Текст книги "Пророчество Луны"

Глава 9

– Ну что? – нетерпеливо спросил дон Сальваторе друга, схватив того за руки и подталкивая поближе к огню.

Круглое веселое лицо торговца резко контрастировало с аскетической худощавостью приора. Однако глаза обоих приятелей блестели совершенно одинаково – как у уличных сорванцов, затеявших очередную шалость. Приор подумал, что, скорее всего, у дона Теодоро не было времени поесть, и потому, прежде чем дать волю любопытству, попросил принести легкий ужин. Друзья уселись рядом с большим камином.

– Все шло совсем неплохо, – начал купец свой рассказ. – Я попал на гору Афон, выдав себя за паломника, а оказавшись там, посетил русский православный монастырь Святого Пантелеймона. Привратник был весьма любезен и даже говорил немного по-итальянски, так что я показал ему портрет. Лицо показалось привратнику знакомым, но больше ничего он сказать не смог. Я спросил его, не покидал ли какой-нибудь иконописец за последние несколько лет стены монастыря, и он рассказал мне об ученике великого критского художника Феофана Стрелицаса, молодом итальянском монахе, которому запретили писать иконы, после чего он неожиданно исчез.

Самому привратнику не довелось встречать юношу лично, однако монах знал, что тот был послушником в монастыре Симона-Петра. И потому я решил отправиться туда, в самый поразительный из двадцати афонских монастырей, построенный на самом краю скалы, что нависает над морем. Когда я добрался до обители, то стал расспрашивать привратника, но тот не знал ни слова по-итальянски. Пришлось послать за одним из братьев, уроженцем Пьемонта, который оказался простым, разговорчивым человеком. Когда я показал портрет, он не сдержал испуганный возглас: «Иоаннис, брат Иоаннис!» – «Он умел писать иконы?» – спросил я, воодушевленный оборотом, который принял наш разговор. «О да! – ответил монах. – Он был замечательным художником, за несколько месяцев всему научился. Но отец-настоятель запретил ему рисовать, потому что некоторых братьев смущало выражение и красота ликов его Мадонн. Должен сказать, что ни одному существу женского пола, будь то даже животное, не дозволено ступать на Афон, и мы много лет не видели женщин». Слова монаха прозвучали чуть огорченно, а потом он добавил с озорной улыбкой: «Обычно иконописцы копируют изображения со старых, написанных столетия назад икон. Монахи, которые их писали, часто черпали вдохновение в воспоминаниях о лицах своих матерей или, еще хуже, в облике настоятелей, считая, что те близки Пресвятой Деве благодаря своему благочестию. Бедная Богоматерь! Вы бы видели, какой ее изображают – с квадратным подбородком и бычьей шеей, только бороды не хватает! Но брат Иоаннис знавал настоящих женщин, прежде чем попасть сюда!» Когда я спросил пьемонтца о мирском имени брата Иоанниса, тот призадумался, а потом ответил: «К сожалению, не помню. Юноша пробыл послушником всего лишь несколько месяцев, затем два года жил в монастыре под именем, которое принял при постриге. Знаю только, что он родом из Калабрии». Потом я поинтересовался, что стало с иконописцем. «После того как глава общины запретил ему рисовать, – ответил монах, – он исчез из монастыря, и я не знаю, что с ним случилось. Спросите лучше настоятеля. Он говорит по-итальянски и наверняка вспомнит».

Тоскани пришлось прервать рассказ, так как в комнату вошел привратник, неся горячий суп, ломоть хлеба и кусок козьего сыра. Дон Сальваторе очень хотел услышать продолжение истории, однако сдержал любопытство и предложил гостю утолить голод. Торговец не стал ждать повторного приглашения и набросился на еду. Пока он ел, сотни мыслей роились в мозгу приора. Напал ли он на верный след? Если так, то почему брат Иоаннис покинул Афон? Дон Сальваторе находился под впечатлением рассказа Тоскани, особенно его тронуло упоминание о родине юноши: сам он был родом из Рима, но воспитывался в Калабрии, у бабушки. Мысль о том, что таинственный незнакомец вырос там, где прошло его собственное детство, взволновала приора.

Проглотив последний кусок, купец продолжил повествование:

– Я попросил о встрече с настоятелем, и тот согласился принять меня. Я поведал ему всю историю и показал портрет, а также ваше письмо. Глава монастырской общины, худощавый старик с окладистой бородой, и глазом не повел, только сказал, что не узнаёт этого человека. Я попытался было продолжить расспросы, но он оборвал меня: «Многие паломники научились писать иконы в русском стиле, как здесь, так и в других местах. Возможно, человек, который вас интересует, один из них; я его не помню». Затем он попрощался со мной и попросил уехать из монастыря как можно скорее. Перед отъездом я попытался встретиться с братом из Италии, но безуспешно. Вот и все, что мне удалось узнать.

Какое-то время приор задумчиво молчал.

– Мой друг, даже не знаю, как тебя отблагодарить. То, что ты рассказал, возможно, очень пригодится, тем более наш аббат вернулся и приказал завтра утром отправить незнакомца в дом призрения Святого Дамиана.

– Дом призрения! – воскликнул торговец. – Он же там погибнет!

– Совершенно верно, – ответил приор. – Ты знаешь отца-настоятеля не хуже меня. Он очень добр, однако не терпит никаких исключений из правил. У нас нет выбора. Пойдем отыщем беднягу, и да поможет ему Бог.

Глава 10

Неожиданный поворот событий так взволновал дона Сальваторе, что он еще раз нарушил устав, позволив торговцу последовать за собой внутрь монастыря.

Приор пристально посмотрел в безумные глаза незнакомца, взял его за обе руки и, как обычно, обратился к нему словно к нормальному человеку:

– Друг мой, сегодня вечером отец-настоятель вернулся из долгого путешествия. Когда наступит утро завтрашнего дня, я уже ничем не смогу тебе помочь. Тебя отправят в дом призрения; там, среди сумасшедших, ты и закончишь свою жизнь – даже если твое состояние улучшится. И писать иконы ты уже никогда не сможешь. С самого начала нам было известно, что каждую ночь в мастерской ты пишешь икону Богородицы. Необычная техника письма привела нашего друга Адриано на гору Афон, где ты наверняка жил какое-то время. У нас есть всего одна ночь, чтобы проникнуть сквозь пелену, окутавшую твой разум. Я попытаюсь разбудить воспоминания, которые прячутся глубоко внутри. Возможно, это твой последний шанс вернуться к нам. Не упусти его!

Незнакомец молча выслушал приора, ни единым жестом не дав понять, что сказанное дошло до его сознания. Несколько долгих минут дон Сальваторе тоже ничего не говорил, а затем попросил юношу выйти из комнаты. Тот уже был за дверью, когда приор крикнул: «Брат Иоаннис!», да так уверенно, что купец подпрыгнул от неожиданности. Однако юноша и глазом не повел.

Тогда приор попробовал другой подход. Он усадил юношу на стул и, смотря незнакомцу прямо в глаза, подробно поведал обо всем, что разузнал Адриано Тоскани на горе Афон.

Через пару часов юноша, так и не выказав ни малейшего интереса к рассказу, начал дремать. Глубоко разочарованному дону Сальваторе пришлось признать тщетность попытки. Торговец чувствовал то же, что и его друг, – затрачено столько усилий, и все напрасно!

Приор проводил Тоскани до выхода из монастыря и вернулся в лазарет, чтобы в последний раз взглянуть на юношу, который спал на соломенном матрасе. Монах было собрался уходить, но, чуть помедлив, решил еще раз нарушить устав и остаться на ночь в лазарете, рядом с незнакомцем. Того должны были отправить в приют для больных и умалишенных, и дон Сальваторе не мог ставить юношу одного накануне печального события. Он лег на солому, прочитал шепотом несколько молитв, тяжело вздохнул и задул свечу.

Однако сон не шел. Приор раз за разом прокручивал в мыслях историю, рассказанную торговцем, пытаясь найти хотя бы малюсенькую зацепку, крошечную деталь, которую он упустил и которая смогла бы разбудить память незнакомца. Наконец дон Сальваторе решил, что нужно поспать хотя бы немного, иначе на следующий день у него не хватит сил смотреть, как юношу увозят в богадельню. Приор перебирал левой рукой бусины четок, повторяя молитву «Аве Мария».

И все же тревога продолжала грызть его душу. Дон Сальваторе вспомнил, что, когда ребенком не мог уснуть, приходила бабушка и тихо ему пела. Он навсегда запомнил ее песню. Неожиданно слова калабрийской колыбельной слетели с его уст, складываясь в нежный напев: «Move lu sone di la montagnedda lu luppu sa magna la piccureda la ninia vofa…»

Едва заслышав негромкое пение, незнакомец сел на постели, да так резко, словно его ударили. Выражение лица юноши изменилось. Он будто заглянул в самые потаенные воспоминания и увидел, как мать, склонившись над кроваткой, поет ему ту же самую колыбельную…

Потом этот образ поблек, и юноша увидел себя самого, семилетнего мальчишку, который стоит на деревенском кладбище и смотрит, как гроб с телом матери опускают в могилу. Когда люди вокруг запели «Помилуй мя, Господи», он не заплакал, но волна необъятного горя хлынула в его сердце. Лишь теперь горячие слезы заструились по щекам, по лицу взрослого человека. Он снова увидел отца, положившего руку ему на плечо, и, так же отчетливо, как в тот день, почувствовал дрожь, которую этот суровый крестьянин не мог унять.

А потом он вспомнил еще что-то – прекрасный лик юной девушки с золотистыми волосами и огромными изумрудно-зелеными глазами. Юноша скорчился на краю постели, обхватив руками колени и не в силах унять слезы; он открыл рот и произнес одно-единственное слово, первое со дня появления в монастыре: «Елена».

Поняв, что незнакомец заговорил, дон Сальваторе в изумлении вскочил на ноги. Он зажег свечу и увидел, что юноша горько плачет. Монах подошел к нему и крепко, с отеческой любовью, обнял.

Долго плакал незнакомец. А затем, всхлипывая, поведал приору свою печальную историю.

– Меня зовут Джованни Траторе. Я сын крестьянина из маленькой деревушки в Калабрии. С тех пор, как я впервые увидел Елену, моя жизнь переменилась навсегда…

Часть первая
Луна

Глава 11

Все началось двенадцать лет назад, в 1533 году от Рождества Христова. Джованни вместе с отцом и младшим братом Джакомо трудился в поле под палящими лучами августовского солнца. Он первым увидел группу всадников. Крестьяне отложили грабли, чтобы поглазеть на редкую в этих обнищавших местах сцену: дюжина вооруженных людей верхом на лошадях в богато украшенной сбруе. Наверное, они высадились в нескольких лигах от этого места, в одной из небольших бухт, щедро разбросанных вдоль побережья. Всадники заметили селян, однако продолжили путь в сторону деревни, не замедлив ход.

Не прошло и часа, как они поскакали назад, в сторону моря. В тот день крестьяне, мучимые любопытством, закончили работу и поспешили домой раньше, чем обычно, несмотря на летний зной. Старый Грациано, деревенский староста, все им рассказал. Вооруженные люди состояли на службе в Венеции. Когда они возвращались с Кипра, берберские пираты в открытом море атаковали их корабль. Под покровом ночи венецианцам удалось уйти от преследователей, однако корабль серьезно пострадал от пушечных ядер и попыток пиратов вскарабкаться на борт и, прежде чем продолжить путь домой, нуждался в ремонте. Неожиданные гости предложили сельчанам крупную сумму денег за то, чтобы нескольким пассажирам-аристократам разрешили остановиться в лучших домах деревни, пока матросы чинят корабль. Староста поспешил согласиться; крестьяне, вернувшиеся с полей, тоже радовались неожиданной удаче. Поздно вечером посреди деревни развели огромный костер, чтобы зажарить быка в честь венецианцев.

Именно тогда Джованни впервые увидел Елену. Тот миг навсегда остался в его памяти: это случилось в двенадцатый час суток, в понедельник, день Луны.

Елена сидела верхом на великолепной вороной кобыле, кутаясь в пурпурный плащ. Девушку окружало добрых два десятка всадников, но с первой же секунды Джованни видел только ее. Она была совсем юной, лет четырнадцати-пятнадцати, не более.

Во время празднества он наблюдал за ней издали, завороженный красотой и грациозностью каждого жеста. Джованни не мог приблизиться к венецианцам – они ели отдельно, в компании лишь нескольких сельчан, тщательно отобранных старым Грациани, сидя за столами по три-четыре человека. И тогда юноша взобрался на крышу дома, откуда мог видеть каждое движение прекрасной незнакомки. Она и ее две пожилые спутницы были единственными женщинами среди приезжих. Одна, судя по роскоши наряда, должно быть, приходилась девушке матерью или тетей. Другая женщина, примерно того же возраста, суетилась вокруг, ухаживая за хозяйками.

К всадникам присоединились еще около тридцати солдат, но большая часть экипажа осталась на корабле. Джованни мысленно прикинул размеры корабля и поразился: он вмещал по меньшей мере двести человек, лошадей и товары. Венецианцы заслужили славу превосходных торговцев, и их влияние распространилось по всему Средиземноморью. Однако юноша решил, что незнакомка, чья красота пленила его, несомненно, принадлежит к более высокому сословию, чем купеческое. Это было заметно не только по богатому наряду и изяществу, с которым она держалась, но и по вниманию, оказываемому девушке другими путешественниками. Вместе со своими спутницами она ела за лучшим столом в центре площади, окруженной охраной; казалось, девушку специально усадили отдельно от остальных. Время от времени кто-нибудь из вооруженных людей вставал и подходил к дамам, по-видимому, чтобы спросить, все ли в порядке. Кто эта девушка? Наверное, принцесса, мечтательно подумал юный крестьянин, и его воображение разыгралось.

С того самого времени, как умерла мать, Джованни научился искать спасения от реальности, которую часто находил слишком тягостной, в собственном чудесном мире. Мечты уносили его за моря и океаны, к необыкновенным приключениям – романам с прекрасными незнакомками, сражениям и сказочным сокровищам. Пока Джованни был ребенком, он делил эти необузданные фантазии с друзьями, увлекая их в свой выдуманный мир искать сокровища или биться с пиратами. Но чем старше становились приятели, тем больше теряли интерес к подобным играм, да и к мечтам тоже. Им приходилось слишком много работать в поле, и пределом желаний каждого было жениться на крепкой молодой крестьянке и сложить из камней без раствора небольшую хижину. Хотя Джованни влачил такое же тяжелое и безрадостное существование, он по-прежнему мечтал о приключениях и любовных интригах. Юноша унаследовал от матери красивое лицо, огромные черные глаза и изящные руки; местные красотки на него заглядывались. Но Джованни не нравились крестьянские девушки с их простонародным говором и грубоватыми ухватками. Им не хватало грациозности и изящества его матери. Когда Джованни было тринадцать, отец поехал в Катанзаро покупать осла и взял сына с собой. Мальчика поразили городские девушки – их элегантность, изысканная речь и манеры. С той поры у него осталась только одна мечта – встретить красивую, образованную женщину.

Конечно, Джованни понимал, что бедный, неграмотный крестьянин никогда не сможет выбраться из деревни или привлечь внимание юной горожанки. Поэтому он упросил местного священника научить его читать и писать. Священник сам был не слишком сведущ в науках, к тому же ему хватало своих забот, но все-таки, покоренный настойчивостью Джованни и его удивительной тягой к знаниям, он взялся обучать парнишку тому, что знал сам, в особенности церковной латыни. Несколько лет Джованни проводил вечера за учебой, по многу раз читая и перечитывая напечатанный на латыни молитвенник, который священник оставлял в ризнице скромной деревенской церквушки. Мальчик знал, что в эти первые десятилетия шестнадцатого века напечатали множество других книг – книг о естествознании, философии и религии, – и мечтал их прочесть. Он строил планы о том, что покинет деревню и отправится изучать мир и разные науки, но не знал, когда и как это произойдет. Подсознательно он ждал подходящей возможности осуществить свой план или какого-нибудь события, которое послужило бы толчком.

С той минуты как венецианцы пристали к берегу неподалеку от деревни, юношу словно охватила лихорадка, и он провел остаток дня в сильном волнении. Когда Джованни заметил среди всадников юную девушку, то почувствовал, как внезапно сжалось его сердце, и он едва не потерял сознание. У него вдруг появилось какое-то смутное предчувствие, что именно эта женщина предназначена ему судьбой. Юноша попытался отогнать странное ощущение, но безуспешно. Вечером, когда Джованни увидел ее у костра, его душа вновь встрепенулась. Так сердце юноши, в полном согласии с чересчур развитым воображением, нашло наконец цель сколь благородную, столь и безумную – любить и быть любимым этой прелестной незнакомкой.

Глава 12

Когда ужин подошел к концу, Джованни мечтал только об одном – узнать, где остановилась девушка. Он не отводил от незнакомки глаз, пока та не поднялась из-за стола. Оказалось, что девушка, ее спутницы и пятеро вооруженных мужчин заняли самый лучший в деревне дом, который находился на площади. Джованни увидел, как за окнами зажгли свечи, но, как ни старался, больше ничего не разглядел. Он уже хотел было спуститься из своего убежища вниз и подойти поближе, но тут несколько солдат заняли пост у входной двери, охраняя дом от посторонних.

Джованни осторожно слез с крыши и отправился на берег моря посмотреть на корабль, но уже стемнело, поэтому он забился в расщелину скалы, чтобы дождаться рассвета, и вскоре задремал.

Первый луч солнца вырвал его из странного сна, который оставил в его душе мучительно-сладкое томление. Однако юноша недолго поддавался очарованию грез, потому что услышал, как на корабле суетятся матросы. Минувшим днем они начали чинить корпус судна и одну из трех высоких мачт, сломанную во время нападения пиратов. Джованни знал, что на ремонт корабля уйдет дня два-три, не больше.

Надеясь попасть на борт, юноша обратился к капитану, который сошел на берег, и предложил свои услуги. Тот, обрадовавшись лишней паре рук, охотно нанял Джованни, но, к большому разочарованию молодого человека, отправил его в помощь матросам, которые собирались в лес за бревнами. Когда лесорубы и плотники вернулись к кораблю уже ближе к вечеру, они поблагодарили юношу, но подняться на борт корабля так и не разрешили.

Джованни пошел обратно в деревню через луга. Отец и брат, обеспокоенные его исчезновением, были там. Юноша объяснил, что венецианцы наняли его помочь с починкой, и теперь он не сможет несколько дней работать в поле. Вначале отец рассердился – сенокос в разгаре, а погода, судя по всему, вот-вот изменится к худшему. Однако когда Джованни протянул ему серебряную монету, полученную от капитана за работу, отец успокоился. Серебро нечасто попадало в руки этих бедных калабрийских крестьян, и отказаться от суммы, на которую в городе можно купить что-нибудь по хозяйству или скотину, им и в голову не пришло.

Вернувшись в деревню, Джованни думал только об одном – снова увидеть незнакомку. От плотников днем он узнал немало интересного: корабль, принадлежавший некоему очень богатому человеку, нанял венецианский дож, глава верховной власти города, чтобы доставить с Кипра несколько знатных людей. Трюмы судна ломились от драгоценных товаров с Востока, ведь остров Кипр принадлежал Венеции и служил важным центром торговли между ней и Оттоманской империей. А один из старших плотников обмолвился, что на борту корабля находятся сестра и дочь кипрского губернатора, который женат на внучке дожа. Другими словами, девушка приходится дочерью правителю и правнучкой самому могущественному человеку в Венеции. Пожилая дама – ее тетка, а третья женщина – просто служанка, как Джованни и думал. Пыл юноши ни в коей мере не охладило то, что он узнал, напротив, его любовь разгорелась еще сильнее. Молодой крестьянин умирал от желания задать еще один вопрос плотникам, но у него хватило ума промолчать. «Как зовут эту девушку?» – рвалось у Джованни с языка.

Наступил вечер, и Джованни попытался пройти на площадь, где венецианцы собирались сесть за ужин. Юношу остановил пожилой крестьянин и велел идти прочь. Судя по виду стражи, которая следила за происходящим, у Джованни не оставалось выбора. Он снова залез на крышу дома, но ничего нового так и не узнал. Его наблюдательный пункт располагался слишком далеко, и юноша не мог разглядеть лицо девушки или услышать ее голос, который тонул в выкриках и смехе охранников. И все же Джованни доставляло удовольствие любоваться грациозными движениями незнакомки, видеть, как в свете пламени ее волосы играют золотыми бликами.

Когда она встала из-за стола и в сопровождении охраны отправилась к месту ночлега, юноша еще какое-то время просидел в своем убежище. Домой он вернулся глубоко за полночь.

На следующее утро Джованни опять пошел на берег и постарался сделать так, чтобы его снова наняли. В этот раз ему повезло больше – он попал на небольшую лодку, которая сновала между кораблем и берегом. Так как Джованни уже показал свое умение в работе с деревом, его определили к плотникам, чинившим корпус судна, который сильно пострадал от огня пиратских пушек. Нужно было залатать все дыры, чтобы корабль смог продолжить путь в Венецию.

Когда пришло время обедать, Джованни украдкой проник на палубу, пока никто не обращал на него внимания. Он не смог устоять перед искушением и прошел к пассажирским каютам в кормовой части судна. Движимый безумным желанием найти каюту девушки, Джованни подергал несколько ручек, но все двери оказались запертыми. В конце концов он столкнулся лицом к лицу с помощником капитана, который с громкой бранью спросил юношу, что тот замышляет. Джованни ответил, что заблудился, но мужчина не поверил ему и вышвырнул с корабля.

Домой Джованни вернулся с пустыми руками. У него не хватило духу пойти в поле и признаться отцу и брату, что в этот раз он ничего не заработал, и потому юноша решил отправиться в деревню. Венецианцы уже поели и разошлись по домам, чтобы отдохнуть и переждать полуденную жару. Площадь была пуста.

Неожиданно в голову Джованни пришла совершенно невероятная мысль, он попытался было ее отогнать, но она тут же вернулась. Какое-то время юноша смаковал идею, наслаждаясь ее дерзостью, затем вновь отбросил. Когда же она вернулась в третий раз, Джованни сдался, хотя и понимал, что это совершенное безумие.

Преодолевая страх, молодой человек пересек площадь, подошел к дому, где остановилась девушка, и по маленькой деревянной лесенке поднялся на сеновал. Джованни с облегчением вздохнул, обнаружив, что дверь открыта, и проскользнул в темную клетушку под крышей, наполовину заполненную соломой. Там было невыносимо душно, но все же он осторожно двинулся вперед и полз до тех пор, пока не оказался над хозяйской спальней. Джованни разгреб сено и приник к щели в полу из грубых, неотесанных досок.

Вскоре его глаза привыкли к полумраку. Он разглядел две кровати, на каждой из них угадывались очертания человеческого тела. К сожалению, хотя Джованни был всего лишь метрах в двух, определить сразу, где спит девушка, ему не удалось. Целый час он лежал, сдерживая дыхание и не шевелясь, так как боялся, что старые, рассохшиеся половицы заскрипят. Вдруг одна из женщин заворочалась, затем встала, подошла к окну и приоткрыла ставню.

В комнату хлынул свет. Джованни сразу же узнал служанку – опершись на подоконник, она выглядывала из окна. В той части комнаты, куда не попадали яркие лучи полуденного солнца, он различил девушку. Одетая в белую просторную шелковую ночную рубашку, красавица спала, лежа на спине, с плотно закрытыми глазами. Длинные белокурые волосы обрамляли прекрасное лицо. Одну руку девушка закинула за голову, вторая покоилась на животе. Незнакомка слегка улыбалась во сне, и улыбка придавала ее лицу с едва заметными веснушками почти детское выражение.

Сердце Джованни громко забилось, он даже испугался, что из-за предательского стука его обнаружат. У юноши перехватило дыхание, он во все глаза смотрел на девушку, словно упиваясь божественным образом. Красота незнакомки, только-только вступившей в пору расцвета, стала для него квинтэссенцией самого прекрасного. Во всех изгибах ее тела таилась безупречная грация. Черты лица казались Джованни совершенными, и он был уверен, что нигде в мире нет ничего гармоничнее.

Но больше всего его заворожило то, чего он не мог разглядеть, – глаза девушки, скрытые за сомкнутыми веками. Юношу поразила не их форма, и даже не прелестные длинные ресницы юной венецианки, а выражение нежности, почти благости, удивительное ощущение силы и одновременно хрупкости, которое исходило от закрытых глаз и неуловимой улыбки.

Теперь Джованни хотелось только одного – раскрыть тайну этих глаз. Что ей снится? Какие сладостные видения роятся в ее мозгу? Каковы цвет, аромат, язык ее души? Не осознавая, что делает, юноша закрыл глаза и пустился в воображаемое путешествие в глубь сердца незнакомки.

– Елена, – тихо позвала служанка, повернувшись к юной хозяйке.

Джованни вздрогнул.

– Елена, – прошептал он. – Ее зовут Елена.

И тут раздался громкий треск. К несчастью, одна из балок – та самая, над которой лежал юноша, – оказалась прогнившей насквозь.