Текст книги "Карл Юнг. В поисках себя"

Рожденный в 1875 году и выросший в деревне, в небольшой пресвитерии XVIII века, Карл Густав оставался единственным ребенком, пока на свет не появилась его сестра Гертруда в 1884-м. Он описывает себя как одинокого мальчика, предпочитающего компанию камней, деревьев и животных компании людей. Свидетельство подтверждает этот факт. Альбер Оэри был одним из его немногих друзей детства, оставаясь рядом со школьной скамьи до университета. Он говорил об одном старинном воспоминании:

«Мы были совсем маленькими. Мои родители приходили к его. Наши отцы были старыми школьными друзьями и хотели, чтобы их сыновья играли вместе. Но ничего не получилось. Карл сидел в середине комнаты, играл в кегли и не обращал на меня ни малейшего внимания. Как так вышло, что 55 лет спустя я все еще помню это? Может быть, потому что я никогда не встречал такого асоциального монстра!» [2].

На закате жизни Юнг вспоминает, что всегда избегал компании других детей, чувствуя, что они «отчуждали меня от самого себя» или «заставляли меня быть тем, кем я не был» [3]. Напротив, Карл Густав чувствует себя собой, ощущает безмятежность, когда прогуливается в саду, полях или лесах: «Природа казалась мне полной чудес, в которые хотелось погрузиться. Каждый камень, каждое растение, все казалось живым и неописуемым» [4]. Красота и гармония мира успокаивают его. Он разговаривает со стихиями. В течение многих лет его любимой забавой было поддержание огня горящим в трещине старой стены. Никто другой не имел права питать этот огонь и созерцать его. Еще он садился на большой камень, покрытый наполовину травой, и проводил долгое время, пытаясь говорить с ним, задаваясь вопросом: «Являюсь ли я тем, кто сидит на камне, или я – камень, на котором он сидит?» [5]. Когда он пойдет в школу и после – в коллеж в Базеле, Карл Густав не будет больше таким одиноким, без труда будет социализироваться с другими детьми и подростками. Он станет в каком-то смысле даже лидером группы, умея привлечь внимание товарищей своими ранними философскими рассуждениями и красноречием.

Карл Густав помнит свою мать так, будто у нее два лица, одно дневное и успокаивающее; а другое – ночное, тревожное. Он утверждает: «Моя мать была для меня очень хорошей матерью. Она излучала большую животную теплоту, восхитительно уютную атмосферу; она была очень большой. Она умела слушать всех: она любила болтать, и это было похоже на радостный щебет. У нее были очень развитые литературные данные – и вкус, и глубина» [6]. Но сразу же и замечает: «Случалось, когда я был ребенком, что у меня были тревожные сны об этом. Днем она была любящей матерью, но ночью она казалась мне пугающей. Она была похожа на ясновидящую и одновременно на странное животное» [7]. Его родители не ладили и жили в разных комнатах; Карл Густав начал спать в комнате отца, чье присутствие успокаивало его по ночам. Так он научится читать и писать на немецком и на латыни. Он будет вспоминать своего отца как любящего и заботливого человека, но также раздражительного и иногда гневного.

Очень рано Юнг заметил определенную двойственность в своих родителях: законопослушный пастор-конформист, его отец был в то же время беспокойным человеком, охваченным сомнениями; теплая и любящая днем, его мать казалась ему мрачной и тревожной по ночам. Будучи подростком, Юнг обнаружит и в себе определенную дихотомию, в которой он выделит «личность номер один» – социальную, твердо стоящую на ногах, рациональную, стремящуюся к респектабельности и эффективности и «личность номер два» – совершенно свободную от взгляда других, созерцательную, в симбиозе с природой, но хрупкую и преследуемую снами и внутренними видениями. Намного позже он поймет, что различил еще совсем юным разделение между своим обычным Эго и активированным бессознательным, которое таким образом стало осязаемым.

В 12 лет происходит эпизод, который становится поворотным моментом всей жизни Юнга. Товарищ толкает его, и он падает, ударившись головой. С ним случается небольшой обморок, в котором он проводит немного дольше, чем нужно, чтобы наказать этого товарища беспокойством. Он понимает впоследствии, что родители очень волнуются о его здоровье, и ему приходит в голову идея симулировать обмороки регулярно, чтобы не ходить в школу, которая невероятно ему наскучила. После полугода этого небольшого спектакля, который позволил его личности номер два самовыражаться, мечтая на природе, он подслушал разговор отца с другом, где тот сокрушался, что беспокоится о здоровье сына и, возможно, будет в ответе за него до конца жизни. Это глубоко шокировало молодого Карла Густава, и он решил прекратить любую симуляцию и полностью посвятить себя учебе, каждое утро вставая в пять часов для того, чтобы позаниматься.

С детства Юнгу было не по себе от вездесущности религии в его семье. Его пугали стишки, которые рассказывали о «маленьком Иисусе, защищающем от злого дьявола». Его злили теологические дискуссии между его отцом и дядями («мужчинами в черном»), которые считали, что они обладают истиной. Ему искренне скучно на религиозных службах, и он ненавидит ходить в церковь (кроме Рождества). Его опыт первого причастия навсегда разрывает связь с религией его родителей:

«Не было ничего, кроме пустоты; хуже того, это была потеря. Я знал, что никогда больше не смогу участвовать в такой церемонии. Для меня это было не религией, а отсутствием Бога. Церковь стала местом, в которое я не должен был никогда возвращаться. Там для меня жизни не было. Там была смерть» [8].

Все же это отвращение к религии не означало для него потерю веры или отвержения Бога. Напротив, он чувствовал, что мир и жизнь богаты тайнами. Идея невыразимого Бога, придающего смысл космосу, отзывается в нем куда сильнее, чем все религиозные деятели и христианские догмы. Он чувствует вибрацию божественного во всех элементах природы и порой молится этому загадочному Богу, которого можно узнать и испытать в благодати. Взрослея, он часто спорит с отцом:

«“И что же! – говорил он. – Ты думаешь лишь о том, чтобы мыслить. Не нужно думать, нужно верить”. И я думал: “Нет, нужно испытывать и познавать”. ‹…› Лишь через несколько лет я понял, что мой несчастный отец запрещал себе мыслить, потому что был полон разрывающих его сомнений. Он страшился самого себя, поэтому настаивал на слепой вере, которой нужно было достичь отчаянными усилиями и разрывом со всем своим существом» [9].

Открытие философии примерно в 17 лет помогло Юнгу окончательно освободиться от болезненных оков религии. Его потрясли идеи Шопенгауэра, а еще больше – идеи Канта. Эта философская эволюция «…в конечном итоге перевернула мое отношение к миру и к жизни: если раньше я был скромным, нервным, подозревающим, бледным, худым и, очевидно, нездоровым, то теперь я ощутил сильнейший аппетит ко всем точкам зрения. Я знал, чего мне хотелось, и получил это» [10]. Его друг Альбер Оэри свидетельствовал об этой метаморфозе: «Карл – по прозвищу “Бочонок”, как называли его старые школьные товарищи и собутыльники, – стал жизнерадостным членом студенческого клуба “Зофингия” и был всегда готов к бунту “лиги добродетели”» [11].

В конце своей учебы в коллеже Карл Густав должен был принять решение относительно своего профессионального будущего. У него было три увлечения: естественные науки, история античных религий и философия. Он только что со страстью открыл для себя Вольтера и Ницше, которые убеждали его в разрыве с христианством. «Так говорил Заратустра» поразил его так же глубоко, как «Фауст» Гёте. Годами позже он напишет психологический комментарий в 12 томах [12]! Но он сомневался, стоило ли заняться вплотную интеллектуальными исследованиями, потому что любил контакт с материей, с фактами. Сравнительная история религий привлекает его настолько же сильно, как и античные цивилизации, особенно египетская и вавилонская. Он лелеет идею стать археологом. Но также у него есть живой интерес к естественным наукам: зоологии, палеонтологии, геологии. Неспособный принять решение, Юнг вдруг думает о том, что мог бы стать врачом, как его дедушка со стороны отца. Единственное препятствие: медицинское образование долгое и дорогостоящее и семья не сможет помочь оплатить его. Наконец препятствие преодолено: его отец помогает ему подать на стипендию, и Юнг получает одобрение в Университете Базеля.

Разнообразные предметы, которые изучались на факультете естественных наук, живо интересовали Юнга, за исключением физиологии – из-за повторяющихся вивисекций только для демонстрации. «Я прекрасно понимал, что нужно было экспериментировать на животных, но я находил повторение этих опытов с целью демонстрации варварским, ужасным, а главное – избыточным» [13]. Эта чувствительность к живому характерна для него и выходит далеко за рамки ненужного страдания, причиняемого животным. Даже будучи ребенком, он не выносил, когда срывали цветы: «По неясной мне причине я не одобрял, когда их срывали и сушили. Они были живыми существами, бессмысленными, если не цветут и не растут. Нужно было смотреть на них с уважением и испытывать к ним философское изумление» [14].

Через несколько лет после того, как Карл Густав начал изучение медицины, его отец впал в глубокую депрессию и был вынужден оставаться в постели. Страдая неизлечимой болезнью, он скончался спустя несколько месяцев в присутствии своего сына, который впервые стал свидетелем смерти человека. Карлу Густаву 21 год. Он проваливается в глубокую скорбь, лишь усиленную чувством, что его отец не прожил жизнь в полной мере. Он наконец осознает значимость реализации каждого человека в уникальной, исключительной форме, вне семейной среды, культуры и духа времени.

«Хоть мы и являемся людьми для самих себя, живем собственную жизнь, мы также в значительной степени представители, жертвы и проповедники коллективного духа, существование которого исчисляется веками, – пишет он 60 лет спустя в автобиографии. – Мы можем, пока длится жизнь, думать, что мы следуем лишь нашим идеям, так и не поняв, что мы были лишь фигурами на сцене вселенского театра. Это происходит, потому что есть факты, о которых мы не знаем и которые могут влиять на нашу жизнь, и тем более они бессознательны» [15].

Как я упоминал раньше, Юнг был окружен людьми с даром медиума: его бабушка и дедушка по линии матери, его мать, ее сестра и две его кузины. Идея призраков и разговора с бестелесными духами была ему так близка, что он крайне удивился, узнав, что его друзья-медики не поверили ни на мгновение, что эти феномены реальны:

«Я был поражен той уверенностью, с которой они могли утверждать, что призраки невозможны, что это было обманом. ‹…› Как мы вообще можем знать, что что-то “невозможно”? ‹…› В конце концов, в идее, что некоторые события могут ускользнуть от ограничений времени, пространства, обыденности, не было ничего, что могло бы потрясти мир, ничего неслыханного. Неужели не было животных, умеющих предсказать бурю или землетрясение? Вещих снов о смерти определенных людей? Часов, которые останавливались в момент смерти их владельца? Стаканов, которые разбивались в критические моменты? Все вещи, казавшиеся естественными в мире, который я знал ранее. И тут выясняется, что я единственный, кажется, кто слышал об этом. Совершенно серьезно, я поражаюсь, в какой мир я попал!» [16].

Не боясь скептицизма со стороны других студентов, Юнг каждую субботу погружается в опыты со столами для спиритизма, обычно в компании своей младшей кузины Элен (известной как Элли), которая, похоже, была отличным медиумом. Он погружается также в огромное количество философской и медицинской литературы на тему паранормальных феноменов. Он обнаруживает, что два его любимых философа писали на эту тему: в «Грезах духовидца» (1766) Кант изучает провидческие опыты шведского мыслителя и ясновидящего Эмануэля Сведенборга; и Шопенгауэр в «Опыте о духовидении и о том, что с ним связано» (1851).

Он решает в итоге ориентироваться в своем изучении медицины на психиатрию, так как все больше и больше интересовался человеческим психизмом и психологией, которые казались ему «местом, где встреча природы и духа становится реальностью» [17]. За чтением работ известных тогда психологов – его соотечественника Теодора Флурнуа, американца Уильяма Джеймса и француза Пьера Жане, которые проявляли интерес к спиритическим сеансам и психографии, – ему пришла идея написать докторскую диссертацию о феномене медиумизма.

В возрасте 27 лет, в 1902 году, он защищает диссертацию под названием «О психологии и патологии феноменов, называемых оккультизмом». В соответствии с многочисленными медицинскими исследованиями, посвященными спиритическим феноменам, Юнг считает, не говоря о реальности или иллюзорности диалога с мертвыми, что медиумы, как его кузина Элли, за которой он тщательно наблюдал, обладают истерическим типом личности.

2
Врач-гуманист

В декабре 1900 года, в возрасте 25 лет, Юнг уезжает из Базеля в Цюрих, где становится вторым ассистентом в психиатрической клинике Бургхольцли. Ей управляет именитый психиатр Эйген Блейлер, который открыл в числе прочего термины «аутизм» и «шизофрения». Как и Фрейд, Блейлер посещал лекции Жана-Мартена Шарко в Париже. Последний отрицал господствующие медицинские теории конца XIX века, в которых все ментальные заболевания имели физическое обоснование: гормональный дисбаланс и прочее. Шарко ставил на своих пациентах эксперименты с гипнозом как с измененным состоянием сознания, с помощью которых он мог пробудить в пациентах травматический опыт прошлого и поговорить таким образом об их проблемах вне их осознанного Эго. Он имел огромное влияние на всех великих исследователей и теоретиков бессознательного, начиная с Фрейда, Блейлера и Юнга, который покинул свою должность в клинике Бургхольцли и решил обосноваться в Париже на полтора года, чтобы учиться у последователя Шарко, Пьера Жане. Так он укрепил свои знания об эмоциях и истерии.

После возвращения в Цюрих он защищает диссертацию и продолжает деятельность молодого психиатра при Блейлере. Работа в клинике Бургхольцли очень тяжела. Врачи живут там же, встают на заре, чтобы навестить пациентов до собрания персонала в 8:30. Затем они проводят день за уходом, осмотрами, анализами до ужина и ежевечерней встречи с Блейлером, чтобы подвести итоги прогресса больных и обсудить достижения медицины. Ради более глубоких теоретических знаний Юнг начинает читать 50 томов «Общего обзора психиатрии», но глубоко разочаровывается: «Психиатрическое образование хотело, можно сказать, абстрагироваться от личности больного и довольствоваться только диагнозами, описывающими симптомы и статистические данные ‹…› Психология душевнобольного не играла совершенно никакой роли» [1].

Юнг, однако, уже был убежден, что нет смысла лечить симптомы без знания истории пациента, для того чтобы понять глубинные причины его болезни и исцелить его по-настоящему.

«Во множестве психиатрических случаев, – пишет он, – у больного есть история, которую он не рассказывает и о которой, в общем, никто и не знает. Для меня настоящее лечение не начинается, пока не будет изучена эта личная история. Она олицетворяет тайну пациента, тайну, которая ранила его. В то же время эта история является ключом к лечению. Таким образом, необходимо, чтобы врач умел обнаружить эту тайну [2]».

Врач обязан воспринимать больного в целом, а не только видимую часть болезни, так как, согласно Юнгу, психическая болезнь не состоит из отдельных феноменов, которые являются лишь выражением дисфункции всей личности.

«На истинное излечение, – пишет он, – никогда нельзя надеяться, вылечив лишь симптомы; этого можно ожидать только от лечения целой личности» [3]. То, что он утверждает здесь о психических болезнях, кажется мне совершенно верным и для хронических соматических заболеваний, которые часто имеют психосоматические корни: выписывая годами снотворные или мази на основе кортизона тревожному человеку с проблемами со сном или с кожными заболеваниями без попытки понять и вылечить причину тревоги, можно принести определенное облегчение, но не настоящее исцеление. Однако так обычно и работает западная медицина: врачи стараются лечить симптомы без оглядки на личность пациента в целом. Для противостояния проблеме нужно было бы предоставить студентам-медикам хорошее психологическое образование или предложить врачам общей практики работать в связке с психологами.

Совсем как Фрейд, с которым Юнг пока не был знаком, Блейлер разделял его взгляды, но не чувствовал себя вправе распространять их. Он все же внедрил новые методы, помогающие кроме симптомов обнаружить также корень ментальных проблем, которые беспокоили пациентов. Также он просит Юнга экспериментировать с больными методом словесных ассоциаций, который он только что изобрел.