Текст книги "Помни меня"

– Я нахожусь в штопоре как при замедленной съемке?

И она ответила:

– Это скорее румба, Гог: ты со стуком врезаешься в стены, отскакиваешь от них и продолжаешь в том же духе.

Думаю, они с мамой больше и не пытались постичь меня, когда я объявила, что университет – не для меня, ясно дав понять, что это не обсуждается. Они подозревали, что смерть папы лишила меня уверенности в себе, но я наотрез отказалась говорить на эту тему. Выстроила высокую стену и выставила по периметру вооруженную охрану.

Мы отмечали мое тридцатилетие во французском ресторане. Над rillettes[48]48
  Мелко нарубленная и жаренная в сале свинина или гусятина (фр.).


[Закрыть] и boeuf bourguignon[49]49
  Говядина по-бургундски (фр.).


[Закрыть] витала осязаемая атмосфера озабоченности и разочарования. Обсуждались мои бездарно проведенные годы – с двадцати и далее. Никто из нас уже не мог притворяться, что я с тех пор изменилась.

Я не очень-то умею смотреть в лицо фактам. И я определенно не из тех прагматичных особ с конструктивным умом, которые думают: «О, я распадаюсь на части! Мне необходимо сходить к психоаналитику. Давайте разведаем, какие проверенные специалисты есть в радиусе двух миль, и запишемся на прием». А потом приходят туда.

Я попала в кабинет Фэй другим путем.

Через восемь лет после того, что врач-консультант объявил диагноз моего папы: «внезапный сердечный приступ, вызвавший инсульт» («Его сердце дало сбой, и мозг отключился?» – «Да, что-то в этом роде»), я рассказывала об этом Рэву.

В тот вечер, когда мы познакомились, на Рэве была рубашка ядовито-зеленого цвета, которая чудесно сочеталась с темной кожей цвета эспрессо. У него худое лицо и глазки-бусинки, как у настороженной птицы. На вечеринке в честь Клем было, на мой вкус, слишком много позеров. Однако я довольно быстро поняла, что Рэв (Клем познакомилась с ним в своем бутике, где Рэв был одним из покупателей-денди) – это нечто стоящее. Он наглый, легкомысленный, с чувством юмора. И он вдруг выдает тебе какое-нибудь испепеляющее, четко сформулированное откровение. А когда ты лежишь в постели ночью, пытаясь уснуть, обнаруживаешь, что прокручиваешь в мозгу это откровение.

В то время я работала в ночном клубе, где меня лапали пьяницы. Приходилось колоть в ноги болеутоляющее, чтобы я могла часами стоять на четерыхдюймовых каблуках. Пожалуй, это была моя худшая работа, а мне есть с чем сравнивать.

Я мимоходом упомянула, что мне все еще каждую ночь снится папа. (Типичная Джорджина Хорспул на вечеринке.)

– Каждую ночь? – повторяет Рэв, который устроился на бархатном диване Клем с обивкой шафранного цвета. Он пытается перекричать «Голдфрапп»[50]50
  «Голдфрапп» – британская музыкальная группа, состоящая из Элисон Голдфрапп (вокал и синтезатор) и Уилла Грегори (синтезатор). Создана в 1999 году.


[Закрыть]. — Каждую?

Я слишком поздно вспоминаю, что разговариваю с профессиональным психоаналитиком.

– Ну, довольно часто, – отвечаю я. – Я не держу у кровати блокнот и не веду счет. Папа, папа, папа. Я голая. Опаздываю на автобус, мои зубы сгнили. Меня ловят, когда я краду баранью ногу в мясной лавке. Причем голая. И снова папа.

– Тебе бы не помешала консультация у психоаналитика. Однако должен предупредить: если я слышу «голая с моим папой», то дальше ты переходишь в категорию гораздо более дорогих клиентов.

Я смеюсь. Рэв всегда рискует подобным образом, но этот риск всегда прекрасно рассчитан, и это мне в нем нравится. Кажется, с его компетентностью он бы должен быть сверхосторожным, но все как раз наоборот. Он рискует, но при этом делает все правильно.

Я рассказываю ему о противоречии: хотя папа всегда присутствует в моих мыслях, я не могу заставить себя сходить к нему на могилу.

Пока я это рассказываю, лоб Рэва еще больше морщится, и наконец он говорит:

– О’кей. Я не стану тебя лечить, потому что это неэтично, да и ты будешь чувствовать себя неловко. Но ты повидаешься с моей коллегой, Фэй. Я собираюсь записать тебя к ней на прием.

Рэв действительно очень хороший специалист: он понял, что иначе я запишу ее координаты и не стану ничего делать.

– Я не уверена, что хочу ныть о себе. Какое значение имеют мои проблемы? Многие люди теряют родителей, – говорю я в то время, как Рэв вбивает мой номер в свой мобильник.

– Не будь такой чертовски британской, – отвечает он. – Что за страна! Мы готовы скорее убить себя, чем кого-то потревожить. Правда, не думаю, что ты склонна к суициду.

Я ходила к Фэй год, и она очень помогла. Теперь я кладу цветы у папиного надгробного камня в день его рождения и веду с ним тихий разговор, если никого нет поблизости. Глажу холодные буквы на графите. Смотрю на эти неумолимые даты начала и конца. Мне бы хотелось, чтобы меня о них предупредили.

Мысли о смерти все еще крутятся у меня в голове неделю спустя после поминок Дэнни. Мне абсолютно нечего делать, пока не позвонит или передумает звонить Девлин. (Да, я могла бы проявить инициативу и ковать железо, пока горячо, в каком-нибудь другом месте, но тогда я не была бы «Румбой».) После шока от того, что я видела Лукаса Маккарти, а Лукас Маккарти в упор меня не видел, я погрузилась в уныние.

Итак, я покупаю в супермаркете букет очень ярких лилий за 4.99 фунта («Чтобы они гнили на кладбище? Ты странная. Это цена двух пинт, так что ты зря потратила деньги. Просто стащила бы их с какой-нибудь клумбы в парке» – таков был бы комментарий папы) и направляюсь на кладбище Тинсли Парк. Оно плотно заселено (если это подходящее слово), и мне приходится проделать долгий путь, пока я добираюсь до папы.

Мне нравятся унылые старые надгробные камни, покрытые изумрудным лишайником. С датами, начинающимися от 1800-х, когда целые семьи умирали, скажем, от цинги. А вот современные сверкающие надгробия вызывают у меня нервную дрожь.

Когда я дохожу до ДЖОН ХОРСПУЛ – памятника тому факту, что это действительно произошло, – у меня больно сжимается сердце.

Я размышляю над тем, как лицемерны слова, высеченные на его надгробном камне: «Возлюбленному мужу, отцу и брату». Два слова из трех неверны.

После похорон дядя Питер вернулся в Испанию со сверхзвуковой скоростью. Мне почудилось, будто я слышу саркастическую реплику папы: «Это человек, который украшает комнату своим отсутствием».

Шпильки папы в адрес дяди Пита («Этот гость так же приятен, как кошачье дерьмо, которое ты обнаружил в своем доме, хотя у тебя нет кошки») всегда заставляли меня трястись от хохота. И как только эта мысль приходит мне в голову, я сознаю, что никогда больше не услышу папин голос и его шутки. Фантазии – вот и все, что мне осталось, фантазии, порожденные ностальгией. Бледная имитация. Я так остро ощущаю утрату, что у меня подгибаются колени.

Через два года после смерти папы я сказала Клем, что это кажется нереальным. Я постоянно жду, когда до меня окончательно дойдет. Она потеряла отца, когда ей было четырнадцать. Мы познакомились в «Макдоналдсе» в час ночи, когда к ней приставал какой-то подозрительный тип. Мы с Джо вмешались и предложили подвезти ее в нашем такси. Кончилось тем, что мы съели гамбургеры за мой счет и выпили еще, хотя было ясно, что нам уже хватит.

Клем ответила:

– Не знаю, что тебе сказать, Джордж. Это всегда кажется нереальным и никогда не доходит. Такой момент никогда не наступает. Мир продолжается, но в нем всегда недостает одной частицы. А между тем ты справляешься с этим, пока она не отыщется.

Это имеет смысл. Теперь все кажется временным. Собственно, так всегда и было, просто я этого не знала.

Я откашливаюсь и, оглядевшись, говорю:

– Привет, папа.

– Значит, вот как у нас обстоят дела, – бормочу я, чувствуя себя дурой, хотя я здесь определенно одна. Вокруг плоский пейзаж; надгробия, похожие на ряды домино, тянутся к горизонту. Я смотрю вверх, как будто там может болтаться дрон, который ловит мои банальные фразы.

Я тихо рассказываю о встрече с Лукасом, о том, как когда-то надеялась представить его папе. И о разрыве с Робином. Я пытаюсь представить себе, принял ли бы папа Робина лучше, чем Эстер и мама. Интуиция мне подсказывает: папа постарался бы, видя, как это нужно мне. Но он пришел бы к выводу, что Робин не тот, кто мне нужен.

У меня онемели пальцы: я все еще держу в руках целлофановую обертку от цветов. Я сую ее в карман и слышу голос папы: Почему на тебе эта штука цвета жидкости для полоскания рта? Она выглядит так, будто ты убила Маппета[51]51
  Маппеты – семейство кукольных персонажей, созданных Джимом Хенсоном в 50-е гг. XX в.


[Закрыть].

– Наверное, теперь увидимся, когда тебе так и не исполнится шестьдесят пять. Я обсуждала это с Эстер, и мы собираемся взять с собой Майло. Так что никаких непристойностей и «Ржавых Гвоздей». – Это его любимый рождественский коктейль. У меня снова щемит сердце. Положив цветы на надгробие, я со слабой улыбкой машу рукой.

Мама не хочет бывать на его могиле. У нас с Эстер есть свои теории на этот счет.

Когда я иду к выходу, меня настигает непрошеная мысль: «Прошла неделя, а ты все еще ждешь звонка Девлина. Ты ИДИОТКА».

Остановившись, я окидываю взглядом поле надгробных камней, словно в земных глубинах содержится эта нелицеприятная истина, затем тащусь дальше.

Что-то вызывает грусть, помимо того факта, что Лукас Маккарти меня не помнит и перекрыл мне путь в свой паб. Он счел, что я гожусь лишь на то, чтобы в майке и оранжевых шортах подавать липкие ребрышки и крылышки.

Анализируя свое разочарование, я обнаруживаю, что мне действительно очень нравится Девлин. Надеюсь, я ему тоже. Я понимаю, что в наши дни такое случается нечасто. А не звонить кому-то, когда ты обещал позвонить, нечестно. Откажи, но сделай это так, чтобы ты мне не разонравился.

По крайней мере, он мог бы послать мне лаконичное сообщение, притворившись, будто у них с братом вышла накладка: они наняли двух людей, причем другой оказался одноногим героем войны. Такая невинная ложь все упрощает – на случай если вы столкнетесь в городе. Уж мне-то это хорошо известно: я нашла и потеряла тысячу случайных работ в этом городе.

А может быть, он так наклюкался на поминках, что начисто все забыл? Нет. В таком маловероятном случае ему бы напомнил Лукас.

Он не знает, что я человек из его прошлого, и не хочет меня знать в настоящем. Или знает, что это я, и притворился, что не знает меня, а затем избавился.

Я сворачиваю на дорогу, думая о Лукасе. О том вечере в парке, когда спустились сумерки, и я была расстроена из-за того, что меня достали дома. Он сказал, погладив мое лицо: «Знаешь, я люблю тебя. У тебя есть я». Наверное, эти слова ему легче дались, когда я была уязвимой. И в тот же миг ужасный день превратился в мой лучший день.

Помню, я сказала: «Я тоже тебя люблю». Впервые. Потом добавила: «У тебя есть я». Я была всецело поглощена Лукасом. Он был для меня всем: величайшим секретом, объектом вожделения, задушевным другом и союзником. Клише насчет того, что нет ничего сильнее первой любви – истина, не так ли?

Действительно ли Лукас был моим, хотя бы мимолетно? Только мой дневник служит доказательством, но я не в силах заглянуть в него. Он живет на дне моего ящика с бюстгальтерами. Всегда рядом и вместе с тем недоступный.

Начинают падать первые капли дождя, и на мобильнике высвечивается незнакомый номер. Мое сердце бешено колотится.

– Привет, это Джорджина? Это Девлин. Я тот ирландский коротышка, из-за которого вы сбились с ног на прошлой неделе.

Я теряю дар речи от удивления и восторга, затем прихожу в себя:

– Привет! Честно говоря, вам не особенно нужна была помощь. Я ограбила вас, так как мне заплатили за такие пустяки.

Девлин фыркает.

Я добавляю:

– И спасибо за лишние деньги, очень мило с вашей стороны.

– Вовсе нет, вы их заработали. Было такое ощущение, словно вы – одна из гостей. Для меня это высший пилотаж в сервисе.

Девлин не видит, как я расплываюсь в улыбке.

– Скажите, вы еще свободны? Я имею в виду работу на полный день, о которой мы говорили. Простите за то, что не сразу позвонил. Мне нужно было, э-э, сначала уладить кое-какие дела.

Насколько я понимаю, это означает, что он сражался с братом. Я очень благодарна, но прихожу в ужас. Поздравляю: твой приз – быть в подчинении у Лукаса Маккарти, который относится к тебе враждебно.

Правда, он не слишком возражал против того, чтобы меня нанять. Я в восторге от этой крошечной победы.

– Вы можете отказаться, так как не были предупреждены заранее. Но не найдется ли у вас минутка, чтобы заскочить сегодня вечером? Скажем, в шесть тридцать? Я ознакомлю вас с кассовыми аппаратами, и вы сможете заранее сориентироваться на случай, если в первый день у нас будет наплыв.

Я бросаю взгляд на часы. У меня есть полтора часа. Нужно придать себе презентабельный вид.

– Нет проблем.

– Вы просто сокровище. Простите, вы же знаете, как это бывает. Путаница с балансом, и нужно сделать миллион вещей.

– Честно говоря, я не была занята. Значит, до скорого.

– Если никто не ответит, когда вы постучитесь, значит, мы где-то в задней части паба. В таком случае входите, дверь не заперта.

Мы. Значит, это происходит. Он возвращается в мою жизнь.

А нужно ли мне надевать розовый мех? Я тут же ощетиниваюсь: а почему бы и нет? Потому что Лукас Маккарти высказал предположение, что я ветреная женщина? Это мое пальто, мой выбор. Но моя бравада показная. К браваде примешивается боязнь оказаться несостоятельной. Совсем как в те дни, когда я была подростком.

Когда я вприпрыжку мчусь домой, в сумке снова начинает трезвонить мобильник. Я роюсь в ней, вытаскивая при этом тушь. Когда я наконец нахожу телефон, то пребываю в невменяемом состоянии. А что, если это звонит Девлин, чтобы отменить свое предложение?

Я вижу на экране: Рэв.

– Привет!

– Ты занята?

– Да не то чтобы очень.

– Просто подумал: а не связывалась ли ты с газетой на предмет итальянского ресторана, в котором работала? Пламенные посты в TripAdvisor? Ты сказала, что собираешься это сделать, но была тогда под хмельком.

Я им это сказала? Да я, кажется, и себе про это не говорила. Мои провалы в памяти от выпивки становятся все хуже. Похоже, стираются целые сцены.

– Да, сказала?..

– Ну так вот, они этим воспользовались.

– Правда? Отлично!

– Но есть хорошая новость и плохая новость. Ладно, скажу начистоту: все плохо.

– Они меня не упомянули?

– А с какой стати? Ты же не назвалась?

– О нет, – отвечаю я, чувствуя себя полной идиоткой. – Я только намекнула.

Кто-то в «Стар» (не мистер Кит, а некто «Энт»[52]52
  Энт (от англ. Ant) – муравей.


[Закрыть]) черкнул в ответ на мое письмо об «Это Amore!»: «Спасибо, мы с этим ознакомимся». Этот субъект печатал одной рукой, а другой держал сэндвич с ветчиной и кресс-салатом.

Но как это невежливо – не обратиться ко мне по имени. И тут я вспоминаю, что я всего лишь Гогпул. Пожалуй, ничего не получится: не будет дальнейших вопросов о том, кто я и почему стала Еще Одним Недовольным Посетителем.

– …как говорится, месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным. «Стар» подала его в лучших традициях «Это Amore!»: ничего похожего на то, что ты заказывала.

– Что ты имеешь в виду?

– Где ты сейчас?

– Я… почти дома. – Я сворачиваю на свою улицу.

– Купи газету. Ее еще нет онлайн. Я увидел ее только потому, что об этом говорила одна женщина у меня на работе. Она знала кого-то, кто вроде бы подцепил сальмонеллу в «Это Amore!».

– Ты пугаешь меня своей таинственностью.

– Ах нет, извини, я не хотел. На самом деле это забавно. Налей себе чашечку чая и расслабься, читая эту статью. Настоящая сатира.

Я покупаю «Стар» в газетном киоске на углу и иду домой. Интересно, как они раскопали, что «Это Amore!» – худшее заведение с тех пор, как Суини Тодд пек свои пироги?

Положив газету на стол, я в нетерпении листаю склеившиеся страницы, сгорая от любопытства. Что же, черт возьми, имел в виду Рэв?

Вот оно – целый разворот. На фотографии Тони с сияющей улыбкой позирует у входа в ресторан. В каждой руке – по тарелке с пастой, утопающей в соусе. Вероятно, он приобрел пышный колпак шеф-повара в магазине маскарадных костюмов.

«Это Amore!» – худший ресторан Шеффилда, согласно TripAdvisor, говорят ненавистники…

И ВАМ НЕ СТЫДНО?

Погодите, погодите? Они пиарят ресторан со скверной кухней?

Я продолжаю читать. Да, именно это они и делают. Несколько лестных портретов Тони, который помешивает в кастрюльке, свободной рукой изображая букву «О» из указательного и большого пальцев. Кэллум, усмехающийся из-за его плеча, записывает мелом фирменные блюда на пробковой доске. Да это настоящий бал пиара!

Черт побери!

На правой стороне страницы – краткий обзор материалов из TripAdvisor, но их сильно отредактировали, убрав все насмешки. Грег Уизерс появляется – ура! – но они опубликовали всего пару его предложений. Бегло взглянув на них, вы решите, что он просто хотел, чтобы с ним больше носились из-за его юбилея.

Черт возьми!

Скрежеща зубами, я читаю:

Когда-то те, кто жаловался на рестораны, ограничивались просьбами пригласить администратора. В эру интернета всего один клик – и весь мир узнает о вашем недовольстве. TripAdvisor – хорошо известный форум обедающих, призванный определить рейтинги в нашем кулинарном мире. И пользователи откровенно делятся опытом в своих комментариях.

«Это Amore!» знает, каково это – противостоять гневу критиков-любителей. Они яростно набросились на бистро «Брумхилл», ругая его «некачественные» блюда и «никудышное» обслуживание. В результате – 88 %, худший рейтинг в городе.

И тем не менее бизнес там процветает, и каждый уик-энд в этом бистро бронируют по 60 мест.

«Это Amore!» заявляет, что, несмотря на неблагоприятные отзывы, они сейчас популярны, как никогда. Это ставит под сомнение, действительно ли столь велико влияние на посетителей ресторанов таких сайтов, как TripAdvisor.

«В конце этого дня тролли в интернете выскажут свое мнение, – говорит шеф-повар «Это Amore!» Тони Стейнз. – Я думаю, что если посмотреть, откуда эти жалобщики, то мы увидим, что все они лондонцы или приезжие, которым нужны всякие выкрутасы и пляски вокруг них. А среди местных мы очень популярны».

Что за дерьмо!

«У нас подают хорошую домашнюю еду, только что приготовленную. Мы не суетимся и не пускаем пыль в глаза, и завсегдатаи любят наши блюда. Это старые рецепты от матери владельца нашего ресторана. Так что, если вам не нравится наша классика или вы говорите, что она не подлинная, все вопросы – к его Nonna… Она живет в Турине!»

– Она живет в гребаном Бридлингтоне! – презрительно фыркаю я.

Дальше разворачивается общая дискуссия о достоинствах и недостатках TripAdvisor как сайта, дающего рекомендации. Таким образом, ни у кого нет шанса возразить Тони. «Грег Уизерс», конечно, нашел бы что ответить, если бы мог воспользоваться электронной почтой (или уговорил Рэва поучаствовать от его лица).

О господи, как же это несправедливо! Разве репортеру не приходило в голову, что отзывы у «Это Amore!» ужасны, потому что ресторан ужасен? Слышал ли он о Бритве Оккама?[53]53
  Методологический принцип: «Не следует множить сущее без необходимости». Назван по имени английского монаха-францисканца Уильяма из Оккама.


[Закрыть] Попробовал ли какие-нибудь блюда в этом ресторане? Да это же шикарная бесплатная реклама для «Это Amore!». И я ее сама подсказала. Насчет этого нет никаких сомнений. Чего стоит одно имечко «Энт Хэддон»!

Итак, вот каков счет: «Это Amore!» – 1, Джорджина – 0.

«Хорошая свежеприготовленная еда», мать вашу. Я видела, как Тони вскрывает коробку шоколадных конфет, пытаясь поддеть пленку ножом для сыра, выкладывает конфеты пирамидкой на блюдце, посыпает какао и просит меня сказать клиенту, что это наш шоколад ручной работы.

Я звоню Рэву.

– Почему плохие парни всегда выигрывают, Рэв? Всегда?!

У меня шутливый тон, но я действительно огорчена.

– Правда же, да? «Это Amore!» переживет что угодно! Даже визит критика – благодаря моему увольнению. Что же еще им нужно сделать? Добавить полоний в Pollo alla Cacciatore?

– Ха-ха! Это перебор, ага? – хохочет Рэв. – Мне понравился тот пассаж, когда он говорит, что все считают их дерьмом, потому что ожидают увидеть «L’Enclume»[54]54
  Английский ресторан, открытый в 2002 году в Камбрии.


[Закрыть] и сашими с морским дьяволом. Поэтому они и недовольны. Жеманные субъекты из Мэйфера, привыкшие к кулинарным изыскам, не понимают, какие последствия могут вызвать два основных блюда за десятку и полграфина грубого красного вина.

Я смеюсь:

– Типичное меню «Это Amore!»! Благодаря моим усилиям у них в следующем месяце не будет свободных мест. Даже если кто-нибудь сходит туда из-за рекламы, которой я невольно поспособствовала, и в конце концов согласится со мной, ресторан все равно хоть раз получит их деньги. Это безбожно, – безнадежно заключаю я.

– Увы! Послушай, вообще-то я звоню тебе по другому поводу. Мы все немного неловко себя чувствуем из-за того, что в тот вечер ругали Робина.

Я издаю смешок:

– О, Рэв, я тебя люблю! Но если Клем неловко из-за Робина, то я мистер Грег Уизерс из Стокпорта.

– Ладно, это мы с Джо сказали Клем, что ей должно быть неловко из-за того, что она ругала Робина.

– И она согласилась?

– Она сказала: «Почему вы защищаете этого самодовольного сраного придворного шута?» Полагаю, ты согласишься, что в этом высказывании имеется подтекст, заключающийся в желании, чтобы о ее раскаянии стало известно.

Я снова смеюсь.

– Послушай, в любом случае мы с Джо предложим ей разделить с нами счет на троих, когда пригласим тебя где-нибудь посидеть. Ты сегодня вечером свободна?

– О! А куда? У меня есть одно дело в шесть тридцать, но думаю, это ненадолго.

– А куда бы ты хотела пойти?

– Карри?!

– Отлично!.. Или в «Это Amore!»?

– О господи! Даже представить себе не могу, что сделает Тони с моей едой.

– Зато я могу.

– Да уж! – Я ненадолго замолкаю. – Рэв, существует ли такая вещь, как карма? Никто не получает то, чего заслуживает.

– На этот вопрос есть длинный ответ, а есть и короткий. И раз ты не платишь мне за это на сеансе психоанализа, я дам тебе короткий.

– И каков же этот ответ?

– Нет. Не существует такой вещи, как карма, и люди не получают то, чего заслуживают. Это утешительный миф, призванный примирить нас с жестокой бессистемностью вселенной и с бедами, которые на нас валятся.

– Ух ты! А длинный ответ более обнадеживающий?

– Да. Вот почему он стоит денег.

Отсмеявшись, я даю отбой и вдыхаю терпкий октябрьский воздух. Не знаю, почему я все еще цепляюсь за идею, что карма существует. Ведь за свои тридцать лет я никогда не видела ее в действии. Мне следовало распрощаться с ней тогда же, когда я простилась с Зубной Феей.

14

Как меня предупреждали, никто не отвечает, когда я в тот вечер ровно в 6.30 прибываю в паб. От моего дыхания в холодном воздухе образуется пар. Я три раза стучу в дверь, но никто не отзывается. Берусь за дверную ручку и вхожу, окликая:

– Привет?

В комнате кромешная тьма.

– Привет? – повторяю я. – Тут есть кто-нибудь?

Без света в комнате довольно жутковато. В пабах, в которых я работала, всегда горели бра, даже когда было выключено верхнее освещение. Я бы навернулась, если бы в окно не проникал свет уличных фонарей.

За баром загорается лампочка, и на пороге салуна вырисовывается тень. Она движется вперед, зажигая по пути свет.

Он стоит в черной рубашке, покрытой пылью, и смотрит на меня в упор. В руке гигантская связка ключей тюремщика. Мне снова восемнадцать лет, и Лукас Маккарти смотрит на меня через всю комнату. Взгляд у него пронзительный, а выражение лица непроницаемое.

Мне никак не вспомнить ни одного общепринятого британского приветствия.

– Могу я вам помочь? – в конце концов осведомляется Лукас. – Мы закрыты.

А не спросить ли полпинты слабого пива? И не могли бы вы одолжить мне факел?

– Дев… – Я нервно откашливаюсь. – Девлин сказал, чтобы я пришла в паб. Он хотел мне все тут показать.

– А, понятно. Дев ушел в магазин, вернется через минуту.

– О’кей.

Напряженная пауза. Мы оба ждем, чтобы другой что-нибудь сказал.

Я чувствую, что борьба Девлина за то, чтобы я здесь работала, оказалась не столь успешной, как я надеялась. Может быть, она и вовсе не увенчалась успехом.

Я безмолвствую, и наконец Лукас предлагает:

– Присаживайтесь, если хотите. Может быть, что-нибудь выпьете? Пока мы еще не наливаем из кранов, но у нас есть запас. Кока-кола? Боюсь, она теплая.

Прямо, как я, ха-ха.

Кивнув, я бормочу «спасибо» и тяжело опускаюсь на ближайший стул. Мне жарко, нервы жужжат, как неисправное электричество.

Мы должны вести беседу? Как долго? Почему я согласилась? Почему не сказала Девлину, что мне подвернулось что-то другое? Зачем мне нужен Лукас Маккарти в качестве моего босса? Разве в моей жизни недостаточно унижений? На этот вопрос нет ответа.

Лукас на время исчез из виду, и я озираюсь.

Я слышу учащенное тяжелое дыхание у себя за спиной и стук коготков о паркет. И вдруг возле моего стола оказывается очаровательная низкорослая собачка. Я вспоминаю, что видела ее на поминках. У нее такие большие задние лапы, что, когда она садится, кажется, что она присела на корточки на островке рыжего меха. У нее добрые глаза, и она смотрит на меня с надеждой. Это одна из тех собак, у которых написано на морде: ПРИВЕТ Я СОБАКА А КТО ТЫ Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

Незапланированное вторжение собачки очень кстати. Я и в лучшие времена друг всех животных, а сейчас не лучшие времена.

Собака кладет лапу мне на колено, и я поднимаю ее и встряхиваю со словами:

– Привет! Очень приятно с тобой познакомиться! Кто ты?

У нее дружелюбная мордочка, и, кажется, она мне улыбается. Я смеюсь.

Появляется Лукас с металлическим ведерком, в котором звякают льдинки, и ставит его на барную стойку.

– Мне следовало предупредить, что тут собака. Это Кит. У вас нет аллергии или чего-нибудь такого?

– Привет, Кит! – восклицаю я. – Ну разве ты не красавец? Он ваш?

– Да.

Я глажу Кита, чувствуя облегчение от того, что могу чем-то заняться.

– Кит, – говорю я, в то время как Лукас ставит передо мной кока-колу. – Необычное имя для собаки. Забавное совпадение: ресторанный критик, который пишет для «Стар», абонирует столики в ресторане инкогнито, на имя мистера Кита.

Я собиралась развить тему, рассказав, что недавно познакомилась с ним на моем последнем месте работы. Однако это было бы так глупо, что я останавливаюсь на середине фразы.

Лукас смотрит на меня скептически и говорит:

– Не такое уж это забавное совпадение, если только вы не подразумеваете что-то особенное. Я совершенно уверен, что этот Кит не является тайным ресторанным критиком.

– Ха-ха, нет. Я только имела в виду…

Я умолкаю, потому что ничего не имела в виду.

– В обзорах Кита высшая оценка была бы дана печеным бобам с соусом, поданным на клеенке. Он любит поесть, но не слишком разборчив.

Я принужденно смеюсь, не будучи уверена, что Лукас метил не в меня.

Пока что это самые длинные фразы, которые я от него слышала. Его ирландский акцент слабее, чем у Девлина, а речь изысканнее. Мне приходит в голову очевидная мысль: он мне совершенно незнаком. Если ты целовалась с кем-то двенадцать лет назад, это не означает, что ты знаешь его теперь. Коли на то пошло, он и тогда был незнакомцем.

Лукас нагибается и гладит собаку по голове. Слава богу, мы больше не смотрим друг другу в глаза. Я потягиваю свой напиток. По-видимому, Лукас не собирается ко мне присоединиться и продолжает стоять.

– Дев попросил вас прийти по какой-то конкретной причине?

Так я и знала: Девлин проиграл в их битве.

– Он предложил мне работу.

– О, вот как.

– Я работала на поминках, на прошлой неделе. Мы с вами там встречались.

– Правда? О, господи, извините. В тот вечер было так много людей.

Великолепно. Придется во второй раз представиться Лукасу. Нет, уже в третий.

– Я Джорджина, – говорю я, указывая на розовый мех. Меня раздражает, что он этого не знает. Или притворяется, что не знает.

– Люк, или Лукас. Как вам больше нравится.

– Значит, Люк. Пишется Л-Ю-К. Как, э-э, Жан-Люк Годар.

О, заткнись, Джорджина.

– Я не француз.

Входная дверь распахивается, и появляется Девлин, который не то тащит, не то катит бочку. Могу поклясться, что мы с Лукасом оба вздохнули с облегчением.

– Вы здесь! Вы двое уже познакомились? – спрашивает Девлин.

– Мы установили, что я не кинорежиссер, а моя собака – не ресторанный критик, – мягко, но очень сухо произносит Лукас.

– Мы сейчас готовы открыться, кассы уже работают. Вам по-прежнему здесь нравится? – осведомляется Девлин, широко раскидывая руки. Бочка начинает раскачиваться, и он поспешно останавливает ее.

– Скажу вам со всей искренностью, что это просто невероятно, – отвечаю я. – Помню, как тут было раньше, а вы сотворили чудо.

Девлин встает в торжествующую позу, прижав кулак ко лбу.

– А вам не нравится? – обращаюсь я к Лукасу.

– Нравится, но, думаю, он переплатил, – отвечает Лукас в своей бесстрастной манере.

– Тьфу! – Девлин придвигает к себе стул и говорит: – Через секунду я вам все покажу, Джорджина. Пока что мы будем только втроем: вы, я и Люк. Может быть, найму еще кого-нибудь, когда начнет функционировать банкетный зал.

– Значит, он у вас есть?

– Да, и достаточно большой. – Девлин хватает с барной стойки лист бумаги и сует мне под нос. – Знаете, я стараюсь делать мероприятия разнообразными. Чтобы подчеркнуть, что «Уикер» больше не какая-то там забегаловка с полом, посыпанным опилками. С этим покончено. Вот посмотрите… Звонили из местной газеты: они ищут место, где могли бы проводить свои мероприятия бесплатно.

Я читаю:

ПОДЕЛИСЬ СВОИМ ПОЗОРОМ

Конкурс рассказов/вечер открытого микрофона

Вы писатель, который мог бы выступить на сцене?

Прочитайте короткий рассказ на тему позора, неловкой ситуации.

Говорят, разделить бремя с другими – значит наполовину его уменьшить.

Судьи выберут лучший из трех рассказов, и победитель получит колонку в «Стар».

Первая тема будет объявлена в следующую пятницу!

Первое шоу состоится в субботу, после Хэллоуина!

– Открытый микрофон. – Лукас содрогается. – Это будет крикливая поэзия, и мужчины в черных рубашках поло, играющие экспериментальную комедию, в которой нет ни одной остроты. Умники нью-эйджа будут просить вас дотронуться до вашего третьего глаза.

А он стал еще остроумнее, чем в прежние дни.

– Никто не ожидает, что ты будешь участвовать. Вы знаете каких-нибудь писателей? – обращается Девлин ко мне. – А вы писательница?

Как это мило – спросить о таком женщину в безвкусном искусственном мехе, которой платят за то, что она наливает пиво.

– Э-э… не то чтобы… Я хочу сказать… На самом деле мне бы хотелось писать, но не думаю, что это поможет мне стать писательницей.

Усмешка преображает лицо Девлина, и невозможно не улыбнуться в ответ.

– Вы идеально подходите! Это как раз для новичков! У вас будет время заняться этим на работе. Правда, Люк? Мы легко можем ее подменить на полчаса. Нужно, чтобы наш штат знали в лицо. Это поможет нам внедриться в местное общество.

Я издаю нервный смешок. Не только написать, но еще и прочитать это со сцены?

И мне подумалось, что Лукас Маккарти свысока смотрит на идею об общении клиентов со штатом паба. Он предпочел бы проводить время, разгуливая в куртке «Белстафф» со сворой английских гончих, следующих за ним, и масляным фонарем в руках.

Девлин снова поворачивается ко мне: