Текст книги "Глаза Гейзенберга"

Глава двадцать вторая

Паттерн массовой смертоносной жестокости – феномен, называемый войной, – подпитывается синдромом вины-страха-ненависти, который ведет себя во многом как болезнь и передается путем социально обусловленного внушения. Хотя недостаток иммунитета к этой болезни весьма характерен для человеческой натуры, сама болезнь не является необходимым и естественным условием существования людей. Среди внушенных паттернов, переносящих вирус войны, вы обнаружите следующие: оправдание прошлых ошибок, убежденность в собственной правоте и необходимость любыми способами поддерживать эти чувства…

– Умбо Стетсон, Лекции в Антивоенном колледже

Бакриш провел Орна по длинному коридору и остановился перед тяжелой бронзовой дверью в самом конце. Повернув узорчатую ручку, отлитую в форме солнца с длинными, расходящимися в стороны лучами, жрец толкнул дверь плечом, и она со скрипом открылась.

– Обычно мы здесь не ходим, – объяснил он. – Эти два испытания нечасто стоят друг за другом в одной инициации.

Следуя за Бакришем, Орн переступил порог и оказался в громадном помещении. Стены из камня и пластрита сходились куполом высоко у них над головами. Из прорезей окон в далеких сводах потолка струились вниз тонкие полосы света, в которых играли золоченые пылинки. Проследив за тем, куда падает свет, Орн обнаружил стену-перегородку примерно двадцати метров в высоту и сорока-пятидесяти в длину. Она казалась обрубленной и незавершенной, крохотной в пустом пространстве огромного зала.

Бакриш, обойдя Орна, затворил тяжелую дверь.

Потом кивнул в сторону перегородки.

– Идем туда.

Он пошел вперед; Орн последовал за ним.

Шлепанье их сандалий отдавалось странно запазывающим эхом. Запах сырого камня оседал в ноздрях Орна горечью. Бросив взгляд влево, он увидел по периметру зала симметрично расположенные двери – бронзовые, на вид идентичные той, в которую они вошли. Оглянувшись через плечо, попытался опознать ее, но она давно потерялась в кольце близняшек.

Бакриш остановился метрах в десяти от центра странной перегородки. Орн встал рядом. Судя по виду, стена была сделана из гладкого серого пластрита – безликого, но почему-то жуткого. Глядя на нее, Орн почувствовал, как усиливается предвидческий страх, накатывает и отступает, словно волны на берег. По словам Эмолирдо, это означало Бесконечные возможности развития фундаментально опасной ситуации.

Что в этой самой обычной стене могло вызвать такую реакцию?

Бакриш бросил взгляд на Орна.

– Верно ли, ученик мой, что должно повиноваться приказам вышестоящих? – Голос жреца отозвался в огромном зале глухим эхом.

Орн хрипло кашлянул, прочищая пересохшее горло.

– Если приказы разумны, а вышестоящие мудры, то да, наверное. А что?

– Орн, тебя прислали сюда как шпиона, агента КИ. По всем правилам, что бы ни случилось с тобой здесь, это проблема твоего начальства, а не наша.

Орн напрягся.

– К чему вы ведете?

На лбу Бакриша выступили капли пота. Он смотрел на Орна сверху вниз, черные глаза лихорадочно блестели.

– Иногда эти машины наводят на нас ужас, Орн. Они непредсказуемы в абсолютно любом смысле слова. Всякий, кто попадет в поле их действия, может подвергнуться мощному влиянию.

– Как когда вы оказались на краю преисподней?

– Да. – Бакриш содрогнулся.

– Но вы все-таки хотите, чтобы я продолжал?

– Ты должен. Для тебя это единственный способ исполнить то, ради чего тебя сюда прислали. Ты не сможешь остановиться, да и не хочешь. Колесо Великой мандалы вращается.

– Меня сюда не присылали, – сказал Орн. – Аббод меня призвал. Так что это ваша проблема, Бакриш. Иначе вы не стояли бы сейчас тут со мной. Где же ваша собственная вера?

Бакриш сомкнул ладони, поднял их к носу и поклонился.

– Ученик учит наставника.

– Зачем вы озвучиваете все эти ужасы? – спросил Орн.

Бакриш опустил руки.

– Потому что ты все еще подозреваешь и боишься нас. Я отражаю твой собственный страх. Подобные эмоции ведут к ненависти. Ты убедился в этом во время первого испытания. Но в том испытании, что ожидает тебя сейчас, ненависть представляет самую великую угрозу.

– Угрозу для кого, Бакриш?

– Для тебя, для всех, на кого ты можешь повлиять. Эта часть инициации подарит тебе редкое знание, ибо …

Жрец прервался, услышав позади какие-то скребущие звуки. Орн обернулся и увидел, как двое послушников ставят на пол лицом к стене тяжелое кресло с квадратными подлокотниками. Скользнув по Орну испуганными взглядами, они спешно ретировались к одной из бронзовых дверей.

– Они меня боятся, – сказал Орн, кивнув на дверь, через которую сбежали послушники. – Значит ли это, что ненавидят?

– Они благоговеют перед тобой. Они готовы тебе поклоняться. Я затрудняюсь сказать, в какой степени благоговение и преклонение являются симптомом подавленной ненависти.

– Понятно.

– Я просто следую приказам, Орн, – сказал Бакриш. – Умоляю тебя, не питай ненависти ни ко мне, ни к кому-либо еще. Не держи зла во время этого испытания.

– А что я такого сделал, что эти двое благоговеют передо мной и готовы мне поклоняться? – спросил Орн, по-прежнему глядя на дверь, за которой скрылись ученики.

– Слава о тебе распространилась, – сказал Бакриш. – Им знакомо это испытание. Ткань нашей вселенной вплетена в него. Когда речь идет о потенциальном пси-центре, на чаше весов оказывается многое. Возможности бесконечны.

Орн попытался прощупать мотивы Бакриша. Жрец, естественно, ощутил это воздействие.

– Мне очень страшно. Ты это хотел узнать?

– Почему?

– Во время моей инициации это испытание едва не окончилось гибелью. Я изолировал ядро ненависти. Даже сейчас это место впивается в меня. – Он вздрогнул.

От его испуга Орну стало не по себе.

– Сделай одолжение, помолись со мной сейчас.

– Кому будем молиться? – спросил Орн.

– Любой силе, в которую верим, – сказал Бакриш. – Нам самим, Единому Богу, друг другу. Это не имеет значения; просто, если помолимся, станет легче.

Бакриш сложил ладони вместе и склонил голову.

Поколебавшись мгновение, Орн поступил так же.

Глава двадцать третья

Что лучше: верный товарищ, доброе сердце, зоркий глаз, порядочный сосед, хорошая жена или понимание последствий? Ничего из этого. Теплая и чуткая душа, знающая цену дружбе и человеческому достоинству – вот что лучше.

– Бакриш в ученичестве своему наставнику

– Почему вы выбрали Бакриша сопровождать его в инициации? – спросил Макрити.

Вернувшись к аббоду доложить о пройденном первом испытании, он обнаружил, что в кабинете пахнет серой и стоит удушающая жара, хотя огонь в камине уже погас.

Аббод стоял, склонив голову над пюпитром. Он заговорил, не обернувшись и не упомянув, что Макрити желал этой чести для себя самого.

– Я выбрал Бакриша из-за одного замечания, которое он сделал, будучи моим учеником, – пробормотал аббод. – Бывают такие времена, знаешь ли, когда даже бог нуждается в друге.

– Чем это тут пахнет? – спросил Макрити. – Вы что-то странное жгли в камине, преподобный аббод?

– Я испытал собственную душу в адском пламени, – сказал аббод, зная, что тоном выдает свое недовольство Макрити, и, чтобы смягчить его, добавил: – Молись за меня, дорогой друг. Молись за меня.

Глава двадцать четвертая

Учитель, который не учится у своих учеников, сам ничему их не учит. Ученик, презревший истинное знание своего учителя, подобен тому, кто ест незрелый виноград вместо сладкого плода лозы, которому позволено было поспеть в должное время.

– Изречения аббодов

– Теперь тебе нужно сесть в это кресло, – сказал Бакриш, когда они закончили молиться, и указал на приземистый уродливый предмет, повернутый к стене.

Орн оглядел кресло и приметил за спинкой перевернутую металлическую чашу. Над креслом витал предвидческий страх. Казалось, каждый новый удар сердца накачивает ситуацию напряжением.

В его памяти зазвучали слова: «Иногда мы движемся просто ради того, чтобы двигаться», и он попытался вспомнить, кто их произнес. Великое колесо вращалось.

Орн подошел к креслу и опустился в него. Садясь, он ощутил, что предвидческий страх внутри достиг наивысшей силы. Из скрытых отверстий выстрелили полосы металла и сковали ему руки, обвили грудную клетку и ноги. Он дернулся, пытаясь вырваться, вывернуться.

– Не борись, – предупредил Бакриш. – Освободиться ты не сможешь.

– Почему вы меня не предупредили, что это ловушка? – спросил Орн.

– Я не знал. Честно. Кресло является частью пси-машины и с твоей помощью обретает собственную жизнь. Пожалуйста, Орн, умоляю тебя, как друг: не борись, не испытывай к нам ненависти. Ненависть многократно умножает угрозу. Она может погубить тебя.

– И вас следом за мной?

– Вполне возможно. Человек не в силах избежать последствий своей ненависти. – Бакриш оглядел огромную залу. – И однажды я здесь ненавидел. – Тяжело вздохнув, он зашел за кресло и установил перевернутую чашу над головой Орна.

– Не делай резких движений и не пытайся вырваться. Иначе будет очень больно – этот шлем оснащен микроволокнистыми зондами.

Бакриш опустил чашу.

Орн почувствовал, как что-то касается его головы во множестве точек сразу, щекочет и копошится.

– Что это такое? – спросил он. Почему-то собственный голос отдавался в ушах эхом. Его вдруг охватило недоумение: «Почему я не ухожу? Почему все время верю им на слово?»

– Это одна из Великих пси-машин. – Бакриш что-то поправил на спинке кресла; послышался металлический щелчок.

– Ты видишь стену?

Орн уставился прямо перед собой из-под ободка чаши.

– Да.

– Наблюдай за ней, – сказал Бакриш. – Она поднимет на поверхность твои самые тайные стремления. С помощью этой машины ты можешь творить чудеса. Можешь призвать мертвых, можешь сделать много удивительного. Возможно, ты сейчас на грани глубочайшего мистического опыта.

Орн попытался сглотнуть; в горле пересохло.

– Если я захочу, чтобы тут появился мой отец, он появится?

– Покойный отец?

– Да.

– Тогда возможно.

– Это в самом деле будет мой отец, живой… настоящий?

– Да. Но позволь тебя предостеречь. Вещи, которые ты здесь увидишь, будут не галлюцинациями. Если тебе удастся призвать человека из мертвых, ты призовешь не только его, но еще и… нечто большее.

Тыльную сторону правой руки Орна вдруг защекотало. Он посетовал, что не может ее почесать.

– В каком смысле большее?

– Живой парадокс, – сказал Бакриш. – Любое существо, вызванное сюда по твоей воле, будет наделено не только своей душой, но и твоей. Его материя непредсказуемым образом прореагирует с твоей материей. Живой плоти, которую ты призовешь, станут доступны все твои воспоминания.

– Мои воспоминания? Но…

– Услышь меня, Орн. Это важно. Некоторые из твоих созданий полностью поймут эту дуальность. Другие сразу же отвергнут твою половину творения. Возможно, им окажется слишком сложно примириться с подобной зависимостью. Некоторые даже не будут разумными существами.

Орн уловил страх в голосе Бакриша, ощутил его искренность и подумал: «Он верит в то, что говорит». Это не значило, что он говорил правду, но все-таки добавляло веса словам жреца.

– Зачем меня приковали к креслу? – спросил Орн.

– Этого я не знаю. Возможно, чтобы ты не пытался убежать от самого себя. – Бакриш положил руку Орну на плечо и слегка сжал. – А теперь мне придется уйти, но я буду за тебя молиться. Благодать и вера да укажут тебе дорогу.

Зашуршали одежды уходящего жреца. Гулко и резко хлопнула дверь, но звук потерялся в громадном пространстве зала. Орна пронзило ощущение бесконечного одиночества.

Вскоре до его ушей донесся смутный гул, похожий на далекое жужжание пчелы. Шея мучительно заныла от усилителя пси, и Орн почувствовал вспышку пси-силы в окружающем пространстве. Стена-перегородка, моргнув, ожила, стала глянцевой и насыщенно-зеленой. По ней поползли флуоресцентные пурпурные линии. Они ерзали и извивались, словно бессчетные светлячки, заточенные в аквариум с вязкой зеленой жижей.

Орн сделал дрожащий вдох. Его колотило от страха. Вьющиеся пурпурные линии завораживали, гипнотизировали. Казалось, будто иногда они отрываются от стены и тянутся к нему. На мгновение в них проступило лицо Дианы. Он попытался удержать образ, но тот растворился у него на глазах.

«Я не хочу, чтобы она появлялась, здесь слишком опасно», – подумал Орн.

По стене плясали искаженные силуэты. Вдруг они резко сошлись в фигуру шриггара – острозубого ящера, которым чаргонские матери пугали непослушных детей. Изображение начало обрастать деталями. Проступили чешуйчатые пластины на желтой коже, стебельчатые глаза.

Время словно затормозило, поползло гнетуще медленно. Разум Орна обратился к прошлому, к детству на Чаргоне, к воспоминаниям о страшных сказках, и он сказал себе: «Да ведь шриггары уже тогда вымерли. Последнюю особь видел мой прапрадед».

Но воспоминания не отступали. Они вели его по длинному коридору, полному гулкого эха голосов, навевавших мысли о безумии, о наркотическом бреде. Дальше… дальше… дальше… Он вспомнил детский смех, кухню, свою мать молодой женщиной. Его сестры кричат и дразнятся, а он стоит, съежившись от стыда и страха… Ему три года, и он прибежал в дом, в ужасе лепеча, что видел шриггара в глубокой тени речного оврага.

Девчоночий смех, полный издевки!

– Он думает, что видел шриггара!

– А ну замолчите обе. – Даже в голосе матери слышалось веселье. Теперь он это понимал.

Изображение шриггара на зеленой стене стало выпуклым. Одна из когтистых лап вытянулась, ступила на пол. И вот уже шриггар полностью сошел со стены. Он был вдвое выше человеческого роста, стебельчатые глаза вращались во все стороны…

Орн выдернул себя из воспоминаний, и голова взорвалась пульсирующей болью – движение потревожило микроволокнистые зонды.

Скрежеща когтями по полу, шриггар сделал три настороженных шага прочь от стены.

Орн ощутил во рту кислый привкус ужаса. «Такие существа охотились на моих предков», – подумал он. Страх перед ними сидел у него в генах. Он понимал это, но все чувства были сосредоточены на кошмарном ящере.

При каждом вдохе создания желтые пластины его чешуи скреблись одна о другую. Узкая, похожая на птичью голова повернулась, склонилась на сторону. Открылся клюв, обнажив раздвоенный язык и острые, как пила, зубы.

Первобытный инстинкт вжал Орна в спинку кресла. Он чувствовал исходивший от существа запах – отвратительную сладковатую вонь с примесью скисшего молока и болотной тины.

Шриггар качнул головой и издал хриплый лающий звук. Стебельчатые глаза повернулись, замерли на Орне. Одна из когтистых лап поднялась, и существо бросилось в сторону человека, прикованного к креслу. В четырех метрах от него существо оборвало размашистый галоп и с любопытством повернуло голову набок.

Звериная вонь почти полностью заглушила все чувства Орна. Он пялился на чудовище, ощущая, как болезненно стиснута грудь, как его бурят ужасные глаза-стебли.

На зеленой стене за шриггаром все так же извивались мерцающие фиолетовые линии. Орн краем глаза замечал их смутное шевеление, но не мог сфокусировать взгляд ни на чем, кроме ящера.

Шриггар шагнул ближе, обдав его запахом гнилой болотной тины.

«Это точно галлюцинация, – сказал себе Орн. – Неважно, что говорил Бакриш. Это галлюцинация. Шриггары вымерли».

Покачивание кошмарного звериного клюва навело его на новую мысль: «Амельские жрецы могли вывести несколько особей для зоопарка. Кто знает, что здесь совершается во имя религии?»

Шриггар наклонил голову на другой бок и зашевелил глазами на стеблях в метре от лица Орна. На зеленой стене сформировались еще какие-то образы. Орн попытался, не шелохнувшись, одним взглядом проверить, что означало это новое движение.

На каменный пол спрыгнули две девочки в коротеньких летних сарафанах. Стук их ног отозвался эхом, звон беззаботного смеха долетел до самого купола огромной пустой залы. Одной было, судя по виду, лет пять, другой чуть больше – пожалуй, около восьми. Их крепко сбитые тела выдавали чаргонское происхождение. Старшая несла с собой ведерко и игрушечную лопатку. Девочки замерли и, вдруг озадаченно замолчав, стали озираться.

Тишину нарушила младшая:

– Мадди, где мы?

Шриггар повернул голову на звук и вытянул глаза-стебли в сторону детей.

Старшая девочка взвизгнула.

Шриггар резко развернулся, скользя и скрежеща когтями по каменному полу, и бросился к ним.

Орн с изумлением и ужасом узнал детей: это были его сестры, те самые, что когда-то давным-давно посмеялись над его испугом. Словно он воплотил воспоминание в жизнь только ради того, чтобы утолить свою ненависть, напустив на девочек то самое существо, которое они высмеяли.

– Бегите! – закричал он. – Бегите!

Но дети не шевелились, застыв на месте от страха.

Шриггар обрушился на них, заслонив от Орна. Раздался тоненький визг – и тут же оборвался с пугающей бесповоротностью. Ящер, не сумев затормозить, врезался в зеленую стену и растаял в ней, рассыпался дрожащими линиями.

Старшая девочка лежала навзничь на полу, по-прежнему сжимая в руках ведерко и лопатку. На камнях рядом с ней расплылось красное пятно. Она посмотрела через зал на Орна и медленно поднялась на ноги.

«Это не может быть взаправду, – подумал Орн. – Что бы ни говорил Бакриш».

Он уставился на стену, ожидая возвращения шриггара, но понимая, что чудовище уже исполнило свою роль. Оно говорило с ним без слов. Он знал, что на самом деле оно – часть его самого. Вот что имел в виду Бакриш. «Этот зверь был моим созданием».

Девочка направилась к нему, размахивая ведерком. Она изо всех сил стискивала игрушечную лопатку в правой руке и не отрывала от Орна испепеляющего взгляда.

«Это Мадди, – подумал он. – Мадди, какой она была раньше. Но теперь она взрослая женщина, замужняя, у нее есть собственные дети. Что я создал?»

К ногам и щекам девочки прилип песок. Одна из рыжих косичек наполовину расплелась. Вид у нее был рассерженный, ее буквально трясло. Малышка остановилась метрах в двух от Орна.

– Это ты сделал! – обвиняюще воскликнула она.

Орн поежился от гнева, звучащего в ее голосе.

– Ты убил Лори! Это все ты!

– Нет, Мадди, нет, – прошептал он.

Она подняла ведерко и швырнула в Орна его содержимым. Тот зажмурился; песок окатил лицо и шлем, посыпался по щекам, по рукам, по груди, по коленям. Он потряс головой, стряхивая песок со щек, и голову пронзила боль – движение потревожило микроволокна, впившиеся в кожу.

Через узкую щелочку между веками Орн увидел, как танцующие линии на зеленой стене пришли в лихорадочное движение, принялись скакать, извиваться, перекручиваться. Он глядел на зелено-пурпурное буйство сквозь багровую пелену боли, и ему вспомнилось предостережение жреца о том, что любое существо, которое он вызовет здесь к жизни, будет обладать не только собственной душой, но и его душой тоже.

– Мадди, – сказал он, – пожалуйста, попытайся поня…

– Ты хотел забраться мне в голову! – крикнула она. – Я тебя вытолкнула, и больше тебе туда не залезть!

Бакриш так и сказал: «Другие сразу же отвергнут твою половину творения». Малышка Мадди оттолкнула его, потому что ее восьмилетний разум не мог справиться с подобным опытом.

Осознав это, Орн вдруг понял, что воспринимает все происходящее как действительность, а не галлюцинацию. «Что мне ей сказать? – подумал он. – Как все исправить?»

– Я тебя убью! – закричала Мадди и кинулась на него, размахивая игрушечной лопаткой. В крохотном лезвии отразились блики света. Оно скользнуло по его правой руке, и та взорвалась болью. На рукаве расползлось темное пятно крови.

Орну казалось, будто он пытается и не может проснуться от кошмарного сна. Против воли с языка сорвались слова:

– Мадди! Перестань, или Бог тебя накажет!

Она отступила, готовясь наброситься на него снова.

Внимание Орна опять привлекло движение у стены. От нее стремительно отделился силуэт в белой робе и красном тюрбане: высокий мужчина со сверкающими глазами и лицом измученного аскета – длинной седой бородой, раздвоенной на суфийский манер.

– Махмуд! – прошептал Орн.

Гигантский три-ди этого лица заполнял собой всю дальнюю стену мечети, в которую Орн ходил на Чаргоне.

«Бог тебя накажет!»

Орн вспомнил, как стоял рядом с дядей, задрав голову, глядел на изображение в мечети и кланялся ему.

Махмуд стремительно подошел к девочке и схватил за руку, занесенную для нового удара лопаткой. Она извернулась, силясь вырваться, но он не отпускал, а только медленно и методично выворачивал ей руку. Хрустнула кость. Девочка все кричала и кричала, и…

– Хватит! – заорал Орн.

Голос Махмуда оказался глубоким и раскатистым.

– Негоже приказывать тому, кто исполняет волю Бога, прекратить Его справедливое наказание. – Он вздернул девочку за волосы, поймал лопатку, выпавшую из ее руки, и одним взмахом перерезал ей горло.

Крик прекратился. На его одеяние брызнула кровь. Старик отпустил обмякшее тело, дав ему упасть на пол, отбросил лопатку и повернулся к Орну.

«Кошмарный сон! – подумал тот. – Это точно кошмарный сон!»

– Ты думаешь, это кошмарный сон, – пророкотал Махмуд.

Орн вспомнил, что сказал Бакриш: если существо было настоящим, оно обладало его воспоминаниями. Он оттолкнул эту мысль.

– Ты – кошмарный сон.

– Твое создание выполнило свою задачу, – сказал Махмуд. – От него нужно было как-то избавиться, понимаешь? Его породила ненависть, а не любовь. Тебя об этом предупреждали.

Стыд, отвращение и гнев охватили Орна. Ему вспомнилось, что в этом испытании он должен был научиться чудесам.

– Предполагается, что это было чудо? – спросил он. – «Глубочайший мистический опыт»?

– Нужно было тебе поговорить со шриггаром, – сказал Махмуд. – Он бы побеседовал с тобой о городах из стекла, о значении войн, политики и прочем подобном. Я буду более требователен. Во-первых, я желаю знать, что, по твоему мнению, представляет собой чудо.

Орна захлестнуло волной тревоги. Нутро посасывало от предвидческого страха.

– Что такое чудо? – настойчиво повторил Махмуд.

Сердце в груди Орна грохотало, будто молот. Было трудно сосредоточиться на вопросе.

– Вы правда исполняете волю Бога? – заикаясь, выдавил он.

– Уловки и ярлыки! – рявкнул Махмуд – Ты что, еще не усвоил урока о ярлыках? Вселенная едина! Нельзя разрезать ее на кусочки из жалких практических соображений. Вселенная существует вне ярлыков!

Под кожей Орна заискрило щекочущее чувство надвигающегося безумия, словно он стоял на самом краю бездны хаоса. «Что такое чудо?» – спросил он себя. На память пришли поучительные речи Эмолирдо: хаос… порядок… энергия. Пси равно чудесам.

Слова, опять слова.

Куда делась его вера?

«Я существую, – подумал он. – Этого довольно».

А вслух сказал:

– Чудо – это я.

– О-о-о, замечательно, – воскликнул Махмуд. – Пси-центр, так? Энергия из хаоса, заключенная во временную форму. Но чудо – это хорошо или дурно?

Орн сделал дрожащий вдох.

– Считается, что чудеса – это хорошо, но на самом деле им не обязательно быть ни хорошими, ни дурными. Хорошими и дурными бывают мотивы. А чудеса просто происходят.

– Мотивы есть у людей, – сказал Махмуд.

– Люди могут быть хорошими или дурными по любым определениям, которые им нравятся, – сказал Орн. – Но где в этом чудо?

Махмуд пристально вгляделся в Орна поверх своего носа.

– А ты – хороший или дурной?

Орн ответил столь же пристальным взглядом. Успех этой инициации вдруг приобрел для него принципиальное значение. Он признался себе, что Махмуд реален. Но что же пророк пытался из него выманить?

– Разве я могу быть хорошим или дурным сам для себя? – спросил Орн.

– Таков твой ответ?

Орн ощутил подвох в этом вопросе.

– Ты пытаешься заставить меня признать, что люди создают богов, чтобы насаждать свои определения добра и зла!

– Вот как? Разве таков источник божественного? Ну же, друг мой. Я знаю твой разум; в нем есть ответ.

«Я хороший или дурной?» – повторил Орн, заставляя себя сфокусировать внимание на вопросе, но это было все равно что брести против течения стремительной реки. Мысли извивались, путались, то и дело разбредались.

– Я… если я един со всей вселенной, значит, я Бог, – сказал он. – Я – творение. Я – чудо. Как я могу быть хорошим или дурным?

– Причем тут творение? – продолжал допытываться Махмуд. – Ответь мне! Хватит увиливать!

Орн сглотнул, вспомнив, каким кошмаром обернулась эта инициация. Творение? У него закралась мысль, что Великая пси-машина служит усилителем энергии, которую люди зовут религией.

«Бакриш говорил, что здесь я могу возвращать к жизни мертвых, – подумал он. – У религии должна быть на это монополия. Но как мне разделить пси, религию и творение? Настоящий Махмуд уже многие века как умер. Если я создал его заново, как его вопросы относятся ко мне?»

И всегда оставалась возможность, что все это какая-то причудливая галлюцинация – несмотря на странное ощущение реальности происходящего.

– Ты знаешь ответ, – настаивал Махмуд.

Орн, доведенный до точки кипения, заговорил:

– По определению, творение может действовать независимо от своего творца. Ты не зависишь от меня, хоть и являешься частью меня. Я отпустил тебя, дал тебе свободу. Как же мне тогда судить тебя? Ты не можешь быть ни хорошим, ни дурным, кроме как в собственных глазах. И я тоже не могу! Я хороший или дурной, Махмуд? – торжествующе воскликнул он.

– Изрекши слова сии, ты переродился невинным, – проговорил Махмуд. – Ты усвоил урок, и за то даю тебе свое благословение.

Старец наклонился, поднял на руки убитое дитя. В движениях Махмуда сквозила странная нежность. Отвернувшись, он зашагал прочь – обратно в бурлящую зеленую стену. Тишина окутала зал, словно плотным одеялом накрыла. Танцующие пурпурные линии почти замерли, еле шевелясь в вязкой летаргии.

Орн вдруг понял, что насквозь промок от пота. Голова болезненно ныла. Рука пульсировала в том месте, где Мадди распорола кожу. Дыхание вырывалось судорожными всхлипами, словно он очень-очень долго бежал.

За спиной раздался скрежет бронзы. Поверхность стены из зеленой снова стала серой и безликой. По полу зашлепали сандалии. Чьи-то руки коснулись чаши на голове Орна и осторожно ее подняли. Оковы, стискивавшие грудь, разомкнулись.

Бакриш обошел кресло и встал перед ним.

– Вы меня предупреждали, что это «испытание», – прохрипел Орн.

– И про ненависть предупреждал, – сказал Бакриш. – Но ты жив и сохранил душу.

– Откуда вы знаете, что сохранил?

– Мы бы заметили ее отсутствие, – пробормотал Бакриш и бросил взгляд на раненую руку Орна. – Нужно перебинтовать. Уже ночь, пришла пора следующего этапа.

– Ночь?

Орн поднял голову и вгляделся в узкие окна, вырезанные в куполе. За ними разлилась темнота, испещренная звездами. Он обвел глазами гигантское помещение, осознал, что дневной свет сменился мерцанием светошаров, не отбрасывающих тени.

– Время здесь течет быстро.

– Для некоторых, – вздохнул Бакриш. – Но не для всех. – Он жестом велел Орну подняться. – Пойдем.

– Дайте мне отдохнуть минутку. Я вымотался.

– Мы дадим тебе энергетическую пилюлю, когда будем бинтовать руку. А теперь поторопись!

– К чему такая спешка? Что я теперь должен делать?

– Очевидно, что ты постиг две стороны чуда, – сказал Бакриш. – Я вижу, что у тебя есть личное таинство, этика в служении жизни, но твоя инициация еще не закончена, а времени мало.

– Что дальше?

– Ты должен пройти сквозь тень догмата и обряда. В писаниях сказано, что мотив – отец этики, а осторожность – сестра страха… – Бакриш помедлил. – …А страх – сын боли.