Текст книги "Днем и ночью хорошая погода (сборник)"

Сцена 2

Те же декорации. Тот же вечер. Те же свечи. Слева доносятся музыка и шум голосов. Конрад один сидит в углу, в полумраке, с мечтательным видом. В правой части комнаты открывается дверь, и из темноты появляются Анаэ и незнакомец, оба раздеваются на ходу.

Незнакомец (шепотом): Сию секунду, дорогая графиня! Я только развяжу галстук!

Анаэ (теребя волосы): Скорее, скорее! Поторопитесь, дорогой мой! В гостиной могут хватиться!

Незнакомец: Сейчас! Сейчас! Прошу прощения за этот… досадный дебют! (Смеется.) Но вы меня прямо врасплох захватили, посреди вальса, вот так, с места в карьер!

Анаэ: Ну и ну! Можно подумать, что вы такого не ожидали. Даже три па пропустили!

Незнакомец: Ну… Просто… Мы же не… Одним словом… Я не привык к таким внезапным атакам… Вот и проявил некоторую нерешительность…

Анаэ (похлопывая его по спине): Ну, сейчас вы исправите эту оплошность, рог мне в бок! Вы очень красиво поводите бедрами, господин советник, поверьте мне! Я еще в танце заметила: гибкий как юноша!

Незнакомец (польщенный): Да! Вы находите? Секундочку… Только жилет сниму…

Анаэ: Какие вы, мужчины, копуши! Сколько движений, сколько одежек! О господи! Давайте, давайте! Скорее же!

Незнакомец: Не могу и выразить, как я польщен, дорогая графиня…

Анаэ: Дорогая Анаэ! Чего там, думаю, мы можем себе это позволить.

Незнакомец: Я и рад бы называть вас Анаэ, но ваш супруг…

Анаэ: Знаете, мой супруг тоже зовет людей по имени! Погодите! Кстати! А вас-то как зовут?

Незнакомец (обиженно): Как? Вы не знаете?

Анаэ: Ну да! Откуда мне знать? Вы господин советник – и все.

Незнакомец (с достоинством): Меня зовут Людвиг Вольфганг.

Анаэ: Очень, очень мило! Ну, Людвиг Вольфганг, поехали! Или госпожа советница устроит вам веселую жизнь!..

Незнакомец: О боже, бедная моя жена! Ах! Имей она хотя бы половину вашей жизненной силы, друг мой… Скажите, Анаэ, мы еще увидимся?

Анаэ: Как это: «мы еще увидимся»? А сейчас мы разве не видимся, а?

Незнакомец: Ну, я хотел сказать… после… Увидимся ли мы с вами – вы и я – наедине?

Анаэ (внезапно возмутившись): Свидание? Вы хотите свидания? Я не изменяю своему мужу, господин советник! Как вы могли подумать? Все мои помыслы, все мои мечты, мои планы, мои надежды – все о нем и для него! Оставьте меня! Что это за мысли у вас?

Незнакомец: Но я не хотел… не хотел…

Анаэ: Подите! Подите! Вы человек без чести, без совести! Идите танцевать! Никаких потасовок не будет, господин советник! Ваше дело – полька!

Незнакомец: Но, сударыня, позвольте мне, по крайней мере, одеться! Я так расстроен…

Анаэ (толкая его): Как вы смеете делать такие предложения замужней женщине?.. (Вытолкнув его из комнаты, остается одна, поправляет перед зеркалом прическу и только теперь видит Конрада.) О? А вы, молодой человек, что тут делаете? Вы разве не танцуете?

Конрад: Нет, я был утомлен. И я размышлял.

Анаэ: Ну-ка! Ну-ка! Это в вашем-то возрасте! Уже?

Конрад: Почему в моем возрасте – уже?

Анаэ: Ну, не знаю. Лично у меня, в моем возрасте, на размышления никогда нет времени. А мне все-таки сорок четыре.

Конрад: Я дал бы вам больше… чуть больше.

Анаэ: Вы очень плохо воспитаны, господин…

Конрад: Конрад фон Кликкенберг, через три «К».

Анаэ: Как это – через три «К»?

Конрад (раздельно): Кон-рад фон Клик-кенберг.

Анаэ (смеясь): Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Три «К»! Да вы сами – «К»! Казус! Хи-хи-хи-хи, ха-ха-ха-ха! (Корчится от смеха.)

Конрад сначала держится холодно, но потом тоже постепенно начинает смеяться. И вот уже оба, облокотившись о рояль, хохочут до слез.

Конрад: Скажите, а что вы делали с этим мужчиной? О чем говорили? В какой-то момент я подумал, э-э-э-э…

Анаэ: Что вы подумали?

Конрад: Пока вы не отказали ему в этом свидании, я думал, что… В вопросах любви я совершенный невежда, но…

Анаэ (перебивая его): Как это – совершенный невежда в вопросах любви?

Конрад: Совершенный! Невежда… Я девственник… Девственник я… Вот такой отсталый. Вам это, конечно, смешно, естественно, могу себе представить!

Анаэ: Вовсе нет! Смешно, мне? Это? Еще не хватало! Представьте себе, что всего год назад я сама была такой. И на самом деле мне не сорок четыре, а сорок семь лет.

Конрад: А я останусь таким и в восемьдесят, уверяю вас.

Анаэ (воодушевляясь): Да вы с ума сошли! Вы и представить себе не можете, как это приятно! Восхитительно! Это одна из самых чудесных вещей на свете! Удивительные ощущения! Вы говорите непростительные вещи!

Конрад: Вы так думаете?

Анаэ: Ну да! Вот я, к примеру: прежде чем сделала первые шаги в этом направлении, прежде чем узнала это, я была раздражительна, скучала, только и делала, что скакала верхом на бедных тварях, которые выбивались из сил, гоняясь за другими бедными тварями, которых я истребляла. Я была просто каким-то ходячим бедствием! Теперь же я сама счастлива и мужчин делаю счастливыми. Моя жизнь полностью изменилась.

Конрад: Как это – мужчин?

Анаэ: Ну, мужа моего, Фридриха. Правда он очень красивый?

Конрад: Да. Хорошо. Да. Я его совсем не знаю. А он достаточно умен для вас? И такая же художественная натура, как и вы?

Анаэ: Я? Художественная натура?

Конрад: Да-да. Я знаю. Мне говорили, что вы будете это отрицать.

Анаэ: Ну разумеется, я это отрицаю! Я ничего не понимаю в художествах. В лошадях я разбираюсь, в охоте, в фураже, в слугах, теперь вот в приемах, и еще – совсем чуточку – в любви. Но в этой области мне еще учиться и учиться.

Конрад вдруг начинает кашлять и кашляет, кашляет как сумасшедший.

Выпейте! Это из моих владений, от кашля нет лучше средства!

Конрад делает глоток и мгновенно прекращает кашлять словно громом пораженный.

Видите! Давайте еще немножко!

Он пьет.

Конрад: Это алкоголь, да? До сих пор я его ни разу не пробовал.

Анаэ: Ну вот, с этого и начнете. А потом я познакомлю вас с девушками и…

Конрад (заплетающимся языком): Девушки наводят на меня скуку. А ведь меня тем не менее хотят женить, представьте себе, сударыня. Не хочу жениться! Потому что я девственник, а еще у меня чахотка, и потом, я такой образованный… Хнык… хнык… (Принимается хныкать.)

Анаэ: Ну не надо, не надо, мой маленький! Ну и что же, что девственник? Это очень легко исправить! И чахотку можно подлечить, а про образование – просто забыть!

Конрад: А вы мне поможете? Поможете? Скажите, что вы мне поможете.

Анаэ: Ну конечно, господин через три «К»! Хи-хи-хи!

Конрад: Вы поможете мне, а? Поможете? Скажите, что вы поможете мне вынести все эти испытания? Ведь вы тоже почти что девственница, правда? Мы с вами одной породы! Породы, не запятнанной грязью… и…

Анаэ: Ну уж нет! И не думайте! Я с удовольствием помогу вам. Чудом спасшиеся просто обязаны бросить спасательный круг тем, кто еще тонет… Но если вы не перестанете дуться и игнорировать лучшую на свете вещь, воля ваша! Тут я вам уже ничем не смогу помочь, господин фон Клик-кен-берг!

Конрад: Я сделаю все, что вы захотите. А вы не будете надо мной смеяться? Как это прекрасно – то, что вы только что сказали…

Анаэ (польщенная): Вы находите?..

Конрад (мертвецки пьяный): О да! Сделайте одолжение, повторите это еще раз.

Анаэ: Что ж… Будь по-вашему. Чудом спасшиеся должны бросить тем, кто еще тонет, спасательный круг… который… который… Нет, не выходит больше.

Конрад: Какая жалость! Какая жалость! (Хныкает.) Но вы мне его все же бросите?

Анаэ: Что? Спасательный круг? Конечно!

Они смеются и плачут одновременно. Конрад, по крайней мере, плачет, когда входят Фридрих и Адель.

Адель: Что это за ужасный шум? Боже мой! Князь! Что вы тут делаете? (Замечает Анаэ.) Боже мой, князь! И вы тоже?

Конрад (пьяный): Я тоже? Что я тоже? Кто эта женщина? Такая бледная, линялая?

Анаэ: Это моя золовка, Адель.

Входит Венцеслав.

Венцеслав (входя): А, это вы! Глядя на вас двоих, можно подумать, что в камине зажгли огонь…

Конрад (пьяный): Я хочу остаться здесь с ней, с этой женщиной. Она меня исцелит, всему научит, избавит от моих напастей.

Анаэ: Ничего! Ничего! Он просто немного выпил.

Венцеслав: Ну и ну, Конрад! Ну и ну, в каком виде вы выставляете себя перед моими друзьями!

Все окружают его.

Занавес.

Действие III

Сцена 1

Несколько недель спустя. За окнами весна. Анаэ и Конрад, невидимые, смеются где-то за маленькой дверцей справа. Время от времени оттуда доносятся влюбленные возгласы.

Анаэ (за сценой): Грибок мой!.. Мой маленький бесстыдник!.. Мой рыжик!..

Конрад (за сценой, вторит ей): Мое живое пламя!.. Смысл моей жизни!.. Сосуд, наполненный сладострастием!.. Рыжее светило!..

В левую дверь на цыпочках входит Фридрих. Он слышит голоса, застывает на месте, разворачивается и так же на цыпочках уходит.

Анаэ (за сценой): Там кто-то есть!

Фридрих уже ушел. Появляется Конрад в одной рубашке, осматривает комнату.

Конрад: Эй! Стоять! Никого нет, мое золотце! Если бы кто-то тут оказался, я порезал бы его на куски, не беспокойтесь! Среди всех глупостей, которым обучили меня родители, было и фехтование. А один из величайших фехтовальщиков Европы показал мне такой выпад, которого никто не сможет парировать!

Анаэ (недоверчиво): Никто?

Конрад: Абсолютно! Атака из шестой позиции с упором на левую ногу, уклон корпуса, переводом из четвертой позиции – укол!

Входит Анаэ в халате с распущенными волосами. Она берет шпагу, бросает ее изумленному Конраду и встает в стойку.

Анаэ: Ну-ка посмотрим, что это за выпад такой, господин через три «К». Мой батюшка обучил меня в Баден-Бадене кое-каким начаткам этого искусства.

Конрад (умиляясь): Воительница! Но что вы!.. Разве могу я, даже ради забавы, угрожать вам пусть даже… э-э-э-э… (оглядывается по сторонам) пусть даже веткой сирени?

Анаэ: При чем тут сирень? Тут нет никакой сирени!

Конрад (с досадой): Да? Ну… Это такое выражение… Как бы позитивистское! Но…

Анаэ выбивает у него из руки шпагу.

Анаэ: И вы собираетесь еще кого-то убить? С таким-то запястьем? Ну и ну!

Конрад (в бешенстве): Берегись, демоница моей души! Берегись! (Суетится, рука в третьей позиции, упор на левую ногу, корпус наклонен вперед. Анаэ одним взмахом отбивает его шпагу.) О неосмотрительная! О дерзкая! Меня разоружила любовь к вам, о моя чаровница!

Анаэ: Ну, в этой области вы еще долго останетесь девственником, мой распутный бельчонок!

Конрад набрасывается на нее и тащит в направлении спальни. В этот самый момент дверь открывается и появляется Венцеслав. Услышав любовные возгласы, он кажется возмущенным и стучит в дверь.

Анаэ (из-за сцены): Кто там? Чего вам надо?

Венцеслав: Это я, дорогая Анаэ! От вас мне ничего не надо, но мне хотелось бы, чтобы мой кузен вел себя потише.

Выходит полуодетый Конрад.

Конрад: Что ты вмешиваешься?

Венцеслав: Я вмешиваюсь, потому что ты находишься у моего лучшего друга, в его доме и ведешь себя из рук вон плохо!

Конрад: Ты еще будешь меня учить! Стоило мне отписать тебе Лютцен, как ты сразу стал не в меру заносчив!

Венцеслав: Я не желаю, чтобы ты выставлял моего друга Фридриха на посмешище!

Конрад: Да ему плевать на то, смешон он или нет! Он счастлив. У него есть Анаэ, она принадлежит ему одному, ну почти. Он женат на ней.

Венцеслав: На вкус и цвет…

Конрад: Что на вкус и цвет? Неужели Анаэ оставляет тебя холодным?

Венцеслав: Вот тут ты прав, она скорее вогнала бы меня в холодный пот! От бровей и до пяток!

Конрад: Почему «от бровей и до пяток»? Обычно говорят «с головы до ног»!

Венцеслав (смеясь): Не знаю. Обычно у меня ни голова, ни ноги никогда не потеют.

Конрад: Я знаю, что с тобой: ты завидуешь!

Венцеслав: Я? Завидую? Еще чего!

Конрад: Вся Вена без ума от нее! Я не встречал еще ни одного мужчины, который говорил бы о ней не краснея.

Венцеслав (усмехаясь): Ну да, еще бы! Разумеется!..

Конрад: Что «еще бы»? Что «разумеется»?

Венцеслав: Ну вот я, к примеру, не краснею…

Конрад: Правильно, ты не краснеешь! Ты зеленеешь! Завистник! Мой распрекрасный венский кузен завидует бедному Конраду, который еще два месяца назад был девственником. Ха-ха-ха!

Пауза.

Венцеслав (беря себя в руки): Хорошо. Не будем больше об этом. Знаешь, ты и правда гораздо лучше выглядишь.

Конрад: Она исцелила меня. Даже моя раздражительность куда-то подевалась. Потому что, как только я начинаю нервничать, Анаэ успокаивает меня своей любовью, своими ласками…

Венцеслав: Хорошо-хорошо! Ладно, все правильно, тебе это пошло на пользу. Тебе надо бы поехать поскорее в Пруссию, успокоить матушку и твоих…

Конрад: Только подумать, что я был девственником! Нет, ты представь себе, Венцеслав! Какая глупость! Тридцать лет загублено зря!

Венцеслав: Как это – тридцать? Поверь, в четыре года ты вряд ли нашел бы себе таких страстных любовниц!..

Конрад (все больше увлекаясь): И она тоже полна тех же сожалений, а потому это ощущение потраченного впустую времени пьянит нас обоих! Да-да, эти сожаления действуют опьяняюще! И она, как и я, делает все, чтобы их успокоить…

Венцеслав: Это все знают. Она даже ни на кого больше не смотрит…

Конрад: На кого не смотрит?

Венцеслав (смутившись): На другие пары… До твоего приезда они с Фридрихом встречались с другими супружескими парами, ну, как все молодожены…

Конрад: Как это? Какими парами? Кто это был? Ох, Венцеслав, я сгораю от ревности! Ревность закупоривает мне вены, кровь сворачивается, густеет, сердцу тесно в груди, дыхание останавливается, я… я сейчас в обморок упаду…

Венцеслав (услужливо): Может, выпьешь греффа?

Конрад: Да. Нет, зеленая бутылка! Другая! У меня есть своя бутылка, куда этот ангел наливает липовый отвар, чтобы я время от времени мог успокоиться. Да, вот эта. Это она!

Входит умиротворенная и улыбающаяся Анаэ, на ходу заплетая косу (или закалывая волосы).

Анаэ: А я как раз собиралась напомнить, чтобы вы выпили вашу микстуру, Конрад. Самое время для лауданума. (Протягивает ему флакон, который тот опорожняет одним залпом.)

Конрад (строго): Так что это за супружеские пары, с которыми вы встречались до моего приезда?

Анаэ: Пары? Какие пары? Ни с какими парами я не встречалась! Разве что с мужьями. Не понимаю, к чему вы клоните. Супружеские пары? Что за вздор! Хотя вообще-то это могло быть забавно!

Конрад: Что? Что вы такое говорите? Попрошу вас объясниться!

Анаэ: В самом деле, пока вы не стали отнимать у меня все свободное время, мой крикунишка, мы с Фридрихом встречались с другими людьми. Я, впрочем, охотнее беседовала с мужчинами, чем с их женами. Вы же сами говорили: у женщин голова с орех!..

Конрад: Голова, как орех! Не с орех, а как пустой орех! Вы все забыли!

Анаэ (добродушно): Как вам будет угодно! А что, Венцеслав, вы уже вернулись со скачек? А где же Фридрих?

Венцеслав: Придет с минуты на минуту. Представьте себе, на скачках опять произошло покушение. Какой-то анархист стрелял в эрцгерцога. Слава богу, негодяй промахнулся и его высочество не пострадал, но преступнику удалось улизнуть. Скачки пришлось прервать. Я страшно зол: в последнем забеге я поставил на верную лошадку.

Анаэ: Да уж, что за ужасы творятся в мире! Гораздо лучше сидеть спокойно дома, не вылезая из постели!

Конрад целует ей руку. Анаэ сначала удивляется, потом улыбается.

Вы выпили ваше снадобье? Вот и ладно. А теперь садитесь, пожалуйста, за рояль… Венцеслав, вы умеете петь? Подпевайте!

Конрад садится к роялю. У него визгливый голос, у Анаэ – бас.

Анаэ и Конрад (поют вместе):

 
Упал платок с головы моей милой,
А я его подобрал, а я его подобрал…
 

Венцеслав (развеселившись): А кому принадлежит это… это… сочинение?

Анаэ: Ну конечно же Конраду! Правда, красиво? Так чисто, так свежо!

Венцеслав: Да-да… Очаровательно!

Анаэ и Конрад (снова поют вместе):

 
А я его подобрал, а я его подобрал.
Рука дрожала, душа трепетала,
Когда я его целовал, когда я его целовал.
А после, когда на балкон она выйдет…
 

Входит Фридрих. Они замолкают.

Венцеслав (сквозь зубы): Какая жалость!

Фридрих: Гляди-ка! Ты уже тут? А я только что приехал.

Венцеслав: Я тоже. Слушал вот последнюю песню Конрада. Очаровательно!

Конрад: О! Какой пустяк! Ничего особенного! Всего лишь сарабанда!

Фридрих: Старая банда? Какая банда?

Конрад (саркастически): Не «старая банда», а «сарабанда», ничего общего с бандой. Мне очень жаль, Фридрих, но вынужден вас разочаровать. Сарабанда – старинная мелодия.

Фридрих (смеясь): Ничего страшного. Я и сам не раз писал «Шекспир» через «е»! Всякое бывает! Однако лихая у вас получилась эта самая… банда! Одно слово – лихая! (Прыскает со смеху, а потом хохочет во все горло.)

Анаэ (возмущенно): В чем дело? Чему он так смеется? Ой! Лихая банда! Хо-хо-хо, и правда смешно! Фридрих, смешно-то как! Я с вами когда-нибудь помру со смеху, мой мышонок! Хо-хо-хо-хо-хо!

Схватившись за бока, она хохочет до слез вместе с Венцеславом и Фридрихом. Конрад один натянуто улыбается.

(Обращаясь к Конраду.) А вы не смеетесь вместе с нами, друг мой? Разве это не забавно? Нет? Тогда и я не буду! Как хорошо, что у меня есть Конрад. Он говорит мне, что смешно, а что нет, помогая избежать массы оплошностей и глупых положений!

Венцеслав (вытирая слезы): И все же это было очень смешно.

Конрад (сухо): Вот как? Вы находите? (Обращаясь к Фридриху.) Лично я ничего забавного в этом не вижу. Мне горько вас оспаривать, господин фон Комбург, но я нахожу вашу остроту надуманной: «лихая сарабанда», ну и что? Не понимаю, что вас так рассмешило в этой жалкой игре слов и что заставило вас рекомендовать ее вашей столь тонкой и столь восприимчивой супруге! Впрочем, если бы только я имел влияние на ее веселость, я осмелился бы запретить ей смеяться над этим. Скажем так: если вы находите это забавным, то, значит, я начисто лишен какого бы то ни было вкуса, на что вы и пытаетесь мне указать. Так?

Фридрих (переполошившись): О нет… Вернее, да… то есть… вы правы… Впрочем, я сильно смеялся только внешне, снаружи, так сказать, а внутри – почти не смеялся, то есть снаружи я хохотал, а про себя – зевал от скуки. Вот.

Венцеслав (раздраженно): А я считаю, что это очень даже забавно! И полностью согласен с твоим первоначальным мнением, Фридрих!

Конрад (сухо): Да уж, ты хорошо посмеялся.

Венцеслав: Да! Я смеялся, потому что оценил всю соль этой шутки! Я смеялся ради собственного удовольствия! Я так редко смеюсь, что решил не лишать себя этого удовольствия. И если я был не прав, пусть мне это докажут!

Анаэ: О господи! Столько шума из-за какой-то шутки! С ума вы все посходили, что ли?

Входит Адель, бледная как смерть, буквально повиснув на Корнелиусе.

Адель: Вы видели? Вы это видели?

Фридрих: Нет! Я ничего не видел, дорогая Адель! А что?

Адель: Анархист! Эрцгерцог! Из револьвера! Какой ужас!

Корнелиус: Ну и что? Что такого? Каждый год один и тот же анархист стреляет в эрцгерцога и каждый раз мимо. И ни разу его не поймали. Впрочем, не известно, тот же он или нет.

Адель: О господи! Какой ужас! Все одно к одному, мы все в опасности!

Корнелиус: Если бы все и правда было одно к одному, это было бы тревожно и я мог бы понять ваше волнение, но где тут одно к одному? Один анархист стрелял из одного пистолета, но, поскольку ни в одного эрцгерцога он не попал, все это не стоит выеденного яйца!

Адель: Не стоит?! Ах так?! Уж вы-то, конечно, не промахнулись бы, так ведь?

Корнелиус (задумчиво): На таком расстоянии и при таком освещении, сбоку, учитывая комплекцию эрцгерцога… Нет, я точно не промахнулся бы! Я даже всадил бы ему пулю прямо между глаз.

Адель: И он этим гордится! Он гордится этим, негодяй! Гордится! Вы слышите, господа, как этот человек говорит об эрцгерцоге, осыпающем его неслыханными милостями? А он рассуждает о нем, будто тот мишень или какой-то черепок!

Корнелиус: Я ничего не имею против эрцгерцога. Я просто сказал, что он отличается крепким телосложением и, следовательно, представляет собой удобную мишень для любого мало-мальски умелого стрелка!

Адель: «Мало-мальски»! «Мало-мальски умелого стрелка»! А еще и изменника, и клятвопреступника! А еще уголовника!

Корнелиус: При чем тут клятвопреступник? Кто клятвопреступник? Вы обо мне говорите? Я никогда не клялся, что не убью… вернее, что убью эрцгерцога!

Фридрих: Да успокойтесь вы оба! Уверяю вас, что никто здесь и в мыслях не имеет убивать эрцгерцога!

Анаэ: Рог вам в бок, господа! Ей-богу! О чем вы тут толкуете? О расстоянии, о чувствах! Да какая разница? Какая разница, какого зверя травить – волка или оборотня, – коль скоро он стал опасен?! Поехали, господа! Труба зовет! (Обращаясь к Фридриху.) Очень неудобно, что тут нет колоколов, в набат не ударить.

Фридрих: И правда, любимая, тут единственный колокольчик – тот, что на двери! Правда, обычно в Вене этого бывает достаточно. Здесь только попы на колоколах висят! А впрочем, зачем нам набат?

Анаэ: Затем, что наш славный эрцгерцог и правда чуть не схлопотал пару горстей свинца в грудь или голову, и теперь нам надо изловить этого негодяя, да еще и негодного стрелка в придачу, который срывает нам бега. Если жандармы не способны его поймать, значит, придется это сделать нам самим!

Конрад: А ведь, ей-богу, вы правы, сударыня! Мы пустим ему кровь! К оружию, господа! К оружию! Все на поиски негодяя!

Анаэ: Мы быстро выгоним его из зарослей, где он укрылся! Впятером-то!

Венцеслав: Боюсь, вы хотите сказать, из пивной, а не из зарослей. В людном месте легче всего укрыться.

Думаю, в это самое время он ест кислую капусту, пережевывая вместе с ней свой провал.

Корнелиус: Он так заболеет! Неприятности в сочетании с кислой капустой губительны для пищеварения, знаю по собственному опыту, так ведь, Адель?

Заинтересованное молчание.

Адель: Понятия не имею, на что вы намекаете.

Корнелиус: Вспоминайте, вспоминайте! Помните тот день, когда вы собирались ехать в Ганновер навестить вашу матушку после обильного обеда в ресторации у Царера, где было много кислой капусты? Вы тогда еще упали и вывихнули лодыжку и на восемнадцать дней потеряли способность передвигаться, а все потому что, не знаю зачем, сунули ногу в подножку кареты.

Адель: И что такого? И вообще, как это вы не знаете зачем? Что это значит: «Я не знаю, зачем вы сунули ногу в подножку кареты»? Что вы хотите этим сказать?

Корнелиус: Что сказать? Правду! Вам всего и надо-то было – спокойно выйти из кареты! Так нет! Вам понадобилось… Короче! Вместо того чтобы спокойно спуститься… От ваших воплей у меня так схватило печень, что я три дня провалялся в постели! Это был сущий кошмар! У вас нога, у меня колики! Страшно вспомнить!

Анаэ: А я помню, отлично помню! Бедняга Корнил! Ты даже попросил прислать тебе греффа, чтобы подлечиться!

Корнелиус: Никаких Корнилов! Никаких Корнилов, черт подери! Я сказал! Ладно! Короче! Боль, которую я испытал, увидев вас распростертой на земле, а также боль оттого, что вам пришлось отложить вашу поездку, поразила меня до глубины души, дорогая Адель! Вот я и думаю: может, и этого горе-анархиста его досадный промах привел в состояние прострации и пригвоздил к месту?

Адель: Досадный промах! Досадный промах! Ему не удалось убить австрийского эрцгерцога, и это называется «досадный промах»!

Корнелиус (невинно): Ну да, вы же не станете отрицать, что промахи бывают разные! Вот этот мне кажется весьма серьезным!

Анаэ громко хохочет тем самым смехом, от которого вороны падают на лету. Все застывают.

Анаэ: Давайте же, господа, давайте! Берите рогатины, шпаги, ножи! Ату его! Скорее, господа, в леса! Где собаки? Где охотничьи рога? Едем, едем!

Она выходит в развевающемся платье, звоня на ходу в колокольчик, за ней устремляются возбужденные мужчины, разбирая по пути развешанное по стенам оружие. Все веселы и румяны. Один Фридрих плетется нога за ногу. Несколько мгновений спустя он возвращается, бросает шляпу и револьвер и спокойно растягивается на диване, напевая.

Фридрих:

 
Ла-ла-ла-ла-ла-ла моей милой…
Ла-ла-ла-ла-ла-ла целовал…
Ла-ла-ла-ла-ла-ла дрожал, дрожал…
Ла-ла-ла-ла-ла-ла с балкона упал…
 

Э-э-э-э… Нет… Как это…

 
Ла-ла-ла-ла-ла-ла трепетал, трепетал…
 

Конрад (за сценой, кричит из соседней комнаты): Да где же эти перчатки?

Фридрих падает на пол и прячется под диваном.

Анаэ (за сценой): Наверное, в музыкальной гостиной!

Входит Конрад, ищет повсюду перчатки.

Конрад (кричит): Я их тут не вижу! (Бормочет сквозь зубы.) А вот что я вижу, так это шляпу мужа, в которой должны быть две хорошие дырки в самом верху! Несчастный слепец! Я убью его, убью!

Фридрих лежит, скрючившись, под диваном.

(Продолжает поиски.) Да, любовь моя, мой яркий пламень, моя рыжая орлица! Я ваш, весь ваш! Сейчас иду! Они какие – тканые или вязаные?

Анаэ (из-за сцены): Кожаные, из дикобраза! Идите же сюда, мой ангелочек! Скорее!

Конрад: Кажется, нашел! (Пытается примерить перчатки, но обе его руки тонут в них.) Черные? А они большие!

Анаэ (из-за сцены, гордо): Я ношу восемь с половиной.

Конрад: Знаю. Я столько раз целовал ваши прелестные ручки. Мне их уже не хватает, мне не терпится увидеть их, а еще больше мне не терпится убить этого спящего Адониса! (Вынимает из кармана какой-то флакон, идет к шкафу, достает бутылку водки и вливает туда жидкость.) Эта водка успокоит нашего и без того слишком спокойного муженька! (Затем берет на рояле два звучных аккорда и выбегает из комнаты.)

Анаэ (за сценой): Ну же? Ну? Мой чахоточник, эрудитик мой, шалунишка! Где же вы? Ату его, ату!

Конрад: Ату его! Ату его! Ваше жаркое тело – вот моя дичь, и вы знаете это, любовь моя!

Фридрих лежит неподвижно, затем медленно выползает из-под дивана и подходит к окну.

Анаэ (за сценой, гораздо дальше, во дворе): Едем! Едем же скорее, друг мой! А то пропустим самое веселье.

Фридрих смотрит в окно, как остальные уезжают в сторону города.

Фридрих (отряхивая пыль с одежды): Что за жизнь! Что меня заставляет все еще цепляться за нее? Неужели этот идиот, этот «человек» так и не оставит меня в покое? (Улыбается, глядя в окно.) Прелестная парочка! Как он ни трусит за Анаэ, ему ее не догнать. Уж она шагает, так шагает! (Задумывается на какое-то время.) Однако, по всей логике, как муж, я должен быть спокоен! (Оборачивается и идет к шкафу.) Ну и что же на сей раз хочет от меня этот полюбовник? Здесь водку пью только я, и он это прекрасно знает. Чего он там намешал? Отравить меня, что ли, вздумал? Дворянина? Старинного рода? (Он открывает бутылку, нюхает, капает немного на руку, останавливается в нерешительности.)

В этот момент в гостиной справа слышатся тяжелые шаги.

(Стонет.) Да оставят они меня когда-нибудь в покое?! О чем только думает этот святой Варнава? (Прячется за шторой.)

Тяжелые шаги приближаются, Фридрих в изумлении высовывает голову и сразу же прячется снова. Входит крупный бородатый мужчина, фигурой напоминающий Ганса Альберта. Одежда на нем разорвана, рубашка распахнута, он с усмешкой озирается по сторонам.

Мужчина: Никого в доме! Ха! Ха! Ха! Ха! Эти хищные буржуа, эти кровопийцы, наверное, отправились к Цареру набивать себе брюхо пирожными и горячим шоколадом! Безмозглые толстопузые ничтожества, мерзкие жирные черви! Жалкие прислужники этой коронованной гадины! (Замечает на стене портрет австрийского эрцгерцога, плюет на него, затем срывает, бросает на пол и топчет.) Ах ты! Опять я промахнулся! Но ничего! С каждым разом я ближе! Все ближе и ближе! И скоро подберусь совсем близко! Я убью тебя! Я оторву тебе голову и брошу ее на растерзание твоему народу! А потом брошу ему головы твоих приспешников! (Плюет на пол у самых ног Фридриха, который дрожит как осиновый лист и стучит зубами. Его так трясет, что со стола падает табакерка. Мужчина тянется к револьверу.) Что это? Что такое? (Выглядывает в широко раскрытое окно.) А, ветер. Да, это ветер! Яростный ветер, прилетевший из глубины веков, ветер истории! (Поддает ногой табакерку, та ударяется о ноги Фридриха. Мужчина опрокидывает стол, стул, срывает шторы и т. п., бормоча ругательства.) Жирные свиньи! Эксплуататоры! Дармоеды!.. А это что такое? (Замечает бутылку с водкой.) Вот это да! Так это же водка! Вот что пьют рабы императора, этой дохлой рыбины! Что ж, выпьем за его смерть! Смерть императору! (Пьет из горлышка.) Смерть эрцгерцогу! (Снова пьет.) И Австрии – смерть! (Снова пьет.) И священникам – тоже смерть! (Снова пьет.) Смерть… Э-э-э-э… Э-э-э-э… (Пошатывается.) Ну ладно! Пусто. (Бросает бутылку на пол, та со звоном разбивается. Берется за другую, с греффом.) А это еще что? Грефф? Какой такой грефф? Что за грефф? Наверное, какой-то сладенький ликер, который пьют разные дамочки да изнеженные прислужники самодержавия. (Делает большой глоток и застывает на месте.) Ух! (Какое-то время стоит неподвижно с удивленным видом, затем роняет бутылку, падает вслед за ней на пол и сразу же начинает храпеть.)

Пауза.

Фридрих ждет в нерешительности, потом осторожно, очень осторожно выходит из-за шторы, но тут же в страхе прячется обратно. Затем подходит к мужчине, нюхает водку, пробует на вкус.

Фридрих: Да это же… это же лауданум! Там же полно лауданума! Этот идиот решил меня усыпить, чтобы провести всю ночь в постели моей жены! Ха-ха-ха! Эй! Сударь! (Не переставая говорить, пытается разбудить незнакомца, но тот с упоением храпит. Фридрих осторожно переворачивает его на живот, обрывает шнур с сорванных штор и тщательно связывает его по рукам и ногам. Затем добавляет беспорядка в комнате, бьет, ломает вещи, разбрасывает бутылки, рвет на себе рубаху, мажет лицо сажей, лохматит волосы. Приобретя таким образом вид человека, участвовавшего в драке, снова ложится на диван и берется за книгу. Безмятежно.) Ну так на чем мы остановились?

В гостиной постепенно наступает вечер, темнеет. Фридрих по-прежнему лежит на диване, вокруг него – зажженные свечи. Вдруг снаружи доносятся быстрые шаги, в соседней комнате звучат возбужденные мужские и женские голоса.

Конрад (за сценой): Я уверен: еще немного – и мы его поймали бы!

Адель (за сценой): Говорю вам, это был тот самый странный человек на Ганноверской площади! У него глаза были налиты кровью и так и горели огнем! УЖЖЖЖЖАС! А на лацкане его пиджака висел кусочек кислой капусты!

Анаэ (за сценой): Меня лично беспокоит отсутствие Фридриха. Я нигде его не видела. Снимайте ружья и шляпы, господа!

Венцеслав (за сценой): Он, наверное, один поехал! Как настоящий охотник, Фридрих любит охотиться в одиночку!

Конрад (за сценой, насмешливо): Хм! Мы его все равно увидели бы. Должно быть, он прилег, как обычно, отдохнуть, листая свой конский справочник! Смею вас заверить, сударыня, ваш супруг – настоящий соня!

Корнелиус (за сценой, ворчливым тоном): И вы на это сетуете?

Конрад (за сценой, саркастически): Нет! Нет! Нет! Сегодня вечером, во всяком случае, я на это сетовать не буду! А что такое, барон? На что вы, собственно, намекаете?

Венцеслав (за сценой, сухо): Барон ни на что не намекает, дорогой кузен, а вот я могу вас заверить, что он из своего пистолета может с тридцати метров продырявить на лету пфенниг!