал? Почему не убил в бою?

– Зачем-зачем… – оправдывался афинянин. – Он первый начал… Подожди, сейчас соберу вещи…

«Какие вещи?..» – вертелось у девушки в голове, но она была слишком потрясена, чтобы что-то соображать. Пока пришелец рыскал по святилищу в поисках золота и серебра, жрица думала о долге перед Богиней.