Текст книги "Охота на лиса"

– Лучшие кандидаты, которые у вас есть для чего? – спросил Риго. – И почему, черт возьми, нас это должно волновать?

– Ввиду вашего происхождения и непревзойдённых навыков в верховой езде, у вас есть большие шансы быть принятыми аристократами на Траве. Что касается того, почему… – мужчина нервно облизнул губы и прошептал – Чума.

Родриго молчал. По крайней мере, разговор с послушником подготовил его к этому. Он был зол, но не удивлён.

– Вы подходите. Так говорят машины. Каждая компьютерная модель подтверждает это. Потому что надежды нет. Никакой надежды на излечение, – Сендер О'Нил продолжал говорить шёпотом. – Никаких средств профилактики. У нас есть вирус, но мы не нашли никакого способа заставить нашу иммунную систему вырабатывать антитела. Мы даже не знаем, откуда он возник. У нас ничего нет. Уровень смертности составляет сто процентов! Твоя семья умрёт. Моя. Все мы. Это конец человеческой расы.

Риго, потрясенный до глубины души, спросил: – Почему вы думаете, что на Траве есть решение?

– Согласно нашим разведданным, на Траве вообще нет чумы.

– Возможно, они скрывают это, как это делаете вы здесь.

Сендер, бледный и потный, замотал головой: – Маловероятно. У них, там на Траве, нет должной структуры, чтобы скрыть это. Кроме того, я не могу раскрывать все наши источники… Аристократы, которые заправляют там, не дадут разрешения учёным или исследователям посетить планету. О, да, мы могли бы послать наших людей в портовый город, известный также как Город простолюдинов. Он открыт для посетителей. Но такой вещи, как иммиграция, там не существует. Они лишь получат разрешение на посещение, но только до тех пор, пока не прибудет следующий корабль. Мы уже пытались проделать такое несколько раз. Безуспешно. Наши люди ничего не могут выяснить, не покидая порт. Дальше их не пустят. Святой Престол не имеет власти на этой планете.

Риго был обескуражен. – Я отказываюсь верить, что вас нет там никакой миссии…

– Единственный контакт Святого Престола с Травой осуществляется через монашеский лагерь на руинах Арбая. – О'Нил вытер лоб, на котором блестел пот. – Зелёные братья. Они названы так из-за мантий, которые они носят. Их, должно быть, больше тысячи, но они практически не контактируют с аристократами. Более ста лет назад Иерарх приказал им наладить контакт с жителями Травы, но на самом деле и по сей день никакой точки соприкосновения между ними не найдено.

– Что сделали братья для того, чтобы наладить связь с аристократами?

– Они занялись садоводством, – О'Нил нервно рассмеялся. – Садоводством! Они стали специалистами в этом. О, они прославились. Но это все равно не даёт им войти в контакт с повседневной жизнью остальной части планеты, этого недостаточно для того, чтобы чему-то научиться. И да, проклятые аристократы не дают нам хода!

– Даже когда вы рассказали им…

– Мы пытались донести до них, что происходит во внешних мирах, но им, похоже, всё равно. Они не пострадали от пагубы. Это сепаратисты, больше озабоченные сохранением привилегий своего ранга. Вот почему они постоянно отказывали в разрешении на строительство храма или миссии. Десять поколений на Траве только сделали их общество более изоляционистским, более… более странными, как будто у них в головах возведены железные стены! Они отказываются быть изученными. Они отказываются быть обращенными в веру. Они отказываются, чтобы их навещали! За исключением, может быть, кого-то вроде вас…

– Но у Святого Престола есть межзвёздный флот.

Сендер О'Нил глубоко вздохнул: – Мы рассматривали такую возможность. Если мы высадим там солдат, распространение чумы больше нельзя будет держать в секрете. Мы не можем даже рассматривать такой вариант, пока не узнаем наверняка, что именно происходит на Траве. Пожалуйста! Что бы вы о нас ни думали, отдайте должное нашему уму! Мы всё смоделировали на компьютере. Наши лучшие люди делали это снова и снова. Новости о чуме вкупе с применением силы на одном из миров станут катастрофическими! Вы слышали о Ветхих?

– Какая-то секта сторонников конца света, не так ли?

– Вернее сказать, конца вселенной. Но да, они страстно желают конца света, человеческого мира. Они называют себя Мучениками Последних Дней. Они верят, что пришло время положить конец всему человечеству. Они верят в загробную жизнь, которая начнется только тогда, когда закончится эта, для всех. Недавно мы узнали, что Ветхие «помогают» распространению чумы.

– Но как?

– Переносят заражённых материалы из одного мира в другой. Как древние анархисты, разрушающие устой старого мира, чтобы дать путь новому…

– Но какое это имеет отношение к…

– Сейчас все имеющиеся ресурсы Святого Престола направлены на отслеживание и уничтожение Ветхих. Но они плодятся быстрее, чем это можно себе вообразить. Если бы они прослышали… если бы они только узнали, что у человечества есть шанс, что Трава… Они разрушат любой ничтожный шанс на спасение. Нет, что бы мы ни предприняли, это должно быть скрыто, сделано тихо, не привлекая внимания. Согласно прогнозу компьютеров, у нас есть пять-семь лет для манёвра. После этого чума, возможно, зайдёт так далеко, что… В общем, на Траве подтвердили, что примут посла.

– Так они там ездят верхом? – спросил Риго Сендера, пытаясь отогнать от себя картины всеобщей гибели и разрушения, которые роились в его сознании. – Они взяли с собой на Траву лошадей, гончих и лис?

– Нет. Они используют местные виды. – О'Нил нервно облизнул свои пухлые губы и отвёл глаза.

«Местные виды», вспомнил его слова Риго, сидя в воздушном шаре, зависшем над рощей огромных деревьев. Он не мог видеть происходящее ясно. И вот в поле зрения появилось существо, именуемое местными «Лисом». Он уставился вниз, на мгновение забыв о необходимости скрывать свои чувства, и повторил фразу О'Нила. «Местный вид». Он произнес это вслух, неосознанно. Когда Эрик бон Хаунсер вопросительно посмотрел на него, он выпалил, сам того не желая: – Боюсь, оно совершенно не похоже на наших земных лис.

Огромное, аморфное существо с трудом стащили с кроны гигантского дерева, в то время как бон Хаунсер описывал им происходящее. Он говорил почти небрежно, тщательно игнорируя их реакцию.

***

Они вернулись в Клайв раньше всадников и были встречены леди Ровеной, хотя и без особого энтузиазма с её стороны. Она проводила их в большую залу с видом на первый этаж, где представила их группе беременных женщин, детей и пожилых мужчин, которые ели, пили и играли в игры за расставленными столами. К ним присоединился Эрик бон Хаунсер. Очень скоро за западными воротами протрубил рог, и всадники начали стекаться внутрь. Большинство сразу же отправились мыться и переодеваться, но несколько человек вошли в залу, явно проголодавшись.

Эрик продолжил свои объяснения: – Они ничего не пили в течение двенадцати часов перед охотой, кроме паллиатива, предложенного им перед приходом Гончих. Как только охота стартовала, у них нет никакой возможности облегчиться.

– Очень неудобно, – заметила Марджори, погруженная в воспоминания об острых неумолимых шипах на шеях гиппеев. – Это действительно того стоит?

Эрик бон Хаунсер покачал головой: – Я не философ, леди Вестрайдинг. Если бы вы спросили моего брата, он бы сказал «да». Если вы спросите меня, я бы мог сказать «да» или возможно «нет». Но с другой стороны, он ездит верхом, а я больше нет, – сказал мужчина, покраснев. – Мои ноги. Несчастный случай на охоте.

– Я тоже езжу верхом, – раздался голос позади них. – Но я говорю «нет».

Марджори повернулась лицом к обладателю голоса, высокому, широкоплечему, ненамного моложе её мужчине, одетому в заляпанные брюки и красную куртку, с охотничьей шапкой под мышкой и полным стаканом, поднесенным к губам. Она увидела, что губы его слегка подрагивают.

– Прости меня. Я просто умираю от жажды и забыл о приличиях. Я – Сильван бон Дамфэльс, – сказал мужчина с лёгким поклоном. – Я младший сын Ставенджера и Ровены бон Дамфэльс.

Стелла стояла с Риго в другом конце комнаты. Она увидела, как Сильван разговаривает с её матерью; выражение её лица изменилось, глаза были прикованы к Сильвану, когда она подошла. Последовали поклоны. Эрик бон Хаунсер вскоре отошёл, оставив Марджори и детей в обществе Сильвана.

Энтони был бледен. Он всё ещё находился под впечатлением от увиденного им зверя – «фоксена», как большинство жителей Травы называли Лиса.

– Хочу предостеречь вас. Вас могут попросить прокатиться верхом. Пригласить поучаствовать в охоте, так сказать. Я думал, что это невозможно, пока не встретился с вашим мужем. Я считаю это маловероятным, но, всё же, полностью исключить такое невозможно. Я хочу предупредить вас. Если такое произойдет, не принимайте такого приглашения. – Сильван бон Дамфэльс пристально посмотрел каждому из них в глаза, как бы освещая в их душах самые сокровенные уголки, затем снова поклонился и покинул комнату, потирая на ходу горло, как будто он испытывал боль.

– Честно! – сказала Стелла, вскидывая голову. – Эти их скакуны могут напугать тебя или Тони, но они не пугают меня! Я смогла бы ездить верхом на этих тварях. Я знаю наверняка, что смогла бы.

Марджори внутренне содрогнулась, но голос её прозвучал спокойно. – Я знаю, что ты могла бы, Стелла, я тоже смогла бы. При достаточной практике, я полагаю, любой из нас мог бы. Вопрос в том, должны ли мы это делать? Я думаю, что у нас есть теперь по крайне мере один друг на этой планете, и он только что сказал нам «нет».

***

Руины города Арбай на Траве во многих отношениях похожи на подобные руины в других мирах: загадочные, недавно заброшенные – по меркам археологов, шепчущие о какой-то тайне, которую каждый присутствующий там может почувствовать, не осознанно. Другие города Арбай, найденные в иных местах, населены ветром, пылью, да россыпью костей самих арбай. На самом деле, было найдено так мало останков арбай, что исследователи задались вопросом, почему при таком скудном населении их города были такими большими. Их искусно обработанные резные фасады домов стоят вдоль плавно изгибающихся русел улиц. Ни в одном из городов никогда не было обнаружено никаких транспортных средств. В каждом городе есть библиотека, есть таинственное сооружение на городской площади, не то скульптура, не то объект какого-то культа. Кроме всего прочего, за пределами каждого такого города были найдены загадочные механизмы, которые, как полагают служили мусоропроводами. Есть версии, что это своеобразные крематории. Существует также мнение, что это своеобразные транспортные устройства. Есть и такие, что считают, что эти механизмы могут быть всеми тремя одновременно. Если это печи, то тела жителей городов могли быть сожжены, что объясняет редкое обнаружение скудных останков. Но не исключается версия, что жители могли просто переселиться куда-нибудь ещё. Полевые археологи и теоретики не могут прийти к согласию ни по одной из альтернатив, хотя их учёный спор длится на протяжении уже многих поколений.

Было найдено всего несколько целых скелетов арбай, всегда по одному или по двое за закрытыми дверями. Но в найденном на Траве городе дела обстояли совсем иначе.

На Траве тела лежат сотнями – в домах, на улицах, в библиотеке и на площади. Везде, где бы не вели раскопки Зелёные Братья, они находят мумифицированные останки арбай.

Большая часть раскопок за эти годы была проделана сильными молодыми людьми, которые мало интересовались тем, что они обнаружили. Однако неизбежно находилось несколько человек, которые оказывались очарованными древними стенами города, его загадочными артефактами, мумифицированными телами. Были среди них и те немногие, что добровольно отдали свою жизнь исследовательской работе. Иногда таких фанатиков было двое или трое.

Брат Майноа, некогда смиренный юный послушник Святого Престола, был теперь беззубым морщинистым старцем с седыми лохмами; он, как и другие до него, научился скрывать свои подлинные интересы от тех, кто стоит у власти. Брат Майноа, как и его предшественники, нашёл своё призвание среди этих древних камней. Он привык считать эти похожие на траншеи улицы своими. Майноа собственноручно обнаружил почти половину всех найденных на Траве тел арбай и провёл большую часть своей жизни среди них. Они стали его друзьями. Но мертвецы не были его единственными товарищами.

Иногда по вечерам брат Майноа уходил с раскопок в ближайшую рощу, где его можно было видеть сидящим на кривом корне, курящего трубку, и разговаривающего как бы с самим собой. Вот и сегодняшним вечером он со вздохом откинулся на облюбованном им корне. Большую часть ночей у него ломило в костях, а иногда и по утрам. Сказывался сон в едва отапливаемом помещении на мешке, набитом травой, хотя с тех пор, как он починил крышу, боли стали меньше. Он глубоко затянулся ароматным дымом, медленно выпустил его, затем заговорил, как бы обращаясь к самому себе: – Теперь пурпурная трава, не та, что называют королевским плащом, а более светло-фиолетовая с синим налётом, что хорошо сочетается с розовым цветом. Тесты выявили в ней полноценный белок, очень питательный.

С дерева, высоко над головой старика, донёсся звук, похожий на громкое заинтересованное мурлыканье.

– Ну, конечно, желтотравник и так почти идеален, просто его очень мало.

Снова мурлыканье, с вопросительной ноткой.

– Конечно, они наблюдают за нами, – вздохнул брат Майноа. – Вот почему так трудно что-то выяснить.

Сверху не ответили.

Брат Майноа рискнул взглянуть прямо вверх, но не увидел ничего, кроме бледного неба сквозь завесу из веток и листьев, лишь одинокая яркая звезда в зените, словно блёстка, упавшая с юбки беспечного ангела. Немного слева от себя, так высоко, что последние лучи солнца казались лишь шелковистым мерцанием, он мог видеть несколько нитей сети среди башен самого монастыря, прямо над горизонтом.

– Снова разговариваешь сам с собой, брат? – произнёс укоризненный голос. Брат Майноа вздрогнул. Фигура под соседним деревом была наполовину скрыта тенью. Голос принадлежал старшему брату Ноази Фуасои, заместителю главы управления безопасности и приемлемой доктрины в монастыре. – Какого черта он делает здесь, на раскопках! – с досадой подумал Майноа.

Есть у меня такая дурная привычка, старший брат, – пробормотал Майноа, поднимаясь и почтительно кланяясь, а также задаваясь вопросом, следил ли за ним этот человек, и если да, то как долго он там стоял.

– Цепляясь за такие вредные привычки, ты нарушаешь принципы ордена, вероятно, именно поэтому тебя всё ещё держат на раскопках и не поручают более достойные обязанности, приличествующие твоему почтенному возрасту. Тебя бы уже давным-давно определили на канцелярскую работу в монастырь.

– Да, старший брат, – послушно отозвался брат Майноа. – Я постараюсь избавиться от этой привычки.

– Уж будь добр, брат. Ибо я спустился сюда, чтобы сказать тебе, что ты назначен на службу сопровождения. У нас есть один непокорный послушник, возвращающийся со Святого Престола. Мы с братом Шут-Хаем пригнали машину из монастыря, чтобы ты воспользовался ею, когда заберешь его завтра утром. Его имя Риллиби Перезвон. Придумай ему имя Зелёного монаха.

– Будет сделано, старший брат.

– Корабль прибудет рано, так что будь готов. И больше не разговаривай сам с собой.

Брат Майноа смиренно поклонился удаляющейся спине Фуасои и мысленно выразил пожелание, что напыщенного индюка Фуасои разорвала изнутри его чванливость. Говнюк, подумал он. Все из «Приемлемой доктрины» были говнюками. Как и старейшина Джамлис Зои, безумная прозелитка, брошенная здесь, на Траве, где некого было обращать, и медленно сходящая из-за этого с ума. Их мозги забиты всяким дерьмом, иначе они бы знали, что на самом деле здесь происходит, на Траве. Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, мог бы увидеть… Мурлыканье сверху возобновилось, на этот раз оно было полно тихого веселья. – Из-за тебя у меня будут большие неприятности, – беззлобно пробормотал брат Майноа. – С кем тебе тогда придётся мурлыкать, а?

***

Территория в сто квадратных миль, которую аристократы называли Городом Простолюдинов, была разделена на две части отвесным каменным выступом, который полушутя называли Единственной горой Травы. «Гора» простиралась на восток и запад непрерывной стеной, отвесным выступом, который сбегал вниз с обеих сторон, теряясь в глубине болотистого леса, создавая таким образом эффективную баррикаду. Ремесленники, фермеры, торговцы и их семьи жили и работали к северу от этого барьера в районе, который они называли Коммонс. Территория к югу от стены, хотя и представляла собой в основном пологие пастбища, включала в себя космопорт и всё что было с ним связано. На востоке к космопорту прилегал район, в котором находились склады для хранения товаров, сараи для сена и для зимнего корма скота общин, различные респектабельные магазины и увеселительные заведения, управляемые местными жителями, портовый отель и больница. Этот район, включая сам порт, назывался Коммерческим районом.

На западной стороне от порта, где вдоль Портсайд-роуд стояли безвкусно и дёшево украшенные здания, где салуны оставались открытыми круглосуточно и где посетители обычно переступали через тела, чтобы войти, не особо беспокоясь об этом. Переполненные здания источали непереносимую вонь от лекарств, грязи и биологических выделений. Этот район с дурной репутацией получил своё название от дороги и назывался просто «Левый берег».

В дополнение к Коммерческому району и Портсайд-роуд южная территория включала около сорока квадратных миль обычных сенокосных лугов и пастбищных угодий, простиравшихся на востоке, юге и западе от высокого плато космопорта до болотистого леса.

Портовые и ремесленные районы соединяла выемка, прорезанная в Стене, – Травяная горная дорога, хорошо проторенная магистраль, которая проходила по восточной стороне мимо высоких массивных ворот, иногда используемых для блокировки транспортного траффика. По обыкновению, экипажи грузовых судов выходили из припортовых заведений на закате ночи. В это время ворота были закрыты. Однако в обычное время движение между космопортом и Коммонсом проходило беспрепятственно.

Узел на Траве был оживленным. Планета лежала на топологическом перекрестке, доступном пункте назначения в подпространстве, которое совпадало с планетой в реальном пространстве, и уже одно это придавало ей особую ценность. Аристократы, изолированные в своих поместьях и озабоченные только своими внутренними делами, никогда не задумывались о том, насколько выгодным было расположение Травы. Они были бы поражены, узнав, что богатство Травы не было, как они продолжали верить, сосредоточено в их эстансиях, а на самом деле хранилось в внеземных банках значительной частью жителей города. Немногие боны приезжали в Город Простолюдинов, а если и приезжали вообще, то не шли дальше торговых контор. Жители общин в эстансиях держали язык за зубами о городских делах. То, что боны считали вечной истиной в отношении их собственного социального и экономического превосходства, Коммонс давно отбросил в пользу более прагматичного образа жизни. Коммерческий район постепенно превратился в крупный перевалочный пункт, предлагающий временное жилье значительному числу путешественников.

В ожидании стыковочного судна транзитные пассажиры, остановившиеся в портовом отеле, часто забредали в Коммонс в поисках местного колорита. Продавцы травяных тканей и рисунков на траве, а также искусно сплетенных многоцветных корзин из травы в форме фантастических птиц или рыб вели оживленный бизнес. Аристократы запретили поездки на аэромобилях над прериями. Одно время Портовый отель предлагал экскурсии на окраины болотного леса, но после того, как лодка с влиятельными лицами не вернулась, экскурсии были прекращены. Все развлечения были сосредоточены в Коммонсе, что означало постоянный поток транспорта вдоль дороги.

Таким образом, когда однажды ранним утром Душка Джонс остановилась на станции с красивой девушкой на буксире, дежурный полицейский решил, что какой-то очередной инопланетянин сбежал из Портового отеля и попал в сомнительную компанию. Не то чтобы Душка Джонс была отребьем. Она и Святая Тереза были мадамами двух крупнейших борделей в Портсайде, и они часто ездили в Коммонс в обществе своих экономок и поваров. Даки обычно возглавляла список жертвователей на любое благотворительное дело. Машины Душки находились в хорошем состоянии и редко причиняли кому-либо вред, кроме поверхностного, и ни одна из её девочек или мальчиков или генетически измененных существ никогда не пыталась убить кого-либо из клиентов.

– Что это там у тебя, Душка? – спросил полицейский Джеймс Желе. Это был крепкий, мускулистый мужчина средних лет, покрытый обманчивым слоем мягкой плоти, за что и получил свое прозвище. – Расскажи-ка старине Желе, что это у тебя там.

– Будь я проклята, если знаю, – ответила Даки, изображая беспомощность, жеманно пожимая плечами; воланы на её платье задрожали от колыхающейся плоти под ними. – Я обнаружила это существо у себя на заднем крыльце.

Её похожий на флейту голос принял жалобную минорную тональность. Разукрашенные блестками брови Душки изогнулись дугой, а края татуированных век опустились чуть ли ни на её щёки.

– Тебе следовало бы отвести это создание обратно в отель, – сказал Желе, бросив на девушку тяжелый взгляд, на который та ответила широко раскрытыми невинными глазами.

– Дык, я пытался, – сказала Душка, вздыхая и жеманно, по-детски поджимая губки, помахивая своей миниатюрной ручкой с браслетом из драгоценных камней на запястье между крошечными складками жира. – Я же не дура, Желе, дорогуша. Я подумала так же, как и ты. С пассажирского корабля, подумал я, транзитом, ожидает следующего. Я спросила, как звать, но ничего членораздельного не дождалась в ответ.

– Думаешь, недоразвитая? Или может под кайфом?

– Неа, никаких признаков ни того ни другого.

– Тогда, может быть, это одна из тех, как вы их называете, «обезличенных вещей», что продают в Гадюшнике?

– Опять мимо, я справлялась. Ей пользовались, но внутрь никто не лазил, по крайней мере, так, как они это делают там.

– Так что те сказали в отеле?

– Не их, сказали они. У них не было ничего подобного этому, все их вещи учтены.

– Будь я проклят!

– Ото ж! Она не может быть член общины, не так ли?

– Ты лучше меня знаешь каждого из них, Душка.

– Мда, всё это действительно очень загадочно, не так ли, дорогуша?

– С какого-нить корабля? – рискнул предположить Желе

– Ты знаешь их дурацкие правила так же хорошо, как и я, дорогуша. Нет, точно не с пустого корабля. И не из отеля. И не моё, ни Святой Терезы, ни кого-либо другого. Боюсь, это твоя проблема, Желе. Только твоя. – Душка Джонс захихикала, оборки на её платье затрепетали, сотрясаясь от пришедшего в движение обилия плоти.

Желе покачал головой. – Нет уж, Душка, старушка. Я сделаю её снимок, а потом ты заберешь её обратно. У тебя в заведении полно места. Помести её в свободную комнату и накормите чем-нибудь. Стазис-резервуар – не подойдёт. Она не нуждается в заморозке. Скорее в уходе. С тобой ей по-любому будет лучше.

– О, какое доверие, офицер, – жеманно промурлыкала Душка.

– Не вздумай продать её. Если она не может говорить, она не может дать согласие. Будь уверена, я спущусь, чтобы осмотреть её снова в следующий раз, когда буду в Порту, чтобы проверить разрешения на временное проживание. Придётся мне самому поспрашивать в округе…

Он продолжал смотреть на девушку, пока настраивал свой имиджер. Она ответила ему взглядом, повернув голову набок, так что он мог видеть только один её глаз, глаз, в котором не было видно ни малейшего признака интеллекта. И все же, когда он закончил записывать изображение существа и Душка протянула руку, девочка взяла её и улыбнулась, снова повернув голову вверх и в сторону, бросив на Желе косой взгляд.

От неожиданности Желе вздрогнул. В этом взгляде было что-то странно знакомое. Откуда вообще могла взяться эта девчонка? Не из болота же, это точно. Не из аэромобиля. Не из корабля. И не из отеля.

– Чёрт бы всех вас побрал, – прошептал полицейский про себя, наблюдая, как старушка Душка загружает девушку обратно в её трехколесный раннер.

***

На следующее утро после охоты у бон Дамфэльсов Марджори встала засветло. Спала она мало и беспокойно. Ей снились гиппеи. Она встала среди ночи, чтобы пройтись по зимним помещениям, зашла в комнаты детей, прислушалась к их дыханию. Энтони издавал тихие стонущие звуки, подрагивал во сне, почти как Эль Диа Октаво в тот день, когда она увидела этих тварей на холме. Марджори села на край его кровати и провела руками по его плечам и груди, поглаживая его, как будто одну из своих лошадей, пока он не затих под её пальцами. Дорогой Тони, малыш Тони, её горячо любимый первенец. Он был так похож на неё.

В соседней комнате крепко спала Стелла, розовощёкая, губы слегка приоткрыты. С каждым днем её сходство с Риго становилось все более заметным. Марджори стояла над ней, не прикасаясь, вглядывалась в эту женственную версию его красивого лица. Стелла была копией своего отца. Такая же порывистая, страстная. Всегда только берущая и никогда не готовая отдавать взамен. Единственной её привязанностью была её подруги, оставшаяся дома, на Терре. Блаженная Элейн.

– Теперь ты тащишь меня в это ужасное место, заставляешь меня бросить своих друзей, даже не спросив, хочу ли я идти! Почему мы больше не похожи на нормальную семью? Хотела бы я быть сестрой Элейн. Брауэры ведут себя не так, как ты. – Марджори вспомнились слова Стеллы незадолго до их отбытия на Траву.

– Что ж, у нас будет шанс стать семьей на Траве, Стелла. Вокруг больше никого не будет, – пыталась урезонить её Марджори. Стелла же в ответ лишь стиснула челюсти, не удостоив мать ответом.

Ну что мать могла ответить дочери?

– Мы уезжаем, чтобы спасти всё человечество. Но нет никакой реальной причины, по которой ты не можешь остаться. Оставайся здесь и умри от чумы, Стелла. Ты, Элейн и её идеальная семья. Мне уже всё равно.

Марджори вышла из комнаты Стеллы, тихо прикрыв за собой дверь, ее мысли двигались по старым, знакомым тропкам. Возможно, когда Стелла станет постарше, со временем они могли бы стать друзьями. Стелла выйдет за кого-нибудь замуж. У неё самой появятся дети.

Эта мысль заставила её побледнеть, задохнуться. Не было никаких доказательств, что они были защищены здесь, на Траве. Было только предположение, надежда. Слух о том, что здесь, на Траве, действительно не было никакой чумы.

Она просидела, застыв, до самого утра, повторяя про себя заученную молитву, чтобы успокоиться.

Как только над травой отчетливо забрезжил свет, Марджори спустилась в пещеру, где стояли лошади. Ей нужно было почувствовать их, убедиться в их знакомой реальности, в их незамысловатой верности и привязанности. Они-то не швыряли ей в лицо её любовь в ответ; они тысячекратно платили даже за небольшое внимание. Она переходила от загона к загону, лаская и поглаживая животных, раздавая им кусочки сладкого печенья, которое она приберегла для них, и, наконец, остановилась у стойла дон Кихота, чтобы посмотреть на него. Она обняла его.

– Мой дон Кихот, – сказала она ласково, обняв коня. Она прижалась лицом к его эбонитовой морде, чувствуя тёплое дыхание на своём лице, на мгновение забыв о недовольстве Стеллы и неверности Риго, о Гиппеях, Гончих и чудовище, которые те преследовали, о том, кого здесь звали Лисом, о том, кого в других местах называли чумой.

Она не потрудилась оседлать его; не хотела, чтобы что-то стояло между ней и его кожей. Она лежала у него на шее всё то время что они спускались из пещеры по извилистому пути, который вёл к арене. Тропинка шла вниз по петляющему ущелью, затем вверх, к вершине холма.

Когда они приблизились к холму, шкура лошади задрожала. Конь трясся молча, как будто что-то глубоко в его огромном сердце подсказывало ему, что его единственный шанс на продолжение жизни заключается в том, чтобы не издавать ни звука. Марджори почувствовала его тяжёлое прерывистое дыхание. Она соскользнула с его спины одним плавным движением. Не поднимая взгляда на вершину холма, она уже знала, что там увидит. Ком подступил к её горлу. Теперь и она уже вся дрожала, будто от холода. И всё же ей нужно было это увидеть.

Она мягко потянула жеребца за плечо и тот послушно опустился на землю, на колени и лёг, как его учили. Она погладила животное чтобы успокоить его (и заодно себя), – затем поползла на дрожащих руках и ногах прочь, немного вверх по склону в сторону от тропинки. Затем она присела и замерла на месте, смотря вниз сквозь траву, оставаясь незамеченной.

Они были там. Три Гиппея выполняли элементы выездки, те самые, что недавно отрабатывали здесь со своими лошадьми Тони, Риго и она сама: ходьба, рысь, галоп, смена ног, пересечение арены по длинным диагоналям. Они проделали всё это небрежно, с лёгкостью. Завершив, трое животных встали бок о бок, отвернувшись от сидевшей в засаде Марджори, кончики их шейных шипов были направлены на неё, словно сверкающие обнажённые клинки. Затем они повернулись и беззвучно посмотрели на то место, где она пряталась; их тёмные глаза мерцали, отдавая красным в нарождающемся утреннем свете.

Развлекаются, подумала она сначала. Резвятся. Должно быть, для них это своего рода пантомима. Эти гиппеи видели людей и их лошадей и были удивлены тем, что эти маленькие инопланетные звери проделывали ведомые своими человеческими хозяевами. Постойте-ка! Они знали, что она была там. Они знали, что она наблюдает. Возможно, они разыграли это небольшое представление для неё, подгадав к её приходу…

Она поняла. Ничто в этом взгляде воспалённых красных глаз не было забавным. Марджори ретировалась с гребня холма, в страхе за свою жизнь, вниз, где послушно лежал её жеребец. Она заставила его подняться на дрожащие ноги, а затем наполовину легла на конскую спину. Они помчались прочь, назад в Опал-Хилл, обратно в страну людей, неся в своих душах ещё один тайный ужас, в довесок к тем, что уже таились там.

То, что она увидела в этих горящих красным огнём глазах, было насмешкой – насмешкой и ещё чем-то большим. Злобой.

***

Джеймс Джеллико, по обыкновению, отправился домой на ланч. У жены Джеллико Джандры не было ног, и она передвигалась на изящных искусственных протезах, которые он для неё раздобыл в порту. Он нашёл свою вторую половину у птичника, кормящей шумно гомонящих гусей зеленью.

– Глянь ка, Джеймс, – поприветствовала она его. – Я почти решила зажарить вот эту доставучую гусыню на ужин. Она такая наглая, что поделом ей.

Указанной гусыне удалось изловчиться и вырвать кусочек зелени из соседнего клюва и жадно проглотить его. Заметив подошедшего хозяина, гусыня склонила голову набок и уставилась одним глазом на Джеллико. И тут полицейский испытал внезапное чувство дежавю.