Текст книги "Ловец душ"

7

Я все сделал правильно. У меня была тетива, священные палочки и кость, чтобы провести предсказание. Я обвязал голову лентой из красной коры кедра. Я молился Квахоутце, богу воды, и Алкунтаму. Я повесил на отмеченного пух морской утки, чтобы отметить священную жертву. Я все сделал как следует.

Из послания Катсука своему племени

Необъятность дикой природы, окружившей Дэвида, таинственность полуночного похищения ради странного обряда стали доходить до мальчика. Его тело покрылось потом, малейший порыв ветра пронизывал холодом. Ноги были мокры от росы. Сейчас уже Вождь начал пугать его. Он шел вперед с такой уверенностью, что Дэвид чувствовал, будто аккумулированное лесом знание конденсировалось в этом человеке в любой момент. Этот человек был Следопытом. Он был Непревзойденным Следопытом. Он был из тех, кто может выжить в этой глуши.

Теперь Дэвид отставал все сильнее и сильнее. Вождь уже терялся впереди, в сером тумане.

Не оборачиваясь, Катсук позвал:

– Держись ближе.

Дэвид ускорил шаг.

Справа, в деревьях, что-то проурчало «Уап-уап». Внезапно над ним скользнули дымно-серые крылья, чуть не задев голову. Дэвид попятился, потом подбежал поближе к человеку в белой набедренной повязке.

Неожиданно Катсук остановился. Дэвид чуть не налетел на него.

Катсук поглядел на Луну. Она двигалась над деревьями, ярко освещая острые камни и трещины на дальних склонах. Ноги мужчины отмерили расстояние. Это было то место.

– Почему мы остановились? – спросил Дэвид.

– Мы на месте.

– Здесь? Почему тут?

Катсук подумал: «Ну как это вечно получается у хокватов. Всегда они предпочитают языку тела язык губ».

Он проигнорировал вопрос мальчика. А что еще отвечать? Все равно этот невежественный хокват не сумеет прочесть знаки.

Катсук присел на корточки лицом к тропе, спускавшейся вниз. В течение многих веков это была лосиная тропа, связывающая соленые воды и высокогорные луга. Копыта глубоко выбили землю. Обе стороны тропы поросли папоротниками и мхом. Катсук лег на землю. Его пальцы перебирали все вокруг в поисках знака, осторожно отодвигая ветви. Есть! Это было отмеченное им место!

И он тихо запел песню на древнем языке:

– О, Хокват! Да воспримет тело твое священную стрелу. Пусть душа твоя преисполнится гордости, когда я коснусь ее острым, смертоносным наконечником. Душа твоя да обратится к небу…

Дэвид слушал непонятные слова. Ему не было видно рук мужчины из-за затенявших их папоротников, но их движения беспокоили его, он не мог понять, почему. Ему хотелось спросить, что происходит, но он чувствовал робость. Слова песни были переполнены щелкающими и рычащими звуками.

Потом мужчина замолчал, но продолжал лежать.

Катсук открыл мешочек на поясе и вынул щепоть священного белого пуха. Пальцы его тряслись. Все надо сделать правильно. Любая ошибка могла бы накликать беду.

Дэвид, у которого глаза уже привыкли к темноте, различал движения рук в папоротнике. Лунный свет отразился на чем-то белом. Мальчик присел на корточки рядом с мужчиной и кашлянул.

– Что ты делаешь?

– Я написал на земле свое имя. Я должен так сделать до того, как ты узнаешь его.

– Разве тебя зовут не Чарлз?

– Это не мое имя.

– То есть как? – Дэвид стал размышлять над услышанным. Разве его зовут не Чарлз? Потом спросил: – Ты сейчас поешь?

– Да.

– О чем ты поешь?

– Это песня для тебя – чтобы дать тебе имя.

– Но у меня уже есть имя.

– У тебя нет тайного имени, известного только нам двоим, самого сильного имени, которое только может быть у человека.

Катсук стряхнул грязь с клочка пуха. Он чувствовал Кушталюте, захороненный им язык сухопутной выдры, даже через землю. Тот в каждое мгновение управлял движениями его рук. И еще он чувствовал, как нарастает в нем сила.

Дэвид поежился от холода и сказал:

– Это уже не интересно. И все уже приготовлено…

– Очень важно, чтобы мы обменялись именами.

– А я тоже буду что-то делать?

– Да.

– Что именно?

Катсук поднялся на ноги. Он чувствовал напряженность в пальцах, которыми управлял Кушталюте. Кожу покалывала прилипшая грязь. Духовная сила мгновения пронизала его тело. «Это Кушталюте, говорю тебе…»

– Встань и обрати лицо к Луне, – сказал Катсук.

– Зачем?

– Делай, как я говорю.

– А если я не захочу?

– Ты рассердишь духов.

Что-то в словах взрослого заставило горло мальчика пересохнуть. Дэвид сказал:

– Я хочу вернуться.

– Сначала ты должен встать и повернуться лицом к Луне.

– А потом мы сможем пойти назад?

– Потом мы сможем идти.

– Ладно. Только мне кажется, что все это глупости.

Дэвид встал. Он чувствовал ветер, несший в себе предчувствие дождя. Внезапно в голову ему пришли воспоминания о детских играх, в которые он играл со своими дружками в зарослях возле дома: «Ковбои и индейцы». Интересно, а что значат эти игры для мужчины рядом?

Сознание Дэвида заполнили сценки и слова этих игр: «Бах! Бах! Ты умер! Мертвый краснокожий… Ковбой… Индеец убит!..»

А еще ему вспомнилась миссис Парма, зовущая его к ленчу. Он с друзьями убегал, и все прятались в пещере на берегу ручья, чтобы хихикать там, сидя в пыли. Потом все эти смешки, голос зовущей его миссис Пармы и все остальное смешались у него в голове – воспоминания и поход через дикий лес. Все превратилось в одно – луна, колеблемые ветром мрачные деревья, подсвеченные луной облака над дальними вершинами, бьющий от земли болотный запах…

Стоящий рядом мужчина сказал ему:

– Ты можешь слышать реку там, внизу. Рядом с нами вода. Духи всегда собираются поближе к воде. Когда-то, очень давно, мы выискивали силу духов, как ребенок ищет игрушку. Но пришли вы, хокваты, и теперь ты изменишь это. Я был взрослым человеком, пока не почувствовал в себе Таманавис.

Дэвид дрожал. Он никак не мог понять этих слов, несмотря на их необъяснимую красоту. Они были похожи на молитву. Он чувствовал тепло мужского тела за собой, его дыхание, шевелящее волосы на голове.

Теперь в голосе мужчины появилась непонятная резкость:

– Тебе известно, что мы сами все разрушили. Мы перестали верить и возненавидели один другого, вместо того, чтобы подняться против общего нашего врага. Чуждые нам идеи и слова переполнили наши головы иллюзиями, похитили у нас нашу плоть. Белый человек пришел к нам с лицом, будто золотая маска с дырами для глаз. И мы застыли перед ним. Из темноты вышли призраки. Они были частью тьмы и ее противоположности – плоть и антиплоть – а у нас не было подходящих для них обрядов. Мы ошиблись, приняв недвижность за мирные намерения, а потом испугались.

У Дэвида перехватило дыхание. Это уже не было похоже на обряд. В голосе мужчины были слышны наставления и поучения. Даже нет, в его голосе звучали обвинения.

– Ты слышишь меня? – спросил Катсук.

В какой-то миг Дэвиду показалось, будто спрашивают не его. Как будто индеец разговаривал с духами.

Катсук повысил голос:

– Ты слышишь меня?

Дэвид даже подскочил.

– Да.

– А сейчас повторяй за мной, слово в слово, все, что я скажу.

Дэвид кивнул.

Катсук начал:

– Я, Хокват…

– Что?

– Я, Хокват!..

– Я Хокват? – Дэвид не смог сдержать вопросительной интонации.

– Я – посланник от Ловца Душ… – продолжил Катсук.

Тихим голосом Дэвид повторил:

– Я – посланник от Ловца Душ.

– Сделано, – сказал Катсук. – Ты правильно повторил слова обряда. С этого мгновения тебя зовут Хокват.

– А что означает это имя? – спросил Дэвид. Он хотел было повернуться, но руки мужчины, лежащие на плечи мальчика, удержали его.

– Этим именем мой народ называл приплывшее далеко из-за моря, нечто странное, чего нельзя ни с чем сравнить. Этим именем мы называем твой народ, потому что вы пришли к нам из-за большой воды.

Дэвиду не нравились руки на его плечах, но он боялся сказать что-либо по этому поводу. Он чувствовал, что его личности, его телу нанесено оскорбление. Но его уже захватили враждебные силы. Ведь мальчик готовился лишь к тому, чтобы смотреть, наблюдать, а теперь обряд все больше начинал ему не нравиться. Он спросил:

– Это уже все?

– Нет. Теперь самое время, чтобы ты узнал и выучил мое имя.

– Но ведь ты же сказал, что мы уже пойдем.

– Скоро пойдем.

– Ладно… Так как тебя зовут?

– Катсук.

Дэвиду удалось сдержать дрожь.

– И что значит это имя?

– О, очень многое. Средоточие всего мира, Вселенной.

– Это индейское слово?

– Индейское!.. Мне не по себе, из-за того, что сам индеец, что живу с ошибкой пятисотлетней давности!

Руки на плечах Дэвида крепко схватили его и трясли с каждым сказанным словом. Мальчик не сопротивлялся. Только теперь до него дошло, какая опасность угрожает ему. «Катсук». Идиотское слово! Непонятно почему, но это имя вызвало то, что весь он покрылся холодным потом. Он прошептал:

– Ну а теперь мы уже можем уйти?

– Мемук мемалуст! Кечгитсук акат камукс…

На древнем языке Катсук обещал всем: «Я принесу этого Невинного в жертву. Я отдам его духу, который защищает меня. Я вышлю его в Нижний мир, и глаза его станут парой глаз червяка. Сердце его не застучит вновь. Губы его…»

– Что ты говоришь? – допытывался Дэвид.

Но Катсук не обращал на него внимания, доводя речь свою до конца:

– Катсук дает это обещание от имени Похитителя Душ!

Дэвид спросил:

– Что все это значит? Я не понимаю тебя.

– Ты – Невинный, – отвечал индеец. – Но я – Катсук. Я – средоточие всего сущего. Я живу везде. Я вижу тебя насквозь, Хокват. Вы живете как собаки. Вы ужасные лжецы. Вы видите Луну и называете ее Луной. И вы считаете, что именно это и делает ее Луной. Я же вижу все это своим глазом и без слова узнаю, когда вещь существует.

– Я хочу вернуться в лагерь.

Катсук отрицательно покачал головой.

– Мы все хотим вернуться, Невинный хокват. Нам хотелось бы устроиться там, где можно было бы общаться со своими откровениями, плакать и карать чувства свои бездействием. Твои слова и твой мир вызывают у меня злость. У вас есть только лишь слова, которые говорят мне о мире, что был бы у вас, если бы я пообещал вам его дать. Но я привел тебя в это место. Я дам тебе твое личное знание о Вселенной. Я сделаю так, что ты сможешь узнать и почувствовать. И тогда ты поймешь по-настоящему. И ты будешь удивлен. То, чему ты обучишься, будет тем, о чем ты только думал, что знаешь.

– Пожалуйста, может мы уже пойдем?

– Ты желаешь сбежать. Ты считаешь, что здесь не место для восприятия того, что я дам тебе. Но знание это само направится в твое сердце. Какую чушь ты уже выучил! Ты думал, что можно не обращать внимания на те вещи, которым я стану обучать. Ты думал, твои органы чувств не могут воспринимать Вселенную без компромиссов. Я обещаю тебе, Хокват: ты станешь видеть вещи прозрачными, ты узнаешь их с самого начала. Ты услышишь дикую жизнь, не имеющую названия. Ты почувствуешь цвета, формы и настроения этого мира. Ты увидишь насилие и тиранию, которые наполнят тебя трепетом и страхом.

Очень осторожно Дэвид пытался высвободиться из цепких рук, отдалиться от этих ужасных и непонятных слов. Индейцы никогда так не говорят!

Но рука больно сжала его левое плечо.

Дэвид уже не мог выдерживать весь этот ужас:

– Мне страшно!

Давление на плечо ослабело, но недостаточно, чтобы можно было освободиться.

– Мы обменялись именами, – сказал Катсук, – и ты останешься здесь.

Дэвид не мог даже пошевелиться. Он был в растерянности – как будто его побили, и теперь мышцы отказывались повиноваться. Катсук отпустил его плечо, но мальчик оставался в прежней позиции.

Преодолевая сухость в горле, Дэвид сказал:

– Ты хочешь попугать меня. Разве не так? В этом была вся суть посвящения. А другие ребята ждут, чтобы посмеяться.

Катсук не слушал его, он чувствовал, как нарастает в нем сила духов. «Это я, Таманавис, говорю тебе…» Медленным, расчетливым движением он вынул из своей сумки ремешок из лосиной кожи и охватил им Дэвида, туго прижав руки мальчика к его телу.

Теперь Дэвид начал крутиться, пытаясь вырваться.

– Эй, перестань! Ты пугаешь меня!

Катсук схватил его за руки и крепко связал их в запястьях.

Мальчик продолжал сопротивляться, но связанные руки не давали. Ремешок больно врезался в тело.

– Ну, пожалуйста, перестань, – взмолился Дэвид. – Что ты делаешь?

– Заткнись, Хокват!

Это был уже новый, дикий голос, такой же сильный, как и держащие мальчика руки.

Грудь перехватило ужасом. Дэвид затих. Он весь покрылся потом, и в тот миг, когда перестал дергаться, ветер пронизал его холодом до костей. Мальчик чувствовал, что похититель снимает с его пояса нож, резко дергая за ремень.

Катсук наклонился к мальчику – демоническое лицо в лунном свете. Голос его звенел от эмоций:

– Делай то, что я скажу, Хокват, или я тут же убью тебя.

Он замахнулся ножом.

Мальчик только кивнул, даже не осознавая, что делает, так как от страха проглотил язык. Горло обожгло поднявшейся желчью. Голова его тряслась, когда Катсук схватил его за плечи.

– Хокват, ты понимаешь меня?

С громадным трудом Дэвид протолкнул сквозь губы:

– Да.

Он подумал: «Меня похитили. Все это было только лишь хитростью.»

Все слышанные ранее ужасные истории об убитых жертвах похищений пронеслись в его памяти, тело затряслось от страха. Мальчик почувствовал, что его предали, ему было стыдно за свою глупость, с которой сам же полез в ловушку.

Катсук достал еще один ремешок, перевязал его вокруг груди мальчика, завязал на узел и взял свободный конец.

– До восхода солнца нам надо будет много пройти. Иди за мной быстро, иначе я похороню твое тело возле тропы, а дальше пойду сам.

Повернувшись, Катсук дернул за конец ремня и направился к проходу в темной стене деревьев на другой стороне поляны.

Чувствуя вонь своего страха в ноздрях, качаясь из стороны в сторону, Дэвид поплелся за ним.

8

В первый же вечер мы заставили ребят написать письма домой. Мы не давали им обеда, пока они не напишут. Им выдали ручки и бумагу в комнате отдыха и сообщили, что пока они не напишут писем, кушать им не дадут. Мальчик Маршаллов?.. Я его хорошо помню. Он смотрел шестичасовые новости и бурно радовался, когда показали его отца и объявили, что тот стал заместителем Госсекретаря. Этот Маршалл написал хорошее, такое длинное письмо, на обеих сторонах листа. Мы им выдали только по одному листу бумаги. Я, помню, подумал: «Наверное, это очень хорошее письмо. Его старики будут рады, получив его.»

Из отчета Брюса Кларка, управляющего Лагеря Шести Рек

Приблизительно через час после рассвета Катсук провел Хоквата через просеку к основанию сланцевого склона, который еще раньше был определен им им целью ночного перехода. Как только они остановились, мальчик упал на землю. Катсук не обратил на это внимания, изучая склон и отмечая следы свежих оползней.

На вершине обрыва несколько елок и ивовых деревьев скрывали выемку в скале. Деревья маскировали эту пещеру и ручей, дающий им влагу. За деревьями серым занавесом высилась скала. Из-за оползней могло показаться, что до выемки никто не может добраться.

Катсук чувствовал, как сильно бьется у него сердце. Из губ подымался парок дыхания. Утро было прохладным, солнечные лучи заглянут сюда позднее. Он отметил сильный запах мяты. Ею поросли берега ручья, стекающего с вершины обрыва к основанию. Мятный запах пробудил в Катсуке голод и жажду.

Но он знал, что это место для них самое подходящее.

Катсук не верил, что искатели пройдут так далеко, даже если с ними будут собаки. Он попытался сделать все, чтобы запах не выдал их. За ночь он четыре раза сходил с тропы, заходил в ручьи, возвращался по течению и всячески запутывал след.

Тусклый утренний свет обозначил окружающее. Справа, на самом краю обрыва из стороны в сторону качались огненно-красные султаны травы. По склону к деревьям спускалась белка-летяга. Катсук чувствовал кипение окружавшей его жизни. Он поглядел на Хоквата, свалившегося на землю, потому что его не держали ноги – сейчас он представлял собою образец совершенной усталости.

Ах, какой вой подымется из-за него. Какую награду объявят! Какими будут газетные заголовки! Нет, такое послание проигнорировать не смогут.

Катсук глянул на бледное небо. Естественно, искатели могут воспользоваться вертолетами или самолетами. И поиск начнется весьма скоро. Но поначалу, согласно правилам, будут переворачивать лагерь. Серьезные, но тщетные в жизни своей хокваты со своей неоригинальностью, ненастоящими оправданиями своего существования – сегодня они придут к чему-то совершенно новому и пугающему их: они узнают послание Катсука. Из него они узнают, что их собственное безопасное место, место, где спрятан их дух – разрушено.

Он потянул за ремешок, которым был связан Хокват, но добился лишь того, что мальчик поднял только голову. В глазах его были только страх и усталость. На лице остались следы слез.

Катсук подавил в себе всякое чувство милосердия и симпатии. Он подумал обо всех невинных соплеменниках, что умерли под саблями и пулями, погибли от голода, от зараженных тифом одеял, которые продавали индейцам намеренно, чтобы покончить с ними.

– Вставай, – приказал Катсук.

Хокват с трудом поднялся на ноги и стоял, покачиваясь из стороны в сторону и дрожа. Вся его одежда была мокрой от росы.

– Сейчас мы будем подыматься по этому склону, – сказал Катсук. – Это очень опасное восхождение. Смотри, куда я буду ставить свои ноги. Ставь свои ноги точно туда, куда буду ставить их я. Если ошибешься, покатишься вниз. Себя-то я спасти сумею, а ты погибнешь под лавиной. Это тебе понятно?

Хокват кивнул.

Катсук колебался. Хватит ли у мальчишки сил для подъема? Кивок, выражающий согласие мог быть только знаком подчинения, вызванным лишь страхом, но не пониманием.

Только что оставалось делать? Либо духи сохранят этого Невинного ради священной стрелы, либо заберут себе. В любом случае, послание будет услышано. Так что никаких сомнений!

Мальчик стоял, ожидая продолжения кошмарного ночного броска. Опасный подъем? Ладно! Какая разница, что делать? Самое главное – выжить сейчас, чтобы сбежать потом. Сумасшедший, называющий его Хокватом, заставлял его отзываться на это имя. И это вызывало ярость более всего остального. Он думал:

«Меня зовут Дэвид, а не Хокват. Дэвид, а не Хокват!»

Его ноги разламывались от боли и усталости, ступни натертые и мокрые. Было ясно, что если он только лишь закроет глаза, то заснет даже стоя. Даже моргать было больно. На левой руке была длинная, болезненная царапина, там где недавно острый сук счесал кожу. Куртка и футболка порвались. Его же вел безумец: дикий голос из темноты.

Ночь была ледяным кошмаром, затаившимся среди черных деревьев. Дэвид мог уже видеть розовую дымку утренней зари на горных вершинах, но кошмар продолжался.

Катсук дал команду, потянув за ремешок, тем самым выявляя способности мальчика. Слишком медленно! Этот придурок может убить их обоих на этом склоне.

– Как тебя зовут? – спросил индеец.

Голос мальчика был тихим, но звучал дерзко:

– Дэвид Маршалл.

Не меняя выражения лица, Катсук ударил пленника по скуле тыльной стороной ладони: не больно, но обидно.

– Как тебя зовут?

– Ведь ты же знаешь, как меня зовут.

– Назови свое имя.

– Дэв…

Катсук снова ударил его.

Но мальчик, стараясь не заплакать, глядел так же дерзко.

Катсук размышлял: «Никаких передышек… Никаких послаблений…»

– Я знаю, что ты хочешь мне сказать, – пробормотал мальчик. Его подбородок дрожал от с трудом сдерживаемых слез.

«Никаких поблажек…»

– Назови свое имя, – настаивал Катсук, коснувшись ножа у себя на поясе. Мальчик проследил глазами за этим его движением.

– Хокват. – Некое бормотание, почти неразличимое.

– Громче!

Мальчик открыл рот и прокричал:

– Хокват!

– А сейчас мы начнем подниматься, – сказал Катсук.

Он повернулся и вступил на склон. Каждый раз он ставил ногу очень осторожно: вот сейчас на плоский камень, выступающий из кучи, теперь на кажущийся устойчивым кусок сланца… Вдруг из под ищущей опоры стопы сорвался камушек. Обломки летели вниз, к деревьям, а индеец ждал, готовый прыгнуть в сторону, если начнется оползень. Схода не случилось, но человек чувствовал, как дрожит вся неустойчивая структура склона. Очень осторожно Катсук продолжил подъем.

В самом начале восхождения он внимательно следил, чтобы Хокват каждый шаг делал правильно, но увидал, что мальчик был предельно собран и, наклонив голову, шаг за шагом точно повторял его движения.

ХОРОШО.

Теперь Катсук мог сконцентрироваться на подъеме и сам.

Добравшись до вершины обрыва, он схватился за ивовые ветви. Они оба спрятались под деревьями.

В тенистой, желтой тишине Катсук позволил себе расслабиться. Он сделал это! Он захватил Невинного и теперь на какое-то время был в безопасности. До этого он уже прошел все периоды выживания: сезон комаров, цветения сережек у деревьев, Сезон спелости, время морошки, Сезон муравьев и личинок – периоды самой разной пищи. Теперь же у него может быть период видений, когда ему можно во сне узнать – каким образом ему оставить плоть Невинного, прежде чем ее заберут духи Подземного мира.

Хокват еще раз, свернувшись в клубок, упал на землю, совершенно не понимая, что его ожидает.

Вдруг громкое хлопание крыльев заставило Катсука резко крутнуться влево. Мальчик, весь дрожа, сел на земле. Индеец сквозь ивовые ветви внимательно следил за полетом воронов. Птицы окружили весь склон, а потом поднялись вверх, к солнцу. Взгляд Катсука провожал их, следя за из плаванием в небесном море. Довольная усмешка искривила его губы.

«Знамение! Явный знак!»

В полумраке за ним пела мошка и звенел ручей.

Катсук повернулся.

В то время, как сам он следил за полетом птиц, мальчик, насколько это позволила ему длина ремешка, отполз в тень деревьев. Теперь он сидел там, глядя на Катсука, его волосы и лоб отражали солнечные лучи будто форель, отблескивающая в речке.

Невинного надо спрятать, пока искатели не придут с неба, подумал Катсук. Он подошел к мальчику и возле него обнаружил тропу, которую его племя знало уже несколько веков.

– Пошли, – сказал он, потянув за ремешок.

Катсук, даже не оглядываясь, знал, что мальчик поднялся и идет за ним.

Дойдя до каменной впадины, которую заполнил водой бьющий ключом ручей, Катсук бросил ремешок, присел и погрузил лицо в прохладную влагу. Потом с жадностью стал пить.

Мальчик присел рядом на корточки, вытягивая голову к воде.

– Хочу пить, – прошептал Хокват.

– Так пей.

Катсук придерживал мальчика за плечи, пока тот пил. Хокват с трудом хватал воздух и брызгался, так что лицо и русые волосы быстро стали мокрыми.

– Сейчас пойдем в пещеру, – объявил Катсук.

Пещера – черная дыра неправильной формы над заполненной водою впадиной. Со стороны неба вход замаскирован влажными космами мха и лишайников. Какое-то время Катсук изучал вход, пытаясь заметить какие-нибудь признаки, что внутри скрывается какой-то зверь, но ничего не обнаружил. Он потянул за ремешок, направляя Хоквата вверх, на каменную площадку между водоемом и входом в пещеру.

– Я чувствую какой-то запах, – сказал мальчик.

Катсук принюхался: здесь было много старых запахов – звериного помета, грибов, шкуры. Но все они были старые. Когда-то эту пещеру занимал медведь, потому что здесь было сухо, но вот уже год, самое малое, тут никого не было.

– Год назад здесь было медвежье логово, – сказал индеец.

Он подождал, чтобы глаза привыкли к темноте, и нашел расщелину, по которой мальчик мог подняться в пещеру даже со связанными руками.

Дэвид стоял, прижавшись спиной к каменной стене. Он следил за каждым движением Катсука. Тому было интересно, о чем думает мальчишка – глаза Хоквата лихорадочно блестели.

– Сегодня будем отдыхать здесь, – сказал Катсук. – Здесь никто ничего не услышит, даже если ты будешь кричать. Но если ты закричишь, я тебя убью. Придушу при первой же попытке. Ты должен научиться подчиняться мне во всем. Ты должен научиться тому, что вся твоя жизнь зависит от меня. Это тебе понятно?

Мальчик смотрел на него, не двигаясь и ничего не говоря.

Катсук схватил его за подбородок и глянул прямо в глаза. Его встретил взгляд, переполненный ненавистью и непокорностью.

– Тебя зовут Хокват, – сказал Катсук.

Мальчик рывком освободил подбородок.

Очень мягко Катсук приложил палец к багровой отметине на скуле мальчика, оставшейся после двух ударов перед восхождением на склон. Очень тихо он сказал:

– Не заставляй меня ударить тебя еще раз. Этого между нами быть не должно.

Мальчик моргнул. В уголках глаз набежали две слезинки, но он резко стряхнул их.

Все тем же тихим, спокойным голосом Катсук продолжил:

– Когда я спрашиваю, следует называть имя. Так как тебя сейчас зовут?

– Хокват. – Со злостью, но разборчиво.

– Хорошо.

Катсук зашел в пещеру, чуть переждав, пока его чувства не обследуют все окружающее. По мере того, как солнце поднималось выше, тени у самого входа в пещеру становились все короче. Ярко-желтая скунсова капустка лезла из темной воды в дальнем конце водоема.

Катсуку не нравилось, что он бил Хоквата, хотя это ему приказывало само тело.

«Или это я жалею Хоквата? – удивлялся он. – Почему я вообще должен кого-то жалеть?»

Правда, мальчишка проявил удивительную силу и стойкость. В нем был дух. Хокват не был плаксой. И трусом он не был. Внутри его личности невинность сосуществовала с незнанием мира, но в нем была и сила. Такого Невинного можно и жалеть.

«Но должен ли я восхищаться жертвой?» – удивлялся Катсук.

Теперь все предстоящее могло оказаться значительно трудней. А может это случилось как особое испытание возможностей Катсука? Чтобы он не убил Невинного из-за случайной прихоти? Одевший мантию Ловца Душ не имеет права на ошибку. Но если такое произойдет, он оскорбит и рассердит обитателей мира духов.

Это будет тяжким испытанием – убить кого-то, кем восхищаешься. Слишком тяжелое бремя? Пока не было необходимости в немедленном ответе. Но это был не тот вопрос, над которым ему хотелось думать.

И снова он удивился: «Почему был избран именно я?»

Возможно, это произошло точно так же, как и сам он выбрал Хоквата? Участвовал ли мир духов во всех этих таинственных выборах? А может на это повлиял сам мир хокватов, ставший, в конце концов, просто невыносимым? Да, ответ должен был находиться именно в этом!

Он чувствовал, будто к нему взывают из глубины пещеры, крича голосом, который он все время слышал:

– Ты здесь! Смотри, что ты уже сделал для нас!

Не зная, что и подумать, Катсук растерянно стоял у входа, предполагая, что, может быть, кричит он сам. Но ничто вокруг не выдавало признаков испуга.

«Даже если я полюблю Хоквата, – думал он, – все равно мне нужно будет совершить это, чтобы мое решение только усилилось.»