Текст книги "Правила счастья"

ГЛАВА 11

В понедельник Джуно проспала, потому что все ее будильники остановились. В панике вскочив в 8.30, она обнаружила, что Джей основательно засел в ванной, принимая водные процедуры после утренней пробежки. Переминаясь с ноги на поту, она поинтересовалась, когда он выйдет. Не получив ответа, она вспомнила о введенном ею идиотском правиле внутреннего распорядка и сдалась. Все равно она безбожно опаздывала. Кроме того, у нее не оказалось чистого белья – ведь в выходные ей не удалось ничего постирать. К тому же она опять потеряла пропуск (это с ней случалось примерно раз в месяц, обычно в преддверии критических дней).

В результате на работу она отправилась с грязной головой и притом довольно странной походкой: пришлось надеть отделанные мехом трусики, подарок Трионы на тридцатилетие. Хуже всего было то, что ради проникновения на рабочее место пришлось вступить в переговоры с Мелом – игриво настроенным охранником.

– Ты не то что пропуск, ты бы и голову забыла, если б она не была прикручена к шее, – он, как обычно, старался блеснуть оригинальностью.

– Я ничего не забыла, Мел. Я просто потеряла.

– Чего – пропуск или голову? – Он был в восторге от собственного остроумия.

– И то, и другое, – честно ответила Джуно.

– Я могу возместить тебе потерю, если хочешь, – он плотоядно посмотрел на нее. – Как насчет сегодняшнего вечера?

– Прости?

– Ты свободна?

– Ну что ты, занята, так занята, что свободных мест нет. Полный аншлаг, – и Джуно рванула по лестнице, не дожидаясь лифта.

С пыхтеньем поднявшись наверх, она застала Лидию в настроении, характерном для понедельничного утра. Одета та была в свой обычный деловой костюм: едва прикрывающая ягодицы полосатая юбка и прозрачная блузка цвета зеленого лайма. Лидия метнула из-за монитора многозначительный взгляд на Джуно.

– У тебя телефон был занят вчера все время! Я уже собиралась прийти взломать твою дверь! Ты не представляешь, как мне нужно было поговорить с тобой! – ее огромные голубые глаза смотрели укоризненно.

– Я все понимаю, прости, что так получилось, – Джуно отодвинула на край стола скопившуюся почту и пошла к автомату за кофе для Лидии и для себя. – Но сейчас я уже здесь и ты можешь мне все рассказать.

– Не уверена, что сейчас я захочу. – Лидия скорчила гримасу. – Кроме того, спасибо тебе, конечно, но я предпочла бы чай с лимоном.

Джуно все-таки поставила кофе перед ней на стол и села на свое место.

– Ну что ж, в таком случае, если хочешь, я сама расскажу тебе, как провела выходные, – Джуно откинулась на спинку стула и вздохнула, приготовляясь облегчить душу подробной исповедью.

– Ну ладно, ладно, так и быть, расскажу тебе о моем свидании, – Лидия поспешно подъехала на стуле поближе к ней, предполагая, что Джуно собирается угостить ее длинной тоскливой историей о том, как она стирала белье и обучала Пуаро новой скабрезной шутке.

Джуно отхлебнула кофе и постаралась скрыть досаду.

– Он действительно великолепен, – Лидия вздохнула и мечтательно посмотрела на Джуно. – Я без ума от его ирландского акцента. И еще – эта дико сексуальная манера понижать голос почти до шепота, так что ты должна приблизиться к нему вплотную, чтобы расслышать…

– Это ты о Бруно, да? – Джуно с напряжением потерла глаза.

– О ком же еще? – нетерпеливо сказала Лидия. – Проснись, Джу, выпей кофе, ты чуть не вылила его на меня.

– Ну, может быть, о Клоде, – предположила Джуно. Она всегда путалась в любовниках Лидии.

– О, я дала ему отставку в субботу. Я никогда не проигрываю одну пластинку по второму разу, ты же знаешь. Это жестоко.

– Прости, – Джуно не удержалась от улыбки. – Какая я все-таки тупица. Куда вы ходили? В клуб «Гроучо»?

– Нет, в его любимый ирландский паб. Диковатое местечко. – Лидия наморщила носик. – Я предпочла бы какой-нибудь симпатичный ресторанчик или что-нибудь в этом роде, поинтимнее. В конце концов мы очутились в пивном дворике, на заляпанных пивом скамейках – мои шелковые брюки от Джозефа безнадежно испорчены.

– По крайней мере, день был солнечный, – заметила Джуно. – После грозы стояла прекрасная погода.

– Я знаю, но в этом году загар не в моде, – просто ответила Лидия, как будто других причин бывать на свежем воздухе не существует. – А еда была невероятно жирная. Мой куриный салат буквально плавал в масле.

– Ну хорошо, а что же происходило между вами?

– О, Джу, детка, все было прекрасно, – Лидия прикусила белоснежными зубами пухлую нижнюю губку и многозначительно улыбнулась. – Мне ужасно поправилось.

– А ему? Впрочем, тут и спрашивать нечего. Лидия засмеялась:

– Он все время повторял, что любит меня, – по-моему, даже слишком часто.

– А о чем еще вы говорили?

– Ну… Обычные в таких случаях разговоры – где работаем, где живем, где бываем, какие фильмы смотрим, какую музыку слушаем, – она пожала плечами.

– Обнаружили много общего?

– Так, кое-что, – Лидия призадумалась. – Он тоже любит «Слипер». И еще, у нас с ним очень чувствительные соски.

– Так ты спала с ним! – Джуно поперхнулась кофе и забрызгала письмо от бухгалтера средних лет, который просил совета по поводу своего сексуального влечения к пылесосу. Она совершенно упустила из виду, насколько секс для Лидии нечто само собой разумеющееся и естественное, как дыхание. А для Джуно секс скорее похож на приступ астмы – нерегулярный, связанный с риском для жизни и требующий восстановительного периода.

Лидия посмотрела на нее ясными глазами:

– Разумеется, я не спала с ним. Мы слушали «Слипер», а потом занимались сексом. Это большая разница. Если я и могу заснуть рядом с посторонним мужчиной, то только на втором или третьем свидании, ты же знаешь.

– Ах да, – спохватилась Джуно. – У тебя на редкость твердые правила.

– У него квартира в Ислингтоне – всего в пяти минутах ходьбы от этого паба, и я захотела посмотреть, как он живет, – Лидия озорно подмигнула. – Как оказалось, оба его приятеля свалили, и у нас было достаточно места и времени. Один раз, потом еще, и…

– Короче, вы трахались всю ночь напролет, – перебила Джуно.

– Точнее, весь день, – Лидия попробовала свой кофе и поморщилась – он был без молока. – Я пришла домой как раз вовремя, еще успела посмотреть последний выпуск новостей с Рут Ренделл и поболтать с Нэтом.

Лидия жила в огромной квартире, которую купил обожавший ее отец. Чтобы пополнить свой бюджет, она сдавала одну из комнат эксцентричному студенту-дизайнеру по имени Нэт, который почти каждый месяц декорировал ее по-новому. В настоящее время комната была задрапирована тканью на манер бедуинского шатра. При этом Нэт был отчаянно влюблен в Лидию, поэтому девушек в гости никогда не приводил.

– Ну, и как это было? – Джуно прикинула, что Лидия легла с Бруно в постель как раз в тот момент, когда у них с Джеем разгорелась ссора.

– Полный экстаз, – Лидия затрепетала. – Если честно, ужасно непристойно, зато божественно.

Джуно, которая до этого момента считала свое собственное приключение весьма авантюрным и разнузданным, почувствовала себя чопорной ханжой.

– Ты собираешься с ним встретиться еще раз? – Джуно подумала, что говорит тоном ворчливой старой матушки.

– Думаю, что придется, – пожала плечами Лидия.

– Придется? – Джуно понимающе посмотрела на нее. – И что же ты прихватила с собой?

Лидия изобразила шутливое негодование на лице.

– Что ты стащила, Лид? – настаивала Джуно.

– О, всего лишь несколько CD и часы, – Лидия невинно хлопала огромными голубыми глазами.

– Сущие пустяки, значит, – Джуно усмехнулась. – Что за часы?

Лидия потрясла запястьем, на котором оказалось нечто более массивное, чем ее обычные часики от Картье. Это были мужские часы – солидные, профессиональные, устойчивые к погружению на глубину нескольких сот метров. Потертые и поцарапанные, они показались Джуно до странности знакомыми.

– У Шона такие же, – пригляделась Джуно. – У Бруно не очень хороший вкус, прямо скажем.

И тут Джуно заметила синюю ленточку вокруг ремешка:

– Боже мой, Лид, но это и есть часы Шона!

– Чепуха – это часы Бруно. Они лежали на подоконнике у него в гостиной, – Лидия мечтательно понюхала запястье. – Они даже пахнут его лосьоном после бритья.

– «Ральф Лорен», спортивная серия? – поинтересовалась Джуно.

Лидия утвердительно кивнула, аккуратно выщипанные светлые брови взлетели вверх.

– А на обратной стороне выгравировано «Серфинг, секс, дерьмо».

Запястье у Лидии было таким тонким, что ей даже не пришлось расстегивать ремешок, чтобы взглянуть на оборотную сторону часов:

– Черт! А ты откуда знаешь? – выдохнула она, прочитав надпись.

– Это часы Шона, – уверенно сказала Джуно. – Не спрашивай меня, как это вышло, я не знаю, но это точно часы Шона.

Как-то само собой получилось, что Джуно не удалось рассказать Лидии о том, что произошло между ней и Джеем в выходные. Лидия была переполнена впечатлениями после своего свидания, и Джуно не могла ввернуть даже словечка. Кроме того, Джуно пришлось трудиться как проклятой, чтобы закончить страницу советов для журнала. Еще она позвонила Бобу Уорту и дала свое согласие насчет среды.

Лидия же, пребывавшая в эйфории, не была настроена работать. Он болтала с красавчиком Финлэем из рекламного отдела, который имел чрезвычайно романтический вид в белых джинсах и атласной рубашке того же светло-золотистого цвета, что и его кудрявая шевелюра.

Джуно печатала двумя пальцами с кучей ошибок, посматривая вполглаза на эту парочку. Финлэй пришел в «Иммедиа» примерно в то же время, что и Лидия. С появлением этих двух необычайно красивых, но в практическом смысле почти бесполезных людей все сотрудники, как мужского, так и женского пола, стали гораздо больше внимания уделять личной гигиене и внешнему виду, чего ни красавец Финлэй, ни красавица Лидия, правда, не замечали, поскольку видели только друг друга. Подчиняясь классической закономерности, в соответствии с которой красивые люди тянутся друг к другу, словно представители особой человеческой породы, Лидия и Финлэй вскоре стали неразлучны. Но, насколько знала Джуно, их отношения были абсолютно платоническими и не выходили за рамки дружеской болтовни в офисе, если, конечно, не считать случайных походов по магазинам во время ланча. Финлэй при этом играл роль «суррогатного бой-френда»: ожидал Лидию по ту сторону примерочной кабинки, чтобы высказать свое мнение по поводу того или иного прикида, который она приобретала для свидания с совсем другим мужчиной.

– Почему ты не влюбишься в него? – как-то раз спросила Джуно. – Он великолепен, и к тому же вы все время флиртуете.

– А я и влюблена в него, – засмеялась Лидия. – Просто как сумасшедшая, Джу. А ты разве нет?

– Тогда почему же ты ничего не предпринимаешь?

– Джу, он же голубой. Это видно за версту.

– Ты его спрашивала?

– Нет. Я и так знаю. Мне комфортно с ним. Мы флиртуем, да, но в этом нет ничего сексуального. Я всегда чувствую, когда мужчина хочет переспать со мной, и, уж можешь мне поверить, Финлэй не хочет. Это такое свежее, необычное ощущение, представляешь?

Джуно немного помолчала.

– Определенно могу тебе сказать, что мне слишком хорошо знакомо это ощущение – когда мужчина не хочет переспать со мной. Не нахожу в нем ничего свежего и необычного.

Лидия опять играла на компьютере в свой «Солитер», когда Джуно предложила пойти что-нибудь купить на ланч и перекусить в Рассел-сквере. Всю дорогу Лидия возбужденно болтала, поглощенная интригой с часами. Она рассматривала этот загадочный случай как счастливый знак того, что судьба одобряет ее отношения с Бруно.

– Единственно возможное объяснение: Бруно с Шоном знакомы и как-то перепутали часы, а может, Бруно попросил их у Шона, – вслух размышляла Лидою, без особого аппетита жуя ржаной сандвич с латуком. – Скажи, а не могли они вместе играть в сквош или что-нибудь в этом роде?

– Последний раз Шон играл в сквош в незапамятные времена, – рот Джуно был набит бутербродом с авокадо, беконом и двойным майонезом на чиабатте. – Кроме того, Шон в пятницу позвонил из Штатов и сказал, что забыл часы в ванной, я же тебе говорила.

– Может быть, Джей что-нибудь знает об этом? – предположила Лидия и сразу загорелась этой идеей. – Знает, как часы оказались в квартире Бруно? Возможно, он знаком с Бруно.

– Джей?

– Подумай сама, Джуно. Только он был в ванной после отъезда Шона, кроме тебя, ну и, может, Трионы.

– Ты хочешь сказать, что за эти три дня, которые Джей провел в Англии, он встретился с Бруно и передал ему мужские часы, принадлежащие хозяину квартиры, в которой он поселился? Немного странно, чтобы не сказать абсурдно, тебе не кажется? – Джуно отогнала осу, крутившуюся возле нее.

– Ну ты же сама говорила, что он темная лошадка, – Лидия сделала глоток из бутылочки с минеральной водой. – Мне это кажется ужасно захватывающим. Я обязательно расспрошу Бруно обо всем.

– Уж не собираешься ли ты признаться, что стащила у него часы?

– Ну зачем так ставить вопрос, Джу. Я просто скажу ему, что по ошибке надела его часы и теперь хочу их вернуть – за ужином, – порывшись в сумочке, Лидия достала мобильный телефон.

– А как насчет CD?

Но Лидия уже набирала номер на своем крошечном телефончике.

– Бруно, это Лидия, – проворковала она: тембр ее голоса совершенно изменился. Теперь он был грудным, мягким и обольстительным. – Не правда ли, все было чудесно? Ты тоже так считаешь? Замечательно!

Джуно дожевала свой бутерброд и подставила лицо солнышку, чтобы позагорать несколько минут, пока Лидия болтает с Бруно. О, восхитительная легкость, с которой Лидия общалась с ним! Весело хохоча, не задавая лишних вопросов, в меру рассказывая о себе – ровно столько, чтобы заинтересовать собеседника, при этом не позволяя разговору прерваться и не допуская пауз. Джуно прекрасно знала, как в аналогичной ситуации повела бы себя она: скованная и напряженная, занявшая оборонительную позицию, она держала бы собеседника под непрерывным обстрелом острот и шуток. Да если вдуматься, в аналогичной ситуации она не оказалась бы, потому что вообще бы не позвонила. Мыслимое ли дело – первой звонить на следующий день после свидания? И еще хуже – стащить у него из квартиры вещи, чтобы иметь повод встретиться снова. Но в том-то и заключалось блаженство быть Лидией: она позволяла себе роскошь не только пренебрегать общепринятыми правилами, но и пользоваться давным-давно устаревшими правилами, прибегать к уловкам, уходящим в глубь веков, во времена пудреных париков и придворных фавориток. А поскольку она была так прекрасна, мужчины даже и не замечали, что ими ловко манипулируют.

– Сегодня вечером? Это было бы так славно! – продолжала она. – Но, к сожалению, у меня аэробика в семь тридцать, а потом я еще час плаваю. После этого? Еще ведь нужно принять душ… Я подумаю… – она сделала большой глоток из своей бутылочки, охватив прелестными губами горлышко, и закончила:

– Ну хорошо, можешь прийти ко мне в клуб, если так хочешь.

Джуно прикрыла глаза и с горечью подумала о своем возвращении в квартиру, где ей предстоит делить с Джеем напряженное, настороженное молчание. Нечего сказать, она весьма преуспела в качестве обольстительницы без комплексов. Она знала, что ей следовало бы все рассказать Лидии о своем фиаско с Джеем, но вместо этого вдруг замкнулась и затаилась. Только сейчас, на фоне блестящей партии обольщения Бруно, разыгранной Лидией, как по нотам, Джуно полностью осознала постыдный масштаб своей неудачи. И когда Лидия спросила ее о Джее, Джуно промямлила невразумительно, что, дескать, он все выходные болтался туда-сюда. Кстати, это было не так уж далеко от истины.

– Бруно сказал, что он не носит часов, – объявила Лидия, спрятав наконец телефон в сумочку. – Вечером он собирается зайти за мной на аэробику. Ну не фантастика ли все это?

– Так, значит, он ничего не знает о часах? – Джуно была потрясена.

Лидия отрицательно покачала головой:

– Думаю, тут замешан один из его приятелей, вместе с которыми он снимает квартиру. Постараюсь сегодня вечером что-нибудь разведать. А ты спроси у Джея, не брал ли он эти часы случайно или еще как.

– В настоящее время мы с ним не разговариваем, – призналась Джуно. – У нас произошла небольшая стычка – из-за очереди в ванную. Он тот еще фрукт.

– В таком случае, мне самой придется встретиться с ним. Завтра вечером я забегу к тебе, посидим, выпьем. Тебе как можно скорее нужен посредник для примирения с Джеем.

ГЛАВА 12

Сидя в пустом офисе после ухода Лидии и всех прочих сотрудников «Иммедиа», Джуно пыталась сконцентрироваться на работе, но безуспешно. Она все больше и больше винила себя за то, что они с Джеем оказались в такой ситуации, за то, что так бездарно закончились эти чудесные, страстные, потерянные выходные, за то, что теперь она торчит в офисе, вместо того чтобы торопиться домой.

До Джона сердечная жизнь Джуно состояла из безнадежных влюбленностей в мужчин, которые не отвечали ей взаимностью, и из редких встреч с мужчинами, которые ей совсем не нравились.

Подростком она представляла собой симпатичный шарообразный сгусток энергии и энтузиазма, она готова была пойти на все, лишь бы развеселить окружающих. С ней все дружили, но в нее никто не влюблялся. Ее же сердце всегда сжигала тайная и разрушительная страсть, дни и ночи напролет она бредила какой-либо очередной безответной и мучительной любовью навек. Все ее романы всегда были оторваны от реальной почвы. В качестве объекта она выбирала самых красивых старшеклассников из своей школы или самых привлекательных друзей своего брата – этих широкоплечих, пышноволосых, самоуверенных мальчиков, которые всегда ухаживали только за самыми красивыми, самыми уравновешенными ее подружками и разбивали ей сердце, даже не подозревая об этом.

В университете Джуно стала более уверенной в себе, у нее появилось чувство стиля, она превратилась в забавную, эксцентрично одевавшуюся девушку, завсегдатая студенческих вечеринок. Полубоги колледжа, которые встречались только с самыми хорошенькими девушками, по-прежнему были недосягаемы для нее, но от грез она перешла к делу и стала предпринимать кое-какие шаги: облачившись в облегающий топик, проталкивалась через битком набитый танцпол студенческого клуба, пробиралась в дальний угол на пивной вечеринке, занимала конкретный столик в кофейне – и это все, чтобы попасть в поле зрения объекта своей любви. Полубоги охотно болтали с ней, хохотали над ее шутками, по-дружески симпатизировали ей, но совершенно не воспринимали ее как женщину – некоторые деликатно, некоторые откровенно, и всегда причиняли ей боль, сами того не желая:

– Привет, Джуно. Очень рад тебя видеть. Как раз хотел спросить тебя кой о чем. У твоей подружки Эльзы/Одетты/Джильды никого нет? Понимаешь, весь семестр схожу по ней с ума.

Такие разговоры повторялись регулярно, и вдруг она обнаружила, что сама стала объектом желания – даже принявшего форму религиозного культа. Оказалось, что она привлекла группу тихих, серьезных, увлеченных наукой очкариков с естественного факультета, которые были совсем не в ее вкусе. Они на некотором расстоянии следовали за ней повсюду, посылали ей анонимные признания в любви, с обожанием смотрели на нее в столовой, застенчиво расспрашивали ее подруг, есть ли у них какой-нибудь шанс, и наконец набирались храбрости и – заикаясь, краснея и не глядя ей в глаза – приглашали на свидание. Джуно ужасно не хотелось признавать, как они похожи на нее саму. Она стеснялась их, за глаза издевалась над ними в дружеской компании, но все закончилось тем, что стала-таки целоваться с ними – потому что до сих пор никто ее не хотел, потому что ей было жаль их и еще потому, что она думала – с бессердечным оптимизмом юности – что они вполне годятся для того, чтобы отрабатывать на них технику поцелуя в ожидании того восхитительного дня, когда из гадкого утенка она превратится в лебедя.

Но в лебедя она так и не превратилась. И смириться с тем, что мужчины не замечают ее, не смогла. Она так и не научилась быть неуязвимой перед мужским пренебрежением. И все эти годы до тридцати, годы ее активной, независимой, честолюбивой молодости, она была лишена любви, ни с кем не встречалась целыми месяцами, если не считать случайного флирта в пабе или на вечеринке (обычно с каким-нибудь застенчивым субъектом в очках). Это были невыразительные, застенчивые, неуверенные в себе мужчины, чьи имена перепутались у нее в памяти, потому что она, не умолкая, трещала о себе и даже не удосуживалась поинтересоваться ими. Они изо всех сил смеялись над ее шутками и были слишком застенчивы, чтобы дотронуться до нее. К одному-двум экземплярам из этой серии она прониклась симпатией, сострадательной и сентиментальной. Но это не имело ничего общего с той раскаленной добела, до испарины страстью, которая сжигала ее по ночам.

Иногда она думала, что встречается с этими кошмарными безликими субъектами ради единственной цели – чтобы использовать их как сырье для устного творчества в общении с подругами, которые составляли бесценную маленькую группу поддержки психического здоровья, ее «компанию». В эту компанию входили Эльза, Одетта, Элли, позже к ним присоединилась Лидия. Чем нелепее был кавалер, тем смешнее получалась история. Джуно устраивала подругам небывалые пиршества, угощая такими анекдотами о своих, будь они трижды прокляты, поклонниках, что все хохотали до слез, до колик, и Джуно чувствовала себя совершенно счастливой.

Она понимала, что в этом заключается ее роль в их компании. В ту пору ее личная жизнь служила пищей для веселья самым разным людям. Джуно добровольно выставляла себя на посмешище. Сколько раз случалось, что Эльза, Джез или Луду знакомили ее с кем-нибудь на вечеринке и, услышав ее имя, новый знакомый спрашивал:

– Как вы сказали, Джуно? Вы та самая Джуно, которой пришлось удирать из бара через окно уборной, спасаясь от чокнутого компьютерщика из Канады? Он еще рассказывал, что увлекается садо-мазо и показывал под столом свой пенис с пирсингом? Значит, вы и есть та самая Джуно?

Честно говоря, было ужасно обидно иметь репутацию такой кретинки в любовных делах. Как ей хотелось походить на Эльзу или на Лидию, которые, не щадя ни сердец, ни постелей, порхали от одного головокружительного романа к другому. Ей тоже хотелось участвовать в обмене впечатлениями, но ее безответные страдания никак не могли развлечь подруг – скорее уж навели бы на них тоску, как добросовестный пересказ вчерашнего сна. Видимо, в ту эпоху, эпоху-до-Джона, Джуно и осознала, что готова встречаться с кем угодно, лишь бы только иметь возможность присоединиться в баре к этой бесстыдной, не предназначенной для чужих ушей, называющей все своими именами женской болтовне о сексе.

Как-то случайно она переспала с наиболее симпатичным из безликих своих кавалеров, руководствуясь, в принципе, теми же соображениями, по которым раньше целовалась с обожавшими ее застенчивыми студентами. Это был неумелый, потный, рассудочный сексуальный опыт, который все же повысил ее технические навыки, хотя и понизил самооценку. Так она потеряла девственность, точнее, отделалась от нее с тем же облегчением, что и от пережившего свой век, ставшего уже неприличным диска Клиффа Ричарда.

Продолжения эти отношения не имели. Как, впрочем, и все другие в этом роде. Тем персонажам ее анекдотов, которые упорствовали в своей страсти (а стоило Джуно переспать с ними, как практически все они начинали упорствовать), не оставалось ничего другого, как обрывать ее телефон, оставлять десятки сообщений на автоответчике (она никогда не перезванивала) либо беседовать с ее соседками по квартире (они послушно отшивали звонившего, пока Джуно, съежившись, сидела на диване и отчаянно трясла головой, показывая, что ее нет дома). Рано или поздно все отступались. А на душе у Джуно оставалась мутная смесь – ощущение пустоты и бессилия, неуверенности и тоски. До сих пор она фильтрует все звонки с помощью автоответчика. Эта привычка, которая ужасно бесит ее друзей, сохранилась от тех времен, когда ей приходилось избавляться от своих ни в чем не повинных, но таких постылых воздыхателей.

И в течение всего того периода, который Эльза и Одетта назвали «эпохой романов с занудами», продолжались ее страстные, саморазрушительные влюбленности в недостижимых и мужественных красавцев. Она находилась в неустанном поиске подходящего объекта для своих чувств, пристально всматриваясь в мужские лица на улицах, в барах, на работе. Но ей все реже и реже встречались мужчины, способные увлечь ее бедное измученное сердце. Возможностей для выбора становилось все меньше – на смену шумным тусовкам молодости, где было полным-полно незнакомцев, пришли степенные обеды в компании старых знакомых. Ее социальный круг становился все более тесным и дружеским, сжимая ее в своих объятиях наподобие медведя. Но ее маниакальная потребность в любви требовала выхода. И вот уже пару раз, к полному своему ужасу, она ловила себя на том, что готова влюбиться в новых бой-френдов своих подруг, и ей приходилось, срочно засунув это открытие на самое дно души, безмолвно задыхаться и страдать бессонными ночами, дожидаясь, пока лихорадка пройдет.

Вот тогда-то она и решила пойти на сцену – выступать в клубах с разговорными номерами, вкладывая в них и свою страсть, и энергию, и ненависть к себе. Комики зарабатывают – по крайней мере, у Джуно сложилось такое мнение – на своей нелепости, а ей постоянно твердили, что она уморительна. Она сопоставила эти два обстоятельства и таким образом вычислила точку приложения своих сил. Но ее сценический дебют оказался более трудным, чем она предполагала. Пожалуй, за всю свою жизнь наиболее остро она почувствовала себя отвергнутой тогда, когда, в самый первый раз, публика категорически отказалась смеяться над ее шутками. Ее друзья охотно покатывались от хохота над каждым ее анекдотом, но публике, которая заплатила деньги, желая, чтобы ее развлекали, Джуно совсем не казалась такой уж забавной. В ней ощущались боль и обида, в ее словах звучало слишком много горечи. И только после множества неудач, напряжения сил и нервов, слез отчаяния и трудной, целеустремленной работы она усвоила этот непринужденный, легкий и самоироничный тон, который отличал ее сейчас. Но, как и прежде, Джуно продолжала страдать приступами безнадежной влюбленности, хотя и более краткими, чем раньше.

Вместе с Лидией они поселились в Камдене. Ее прекрасная, неотразимая, легкомысленная подруга меняла одного роскошного мужика за другим – блестящие, умные супермены, с которыми Джуно сталкивалась, когда утром они, бывало, выходили из душа, прикрываясь лишь махровым полотенцем и застенчивой улыбкой. Жизнь в одной квартире с Лидией была нелегким испытанием: болтовня всю ночь до утра, бурные вечеринки, последующий отходняк, воскресный сон до обеда. Джуно никогда не имела подобного опыта – опыта всепроникающей, как инфекционная болезнь, дружбы, которая засосала ее всю целиком, без остатка, которая была и обременительна, и упоительна одновременно.

А мириады поклонников Лидии неизменно становились друзьями Джуно. Когда, явившись с букетом цветов и двумя билетами в оперу, они обнаруживали, что Лидия до сих пор в душе, или еще не вернулась, или уже ушла с другим, – тогда Джуно проявляла всю свою изобретательность, сочиняя с ходу разные истории. Лидия обходилась с мужчинами жестко и безжалостно, но всегда рядом оказывалась Джуно – она готовила для несчастных бутерброды, наливала выпить, подавала сигареты, рассказывала смешные истории и, утешая их, тешила себя иллюзией, что они пришли именно к ней, а не к забывчивой и незабвенной Лидии.

Затем в жизни Джуно появился Джон, и все переменилось. Он положил на нее глаз во время ее выступления в камденском пабе. Это было одно из первых по-настоящему удавшихся ей выступлений. Он заорал: «Покажи свои титьки!» (не очень-то оригинальное начало – такие выкрики в ее адрес раздавались очень часто). Она, с микрофоном в руке, взглянула на него. Огромного роста, сексапильный, голубоглазый, с густыми бровями – классический объект ее безнадежных влюбленностей. Он имел только один недостаток – чрезмерное пристрастие к гелю для создания эффекта мокрых волос. Джуно ухватилась за эту зацепку:

– А что у тебя с волосами, парнишка, – ты приходишь сюда поплавать?

После выступления он подошел к ней в баре и заговорил. Он ее заговорил в буквальном смысле слова: сексуальные шуточки, улыбка, выразительные жесты, самоуверенность, ярко-голубые глаза, раздевающий взгляд, – а в те дни она выступала в выцветшей черной футболке, леггинсах и пыльных лодочках. Она влюбилась в него не тогда, когда он сказал: «Ты ужасно забавная», и не тогда, когда он сказал: «Я влюбился в тебя в ту минуту, когда ты мне ответила на выкрик». Она влюбилась в него в тот момент, когда он сказал, почти удивленно: «Боже мой, да ты в самом деле красавица!» Она захотела его так сильно, словно в ее теле образовалась новая железа, вырабатывающая желание в чистом виде.

Она просто не могла поверить, что мужчина столь великолепный хочет тратить на нее свое время, держать ее за руку на людях, обнимать за плечи, гладить по щеке. Она с самого начала понимала, что у нее и язык, и ум острее, чем у него, но какое это имело значение. Друзья и подруги предупреждали, что он донжуан, неисправимый бабник, ограниченный и недалекий тип, что он ее бросит, и вообще ее не стоит, но Джуно никого не слушала. Она так устала от бесцветных зануд, а Джон был образцом физической силы и эмоциональной определенности. Наконец-то супермен ответил ей взаимностью. Этот прекрасный мускулистый викинг влюбился в нее и взял с собой. Кстати, гелем для создания эффекта мокрых волос он больше никогда не пользовался.

После стольких лет одиночества и разочарований чувство разделенной любви явилось как чудо. В те первые головокружительные недели было так легко. Похоже на сорок секунд свободного падения перед раскрытием парашюта, когда можно оглядеться вокруг, любуясь открывшейся панорамой.

Ей хотелось вновь испытать это чувство. Но не с Джоном – уж это точно. Их трехлетний романа завершился сокрушительным падением: парашют валяется на земле, кости переломаны, сердце разбито.

Ночью в пятницу Джуно поначалу рассматривала Джея как разновидность известного ей типа зануды, только с улучшенной до стадии совершенства внешностью. Своего рода возврат в до-Джонову эпоху, но уже с после-Джоновым опытом. Она считала, что сможет переспать с Джеем просто ради острых ощущений и самоутверждения: он был рядом, он был сексуально привлекателен, а она одинока и слегка на взводе. Но все это было до того, как он прикоснулся к ней и заставил ее либидо фонтанировать, как струя воды из пожарного шланга. До того, как он не захотел ей открыться, охраняя свою внутреннюю жизнь, словно драгоценную жемчужину. До того, как он отверг ее, – так же, как Бруно, как Джон.