Текст книги "Глаза, чтобы плакать"

2

Мованн, продюсер, был крепким сорокалетним мужчиной с тронутыми сединой волосами и великосветскими манерами. Сразу было видно, что бизнес – его стихия, в которой он чувствовал себя как рыба в воде.

Пригласив в свой кабинет, меблированный в стиле ампир, он усадил нас в кресла, а сам устроился за столом, уставленным телефонными аппаратами. Продюсер был явно рад нашему визиту. Его самолюбию льстило, что выбор новоявленной звезды пал на него.

Мованн положил руку поверх огромной стопы газет.

– Эти месье своими комплиментами могут вас испортить, – улыбаясь, произнес он.

– Да уж...

– Заметьте, я полностью разделяю их похвальные отзывы.

– Вы очень любезны...

Продюсер смотрел на нас с умилением, как на детишек, явно не по возрасту обремененных славой.

– Зато они по-свински обошлись с госпожой Меррер, – заметил он.

– Я тоже так считаю, – горячо подхватил я. – Успех фильма – целиком ее заслуга. Если мне что-то и удалось сделать, то лишь благодаря Люсии, ее дельным советам, ее опыту.

Я чувствовал, что Мованн хотел, но не решался задать какой-то вопрос. Тонкое чутье психолога подсказывало ему, что явились мы неспроста. Наш визит выпадал из привычных рамок. Как правило, если актера, добившегося признания, заинтересовало какое-то предложение, он прежде всего присылает своего импресарио для обсуждения условий.

– Люсия Меррер знает, что вы здесь?

Мы с Мов переглянулись.

– Нет, – ответила девушка. – У нас произошла ссора, и теперь мы живем в ее загородном доме в Моншове.

– Значит, поссорились? Однако вчера...

– Это семейные дела, – оборвала его Мов с чисто женской авторитарностью.

Мованн чувствовал, что ступает на скользкую дорожку.

– Итак, мое предложение вас заинтересовало, месье Теланк?

– Да, мне бы хотелось сделать что-нибудь значительное. Говорят, вам можно довериться с закрытыми глазами, потому что у вас развито чувство прекрасного и вы честный человек.

– Не доверяйте слухам. Это плохо во всех отношениях, – произнес он, едва сдерживая улыбку, и поспешил вернуться в столь любезную его сердцу стихию бизнеса.

– С кем вы сейчас? – живо спросил продюсер.

– С Мов Меррер.

Мованн расхохотался и уточнил не без легкого раздражения:

– Я хотел бы знать, кто ваш импресарио, – Бернем, Симура?

– У меня нет импресарио...

На лице продюсера мелькнуло удивление, но он быстро овладел собой и бесстрастным тоном продолжал:

– Следовательно, вы сами будете вести свои дела?

– Да.

– Сколько же вы хотите?

Я беспомощно посмотрел на Мов. Нам и в голову не приходило, что переговоры могут принять подобный оборот.

В конце концов Мованну стало нас просто-напросто жалко. В его холодных глазах мелькнул дружелюбный огонек. Мов, как можно небрежнее пожав плечами, сказала:

– Месье Мованн, вчера в восемь часов никто не дал бы за Мориса и трех франков, но к десяти часам он стоил тех денег, которые готов был выложить самый щедрый из продюсеров.

Я мысленно поблагодарил Мов за помощь. В некотором смысле ей было с кого брать пример. Хватка Люсии, видимо, перешла к ней по наследству.

Мованн с задумчивым видом помассировал себе щеки, затем достал из ящика стола коробку с египетскими сигаретами и, закурив, снял трубку зазвонившего телефона. Звонок был из Рима. Более десяти минут, казалось, совершенно забыв о нашем присутствии, продюсер обсуждал сложные и малопонятные мне вопросы, связанные с совместным франко-итальянским производством какого-то фильма. Во время его переговоров я бросал тревожные взгляды на Мов. Она выглядела абсолютно спокойной и уверенной в себе. Еле заметным движением ресниц девушка дала мне понять, что не стоит волноваться.

Наконец Мованн повесил трубку.

– Извините меня... Итак, на чем мы остановились?

Прикрыв глаза рукой, он сам себе ответил:

– Ах да, я собираюсь вам сделать следующее предложение. Если сценарий вас устроит, мы подпишем контракт на три миллиона, а затем за десять миллионов вы отдадите мне права на следующий фильм. Согласны?

Я не верил своим ушам. Три миллиона! Сумасшедшие деньги! Неужели я, девятнадцатилетний балбес, стою таких денег?!

Мованн по-своему истолковал мое замешательство.

– Дорогой Теланк, вы должны знать, что второй фильм всегда является огромным испытанием для актера. Он или закрепляет достигнутый в первом фильме успех, или его уничтожает. Третьего не дано. Таким образом, мы с вами как будто бросаем монетку, не зная, что выпадет: орел или решка.

– А вы уже знаете, о чем будет фильм? – вмешалась Мов.

Вместо ответа Мованн нажал на кнопку. Тотчас же вошла секретарша, по виду трудолюбивая старая дева.

– Мадмуазель Анн-Мари, у вас есть экземпляр сценария "Лошади спят стоя"?

– Да, месье.

– Принесите-ка его сюда.

Секретарша столь же стремительно исчезла.

– Сценарий уже готов, – заявил Мованн. – Он сделан по роману одного американца. Потрясающая вещица о проблеме наследственности. Отец одного парня был казнен за убийство. У парня разыгралось воображение, и он решил, что к нему от отца перешла склонность к убийству, и он в конце концов совершает подобное преступление, и затем только узнает, что его отец был невиновен. Очень увлекательно, вы согласны?

Он говорил с такой убежденностью, что я сразу же пришел от этой истории в восторг.

– Очень хорошо, я согласен...

Мованн удивился.

– Но вы сначала прочтите сценарий!

– В этом нет необходимости. Мне очень понравился сюжет, к тому же я полностью доверяю вашему вкусу.

Моя позиция постоянно ставила опытного киношника в тупик. Он привык иметь дело с финансовыми магнатами, кинозубрами, хитроумными импресарио и осторожными прокатчиками. Но никогда ему не доводилось говорить о столь серьезных вещах с двумя несведущими детьми. Я чувствовал, что он предпочел бы иметь дело с каким-нибудь дельцом-пронырой. Общение с нами приводило его в глубокое уныние, которое можно было прочесть на его выразительном лице.

– В таким случае я подготовлю контракт на тех условиях, о которых я вам только что сказал. Вы не могли бы зайти ко мне... – он принялся листать свой блокнот, – ...скажем, в конце недели, если вас устроит?

– Да, конечно, только...

– Вы предпочитаете более поздний срок?

Мне было глубоко наплевать на контракт. Все, о чем я мечтал, – это немедленно получить деньги.

Вновь вмешалась Мов:

– Скажите, месье Мованн, а нельзя ли нам сегодня получить аванс?

– Вы испытываете затруднения в деньгах? – осторожно поинтересовался продюсер.

– Дело в том, что мы не хотим одалживаться у моей матери.

– Ах, вот в чем дело...

Как только появилась секретарша со сценарием, Мованн велел ей подготовить чек на пять тысяч франков в счет контракта.

– Не кроссируйте его, пожалуйста, – попросила Мов. – У нас нет счета в банке.

Мованн поднялся и, обойдя свой стол с шеренгой телефонов, остановился передо мной.

– Мой дорогой Теланк, вы самая странная звезда из всех, кого мне доводилось знать. Не в моих правилах вмешиваться в личную жизнь нанятых мной актеров, но я позволю себе выразить сожаление по поводу вашей... гм... ссоры с Люсией Меррер. Именно теперь у вас появится в ней особенно острая нужда.

Мы оба, Мов и я, залились краской. Чувствуя, что вторгся в запретную область, продюсер поспешно сменил тему:

– Коль скоро мы пришли к соглашению, позвольте вам сообщить, что съемки начнутся весьма скоро. На эту роль планировался Алекс Дидье, но он все еще не закончил работу в фильме Лоран-Дома. Мы до сих пор не подписали с ним контракт, так как задержка составляет уже двенадцать дней.

Мованн положил руку мне на плечо.

– Я, если быть честным, благодарю небеса за эту задержку, так как вы подходите на эту роль в тысячу раз больше. Кстати, фильм будет снимать Анри-Жорж.

Столь известное имя меня оглушило.

– Анри-Жорж!.. – зачарованно пролепетал я.

– Надеюсь, вы удовлетворены? Ну и отлично! Должен вам сказать, мой мальчик, вы явно родились под счастливой звездой!

От Мованна мы вышли, держась за руки. Мов несла сценарий, а я – чек. Оказавшись на улице, я спиной почувствовал чей-то взгляд и поднял голову. Высоко наверху, в окне, я увидел Мованна. Смущенный, я сделал жалкий жест рукой, на который тот не счел нужным ответить.

3

До начала съемок Анри-Жорж несколько раз приезжал к нам в Моншове. Это был низенький подвижный человечек, не способный ни минуты усидеть на месте. Казалось, он был постоянно чем-то озабочен. Эти визиты были похожи на снятие мерки портным. Мы вместе прочитали сценарий. Режиссер самым подробным образом объяснил мне суть моего героя и заверил, что я как нельзя лучше подхожу для этой роли.

В течение двух недель подготовительного периода мы ничего не слышали о Люсии. Я предпринял еще одну попытку ей дозвониться, но бдительность Феликса лишала меня всякого шанса. Видимо, актриса действительно вычеркнула нас из своей жизни. По правде говоря, я был бы этому только рад. Я ощущал себя в положении шантажируемого, который вздрагивает от каждого звонка в дверь. Думаю, именно этот страх толкал меня установить контакт с Люсией. Даже самый слабый человек предпочитает сделать шаг навстречу опасности, чем сидеть и дожидаться, когда грянет гром.

С Мов мы жили довольно странной жизнью, как два холостяка, ведущие общее хозяйство. Наша любовь окончательно стала чисто духовной. Мы даже перестали целоваться, хотя и продолжали спать в одной кровати, тесно прижавшись друг к другу, как два измученных страданиями беженца. В Париж за все это время мы ездили только три раза: для подписания контракта, на примерку костюмов и на фотопробы.

Я страшно боялся начала съемок, так как прекрасно понимал, что до сих пор все шло хорошо исключительно благодаря Люсии. Теперь же мне придется рассчитывать только на себя. В голове моей неотвязно крутились слова Мованна: "Именно теперь у вас появится в ней особенно острая нужда".

* * *

Наконец пробил час «икс». Утром в сопровождении Мов я отправился в Булонь, где был встречен как звезда первой величины. Хвалебные статьи в газетах сделали свое дело. Миф обо мне был создан. Такова уж великая тайна или, скорее, великая магия печатного слова.

На съемочной площадке было полно народу. Помимо технической команды и моих партнеров, явились Мованн, прокатчики, хроникеры. Каждый почитал за честь пожать мне руку, сказать комплимент или ободряющие слова. Все эти проявления восхищения, вместо того чтобы поднять дух, наводили на меня уныние, так как я всерьез опасался, что не смогу оправдать выдаваемых мне авансов.

В уборной, закончив приготовления к съемкам, я тихо сказал Мов:

– У меня чудовищный мандраж. Еще немного, и я удеру отсюда.

Мов легонько шлепнула меня по спине.

– Не смей так шутить, Морис.

– Какие уж тут шутки? Неужели это не написано у меня на физиономии?

Разумеется, Мов видела следы паники на моем лице – их не мог скрыть даже толстый слой грима, но не пожелала проявлять сочувствия.

– Ну и что? Это нормально. Как только ты услышишь команду "мотор", все пройдет. Тебе это отлично известно.

На меня навалилось чудовищное ощущение одиночества. Со мной его разделяла лишь тоска, которая своей когтистой лапой скребла мои внутренности.

В дверь постучал второй ассистент. Я был уже знаком с этим рыжим парнем в очках, так как мы вместе работали в том самом фильме, на съемках которого судьба свела меня с Люсией.

– Съемка начинается, месье Теланк.

– Иду!

Мов пошла со мной. Как преданная супруга, она прихватила с собой салфетку, чтобы вытирать мне пот со лба, а также бутылку виски.

– Выпей глоток перед началом. Это поможет тебе...

Как режиссер Анри-Жорж отличался исключительной четкостью. Он всегда самым тщательным образом готовил свои мизансцены, чтобы не терять попусту времени во время съемок. Когда я появился в павильоне, освещение было уже отработано на моем дублере, расположение участников съемок, их перемещения по площадке помечены мелом на полу. В фильмах Анри-Жоржа актеры чувствовали себя как в хорошо пригнанных платьях.

Предстояло снять сцену, где я в пижаме сижу в своей комнате. Приходит сосед, чтобы сообщить о намеченной на завтра казни моего отца. Он не знает, как передать эту страшную новость. Интуиция подсказывает мне, что случилось какое-то несчастье, и я выхватываю торчащую из его кармана газету.

* * *

Анри-Жорж подробно разъяснил мне, что я должен делать в начале сцены: я лежу плашмя на кровати, уткнувшись лицом в подушку. В дверь стучат. Я кричу: «Войдите!» – и вижу соседа. Некоторое время я никак не реагирую, затем замечаю его растерянную физиономию и догадываюсь о том, что случилось какое-то несчастье. Медленно встаю на колени и спрашиваю, не сводя с него глаз: «Что случилось?» Он, не отвечая, плюхается на стул. Я, спрыгнув с кровати, бросаюсь к окну и задергиваю занавески.

– Вы все поняли?

– Да, месье Анри-Жорж.

– Первое: ваши мечтания прерваны внезапным вторжением. Второе: вы чуете неладное. Третье: из боязни услышать самое страшное вы не решаетесь задать вопрос. Все на месте?

Я тайком наложил на себя крестное знамение. Мов заметила мое движение и дала понять, что душой она со мной. Никогда еще девушка не казалась мне такой хрупкой и беззащитной. Скромно сидящая в своем углу, она была далеко-далеко, словно я смотрел на нее в перевернутый бинокль.

Я занял свое место. Свет прожекторов пригвоздил меня к кровати. Ослепленный, я едва видел дверь, в которую должен был постучать сосед.

– Тихо! Идет съемка!

– Объявляй!

– "Лошади", двадцать шесть, дубль первый!

Хлопок.

– Начинайте!

Анри-Жорж прокричал последнюю команду таким тоном, каким дрессированной собаке приказывают прыгать через горящий обруч.

Я неподвижно лежал на кровати, прикрыв глаза. Раздался стук в дверь. Немного подождав, я издал сдавленно: "Войдите". Появился сосед. Эту роль исполнял Франсуа Матье, артист из "Комеди Франсэз". Довольно невзрачный на вид, он потрясающе владел актерским ремеслом, играл каждую букву произносимого текста.

– Привет!

Я, не мигая, следил за его приближением, пока у меня не закололо в глазах. Затем встал на четвереньки.

– Стоп!

С самого начала съемки я опасался этого момента, даже хотел сказать режиссеру: "Плохо ли, хорошо ли я буду играть, не останавливайте съемку. Дайте мне пообвыкнуть. Я ведь вовсе не самоуверенная звезда, а всего лишь перепуганный насмерть паренек". И вот теперь роковое слово прозвучало, знаменуя собой начало моего конца. Пока я так думал, Анри-Жорж склонился надо мной с недовольным видом.

– Нет, нет и нет!

– Что-то не так? – пролепетал я.

– Вы встаете на колени с таким видом, словно собираетесь трахнуть девчонку. Вам необходимо сыграть следующее: бы предавались мечтам, вам помешали, вы чувствуете неладное. Ощущаете тревогу, то есть постепенно превращаетесь в существо, которым полностью овладел страх. Дикий зверек, которого вспугнули. Понятно?

– Да.

– Начинаем сначала. Готовы?

Мы повторяли эту сцену восемь раз, но нужного результата так и не добились, Я совсем перестал играть. Голова наполнилась густым туманом, и из нее напрочь улетучились все указания Анри-Жоржа, касающиеся моего героя. Я уже абсолютно не представлял себе, для чего нахожусь в этой комнате, с какой целью явился ко мне Франсуа Матье. После восьмого дубля Анри-Жорж уже не кричал. Мертвенно-бледный, он холодно смотрел на меня неподвижными и круглыми, как пуговицы, глазами.

– Ступайте к себе в уборную, Теланк. Я к вам сейчас приду.

В панике я совершенно забыл о Мов и был удивлен, обнаружив ее плачущей в моей уборной. Увидев меня, она вскочила на ноги.

– Получилось?

– Нет, Мов. Я совершенно не могу играть...

– Я это поняла. Какой ужас, Морис. Ты ни на что не способен без нее.

Эта мысль была для Мов особенно невыносима. Я прислонился спиной к холодной стене и почувствовал облегчение. Вскоре, в сопровождении Мованна, явился Анри-Жорж. Они, судя по всему, уже успели обменяться мнениями по поводу меня. Оба выглядели расстроенными. Первым с унылым видом заговорил Мованн:

– В чем дело, Теланк?

– Я не знаю, месье Мованн... На съемочной площадке на меня нападает коматозное состояние, с которым я не в силах справиться.

– Откуда оно берется, это коматозное состояние? – заорал Анри-Жорж. – Вы можете объяснить?! Вы способны играть или нет?! Если нет, то какого хрена вы делаете в павильоне, мой мальчик?

Режиссер был в крайнем раздражении. Мованн даже не пытался заставить его взять себя в руки.

– Кто снимался в "Добыче", вы или ваш брат-близнец, отвечайте!

В этот момент в разговор вступила Мов. Оторвав руки от лица, она произнесла:

– Это она!

Все посмотрели на девушку. Мованн и Анри-Жорж одновременно догадались, что она имела в виду. Продюсер обратился ко мне:

– Эта правда, Теланк?

– Да, месье. Люсия Меррер умела заставить меня играть, так как она мне предварительно показывала, что я должен делать. Это великая актриса. А я лишь имитировал ее игру. Я просто попугай, без нее я не в состоянии сделать ни единого движения...

– Этого не может быть, – вновь заорал режиссер. – Если у человека есть способности имитатора, он способен и играть.

– Видимо, на практике это не всегда так. Замените меня, умоляю вас. Я вам немедленно верну аванс, месье Мованн.

Продюсер затряс головой:

– Это не выход. Вся моя реклама и продажа за рубеж построена на вашем имени!

– Плевать я хотел на его имя! – завопил Анри-Жорж. – Мне нужен настоящий актер, пусть даже его внешние данные не вполне подходят. А с таким тупицей и бездарем я не смогу сделать нормальный фильм!

– Успокойтесь, Анри-Жорж.

Режиссер не пожелал слушать никаких доводов и, взбешенный, ушел, хлопнув изо всех сил дверью. Мы еще долго слышали его нелестные возгласы по поводу меня в коридоре.

Некоторое время все молчали. Внезапно Мованн направился к двери и подозвал бутафора.

– Вызовите сюда Берже!

Берже был пресс-секретарем фильма. Я никогда еще не встречал более пронырливого и надоедливого парня, чем этот кудрявый ловкач. Если его выгоняли из дома, он, нимало не заботясь о своем достоинстве, устраивался на коврике перед дверью и затем время от времени заглядывал внутрь, чтобы осведомиться, не появилась ли в нем нужда.

Не успели мы сказать друг другу и двух слов, как в дверь просунулась каракулевая голова Берже.

– Вы хотели меня видеть, месье Мованн?

– Да. Я хочу поручить вам весьма деликатную миссию.

– Очень хорошо. Всегда готов. Как камикадзе.

Никто не отреагировал на его неуклюжую остроту.

– Отправляйтесь за Люсией Меррер. Говорите ей все что угодно, можете даже выкрасть ее, но любой ценой она должна быть здесь. Вы поняли?

– Хорошо, патрон!

Дверь захлопнулась. Я избегал встречаться глазами с Мов. В сердце у меня зародилась еще не осознанная надежда.

4

Я услышал ее шаги в коридоре. Эти шаги я мог бы узнать среди тысяч других. Сердце в груди бешено заколотилось, дав мне понять, насколько сильно я люблю и ненавижу эту женщину.

Несколько мгновений спустя она предстала перед нами, красивая, – впрочем, что я говорю, – восхитительная и такая спокойная, аристократичная, уверенная в себе. Две недели Люсия ждала этого момента, никогда не теряя уверенности в том, что настанет день – и к ней прибегут, умоляя спасти от катастрофы.

Бросив сумочку на туалетный столик, Люсия обменялась рукопожатиями с Мованном и долгим взглядом посмотрела на нас с Мов.

– Привет, молодежь! Что случилось?

Я не шевельнулся. Мов опустила глаза и принялась внимательно изучать носки своих туфель.

– Объясните же ей, наконец, ситуацию! – не выдержав, взорвался Мованн.

В первый раз в своей жизни он потерял над; собой контроль, видимо, в полной мере ощущая все напряжение момента.

– Люсия, – пробормотал я, – дело в том, что я не могу играть без вашей помощи. Я не в состоянии сделать перед камерой ни единого жеста, если предварительно не видел его в вашем исполнении. Лучше всего мне просто отказаться от роли, но месье Мованн против...

Продюсер, заложив руки за спину, мерил шагами комнату. Одна из стальных подковок на его туфлях была плохо закреплена и при каждом шаге позвякивала, действуя мне на нервы. Люсия закурила.

– Очень печально, мой мальчик, – сказала она со вздохом, выпуская колечки дыма, – но ты, надеюсь, понимаешь, что я не буду постоянно играть твои роли.

Вмешался Мованн:

– Люсия! Мы сделали с вами четыре картины и всегда отлично ладили между собой. Теперь вы должны вызволить меня из этой переделки. Это моя личная просьба. Уже полным ходом идет рекламная кампания, построенная на имени этого малолетнего кретина, и если придется его заменить, произойдет настоящая катастрофа.

– Очень сожалею...

– Но Люсия!

Она покачала головой.

– Мой собственный фильм показал, что "трансплантация" таланта недорого стоит. Критики весьма доходчиво мне это объяснили, облив помоями. Больше я в такие игры играть не хочу. Моя карьера близится к финалу, и было бы неприятно напоследок вляпаться в очередную историю.

– В нашем случае, – вскричал Мованн, – вы абсолютно ничем не рискуете. Ваше имя даже не будет фигурировать в титрах. И при этом вам будет выплачен ваш обычный гонорар!

Люсия задумалась.

– Вы даже на это готовы?

– А что мне остается делать? Из двух зол я выбираю меньшее, – произнес Мованн и направился к двери, сказав на прощание: – Я хочу переговорить с Анри-Жоржем, а вы попробуйте пока договориться между собой. И не забудьте, что от ссоры никогда не бывает прибытка.

Как только Мованн скрылся за дверью, с лица Люсии словно упала маска. Уголки ее губ опустились, а в глазах загорелся тот безжалостный огонь, который всегда вызывал у меня трепет.

– Ну что, голубки?

Мов решила дать отпор.

– Все ясно, мама, ты победила, ты торжествуешь. Мы согласны, но избавь нас от твоего сарказма. Надо играть честно!

Люсия ударила дочь. Это даже не было пощечиной, так, легкий шлепок, но его сила тысячекратно возрастала в сочетании со взглядом, которым Люсия сопроводила свой жест.

– Мне не нужны твои никчемную советы, Мов. Как бы мы ни относились друг к другу, я остаюсь твоей матерью со всеми вытекающими отсюда последствиями и правами, которыми я не премину воспользоваться.

В этот момент взгляд Люсии упал на мою несчастную физиономию, и она разразилась презрительным смехом.

– Посмотри-ка на мордашку нашего муженька. Его можно брать голыми руками!

Актриса взъерошила мои волосы.

– Ну, ты, утопающий! Не горюй, я, так и быть, выужу тебя из воды!

Не веря своему счастью, я закрыл глаза.

– Но при одном условии, – выдержав паузу, продолжила Люсия.

Мы замерли, понимая, что актриса наверняка дорого запросит.

– Мов быстренько уберется в Англию. Я считаю, ей необходимо продолжить образование... Каникулы закончились. Пора за работу, дети мои, за работу!

У меня перехватило дыхание. Люсия, по своему обыкновению, подняла мне голову, взяв за подбородок, и заглянула в глаза.

– Солнце мое, тебе решать. Ты все-таки какой-никакой мужчина. Или ты остаешься с Мов и отправляешься мести улицы, или ты остаешься звездой!

Мов тоже подошла ко мне.

– Да, Морис, ты должен принять решение! – прошептала она.

В этот момент они обе слились для меня в одно целое, и я уже не мог решить, кого из них я люблю, а кого ненавижу.

– Я должен сняться в этом фильме, Мов!

Неужели я произнес эти слова?!

* * *

Никогда, наверное, я не смогу забыть сгорбленную спину Мов и ее разом потускневшие волосы, когда она молча направилась к двери. Я закричал:

– Мов, нет! Мов, не уходи!

Но она не обернулась на мой зов. Я остался один с Люсией. Мне хотелось плакать. Еще немного, и я бросился бы догонять девушку, но Люсии было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы подчинить меня своей воле.

– Подай-ка мне сценарий, Морис!

Толстая тетрадь лежала рядом с ней, Люсия легко могла ее достать, стоило только протянуть руку, но актриса предпочла, чтобы это сделал я, тем самым признавая ее господство и свой окончательный выбор.

– Какую сцену вы снимаете?

Я показал ей номер плана. Она стала внимательно читать левую колонку, держа перед глазами очки. Я тем временем украдкой бросал взгляды на дверь, надеясь, что Мов вернется.

Но она не вернулась.

* * *

Прежде чем отправиться на съемочную площадку, Люсия еще раз повторила мне слова Мованна:

– От этого фильма зависит твоя карьера. Если ты не превзойдешь сам себя, не докажешь, что можешь сыграть лучше, чем в "Добыче", тебе как актеру придет конец, и никакая Люсия Меррер не сможет тебе помочь. Помни об этом...

Шатаясь, я брел по коридорам, заставленным декорациями. На съемочную площадку в сопровождении своей укротительницы возвращался не кто иной, как жалкий трус, полностью подчинившийся чужой воле и счастливый от этого.

Знающий себе цену, авторитарный Анри-Жорж, узнав, что я буду играть под руководством Люсии, пришел в негодование и стал настаивать на моей замене. Но Мованну удалось его переубедить, заверив, что подобный вариант никоим образом не умалит ни его прерогатив, ни морального удовлетворения, которое он, возможно, получит от работы над фильмом.

Мы принялись за дело. У меня исчезли все проблемы, зато Люсия оказалась в тяжелом положении. Я всего лишь имитировал ее игру, ей же приходилось вести бесконечные споры с постановщиком, которому не нравился создаваемый ею образ. Он видел моего героя иначе. В концепции Люсии, по его мнению, я выглядел слишком женственным. Актриса яростно отстаивала свое видение моего персонажа, который представлялся ей слабым человеком, порабощенным идефикс. Бесконечные споры заканчивались, как правило, победой Люсии благодаря ее спокойному упрямству. Я не думаю, что где-нибудь еще могли снимать фильм в подобных условиях. И весь этот кошмар длился целых восемь недель!

* * *

Я вновь занял свое место в доме на бульваре Ланн, обретя конуру и сахарную косточку... Вновь протоптал дорожку в спальню Люсии, где мы встречались довольно часто. После этого меня тошнило, я долго стоял под душем, словно пытался смыть грязь, хотя настоящим пятном на моей совести была вовсе не эта животная связь, а то, что я совершил по отношению к Мов. Я знал, что она уехала в Англию, как и было условлено. Она не писала. Я тоже не испытывал ни малейшего желания писать ей. Между нами все было кончено, и я мечтал лишь поскорее ее забыть, так как с этой девушкой был связан самый бесчестный поступок в моей жизни.

После сцены, происшедшей в уборной, во мне сломался какой-то стержень. Я не жил, а вел растительное существование, словно избалованная домашняя зверюшка, и при этом тайно рассчитывал, что наступит когда-нибудь день и я стану настоящим мужчиной, смирившись с участью подлеца. Для этого не так много было нужно: следовало освободиться от предрассудков и юношеских мечтаний и решительным шагом направиться дорогой, по которой идти запрещается.

Работа над фильмом, с избытком сопровождаемая криками, спорами, пустыми угрозами, в конце концов, завершилась. Анри-Жорж в необычайно короткие сроки подготовил стандартную копию. Ему предстояло отправиться на съемки нового фильма на другой конец земного шара. Естественно, он хотел, чтобы премьера "Лошадей" состоялась до его отъезда.

Просмотр был назначен на одну из сред. Дни, отделявшие меня от этого вечера, я прожил в состоянии полнейшей апатии. Ничего хорошего я не ждал, так как был убежден, что с ролью не справился и дело закончится полным провалом. Назавтра после премьеры дюжина газет разнесет меня в пух и прах, и я пополню собой ряды неудачников, пасущихся возле кафе на Елисейских Полях, рассказывая о своих сногсшибательных проектах другим таким же неудачникам.

Когда в день премьеры Люсия вошла в мою комнату, я надевал смокинг. Мне никак не удавалось застегнуть пуговицы на брюках, настолько сильно дрожали мои пальцы. Глядя на меня, она покачала головой.

– Нет, Морис, оставайся дома...

Я не понял и с ужасом посмотрел на актрису.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что будет лучше, если ты останешься дома. Никто ведь не знает, что может произойти на этом вечере, где решается твоя судьба.

– Но если я не пойду туда, скажут, что я струсил.

– Если будет провал, то все будут заняты тем, чтобы расписать этот провал как можно подробнее и живописнее. Если же все кончится благополучно, твое отсутствие отнесут за счет чрезмерной скромности. Можешь мне поверить, я знаю эту публику.

– Я сделаю так, как вы советуете, Люсия.

Успокоившись, я убрал смокинг в шкаф. Меня вполне устраивала перспектива провести вечер дома. Ведь никто не мог поручиться, что я не рухну в обморок посреди зала "Колизей".

– Когда ты вернешься, Люсия?

– Скоро, обещаю. Только, прошу, не отвечай на телефонные звонки. Люди так недоброжелательны...

– Я буду смотреть телевизор.

– Отлично. Можешь выпить стаканчик, это придаст тебе сил и бодрости. Кстати, телевизор тебе лучше смотреть в моей комнате. Там ты будешь чувствовать себя уютнее, чем в большом зале. Я часа через три буду дома.

Люсия уехала. Я видел, как она садилась в автомобиль, за рулем которого был шофер. Она надела белое платье с точно выверенным декольте. На шее сверкало бриллиантовое колье.

Я попробовал смотреть телевизор, но ничего интересного не нашел ни по одной из программ. Репортажу с неведомого мне суперсовременного завода я предпочел убаюкивающую тишину уютной комнаты.

Не снимая обуви, я улегся на кровать поверх покрывала. Прямо передо мной в рамке висела фотография из "Добычи", на которой был запечатлен тот самый момент, когда я убиваю "свою мать".

Почему, черт побери, эта психопатка Люсия выбрала именно эту сцену? Неужели она считает ее ключевой?