Текст книги "Бог-император Дюны"

Я хорошо сознаю все зло моих предков, потому что я и эти люди – одно. Равновесие очень и очень хрупко. Я знаю, немногие из вас, тех, кто читает эти слова, когда-либо думали о своих предках так, как я. Вам никогда не приходило в голову, что ваши предки выжили наперекор обстоятельствам, и само выживание потребовало от них диких решений, непроизвольной, необузданной жестокости, жестокости, которую с таким трудом подавляет в себе цивилизованное человечество. Какую цену согласны вы платить за такое подавление? Примете ли вы со смирением собственный уход?

(Похищенные записки)

Одеваясь утром первого дня своей службы, Айдахо постарался стряхнуть с себя следы ночного кошмара. Он просыпался от него дважды и оба раза выходил на балкон, смотрел на звезды, а сон продолжал реветь у него в ушах.

Женщины… безоружные женщины в черных доспехах… надвигались на него с диким бессмысленным криком, как чудовищная шайка разбойников… они размахивали руками, влажными от алой крови… когда они набросились на него, то обнажили в страшных улыбках огромные острые клыки!

В этот момент он просыпался.

Утренний свет не сгладил тягостное впечатление от ночного видения.

Ему отвели комнату в северной башне. С балкона открывался вид на дюны и дальнюю скалу с глинобитными домиками у ее подножия.

Глядя на эту сцену, Айдахо застегнул тунику.

Почему Лето набирает в свою армию только женщин?

Несколько хорошеньких Говорящих Рыб предложили своему новому командиру провести с ними ночь, но он отказался. Не подобает Атрейдесам завоевывать верность слуг сексом!

Он осмотрел свою одежду: черная форма с золотыми шевронами и красным ястребом на левой стороне груди. Это по крайней мере знакомо. Но нет ни знаков различия, ни чина.

– Они знают вас в лицо, – сказал Монео.

Странный маленький Монео.

Эта мысль несколько подняла настроение Айдахо. По размышлении он решил, что Монео вряд ли можно назвать маленьким, в росте он не уступал Айдахо. Он подавлен, да, но маленьким его не назовешь. Он не меньше, чем я. Монео был словно погружен в себя и очень… собран.

Айдахо оглядел свои покои – при его равнодушии к комфорту это было настоящее сибаритство – мягкие подушки, приспособления, вделанные в стены, покрытые панелями из полированного дерева. Ванна была украшена голубыми плитками, под душем и в ванне могли одновременно мыться не меньше шести человек. Все так и говорило о распущенности и лени. Это была квартира, подходящая для того, чтобы вспомнить о всех возможных удовольствиях и радостях жизни.

– Умно, – прошептал он.

В дверь вежливо постучали, и женский голос произнес:

– Командир? Здесь Монео.

Айдахо бросил еще один взгляд на выжженную солнцем скалу.

– Командир? – Голос прозвучал громче и настойчивее.

– Войдите, – отозвался Айдахо.

Вошел Монео и закрыл за собой дверь. Туника и брюки на нем были ярко-белого цвета, что вынуждало при встрече сразу обращать внимание на лицо. Монео оглядел комнату.

– Вот куда они вас поместили. Проклятые женщины! Полагаю, что они думали, что делают для вас благо, но могли бы подумать и лучше.

– Откуда вам известно, что мне нравится? – спросил Айдахо. Не успев закончить вопрос, он оценил его глупость.

Я не первый Дункан Айдахо, которого видит Монео.

Монео бесхитростно улыбнулся и пожал плечами:

– Я не хотел обидеть вас, полковник. Вы сохраните эту квартиру?

– Мне нравится вид.

– Но не обстановка. – Это был не вопрос, а констатация факта.

– Ее можно заменить, – сказал Айдахо.

– Я позабочусь об этом.

– Мне кажется, вы пришли, чтобы рассказать мне о моих обязанностях.

– Я сделаю это, насколько смогу. Я знаю, что все, что здесь происходит, покажется вам поначалу очень странным. Эта цивилизация глубоко отличается от той, к которой вы привыкли и которую знали.

– Это я уже вижу. Скажите, как… умерли мои предшественники?

В ответ Монео пожал плечами. Кажется, это был его излюбленный жест, в котором не было и намека на растерянность или незнание.

– Он не смог избежать последствий своих решений, – ответил Монео.

– Уточните.

Монео вздохнул.

– Его погубил мятеж. Вам нужны подробности?

– Они будут для меня полезны?

– Нет.

– Сегодня я потребую полный отчет об этом мятеже. Но сначала о другом: почему в армии Лето нет мужчин?

– Есть – вы.

– Вы же понимаете, что я имею в виду.

– У Лето любопытная теория об армиях. Я много раз обсуждал ее с ним. Но не хотите ли позавтракать до моих объяснений?

– Нельзя ли совместить эти два дела?

Монео обернулся к двери и произнес только одно слово:

– Сейчас!

Эффект поразил Айдахо. В комнату буквально ворвалась группа Говорящих Рыб. Две из них извлекли из-за стенной панели раскладной стол и стулья и вынесли их на балкон. Остальные сервировали стол на двоих. Другие принесли блюда – свежие фрукты, горячий рулет и дымящийся напиток, пахнущий кофе и Пряностью. Все это было сделано молча и настолько стремительно, что стало ясно, что у этих женщин большая практика в подобных делах. Не говоря ни слова, женщины, сделав свое дело, удалились.

Через минуту ошеломленный Айдахо уже сидел за столом напротив Монео.

– И так каждое утро? – спросил Дункан.

– Да, если вы этого пожелаете.

Айдахо попробовал напиток – кофе с меланжей. Узнал он и фрукт – сладкую дыню с Каладана – парадан.

Моя любимая дыня.

– Вы неплохо меня знаете, – сказал он.

Монео улыбнулся:

– Теперь о ваших вопросах.

– И любопытной теории Лето.

– Да, он считает, что чисто мужская армия создает опасность для своей гражданской базы, которая ее поддерживает и питает.

– Но это же сумасшествие! Без армии не будет…

– Я предвижу ваш аргумент, но он говорит, что мужская армия есть пережиток скринирующей функции, переданной нескрещивающимся самцам доисторического стада. Он говорит, что это очень любопытный и упорный факт, заключавшийся в том, что старшие самцы всегда посылали в битвы более молодых.

– Что такое скринирующая функция?

– Это те, кто всегда находится за периметром опасности, защищая ядро размножающегося стада – то есть производителей самцов, женщин и детей. Это те, кто первым встречает хищника.

– Но… почему это создает опасность для гражданского населения?

Айдахо откусил кусок дыни и нашел ее восхитительно спелой.

– Господь Лето говорит, что в отсутствие внешнего врага чисто мужская армия всегда обращается против своего населения. Всегда.

– И борется с другими мужчинами за женщин?

– Возможно, но он полагает, что не все так просто.

– Я не нахожу эту теорию любопытной.

– Вы еще не до конца меня выслушали?

– Есть еще что-то?

– О да. Он говорит, что чисто мужская армия склонна к гомосексуализму.

Айдахо в упор посмотрел в глаза Монео.

– Я никогда…

– Естественно, нет. Имеется в виду сублимация энергии, ее отклонение и все остальное.

– Что остальное? – Его охватил гнев, в выпадах Лето он почувствовал угрозу своему мужскому самоуважению.

– Юношеские отношения – мальчики, живущие вместе, шутки, предназначенные для того, чтобы причинить боль, верность только своей казарме и полку… ну и все в таком же роде.

– И что вы об этом думаете? – холодно осведомился Айдахо.

– Я вспоминаю себя в тех условиях. – Монео отвернулся и посмотрел на расстилавшийся перед ними вид. – И думаю, что он прав. Он же сам каждый солдат в мировой истории. Он предложил мне целую галерею выдающихся военных, которые в своем развитии застыли на стадии подростка. Я отказался от предложения, но внимательно вспомнил собственную историю и свои характерологические особенности.

Монео посмотрел в глаза Айдахо.

– Подумайте об этом, полковник.

Айдахо очень гордился своей честностью, и это больно ударило его, как бумеранг. Культ юности и детства воспитывается армией? В этом зерно истины. Даже в его опыте есть доказательства тому…

Монео кивнул.

– Гомосексуализм, латентный или иной, поддерживает эти условия, которые можно назвать чисто психологическими, заставляет людей в армии искать боли и причинять ее другим. Господь Лето говорит, что этот обычай уходит корнями в обряды инициации доисторических времен.

– Вы ему верите?

– Я – да.

Айдахо взял еще кусок дыни – на этот раз она показалась ему совершенно безвкусной, и он отложил кусок в сторону.

– Мне надо подумать над этим, – сказал Айдахо.

– Конечно.

– Вы совсем ничего не едите, – сказал Айдахо.

– Я встал еще до рассвета и позавтракал, – произнес Монео. – Эти женщины постоянно стараются меня соблазнить.

– Им это удается?

– Время от времени.

– Вы правы, я тоже нахожу эту теорию любопытной. Есть в ней еще что-нибудь?

– Господь Лето говорит, что когда армия вырывается из гомосексуально-юношеской узды, она становится склонной к изнасилованиям. Изнасилования часто сочетаются с убийствами, а это уже не поведение, призванное обеспечить выживание.

Айдахо нахмурился.

Губы Монео искривились в жесткой усмешке.

– Господь Лето говорит, что только дисциплина Атрейдесов и моральные ограничения позволяли в ваше время избегать самых худших эксцессов.

Айдахо глубоко вздохнул.

Монео откинулся на спинку стула и вспомнил слова, некогда сказанные Богом-Императором. «Не имеет значения, насколько сильно и страстно мы ищем истины. Несмотря на это, знание правды может оказаться очень горьким и неприятным. Мы не слишком хорошо относимся к Вещателям Истины».

– Эти проклятые Атрейдесы! – в сердцах воскликнул Айдахо.

– Я – Атрейдес, – просто сказал Монео.

– Что? – Айдахо был потрясен.

– Его селекционная программа, – заговорил в ответ Монео. – Я уверен, что на Тлейлаксу вам говорили о ней. Я – прямой потомок от брака его сестры и Харка аль-Ада.

Айдахо подался вперед.

– Тогда скажи мне, Атрейдес, чем женщины как солдаты лучше мужчин?

– Им легче взрослеть.

Айдахо в изумлении тряхнул головой.

– Сама природа толкает их к ускоренному созреванию, – сказал Монео. – Как говорит Господь Лето: «Выносите девять месяцев ребенка в своем чреве, и это изменит вас».

Айдахо откинулся назад.

– Что он может об этом знать?

Монео ничего не ответил, просто посмотрел на Айдахо непонимающим взглядом, и тут Дункан вспомнил о множественной живой памяти Лето – который был одновременно мужчиной и женщиной. Монео понял это, вспомнив еще одно изречение Бога-Императора: «Твои слова зажгли на его лице то выражение, которого ты добивался».

Молчание затянулось, Монео откашлялся и заговорил первым:

– Огромная память Господа Лето заставила замолчать и меня.

– Он честен с нами? – спросил Айдахо.

– Я ему верю.

– Но он делает так много… Я имею в виду селекционную программу. Как долго она продолжается?

– С самого начала. С того дня, как он отнял проведение программы у Бене Гессерит.

– Чего он хочет от своей программы?

– Мне бы очень хотелось это знать.

– Но ведь вы…

– Я – Атрейдес и первый адъютант, это так.

– Но вы не убедили меня, что женская армия лучше мужской.

– Женщины продолжают род.

Наконец-то гнев и растерянность Айдахо нашли свой объект.

– Так, выходит, то, чем я занимался с ними первую ночь, – тоже селекция?

– Возможно, Говорящие Рыбы не предохраняются от беременности.

– Будь он проклят! Я же не животное, которое можно передавать из стойла в стойло, как… как…

– Жеребца, хотите вы сказать?

– Да!

– Но Господь Лето не хочет следовать примеру тлейлаксианцев и заниматься генной хирургией и искусственным оплодотворением.

– Как тлейлаксианцы получили…

– Они сами – объект изучения. Это вижу даже я. Их Танцующие Лицом – мулы, колония организмов, а не люди.

– Эти другие… я… мои копии… они тоже были племенными жеребцами?

– Некоторые были. У вас были потомки.

– Кто?

– Я один из них.

Айдахо уставился на Монео, внезапно растерявшись от такого родства. Он не понял, как такое вообще может быть. Монео же намного старше его… Но я? Кто из них в действительности старше? Кто из них предок, а кто потомок?

– Иногда у меня самого бывают трудности такого рода, – признался Монео. – Господь Лето говорит мне, что вы – не мой потомок в обычном смысле этого слова. Но вы – отец некоторых из моих потомков.

В ответ Айдахо только ошеломленно покачал головой.

– Иногда мне кажется, что до конца понять эти вещи может только сам Бог-Император, – сказал Монео.

– Вот это другое дело, – согласился Айдахо. – Такие дела – это промысел Божий!

– Господь Лето говорит, что он создал святую непристойность.

Это был вовсе не тот ответ, на который рассчитывал Айдахо. Он ненавидит своего Бога-Императора! Нет, он его боится. Но разве мы не ненавидим тех, кого боимся?

– Почему вы в него верите?

– Вы хотите спросить, разделяю ли я народную религию?

– Нет! Я хочу знать, разделяет ли ее он сам?

– Да, я так думаю.

– Почему? Почему вы так думаете?

– Потому что он говорит, что не желает больше создавать Танцующих Лицом. Он настаивает на своем человеческом происхождении, говорит, что если бы он когда-то вступил в брак, то у него было бы обычное потомство.

– Но какое все это имеет отношение к программе и к его божественности?

– Вы спросили меня, во что он верит. Я думаю, что он верит в случай. Я думаю, что он действительно Бог.

– Но это же суеверие!

– Учитывая обстановку в Империи, это очень смелое суеверие.

Айдахо уставился на Монео горящими глазами.

– Вы проклятые Атрейдесы! – процедил он сквозь зубы. – Все-то вы осмеливаетесь.

Монео услышал в его голосе неприязнь, смешанную с восхищением.

Дунканы всегда начинают именно так.

В чем заключается принципиальное различие между нами, между вами и мной? Вы уже знаете это – разница в памяти моих предков. Мои предки являются мне во всей полноте своих осознанных воспоминаний – ваши являются вам из темного подсознания. Некоторые называют это инстинктом или судьбой. Память предков испытывает свои рычаги на каждом из нас – это касается и того, что мы думаем, и того, что мы делаем. Вы думаете, что устойчивы к таким воздействиям? Я – как Галилей. Вот я стою здесь и говорю: «И все-таки она вертится!» То, что так движется, обладает такой силой, какой не обладает ни один из смертных, даже те, кто осмеливается рисковать. Я осмеливаюсь на это.

(Похищенные записки)

– Будучи ребенком, она любила наблюдать за мной, помнишь? Когда она думала, что я не вижу ее, Сиона кружила вокруг меня, как пустынный ястреб, который кружит над логовом своей жертвы. Ты сам мне об этом рассказывал.

Говоря эти слова, Лето повернулся в четверть оборота, приблизив свое лицо к Монео, который ехал рядом с его тележкой.

Только-только забрезжил рассвет, они находились на дороге, проложенной по искусственному горному хребту, соединявшему Цитадель Сарьира с Городом Празднеств. Дорога, прямая, как луч лазера, доходила до каньонов реки Айдахо и, изгибаясь широким полукругом, ныряла в скалы, пересекая реку. Воздух был насыщен влажным туманом, поднимающимся от шумно текущей вдалеке реки, но Лето был защищен от влаги большим пузырьковым покрытием, которое окружало тележку спереди. Влага причиняла организму Червя некоторые страдания, но сладостный запах пустынной растительности, которым был напоен туман, приятно щекотал человеческое обоняние Лето. Он приказал кортежу остановиться.

– Почему мы остановились, господин? – спросил Монео.

Лето не отвечал. Тележка натужно скрипнула, когда тело Червя, выгнувшись дугой, приподнялось, и Лето смог посмотреть вдаль, туда, где виднелся Запретный Лес, расположенный возле Моря Кинеса. Лес серебристо блестел вдалеке справа от дороги. Дамба поднималась здесь на высоту более двух тысяч метров, чтобы защитить Сарьир от влажного ветра с моря. Со своей высоты Лето легко мог разглядеть небольшую точку – там было место, где он повелел построить Онн – Город Празднеств.

– Меня остановила моя прихоть, – признал Лето.

– Мы не пересечем мост перед отдыхом? – спросил Монео.

– Я не отдыхаю.

Лето продолжал неотрывно смотреть вперед. После нескольких аттракционов, видимых с этого расстояния, как смутные тени, дорога пересекала реку по фантастически высокому мосту, взбегала на защитный хребет и плавно опускалась к городу, казавшемуся отсюда собранием множества остроконечных шпилей.

– Похоже, этот Дункан смирился со своей участью и ведет себя разумно. Ты поговорил с ним? – спросил Лето.

– Как вы и приказывали мне, господин.

– Конечно, прошло всего-навсего четыре дня, – продолжал Лето. – Для того чтобы прийти в себя, им иногда требуется гораздо больший срок.

– Все это время он занимался с вашей гвардией, господин. Вчера они снова допоздна были в поле.

– Дунканы не любят, когда мы выезжаем на прогулки, они постоянно ждут нападения.

– Я знаю, мой господин.

Лето повернул голову и в упор посмотрел на Монео. Поверх белой формы на мажордоме был надет зеленый плащ. Он стоял возле защитного пузыря точно в том месте, где предписывал регламент подобных выездов.

– Ты очень добросовестен, Монео.

– Благодарю вас, господин.

Стражники и придворные стояли на почтительном расстоянии от тележки, ожидая продолжения движения. Большинство из них старались, чтобы не было даже похоже, что они могут услышать хотя бы обрывки разговора Лето с Монео. То же самое делал и Айдахо. Своих Говорящих Рыб он расположил вдоль дороги в боевом охранении. Сам он стоял в отдалении и пристально смотрел на тележку. На Дункане была надета черная форма с белым шевроном – подарок Говорящих Рыб. Монео нарушил молчание:

– Им очень нравится их новый командир, он хорошо знает свое дело.

– А чем он занят, Монео?

– Как? Он охраняет вашу персону, господин.

Женщины Императорской гвардии были одеты в облегающую зеленую форму с красным ястребом Атрейдесов на левой стороне груди.

– Они очень внимательно на него смотрят, – заметил Лето.

– Он учит их боевому языку жестов; говорит, что это старая система Атрейдесов.

– Это абсолютно верно. Интересно, почему этого не сделал предыдущий Дункан?

– Господин, если этого не знаете даже вы…

– Я шучу, Монео. Предыдущий Дункан просто не замечал опасности до тех пор, пока не стало слишком поздно. Этот воспринял наши объяснения?

– Во всяком случае, мне так сказали, господин. Он очень рьяно принялся за службу.

– Почему он вооружен только ножом?

– Женщины убедили его, что лазерные ружья необходимо брать только в особых случаях и вооружать ими наиболее тренированных и подготовленных гвардейцев.

– Твои опасения безосновательны, Монео. Скажи женщинам, что бояться этого Дункана еще рано.

– Как прикажет мой господин.

Для Лето было очевидно, что Дункан отнюдь не в восторге от такого большого количества придворных, и он старался держаться от них в отдалении. Ему сказали, что большинство этих людей занимаются гражданскими делами. Почти все они были разодеты в самое лучшее, что у них было, чтобы явиться во всем блеске своего могущества перед лицом Бога-Императора. Лето понимал, какими надутыми глупцами должны были казаться эти люди Айдахо. Однако Император помнил еще худшие времена, и такое положение вещей казалось ему шагом вперед.

– Ты представил его Сионе? – спросил Лето.

При упоминании Сионы Монео нахмурил брови.

– Успокойся, она очень мне нравится, несмотря на то что шпионит за мной.

– Она становится очень опасной, мой господин. Иногда мне кажется, что она проникает в мои самые сокровенные мысли.

– Мудрое дитя должно знать своего отца.

– Я не шучу, мой господин.

– Да, это я вижу. Тебе не кажется, что Дункан проявляет нетерпение?

– За это время они разведали дорогу почти до моста, – ответил Монео.

– Они что-нибудь нашли?

– То же самое, что и я, – новый Музей фримена.

– Они подали новую петицию?

– Не гневайтесь, мой господин.

Лето снова внимательно посмотрел вперед. Необходимость пребывать на открытом воздухе, эти длительные ритуальные путешествия, предпринимаемые только затем, чтобы вселить высокий моральный дух в Говорящих Рыб, – все это очень беспокоило Лето. Да тут еще эта злосчастная петиция!

Твердым шагом к Монео подошел Айдахо и остановился возле тележки.

В движениях Дункана было что-то угрожающее. Не может быть, чтобы так скоро, подумал Лето.

– Почему мы остановились, мой господин? – спросил Айдахо.

– Я часто останавливаюсь здесь, – ответил Лето.

Это была истинная правда. Он обернулся и посмотрел на высокий мост. Дорога, извиваясь, шла над каньоном, затем ныряла в Запретный Лес и дальше выходила в поля над рекой. Лето часто останавливался здесь, чтобы полюбоваться восходом солнца. Сегодня в этом зрелище было что-то особенное… вид восходящего светила пробуждал в Лето давнюю память.

Поля Императорской плантации простирались за Лес, и лучи утреннего солнца играли золотыми бликами на спелых колосьях. Зерно напомнило Лето о песках, о двигавшихся дюнах, которые когда-то покрывали эту землю.

И скоро покроют опять.

Впрочем, зерно не очень походило на кремнистый янтарный песок, который он так хорошо помнил. Лето оглянулся на скалу, замыкавшую въезд в Сарьир, – эта скала много лет назад была его убежищем. Но цвет скалы разительно изменился с тех давних пор. Как бы то ни было, глядя на Город Празднеств, Лето испытывал боль, чувствуя, что его сердце превратились во что-то чуждое роду человеческому.

Чем отличается это утро, что я чувствую такую тоску по утраченной человечности? – с удивлением подумал Лето.

Из всего императорского кортежа только он один, глядя на буйную растительность, думал о бахр бела ма, океане без воды.

– Дункан, – обратился Лето к Айдахо. – Посмотри туда, в сторону города. Когда-то там был Танзеруфт.

– Страна Ужаса? – В глазах Айдахо мелькнуло изумление, когда он взглянул в сторону Онна и снова посмотрел на Лето.

– Бахр бела ма, – сказал Лето. – В течение последних трех тысяч лет он покрыт океаном растительности. Из всех ныне живущих на Арракисе только мы с тобой видели настоящую Пустыню.

Айдахо снова посмотрел в сторону Онна.

– Где же Защитный Вал? – спросил он.

– Там, где пропасть Муад’Диба, там, где мы построили Город.

– Вот эта линия небольших холмов и есть Защитный Вал? Что же с ним случилось?

– Сейчас ты стоишь прямо на нем.

Айдахо воззрился на Лето, потом посмотрел себе под ноги и, наконец, огляделся по сторонам.

– Мы двинемся дальше, мой господин? – почтительно спросил Монео.

У Монео в груди вместо сердца тикают часы – он настоящее воплощение службы, подумал Лето. Ему предстояло провести важные переговоры, встретиться с множеством посетителей и сделать еще массу важных дел. Время подгоняло его. И ему не нравилось, когда его Бог-Император начинал толковать с Дунканами, вспоминая фрименское прошлое.

Лето вдруг осознал, что на этот раз задержался в пути дольше обычного. Придворные и гвардейцы давно замерзли на свежем утреннем холодке, тем более что придворные надели одежду, предназначенную для праздника, а не для защиты от погоды.

Хотя кто знает, подумал Лето, вероятно, для них празднество – это своеобразная форма защиты.

– Там были дюны, – произнес между тем Айдахо.

– Да, протянувшиеся на тысячи километров, – согласился Лето.

Мысли Монео пришли в смятение. Бог-Император отличался склонностью к рефлексии, но мажордом никогда не видел своего господина таким грустным. Вероятно, он грустит из-за смерти предыдущего Дункана. Кроме того, иногда Лето в таком состоянии высказывал вслух свои тайные мысли. Никогда нельзя спрашивать о причинах плохого настроения владыки, но им можно и нужно воспользоваться.

Надо предупредить Сиону, подумал Монео. Если бы только юная глупышка могла меня послушать!

Мятежный дух в Сионе был очень силен, не то, что в Монео. Лето обуздал его, приучил к Золотому Пути и беспорочной службе, но методы, которыми пользовался Лето для его воспитания, не годятся для Сионы. За время службы Монео узнал о таких способах воспитания, о которых он раньше не мог и подозревать.

– Я совершенно не узнаю местность, – признался Дункан.

– Прямо там, – продолжал Лето, – где кончается Лес, начинается дорога к Расщепленной Скале.

Монео перестал прислушиваться к их голосам. Очарование и колдовство Бога-Императора – вот что заставило меня так беззаветно ему служить. Лето никогда не перестает удивлять и поражать. Он непредсказуем. Монео посмотрел на профиль Императора. Во что он превратился?

В начале своей карьеры Монео изучал секретные журналы Цитадели, читал историю трансформации Лето. Но симбиоз с песчаной форелью оставался тайной за семью печатями, и даже рассказы самого Лето не могли рассеять этого непонимания. Если верить записям, то кожа из песчаных форелей сделала тело Лето неуязвимым по отношению к времени и физическому воздействию. Ребристый корпус мог противостоять даже зарядам лазерного ружья.

Сначала песчаная форель, потом червь – это часть великого цикла, в конце которого образуется Пряность. Этот цикл помещается в теле Императора, отмечает его время.

– Давайте двигаться, – произнес наконец Лето.

Монео мучила мысль о том, что он что-то пропустил. Он вышел из задумчивости и посмотрел в улыбающееся лицо Айдахо.

– Это называется витать в облаках, – смеясь, произнес Лето.

– Простите меня, господин, – сказал Монео. – Я…

– Ты витал в облаках, – повторил Лето, – но в этом нет ничего страшного.

Лето поудобнее разместился в тележке, закрыл защитный пузырь, оставив снаружи только голову, и двинул свой экипаж. Повозка начала медленно взбираться на подъем.

Айдахо поравнялся с Монео.

– Под тележкой есть воздушная подушка, но он пользуется колесами, – сказал Айдахо. – Почему он это делает?

– Господу Лето нравится использовать колеса вместо антигравитации.

– Но почему? И как он управляет этим экипажем?

– Вы его не спрашивали?

– У меня не было такой возможности.

– Императорскую повозку изготовили на Иксе.

– Что вы хотите этим сказать?

– Говорят, что Господь Лето приводит экипаж в движение, когда начинает думать об этом каким-то особым способом.

– Но точно вы не знаете?

– Такие вопросы не доставляют ему удовольствия.

Даже для близких ему людей Лето остается загадкой, подумал Монео.

– Монео, – окликнул Лето своего мажордома.

– Вам лучше вернуться к своим обязанностям, – сказал Монео, жестом направляя Айдахо в арьергард.

– Я бы предпочел быть впереди, – возразил Дункан.

– Господь Лето не желает этого! Ступайте назад!

Монео поспешил занять свое место возле лица Лето, заметив, что Айдахо выполнил его приказ.

Лето взглянул на Монео.

– Ты очень хорошо это исполнил, Монео.

– Благодарю вас, мой господин.

– Ты знаешь, почему Дункан хочет находиться впереди?

– Конечно, ведь именно там должен находиться командир гвардии.

– Правильно, и он очень хорошо ощущает опасность.

– Я не понимаю вас, господин. Я никогда не понимаю, почему вы делаете ту или иную вещь.

– И это правильно, Монео. Так и должно быть.