Текст книги "Я все еще мечтаю о тебе..."

И снова размышления

Мэгги все яснее понимала, что ничего удивительного в том, как повернулась ее жизнь, собственно, нет, если учесть, сколько она приняла ошибочных решений. Господи, ну почему она не вышла замуж за Чарльза Хогса Третьего, когда он предлагал? Его родители в ней души не чаяли. В день рождения повели в клуб «Бирмингем» на вершине Красной горы. Это было потрясающе. Подиум для танцев крутился и переливался разноцветными огнями, шикарно одетые люди сидели вокруг за столиками и потягивали экзотические коктейли, и мисс Марго весь вечер играла на пианино в Золотом зале с видом на город. Чарльз был высоким блондином с голубыми глазами и нежной, как у девушки, кожей.

В тот день Чарльз заказал там ужин и устроил чудесную вечеринку, во время которой и сделал ей предложение. Она только что получила титул Мисс Алабама, и, когда вошла в зал, оркестр сыграл в ее честь «Звезды падают на Алабаму». Она была на седьмом небе. Они протанцевали всю ночь, а когда вернулись за столик, по распоряжению Чарльза ей поднесли на десертной тарелке черную бархатную коробочку с обручальным кольцом, украшенным огромным бриллиантом.

Это был волшебный год. Они были золотой парой, и на какие только вечеринки их не приглашали все лето! Чарльз прекрасно танцевал и был неотразим в смокинге и оригинальных, сшитых на заказ черных кожаных туфлях с бантиками–бабочками. Ей нравилось, как он движется во время танца. Он прижимал ее, она чувствовала тепло его тела сквозь пиджак и переставала понимать, где кончается он и начинается она. А вечерами, после возвращения домой, запах его одеколона держался на коже и одежде еще несколько часов. Она была слишком молода, чтобы понимать: это волшебное лето не будет длиться вечно. Думала, у них на все хватит времени.

За Чарльза не вышла, так хоть уроки игры на арфе не бросала бы. А то разучила всего две песни. Двух песен хватило, чтобы выиграть конкурс «Мисс Алабама», но она не могла обеспечить себя на всю жизнь, без конца играя «Нежность» и «Эбб и Тайд». И почему вообще она выбрала арфу? Ее же никуда с собой не возьмешь. Почему не пикколо, или флейта, или скрипка? Особых успехов в музицировании она не достигла, зато выучилась изящным плавным движениям, благодаря которым казалась гораздо более умелой арфисткой, чем была на самом деле. Даже ее учительница по музыке заметила: «Недостаток музыкального таланта, дорогуша, ты компенсируешь вкусом и стилем». Вот она, история ее жизни. Вот за счет чего она до сих пор держалась. Кроха таланта и уйма вкуса. Мало кто догадывается, что у нее всего шесть или семь хороших костюмов и платьев, а это так. Зато все стильные. Благодаря распродажам дизайнерских нарядов и тому, что она знает примерно сорок способов интересно повязать платок, ей удавалось всегда хорошо выглядеть внешне, а что там у нее на душе – совсем другая история. Неизвестно почему, но она всегда была не уверена в себе, боялась ошибиться, вечно ждала какого–нибудь чудесного знака, который помог бы ей решить, что делать, и обычно дело кончалось тем, что она не делала ничего. Но сегодня в 5.30 она приняла решение, которое кажется ей правильным. Какое облегчение.

Мэгги взяла почту с серебряного блюда в прихожей. Сплошной мусор да реклама «Ивовых озер» – общества активных пенсионеров. Она бросила почту в мусорное ведро. Включила свет на кухне и заметила на стойке визитку Дотти Фигг из агентства недвижимости «21 век». Должно быть, показывала сегодня ее дом. Дотти – трудяга, за последние три недели она трижды привозила одну супружескую пару из Техаса. В настоящий момент на продажу выставлялся только дом с двумя спальнями, но Мэгги вдруг сообразила, что ее–то дом после 3 ноября освободится. Наверное, стоит завтра позвонить Дотти. Пусть будет начеку. Что за дом конкретно, она пока говорить не станет. Дотти ей нравилась. Они вместе участвовали в конкурсе «Мисс Алабама». Дотти играла на тромбоне и танцевала степ, но сейчас Дотти так же едва держится на плаву, как и она сама. Два года назад Дотти объявила, что выходит из Южных баптистов и «вступает на путь» Восточных. Мол, если бы не Ом–йога и ежедневные поклоны богине Цзюань Инь, она бы не выжила. Поначалу было немного странно видеть на днях открытых дверей, устраиваемых Дотти, буддистские молитвенные флажки и магические кристаллы, но она была такая славная. Недавно Дотти продала дом в их кооперативе и в благодарность подарила Мэгги двойную вазочку инь–ян. Мэгги не очень понимала, к чему ее приспособить, но не хотела обижать Дотти глупым вопросом.

Налив большой бокал вина, Мэгги села на диван в гостиной, скинула туфли и водрузила ноги на кофейный столик. Она потягивала вино и размышляла, что еще нужно сделать, чтобы все прошло гладко. Она хотела уйти не только без долгов, но и никому не причинив беспокойства. Сегодня она слишком устала, но завтра первым делом составит список «Что сделать перед уходом». Память может и подвести, вдруг забудешь какую–то мелочь, так что лучше записать. Непонятно почему, может, просто от усталости, но в последнее время она стала кое–что забывать, например, имена знакомых людей и любимых актеров. На прошлой неделе никак не могла вспомнить Тэба Хантера. Он всегда был ее кумиром, уж его–то как можно было забыть?

Мэгги сделала еще глоток и вернулась мыслями к крутящимся дервишам. Ох, боже. Неужто людей из «Искусства и досуга» опять поселят в огромный, шикарный отель в центре? Хейзел всегда говорила: «Люди едут в Бирмингем, ожидая худшего, поэтому вдвойне важно, чтобы они увидели лучшее». Она взглянула на часы. Звонить Кэти в офис уже поздно. Утром первым делом нужно с ней созвониться и, если она еще не забронировала отель, мягко предложить что–нибудь более домашнее, дабы подчеркнуть местный колорит, «Динклер–Тутвиллер», например, или даже какой–нибудь гостевой коттедж в загородном клубе «Маунтейн–Брук». Хотя у них там строгие правила в одежде, и мужчины в юбках, если это не танцоры из школы шотландских танцев, могут вызвать неодобрение.

Еще глоток вина. Но об одном точно можно не беспокоиться: дервишей в Бирмингеме примут по–королевски. Когда в прошлом году приезжала оперная певица Мэрилин Хоум, она получила 65 корзин с фруктами с надписью «Добро пожаловать в Бирмингем». Народ в Бирмингеме известен дружелюбием и гостеприимством. Надо признать, некоторые говорят даже о чрезмерном гостеприимстве, мол, приезжие настолько устают от него, что жаждут только одного – попасть домой и отдохнуть.

Да, жители Бирмингема аж из себя выскакивают, чтобы понравиться. Но Мэгги считала, что причиной тому не только их дружелюбный от природы нрав. Еще они стараются загладить недоброжелательные высказывания о Бирмингеме, которые частенько мелькали в прессе во времена движения за гражданские права. Это было ужасно. И по сей день, стоит где–нибудь в мире возникнуть расовым неурядицам, на свет извлекаются старые бирмингемские кинохроники: 1963 год, полицейские натравливают на демонстрантов собак и поливают из брандспойтов. Это разбивает ей сердце. Нет, конечно, все было, спору нет. Но пресса преподнесла это так, будто все до единого жители Бирмингема ярые расисты, а это неправда.

В письме она написала слово «подавлена», потому что так легче понять. Но для описания ее состояния больше подходит слово «печальна». Мэгги никому не рассказывала, что с ней случилось в Атлантик–Сити в тот год, когда она стала Мисс Алабамой, и не расскажет. Жители Алабамы, и в частности Бирмингема, и так слишком часто слышат о своем дурном поведении.

Дама с замороженной рукой

Бренда стояла в магазине «Пятерочка», глубоко засунув руку в огромный морозильник. За последние десять минут она передвинула с места на место, похоже, сотню коробок мороженого в поисках полукилограммовой упаковки мятного с шоколадной крошкой. Здесь продавались тонны всяческого мороженого – ромовое с изюмом, кофейное, с маслом ореха пекан, и ванильное, и клубничное. Кроме мятного с шоколадной крошкой. Отлично. Мало того, что ее правая рука совершенно отморозилась – настолько, что она не чувствует пальцев, – так теперь еще придется пилить в супермаркет «Бруно» на шоссе Грин–Спрингз. А если и там треклятого мороженого нет?

Ведя машину левой рукой (правая еще не оттаяла) через весь город, она все больше злилась на Робби. Ну что бы не купить просто шоколадное или просто ванильное? Она же любит ванильное. Так нет, подавай ей мятное с шоколадной крошкой, летнее, которого – и Робби прекрасно это знает – осенью днем с огнем не сыщешь. И зачем вообще держать мороженое дома – специально, чтобы Бренду дразнить? Хотя у Робби вообще что–то не то с головой. Как человек может забыть пообедать? Бренду это просто бесило. Робби никогда не доедала до конца то, что лежит на тарелке, а в день рождения съела половину куска торта. Бренда в жизни не съедала половину куска и не понимала тех, кто на это способен.

Через полчаса, выйдя наконец из «Бруно» с коробкой мороженого. Бренда боролась с собой, чтобы не смотреть направо, поскольку знала, что кафе–мороженое по соседству еще наверняка открыто. Но она была расстроена и подавлена, так нужно же хоть чем–то себя утешить, и после самого краткого из известных человечеству сражений она повернула в сторону кафе. Раз уж она все равно слопала полкило мороженого и пустила под откос целый месяц диеты, почему бы не позволить себе маленький стаканчик обезжиренного, без сахара. Теперь это уже не повредит.

Она взяла в автомате квиток с номером и встала в длинную очередь, все еще злясь на себя за то, что съела мороженое Робби. Но в конце концов, она не виновата, это у них семейное. Свою старшую сестру Тонью Бренда водила к психологу и дважды помещала в реабилитационный центр по борьбе с алкоголизмом. Ничего не помогало. Тонья не умела остановиться после одной рюмки и всякий раз напивалась до беспамятства. Так же, как Бренда, видимо, не может остановиться на одной ложке мороженого. Ну да ладно. Завтра она на месяц прекращает есть сладкое.

Очередь двигалась медленно. Разглядывая толстяков в очереди. Бренда решила, что воздержится от булочек и картошки. Надо похудеть к лету. Прошлым летом был чистейший ад, хоть весь тальк в мире насыпь на себя, все равно сидишь вся мокрая посреди влажного пекла Алабамы, к тому же в последнее время начали побаливать колени – еще бы, такую тяжесть таскать. Робби она об этом ни словом не обмолвилась, дабы не услышать ее извечное «Я же тебе говорила». Просто мучение жить с профессиональным медиком.

Она взглянула на часы. Почти четверть девятого. К девяти нужно быть дома как штык. Одна надежда, что Робби не придет раньше и не решит именно сегодня полакомиться мороженым. Не должна бы, но если учесть, как Бренде сегодня везет… Надо было повернуться и уйти в ту секунду, когда парень за стойкой тренькнул звонком. Он звал подмогу, поскольку женщина перед ней заказала мороженое для целой футбольной команды шестиклассниц, ждущих снаружи в автобусе. Ну надо же, а! И как раз когда она так спешит. Когда Бренда наконец очутилась у стойки, автомат, выдающий мороженое, сломался, и она прождала еще десять минут.

Подъезжая к гаражу. Бренда издалека увидела машину Робби. Слава тебе господи. Бренда подстраховалась и взяла из дому пакет молока, хлопья и бананы: вот, мол, зачем я ездила в магазин. Мороженое она спрятала в сумку. Положит в холодильник, когда Робби уйдет спать. Когда она вошла в кухню с пакетом в руке, Робби, не успевшая еще сменить белый халат на домашний, удивленно посмотрела на нее:

– Привет, куда это ты ходила?

– Нужно было кое–что в магазине.

– Да? Что же нам было нужно?

– Бананы, молоко и «Чириос». – Бренда принялась раскладывать продукты на те же места, откуда их и взяла.

У Робби был растерянный вид.

– Странно. Я думала, с утра у нас лежала связка бананов. Разве нет?

Бренда не любила, когда ее уличают во лжи, и вовремя вспомнила слова Хейзел: «Если не знаешь ответа на вопрос, с большим воодушевлением смени тему». Поэтому она с большим воодушевлением воскликнула:

– Угадай, кто приезжает в Бирмингем! Крутящиеся дервиши!

– Крутящийся кто? – не поняла Робби.

Бренда резво схватила газету и показала статью, и Робби, к ее облегчению, забыла о бананах. Будь благословенна. Хейзел. Пять лет как умерла, а до сих пор без нее никуда.

Тем временем в Эйвон–Террас

Хотя Мэгги не сомневалась в правильности решения, она так и не могла понять, почему решилась именно сегодня. Может, вчерашний разговор с Этель так на нее подействовал?

Когда Мэгги вернулась с обеда, Этель сказала:

– Кто бы знал, как мне не хватает Хейзел. Столько времени прошло, а я до сих пор не могу поверить, что она умерла.

Мэгги кивнула:

– Мне тоже ее не хватает. Каждое воскресенье чудится, что она позвонит спозаранку и скажет: «Привет, Мэгги, поехали странствовать». Она любила кататься по городу в своей большой старой машине, без дела ни минуты не сидела и от всего получала удовольствие.

– Да, с ней все было весело.

– Этель, ты ведь знала ее лучше всех. Как думаешь, она не уставала от постоянного веселья и деятельности?

Этель покачала головой:

– Ни на минуту. Мы — да, могли устать, но не она, и это утомляло. Помнишь, чего она только не устраивала. Бейсбол, все эти вечеринки, поиски пасхальных яиц, безумные поездки… Эта женщина нас так загружала, что мне даже разводиться пришлось по телефону.

– Интересно, как ей это удавалось?

– Понятия не имею, но за ней было не поспеть. Мы становились старше, а она нет. Помнишь, заставила нас всех учиться крутить хула–хуп, а потом маршировать на параде? У меня два месяца бока болели.

Следующий вопрос Мэгги должна была тщательно продумать. Этель очень нервно воспринимала свой возраст.

– Этель, что для тебя самое неприятное в… э–э… в твоем возрасте?

– Самое неприятное?

– Да.

Этель подумала.

– Ну, наверно, чем старше, тем меньше ты чего–то ждешь. В молодости ждешь, что вырастешь, выйдешь замуж, заведешь детей, потом ждешь, когда же они от тебя съедут.

Вот оно, точно. Ей совершенно нечего ждать. Разве что весны (в Маунтейн–Брук невероятно красиво расцветают кизил и цветы) да осени с ее пестрыми листьями. А больше вроде и незачем все это продолжать. Этель попала прямо в яблочко.

Мэгги посмотрела на часы. Почти четверть десятого. Надо что–нибудь пожевать, иначе голова разболится. Завтра–то все равно идти на работу. Так что она встала, вынула из морозилки готовый обед (печеная куриная грудка и пюре с овощами) и сунула в микроволновку. Дома она питалась лишь замороженными обедами и тостами, потому что: а) не хотела потом отмывать кухню, б) пусть и могла завязать платок сорока разными интересными способами, но готовить не умела. Нет, пробовала, конечно. Поступив на работу к Хейзел, она устроила небольшой ужин для девушек–сотрудниц, но дрожжевые булочки у нее не пропеклись, и после ухода гостей дрожжи в них еще продолжали подниматься, а ночью всех гостей увезли на «скорой» в Университетскую больницу – кроме Бренды, которой ничего не сделалось. После этого Мэгги вообще перестала подходить к плите. Но за все нужно платить. От содержащегося в замороженных обедах натрия у нее отекали руки.

В ожидании, пока разогреется ужин, она взяла журнал «Нью эйдж», оставленный Дотти с пометкой: «Отл. номер!!» Листала страницы, но не видела ничего кроме рекламы ковриков для йоги, свеч для медитации и бесчисленных книжек из серии «Помоги себе сам»: «Премудрости менопаузы», «Диета для достижения оргазма», «Как лелеять ваше тело и ваше либидо одновременно», а одна называлась так: «Сто секретных сексуальных поз древности, собранных со всего мира». Господи помилуй. Она не хотела обижать Дотти, но это вовсе не то, что ее интересует, по крайней мере, на данный момент. Поэтому она бросила журнал в мусорное ведро и взяла сегодняшнюю газету.

Как Бренда и говорила, на первой странице раздела развлечений была помещена большая фотография крутящихся дервишей, и смотрелись они так, будто сошли с экрана… Впрочем, для Мэгги почти все казались ненастоящими. Ричард выглядел в точности как Эдди Фишер[5]5
  Певец и актер с русскими корнями; сильный и мелодичный тенор вкупе с выигрышной внешностью сделали его кумиром американских подростков первой половины 1950–х. Помимо музыки, Фишер известен своими звездными браками с голливудскими знаменитостями Дебби Рейнольде (1955–1959), Элизабет Тейлор (1959–1964) и Конни Стивене (1967–1969).


[Закрыть].

Когда она впервые увидела Этель Клип, их менеджера с редкими лиловыми волосами, стоящими на голове торчком, и в огромных лиловых очках, которые вдвое увеличивали глаза, та показалась Мэгги инопланетным жуком из дешевой фантастической киношки. В 1976–м принимающий всех желающих на бульваре художник–колорист подбирал для Этель ее цвета и сообщил, что больше всего ей идут лиловый и сиреневый, и с тех пор она ничего другого не носила. Хейзел дала Этель прозвище Лиловая Вспышка. Бренду она называла Громоступом, поскольку издалека слышала ее шаги, а Мэгги была Девочкой из Волшебного города.

Поужинав, Мэгги составила посуду в посудомоечную машину и включила ее. Потом приняла ванну, почистила зубы, легла и включила телевизор послушать новости. Как обычно, говорили исключительно про грядущие выборы президента. В последнее время они сводятся к тому, что люди просто поливают друг друга грязью. Тут до нее вдруг дошло. Ее здесь не будет четвертого ноября, чтобы узнать, кто победит. Так зачем же смотреть? Новости ее только огорчают. Они в основном плохие. Она не Бренда, которая интересуется политикой, и не Этель. У Этель настоящая информомания, ей подавай новости двадцать четыре часа в сутки. Мэгги – нет. Новости она смотрела только ради того, чтобы хоть мало–мальски поддерживать беседу с клиентами. Но теперь–то можно не смотреть! Какое счастье – выключить телевизор. И если ее о чем–нибудь спросят в эти несколько дней, она ответит: «Простите, я не в курсе».

На самом деле Мэгги о многом не знала бы с удовольствием. Ее поражало, как едва знакомые люди могут рассказывать о вещах сугубо личных.

Она ни с одной живой душой не стала бы обсуждать Ричарда, тем более с незнакомцами. Может, она и ханжа, но в том, чтобы не знать точных деталей, есть что–то милое, по–настоящему интеллигентное. Она бы предпочла, чтобы люди изъяснялись более неопределенно, но сейчас, особенно в торговле недвижимостью, нельзя позволить себе неопределенности или мягкости. Ни по какому вопросу. Сегодня, чтобы оставаться в игре, приходится быть жестким, даже жестоким, как Бебс. Мэгги изо всех сил старалась быть жесткой, но не могла, и все тут.

Вот вам еще одна резонная причина выйти замуж за Чарльза, когда он предлагал. Но она–то была нацелена на Нью–Йорк, собиралась стать богатой, известной и прославить свой штат. Единственная проблема – она не продумала, как именно станет богатой и известной. Не умея ни петь, ни играть на сцене, ни танцевать и при явном отсутствии музыкального таланта все, что она могла, – это со вкусом одеваться и стильно выглядеть. Но в Нью–Йорке, как оказалось, ее пяти футов восьми дюймов[6]6
  172 см.


[Закрыть] роста не хватило, чтобы стать профессиональной моделью. И после года поисков место модели ей удалось получить только в «чайном домике» «Мезонин» в универсаме Неймана Маркуса в Далласе. Еще можно было стать стюардессой, но в те времена бывшие Мисс Алабамы шли не в стюардессы. Они шли, и удачно, замуж и рожали в среднем 2,5 детей.

Мэгги тоже могла удачно выйти замуж. Большинство ребят, с которыми она училась в школе, были родом из старинных чугунных, угольных и стальных семейств, и, хотя родители ее жили весьма скромно, богатые мальчики «с горы» искали свиданий с ней, но нравился ей только один из них – Чарльз.

Когда она ему отказала, он повел себя как джентльмен и не подал виду, что сильно огорчен, но потом до нее дошли слухи, что он едва не спился после ее отъезда в Нью–Йорк. Почему он за нее не боролся? Почему не настоял? Почему не поехал следом? Если бы он примчался за ней перед ее отъездом из Нью–Йорка в Даллас, она бы с радостью вернулась домой. И не познакомилась бы с Ричардом. Господи… Ну почему Чарльз повел себя так благородно? К чему такое джентльменство? Обе жизни – его и ее – могли бы сложиться совсем по–другому. Но вероятно, он не мог быть никем иным, только собой, как и она – только собой. Дурой набитой.

Вернувшись из Далласа в родной город, она боялась с ним столкнуться, но, к счастью, этого не случилось. Большинство знакомых были настолько тактичны, что не упоминали о нем вовсе. Только однажды девица, которую она едва знала, жена их с Чарльзом общего друга, спросила:

– А ты ничего не слышала про Чарльза Хогса?

– Боюсь, что нет.

– А–а, мы тоже. Известно только, что он женился на дочке какого–то швейцарского банкира и уехал.

Мэгги надеялась, что Чарльз счастлив. Он заслужил счастье, как она заслужила обратное. В сущности, она сама устроила себе такую жизнь.