Текст книги "О любви"

Глава ХХV
Представление

Я вижу, как тонко и верно схватывают женщины некоторые подробности, и восхищаюсь этим; минуту спустя они до небес превозносят при мне дурака, до слез умиляются над безвкусным вздором, принимают пустую рисовку за проявление характера и пресерьезно обсуждают ее. Такая глупость мне непонятна. Тут действует, должно быть, какой-то общий закон, который мне неизвестен.

Отдавая все свое внимание какому-нибудь одному качеству человека и увлекаясь какой-нибудь одной особенностью, они живо чувствуют их и слепы ко всему остальному. Вся нервная энергия их уходит на любование этим качеством, и ее не хватает на то, чтобы замечать другие.

Я видел, как самых даровитых людей представляли очень умным женщинам; решающую роль в первом впечатлении всегда играла крупица предубежденности.

Если мне разрешат привести один случай, близко меня касающийся, я расскажу о милейшем полковнике Л. Б., которого собирались представить г-же Струве из Кёнигсберга; это была выдающаяся женщина. Мы задавались вопросом: Faràcolpo? (Произведет ли он впечатление?) Стали держать пари. Я подошел к г-же Струве и сказал ей, что полковник носит по два дня свои воротнички: на второй день он выворачивает их наизнанку; она может заметить на его воротничках вертикальные складки… Это была самая очевидная ложь.

Как только я замолчал, доложили об этом очаровательном человеке. Ничтожнейший парижский фат произвел бы большее впечатление. Заметьте, что г-жа Струве была влюблена, что это была порядочная женщина и что между ними не было и не могло быть и речи о легком романе.

Никогда не видел я двух натур, более созданных друг для друга. Г-жу Струве порицали за романичность, и только добродетель, доведенная до романичности, могла привлечь к себе Л. Б. Она привела его под расстрел очень молодым.

Женщинам дана способность удивительно остро чувствовать различия в формах привязанности, неуловимые изменения человеческого сердца, самые тонкие движения самолюбия.

В этой области они обладают каким-то органом, которого у нас нет: посмотрите, как они ухаживают за ранеными.

Но зато они, может быть, не видят того, что относится к области ума, к области нравственных явлений. Мне случалось видеть, как самые интересные женщины пленялись умным человеком (под которым я не разумею себя) и тут же, сразу, почти в тех же выражениях, восхищались величайшими глупцами. Меня это возмущало, как возмущается знаток, когда на его глазах лучшие брильянты принимают за стразы и отдают предпочтение стразам, если они крупнее.

Из этого я сделал вывод, что с женщинами надо дерзать на все. Там, где генерал Лассаль потерпел поражение, усатый капитан, любящий крепкое словцо, может одержать победу[45]45
  Познань, 1807 г.


[Закрыть]. В мужских достоинствах есть, несомненно, целая область, ускользающая от женщин.

Что до меня, я всегда возвращаюсь к физическим законам. У мужчин нервный флюид поглощается мозгом, у женщин – сердцем, вот почему они более чувствительны. Большая работа, обязательная и относящаяся к ремеслу, которым мы занимались всю жизнь, утешает нас, а их не может утешить ничто, кроме развлечения.

Аппиани, который верит в добродетель только в крайних случаях и с которым я пустился сегодня вечером в поиски идей, излагая ему те, которые содержатся в этой главе, ответил мне:

«Душевную энергию, которую с героическим самоотвержением тратила Эпонина на то, чтобы дать мужу возможность жить в подземной пещере и не допустить его до отчаяния, она употребила бы на то, чтобы скрывать от него любовника, если бы они спокойно жили в Риме: сильным душам необходима пища».

Глава XXVI
О стыдливости

Женщина с Мадагаскара, не задумываясь, показывает то, что у нас больше всего прячут, но скорее умрет со стыда, чем покажет свое плечо. Ясно, что стыдливость – на три четверти чувство благоприобретенное. Это, может быть, единственный закон, рожденный цивилизацией, который дает только счастье.

Было замечено, что хищные птицы прячутся, когда пьют; это происходит оттого, что им приходится погружать голову в воду и они в это время делаются беззащитными. После наблюдений над тем, что происходит на Гаити[46]46
  См. описания путешествий Бугенвиля, Кука и т. д. У некоторых животных самка как будто противится в ту самую минуту, когда отдается. Самых важных открытий относительно самих себя мы должны ждать от сравнительной анатомии.


[Закрыть], я не вижу иного естественного основания для стыдливости.

Любовь – чудо цивилизации. У народов диких или слишком варварских мы находим только физическую любовь, и притом весьма грубую; а стыдливость помогает любви путем воображения: это все равно, что дать ей жизнь.

Маленьким девочкам матери прививают стыдливость очень рано и крайне ревностно; можно подумать, что тут своего рода корпоративный дух: женщины заранее заботятся о счастье будущих любовников своих дочерей.

Для робкой и нежной женщины ничто не должно быть мучительнее сознания, что она позволила себе в присутствии мужчины что-либо такое, за что, по ее мнению, приходится краснеть; я уверен, что женщина, обладающая некоторой гордостью, тысячу раз предпочла бы умереть. Небольшая вольность, принятая любимым существом как проявление нежности, доставляет минуту живейшего удовольствия[47]47
  Освещает его чувство с новой стороны.


[Закрыть]; если же, судя по его виду, любимое существо порицает эту вольность или хотя бы относится к ней без восторга, от нее остается в душе ужасное сомнение. Потому женщине, стоящей выше обычного уровня, во всех отношениях выгодны крайне сдержанные манеры. Игра неравна; с одной стороны, маленькое удовольствие или преимущество, заключающееся в том, что она покажется немного более привлекательной, с другой – опасность жгучего раскаяния и чувство стыда, от которого возлюбленный может даже стать менее дорог. Это слишком дорогая цена за вечер, проведенный весело, легкомысленно и беспечно. Если женщина опасается, что ею была допущена в этом смысле ошибка, самый вид возлюбленного должен стать ей на несколько дней ненавистным. Нельзя надивиться силе привычки, малейшее нарушение которой карается жесточайшим стыдом!

Что касается пользы стыдливости, то она мать любви; этого у нее никак нельзя отнять. Нет ничего проще механизма этого чувства: душа поглощена стыдом вместо того, чтобы быть поглощенной желанием; человек запрещает себе желать, а желания ведут к действиям.

Очевидно, что всякая нежная и гордая женщина – а оба эти свойства, будучи причиной и следствием, едва отделимы одно от другого – должна приучить себя к холодности; люди, которых она смущает этим, называют ее недотрогой.

Обвинение это тем более возможно, что здесь очень трудно держаться золотой середины: если у женщины мало ума и много гордости, она неизбежно придет к заключению, что стыдливость не может быть чрезмерной. Вот почему англичанки считают себя оскорбленными, когда в их присутствии упоминают о некоторых частях одежды. Вечером, в деревне, англичанка никогда не позволит себе покинуть гостиную вместе с мужем, если кто-нибудь может увидеть это, и, что еще хуже, думает, что оскорбит стыдливость, выказав хоть немного оживления при ком-либо, кроме мужа[48]48
  Вспомните превосходное описание этих скучных нравов в конце «Коринны»; а г-жа де Сталь еще польстила оригиналу.


[Закрыть]. Может быть, именно благодаря этим тщательным стараниям от семейного счастья англичан, хотя они и умны, всегда веет ужасной скукой. Они сами виноваты: к чему такое высокомерие?[49]49
  Библия и аристократия жестоко мстят людям, считающим себя всем им обязанными.


[Закрыть]

Зато, попав из Плимута сразу в Кадикс и Севилью, я нашел, что в Испании жар климата и страстей заставляет слишком быстро забывать необходимую сдержанность. Я обратил внимание на весьма нежные ласки, которые там позволяют себе на людях и которые вовсе не казались мне трогательными, а производили противоположное впечатление. Ничего не может быть тягостнее этого.

Вполне естественно, что сила привычек, внушенных женщинам под предлогом стыдливости, неизмерима. Доводя стыдливость до крайности, заурядная женщина воображает себя равной женщине выдающейся.

Власть стыдливости такова, что нежная женщина выдаст себя перед возлюбленным скорее действиями, чем словами.

Самая красивая, самая богатая и самая доступная женщина Болоньи недавно мне рассказала, что некий французский фат, находящийся здесь и внушающий очень странное представление о людях его нации, вздумал спрятаться у нее под кроватью. По-видимому, ему не хотелось, чтобы бесчисленное количество нелепых признаний, которыми он преследовал ее уже месяц, пропало даром. Но этот великий муж проявил недостаток выдержки; правда, он дождался того, что г-жа М. отпустила горничную и легла в постель, но у него не хватило терпения подождать, пока прислуга заснет. Г-жа М. бросилась к звонку, и он был позорно изгнан пинками и тумаками пяти или шести лакеев. «А если бы он подождал еще два часа?» – спросил я ее. «Я была бы очень несчастна. Кто усомнится в том, сказал бы он мне, что я здесь по вашему приказанию?»[50]50
  Мне советуют выкинуть эту подробность: «Вы принимаете меня за очень легкомысленную женщину, решаясь заводить речь о таких вещах в моем присутствии».


[Закрыть].

Простившись с этой хорошенькой женщиной, я пошел к другой – из всех женщин, каких я когда-либо знал, наиболее достойной любви. Душевная тонкость ее была еще возвышенней, если это возможно, чем трогательная ее красота. Я застал ее одну и рассказал ей историю г-жи М. Мы стали рассуждать на эту тему. «Послушайте, – сказала она мне, – если мужчина, позволивший себе такой поступок, нравился этой женщине раньше, она простит и впоследствии полюбит его». Признаюсь, меня ошеломил этот нежданный свет, озаривший глубины человеческого сердца. Я ответил после некоторого молчания: «Но если мужчина любит, разве у него хватит духу решиться на такое грубое насилие?»

В этой главе было бы гораздо меньше неясности, если бы ее писала женщина. Все, что относится к гордости женского чувства собственного достоинства, к привычкам стыдливости и ее крайним проявлениям, к известным тонкостям, большей частью зависящим исключительно от ассоциации ощущений[51]51
  Стыдливость – одни из источников любви к нарядам; одевшись именно так, а не иначе, женщина обещает себя в большей или меньшей степени. Вот почему наряды неуместны в старости.
  Провинциалка, пытающаяся в Париже следовать моде, обещает себя в несуразнейшей форме и этим поднимает себя на смех. Провинциалкам, попадающим в Париж, следует для начала одеваться так, как будто им уже тридцать лет.


[Закрыть], которых не может быть у мужчин, притом к тонкостям, часто не вытекающим из природы, – все это, повторяю, могло найти здесь отражение лишь постольку, поскольку мы позволили себе писать понаслышке.

В минуту философской откровенности одна женщина сказала мне приблизительно следующее:

«Если я пожертвую когда-либо своей свободой, человек, которого я предпочту другим, больше оценит мои чувства, убедившись, насколько я всегда была скупа даже на самую незначительную благосклонность». В угоду возлюбленному, которого они, может быть, никогда не встретят, некоторые очаровательные женщины выказывают холодность мужчинам, с которыми разговаривают в данную минуту. Вот первое преувеличение стыдливости, оно достойно уважения; второе происходит от женской гордости; третьим источником преувеличений является гордость мужей.

Мне кажется, что такая возможность любви часто всплывает в воображении даже самых добродетельных женщин; и они правы. Не любить, получив от неба душу, созданную для любви, значит лишить себя и своего ближнего большого счастья. Это все равно как если бы апельсиновое дерево не цвело из страха согрешить; заметьте к тому же, что душа, созданная для любви, неспособна вкушать с восторгом иного рода счастье. Со второго же раза она обнаруживает в так называемых земных радостях невыносимую пустоту; ей часто кажется, что она любит искусство или дивные виды природы, но они только обещают ей любовь, разукрашивают любовь, если это еще возможно, и она быстро замечает, что все говорит о счастье, от которого она решила отказаться.

Только одно, по-моему, заслуживает порицания в стыдливости – то, что она приучает ко лжи; вот единственное преимущество доступных женщин над женщинами нежными. Доступные женщины говорят вам: «Мой дорогой друг, как только вы мне понравитесь, я скажу вам об этом, и это доставит мне больше радости, чем вам, потому что я вас очень ценю».

Велико было удовлетворение Констансы, воскликнувшей после торжества своего возлюбленного: «Как я счастлива, что не принадлежала никому за те восемь лет, что я в ссоре с мужем!»

Сколь бы нелепым ни было, на мой взгляд, это рассуждение, ее радость кажется мне исполненной свежести.

Совершенно необходимо рассказать здесь, какого рода сожаления испытывала одна севильская дама, покинутая любовником. Я хочу напомнить читателю, что в любви все показательно, и, главное, попросить его, чтобы он соблаговолил отнестись с некоторой снисходительностью к моему стилю[52]52
  См. примечание на стр. 415.


[Закрыть].

Мой мужской глаз различает девять особенностей стыдливости.

1. Ставится на карту многое против малого; значит, следует быть крайне сдержанной, а отсюда очень часто утрировка; не смеются, например, над тем, что больше всего забавляет; следовательно, нужно очень много ума, чтобы обладать стыдливостью в меру[53]53
  Вспомните тон женевского общества, особенно в семьях высшего круга, полезность двора, исправляющего насмешкой склонность к ханжеству. Дюкло рассказал что-то г-же де Рошфор, заслужив замечание: «Право, вы принимаете нас за слишком уж порядочных женщин». Нет ничего более скучного на свете, чем неискренняя стыдливость.


[Закрыть]. Вот почему многие женщины проявляют ее недостаток в интимном кругу, или, выражаясь точнее, не требуют, чтобы истории, которые им рассказывают, были в достаточной степени смягчены и теряли бы свою пристойность лишь по мере нарастания опьянения и легкомысленного настроения[54]54
  «По слушай, милый Фронсак, между тем, что ты начинаешь рассказывать, и тем, о чем мы говорим сейчас, двадцать бутылок шампанского».


[Закрыть].

Не благодаря ли стыдливости и смертельной скуке, которую она порождает у многих женщин, большинство их ничего так не ценит в мужчинах, как наглость? Или они принимают наглость за внутреннюю силу?

2. Второй закон: мой возлюбленный будет больше уважать меня за это.

3. Сила привычки берет верх даже в самые страстные мгновения.

4. Стыдливость доставляет любовнику очень лестное удовольствие: она дает ему почувствовать, какие законы нарушаются ради него.

5. А женщинам – удовольствия самые опьяняющие, так как удовольствия эти заставляют женщину преодолевать властную привычку, они сильнее волнуют ее душу. В полночь граф де Вальмон оказывается в спальне хорошенькой женщины; это случается с ним каждую неделю, а с ней, может быть, раз в два года; редкость случая и стыдливость должны явиться для женщин причиною несравненно более пылких наслаждений[55]55
  Такова участь меланхолического темперамента по сравнению с сангвиническим. Посмотрите на добродетельную женщину, обладающую хотя бы корыстной добродетелью религий (добродетельную за стократное вознаграждение в каком-нибудь раю), и на пресыщенного сорокалетнего развратника. Хотя Вальмон из «Опасных связей» еще не принадлежит к их числу, жена президента де Турвеля счастливее его на протяжении всего романа, и если бы автор, отличавшийся таким умом, был еще умнее, такова была бы мораль его остроумного произведения.


[Закрыть].

6. Отрицательная сторона стыдливости – в том, что она беспрерывно толкает ко лжи.

7. Излишек стыдливости и строгость ее отбивают охоту к любви у нежных душ[56]56
  Меланхолический темперамент, который можно назвать темпераментом любовным. Мне случалось наблюдать, как женщины наиболее умные, наиболее созданные для любви, за неимением ума отдавали предпочтение прозаическому сангвиническому темпераменту. (История Альфреда, Гранд Шартрез, 1810.)
  Я не знаю ни одной мысли, которая больше побуждала бы меня посещать так называемое дурное общество.
  Здесь бедный Висконти завирается.
  Все женщины одинаковы в отношении сердечных движений и страстей; формы страстей различны. Разница зависит от большего состояния, от большей культуры, ума, от привычки к более возвышенным мыслям, а в особенности, к несчастью, от более чувствительной гордости.
  Слова, возмущающие принцессу, ни малейшим образом не задевают альпийскую пастушку. Однако, рассердившись, принцесса и пастушка поддаются одинаково вспышкам страсти.)
  (Единственное примечание издателя)


[Закрыть], то есть именно у тех, которые созданы, чтобы доставлять и испытывать сладость любви.

8. Для нежных женщин, у которых не было много любовников, стыдливость является препятствием к непринужденности, что подвергает их опасности до известной степени поддаться влиянию подруг, не имеющих повода упрекнуть себя в подобного рода недостатке[57]57
  Выражение М.


[Закрыть]. Они внимательно обдумывают каждый отдельный случай, вместо того чтобы слепо довериться привычке. Такая стыдливость придает каждому их действию какую-то связанность; они так естественны, что внешний вид их кажется недостаточно естественным; но эта неловкость полна небесной красоты.

Если иногда их дружеское обращение походит на нежность, так это потому, что эти ангельские души, сами того не подозревая, кокетки. Ленясь прервать свои мечты и желая избавить себя от труда говорить и находить для друга какие-нибудь приятные и любезные слова, которые были бы только любезны, они нежно опираются на его руку.

9. То, что женщины, становясь авторами, очень редко достигают величия, тогда как самые незначительные их письма полны очарования, происходит оттого, что всегда они осмеливаются быть искренними только наполовину; стать искренними для них то же самое, что выйти из дому без кружевной косынки. Нет ничего более обычного для мужчины, как писать исключительно под диктовку собственного воображения, не зная, куда это приведет.

Заключение

Обычная ошибка – обращаться с женщинами, как с особого рода мужчинами: более великодушными, более изменчивыми, с которыми, главное, невозможно соперничать. Слишком легко забывают, что два новых и своеобразных закона тиранически управляют этими столь изменчивыми существами, конкурируя со всеми обычными склонностями человеческой природы, а именно: с женской гордостью и со стыдливостью, в соединении с часто не поддающимися анализу привычками, дочерьми стыдливости.

Глава XXVII
О взглядах

Это – великое оружие добродетельного кокетства. Взглядом можно сказать все, а между тем от взгляда всегда можно отречься, так как он не может быть повторен в точности.

Это напоминает мне графа Ж., римского Мирабо: милейшее ничтожное правительство этой страны приучило его к оригинальной манере рассказывать о чем-либо отрывисто, словами, которые говорят все и ничего. Он дает понять все, но пусть кто угодно повторит буквально его слова, скомпрометировать его невозможно. Кардинал Ланте говорил ему, что он украл этот талант у женщин; я скажу даже – у самых порядочных. Это плутовство является жестоким, но справедливым возмездием за мужскую тиранию.

Глава XXVIII
О женской гордости

Всю свою жизнь женщины слышат разговоры мужчин о предметах, почитаемых важными: о крупных денежных выигрышах, о военных успехах, о людях, убитых на дуэли, об ужасных или замечательных случаях мести и т. д. Те из них, у кого гордая душа, чувствуют, что все это им недоступно, и потому они не в состоянии выказать гордость, обращающую на себя внимание значительностью фактов, на которые она опирается. Они чувствуют, что в груди их бьется сердце, которое по силе и гордости своих порывов выше всего окружающего, и в то же время видят, что последние из мужчин уважают друг друга больше, чем их. Они понимают, что им дано проявлять гордость только в мелочах или, по крайней мере, в вещах, имеющих значение только благодаря чувству и не подлежащих суду третьего лица. Страдая от этого мучительного противоречия между низменностью своей доли и высотой своей души, они стараются внушить уважение к своей гордости либо горячностью ее проявлений, либо непреклонной твердостью, с которою они придерживаются принятых ею решений. Встречаясь с возлюбленным до наступления близости, эти женщины думают, что он ведет осаду против них. Их воображение вечно раздражено всеми его поступками, которые, в сущности, могут служить лишь доказательством любви, потому что он любит. Вместо того чтобы наслаждаться чувствами человека, избранного ими, они изощряют на нем свое тщеславие и, обладая нежнейшей душой, когда чувствительность ее не сосредоточена на одном предмете, в тех случаях, когда сами начинают любить, они насквозь проникаются тщеславием, как пошлые кокетки.

Женщина с благородным характером тысячу раз пожертвует жизнью ради возлюбленного и навсегда разойдется с ним из-за ссоры на почве гордости, по поводу открытой или запертой двери. Для них это вопрос чести. Погубил же себя Наполеон, не пожелав уступить одной деревни.

Мне пришлось наблюдать ссору в этом роде, длившуюся больше года. Одна очень интересная и изящная женщина пожертвовала всем своим счастьем, чтобы не дать любовнику возможности хотя бы немного усомниться в высоте ее гордости. Примирение состоялось благодаря случаю и минутной слабости моей приятельницы, которая оказалась не в силах побороть ее, когда любовник, находившийся, как она думала, за сорок миль, очутился в таком месте, где, конечно, не ожидал ее увидеть. Она была не в состоянии скрыть первый порыв восторга. Любовник растрогался еще больше, чем она, они чуть не упали на колени друг перед другом, и никогда я не видел слез, пролитых в таком изобилии. Само счастье неожиданно предстало предо мной. Слезы – высшая степень улыбки.

Герцог Аргальский показал прекрасный пример присутствия духа, не вступив в бой с женской гордостью во время своего свидания с королевой Каролиной в Ричмонте.[58]58
  «Эдинбургская темница», т. III.


[Закрыть] Чем возвышеннее у женщины характер, тем страшнее эти бури.

 
As the blackest sky
Foretells the heaviest tempest.[59]59
  Как самое черное небо предвещает самую злую бурю. Из поэмы Байрона «Дон-Жуан».


[Закрыть]
 

D. Juan

He происходит ли это оттого, что чем сильнее наслаждается женщина выдающимися качествами своего возлюбленного в обычном течении жизни, тем больше стремится она отомстить ему за превосходство над другими людьми, которое она видит в нем постоянно в те жестокие минуты, когда симпатия как будто разрушена? Она боится, что ее смешают с этими другими людьми.

Уже давно не читал я скучной «Клариссы»; мне кажется, однако, что именно из побуждений женской гордости она умирает и отказывается от руки Ловлеса.

Вина Ловлеса была велика; но так как она немного любила его, она могла бы найти в своем сердце прощение для преступления, причиной которого была любовь.

Монима, напротив, представляется мне трогательным образцом женских чувств. Кто не краснеет от удовольствия, когда актриса, достойная этой роли, говорит:

 
Над чувством роковым я одержала верх.
……………………………………………
Вы кознями его своими воскресили,
Я вам призналась в нем. Пути назад мне нет;
Из памяти о нем вотще вы стерли б след,
Добились силой вы постыдного признанья,
И мне уж не прогнать о нем воспоминанья.
Сомнений не приму я в верности моей!
Могила мне, сеньор, не кажется грустней
Союза с тем, кто мне наносит оскорбленье
И, в ложное меня поставив положенье,
Готовя лишь печаль уделу моему,
Меня стыдить посмел за чувство не к нему.
 

Расин

Я представляю себе, что грядущие века скажут: «Вот чем хороша была монархия[60]60
  Монархия без хартий и палат.


[Закрыть]: она порождала такие характеры и образы их, созданные великими художниками».

Однако даже в средневековой республике я нахожу восхитительный пример этой тонкости чувств, как будто опровергающий мою теорию о влиянии образа правления на страсти и чистосердечно мною приводимый.

Я имею в виду эти трогательные стихи Данте:

 
Deh I quando tu sarai tomato al mondo.
…………………………………………
Ricorditi di me, che son lаРiа.
 
 
Siena mi fè: disfecemi maremma;
Salsi colui, che innanellata pria,
Disposando, m’avea con la sua gemma.
 

Purgatorio, cant[61]61
  Увы, когда ты вернешься в мир живых, вспомни и обо мне. Я – Пия; Сьена дала мне жизнь, я нашла смерть в ее мареммах. Мою историю знает тот, кто дал мне свое кольцо, вступая со мною в брак.
  Данте «Чистилище», песнь V.


[Закрыть].

Женщину, выражающуюся столь сдержанно, постигла судьба Дездемоны, и никто не знал об этом, хотя она могла сообщить о преступлении мужа друзьям, которые остались у нее на земле.

Нелло делла Пьетра женился на мадонне Пии, единственной наследнице Толомеи, самой богатой и знатной семьи в Сьене. Красота ее, приводившая в восхищение всю Тоскану, возбудила в сердце мужа ревность, которая вследствие ложных доносов и непрерывно возобновлявшихся подозрений привела его к ужасному плану. Трудно решить теперь, была ли его жена вполне невинна, однако Данте изображает ее вполне невинной.

Муж увез ее в сьенские мареммы, известные тогда, как и теперь, своей ariacattiva[62]62
  Малярией (итал.).


[Закрыть]. Он даже не пожелал объяснить своей несчастной жене причину ее ссылки в столь опасное для жизни место. Гордость его не снизошла ни до жалоб, ни до обвинений. Он жил вдвоем с ней в заброшенной башне на берегу моря, развалины которой я посетил; там он, не нарушая своего презрительного молчания, никогда не внимал ее мольбам. Живя рядом с нею, он хладнокровно ждал, когда зараженный воздух окажет свое действие. Черты ее, как уверяют, прекраснейшие из всех, которые в те времена доводилось видеть, не замедлили поблекнуть от болотных испарений. Через несколько месяцев она умерла. Некоторые хроникеры этих далеких времен сообщают, что Нелло, желая ускорить конец, пустил в ход кинжал; она погибла в мареммах каким-то ужасным образом, но род ее смерти остался тайной для современников. Нелло делла Пьетра пережил ее, но провел остаток дней в молчании, которого не прерывал никогда.

По благородству и тонкости чувств ничто не может сравниться со словами, с которыми обращается к Данте молодая Пия. Она хочет напомнить о себе друзьям, покинутым ею на земле в столь юные годы; называя себя и говоря о муже, она не хочет, однако, позволить себе ни малейшей жалобы на неслыханную, но уже непоправимую жестокость и только сообщает, что он знает историю ее смерти.

Такое постоянство в мести за оскорбленную гордость можно встретить, как мне кажется, только в южных странах.

В Пьемонте я был невольным свидетелем примерно такого же случая, но подробности его остались мне неизвестны. Меня послали с двадцатью пятью драгунами в лес, который тянется вдоль Сезии, чтобы задержать контрабанду. Приехав вечером в это дикое и пустынное место, я заметил между деревьями развалины старого замка; я направился к нему; к моему великому изумлению, он оказался обитаемым. Там жил один местный дворянин, весьма мрачный с виду, мужчина в шесть футов ростом, лет сорока; он с явным неудовольствием отвел мне две комнаты. В них я занимался музыкой со своим вахмистром. Несколько дней спустя мы обнаружили, что наш хозяин прячет женщину, которую мы шутки ради прозвали Камиллой; нам не приходило в голову заподозрить ужасную истину. Через полтора месяца она умерла. Грустное любопытство потянуло меня к гробу; я подкупил монаха, охранявшего его, и около полуночи, сославшись на то, что ему нужно покропить там святой водой, монах провел меня в часовню. Я увидел одно из тех изумительных лиц, которые прекрасны даже в объятиях смерти; у этой женщины был большой орлиный нос, благородных и нежных очертаний которого я никогда не забуду. Я покинул эти мрачные места. Пять лет спустя, когда отряд моего полка сопровождал императора при его короновании на трон короля Италии, я попросил, чтобы мне рассказали всю эту историю. Я узнал, что ревнивый муж, граф… заметил однажды утром, что у кровати его жены висят английские часы, принадлежавшие одному молодому человеку, жившему в маленьком городке, где жили и они. В тот же день он отвез ее в полуразрушенный замок посреди лесов Сезии. Как и Нелло делла Пьетра, он не произнес больше ни слова. Когда она обращалась к нему с мольбами, он холодно, молча показывал ей английские часы, которые всегда носил с собой. Так они прожили вдвоем почти три года. Наконец она умерла от отчаяния в расцвете лет. Муж ее пытался заколоть владельца часов; когда ему не удалось это, он уехал в Геную, сел на корабль и пропал без вести. Земли его были разделены между разными лицами.

Если вы любезно ответите на дерзость, сказанную вам женщиной, которая обладает женской гордостью, – а это очень просто, когда есть привычка к военной жизни, – вы раздражите ее гордую душу, она примет вас за труса и очень быстро дойдет до оскорблений. Такие надменные натуры охотно уступают мужчинам, которые проявляют на их глазах нетерпимость к другим мужчинам. Это, по-моему, единственный выход, и часто приходится ссориться со своим ближним, чтобы избежать ссоры с возлюбленной.

К мисс Корнель, знаменитой лондонской актрисе, неожиданно зашел однажды богатый полковник, который был ей полезен. Она как раз принимала ничтожного любовника, который был ей только приятен. «Господин такой-то, – сказала она полковнику, сильно волнуясь, – пришел посмотреть на пони, которого я хочу продать». – «Я явился сюда совсем для других целей», – гордо возразил этот случайный любовник, уже начинавший надоедать ей; после этого ответа она снова бешено влюбилась в него[63]63
  Я возвращаюсь всегда от мисс Корнель полный восхищения и глубоких мыслей о страстях, открывшихся мне в обнаженном виде. Ее повелительный тон с прислугой свидетельствует не о деспотизме, а о том, что она быстро и ясно видит все, что нужно сделать.
  Разгневавшись на меня в начале вечера, она к концу его совершенно забывает об этом. Она рассказывает мне все особенности своей страсти к Мортимеру: «Я предпочитаю видеться с ним в обществе, чем наедине». Самая гениальная женщина не могла бы поступать умнее. Происходит это оттого, что она дерзает быть совершенно естественной и никакие теории не стесняют ее. «Мне доставляет больше счастья быть актрисой, чем женой пэра». Великая душа, дружбу которой я должен сохранить для своего назидания.


[Закрыть]. Подобные женщины симпатизируют гордости своих любовников и не изощряют на них собственную склонность к гордости.

Характер герцога де Лозена (1660 год)[64]64
  Надменность и мужество в мелочах, но вместе с тем и страстное внимание к мелочам, горячность холерического темперамента, его поведение с г-жой Монако (Сен-Симон, т. V, стр. 383); его приключение под кроватью г-жи Монтеспан, с которой в это время был король. Если бы не внимание к мелочам, такой характер был бы для женщин незаметен.


[Закрыть] должен очаровывать таких женщин, а может быть, и всех незаурядных женщин вообще, если только они с первого же раза простят ему недостаток изящества; более возвышенное достоинство ускользает от них; спокойствие взгляда, которое охватывает все и которого не трогают мелочи, принимается ими за холодность. Разве придворные дамы в Сен-Клу не утверждали, что у Наполеона был сухой и прозаический характер?[65]65
  When Minna Toil heard a tale of woe or of romance, it was then her blood rushed to her cheeks, and shewed plainly, how warm it beat, notwithstanding the generally serious composed and retiring disposition which her countenance and demeanour seemed to exhibit. The Pirate, v. 1 p. 33.
  «Когда Минна Тойл слушала какую-нибудь печальную или фантастическую повесть, кровь приливала ей к щекам, и было ясно, как жарко билось ее сердце, несмотря на обычно серьезное и сдержанное расположение духа, о котором, казалось, говорило ее лицо и все поведение» («Пират». I, 33).
  Люди пошлые находят бесчувственными души, подобные Минне Тойл, которые не считают обстоятельства будничной жизни достойными их внимания.


[Закрыть] Великий человек подобен орлу: чем выше он взлетел, тем меньше доступен взору; за свое величие он наказан душевным одиночеством.

Женская гордость порождает то, что женщины называют недостатком деликатности. Мне кажется, это довольно похоже на то, что короли называют оскорблением величества, – преступление тем более опасное, что его можно совершить, не подозревая об этом. Нежнейшего любовника можно обвинить в недостатке деликатности, если он не очень умен или, что печальнее, если он дерзает отдаться величайшему очарованию любви, счастью быть совершенно естественным с любимой женщиной и не слушает того, что ему говорят.

Всего этого благородное сердце не подозревает, и, чтобы поверить этому, надо это испытать, так как, общаясь с друзьями-мужчинами, мы усвоили привычку действовать справедливо и откровенно.

Необходимо помнить, что мы имеем дело с существами, которые, хотя бы и без оснований, могут считать себя низшими по силе характера или, лучше сказать, могут думать, что их считают низшими.

Разве истинная гордость женщины не должна была бы измеряться силою внушенного ею чувства? Одну из фрейлин супруги Франциска I поддразнивали легкомыслием ее любовника, говоря, что он вовсе не любит ее. Некоторое время спустя этот любовник заболел, после чего вновь появился при дворе немым. Однажды через два года, услышав, что окружающие удивляются тому, что она еще любит его, она сказала ему: «Говорите». И он заговорил.